НИЩЕТА ФИЛОСОФИИ

НИЩЕТА ФИЛОСОФИИ

Иногда Льва Гумилева ошибочно относят к философам. Разумеется, чаще всего это делают сами философы. Они даже защищают диссертации по теории этногенеза. Но разве может философ оценить труд историка? Чем он может его дополнить? Тем более развить? Вот типичный случай. Доктор философских наук Андрей Владимирович Шабада, автор многих сочинений, рекомендованных ВАК Минобразования РФ, написал для энциклопедии «Культурология. XX век» словарную статью «Гумилев Лев Николаевич». Прочитаем и прокомментируем.

«Культурогич. концепция Г. отрицает цикличность…»

Всё наоборот. Концепция Гумилева не культурологическая. И цикличности она не отрицает.

«Исследуя проблему происхождения культуры, Г. принимает концепцию С.Лема…»

Гумилев никогда не исследовал проблему происхождения культуры, а сочинения Станислава Лема никакого отношения к теории этногенеза не имеют.

Среди философов несколько выделяется добросовестный, эрудированный и критически мыслящий Константин Фрумкин, автор любопытной монографии «Пассионарность: приключения одной идеи». Фрумкин пишет не столько об идеях Гумилева, сколько о способах их интерпретации отечественными философами, политологами, журналистами и просто безумцами. Фрумкин ироничен, холоден и насмешлив. Ему удалось избрать верный тон. Теорию Гумилева Фрумкин не вполне принимает. Во первых, его совершенно не интересует биологическая природа человека. Человек для него прежде всего субъект социальных отношений, схема без плоти и крови.

Во-вторых, Фрумкин хорошо разбирается в истории идей, а собственно всемирную историю знает гораздо хуже. Отсюда и его ошибки.

Фрумкин признал, что пассионарность существует, но решил объяснить ее по-своему: комбинацией социальных факторов. уровнем жизни, повседневностью насилия, монокультурностью, маргинализацией. Но рассмотрим для примера хотя бы его последний аргумент.

Люди, выброшенные обстоятельствами из привычной социальной среды, вынуждены бороться за выживание и проявлять при этом повышенную агрессивность. Примеры – беглые крестьяне, становившиеся казаками, викинги, абреки. Фрумкин понимает, что «ортодоксальный сторонник Гумилева» ему возразит: «будущих викингов потому и изгоняли, что они были пассионариями». И Фрумкин спешит выдвинуть контраргумент: «… в любой общности неизменно рождаются люди с разным характером. <…> В любой общности могут появляться индивиды, склонные нарушать коллективную мораль и корпоративные шаблоны поведения. <…> В случае со Скандинавией, вероятно, дело заключалось в том, что изгнание являлось стандартной процедурой в "обычном праве" крестьянских общин».

Но почему же в XII веке викингов не стало? Куда они исчезли? И почему их не было, скажем, в веке VII м? Природная среда оставалась стабильной, община не исчезла, экономическое развитие шло своим чередом, но только с конца VIII века по XI век викинги наводили ужас на Европу, плавали на своих утлых драккарах и шнеккерах до Исландии, Гренландии и Северной Америки. Почему их не было раньше? Куда они исчезли позднее, если «люди с разными характерами» рождаются постоянно? Как же теперь потомки грозных викингов позволяют себя безнаказанно убивать вооруженному безумцу, не пытаясь защититься или хотя бы убежать? Нет, «социальные» объяснения Константина Фрумкина ничего не объясняют. Пассионарная теория этногенеза намного лучше соответствует историческим фактам и повседневному опыту, чем спекуляции социальной философии.

В мелководном и мутном ручейке философской мысли не найти истины.

О Гумилеве писали и психологи, даже разрабатывали тесты, чтобы «выявить» пассионарность и субпассионарность человека, например, в отделе кадров. Автором этой идеи был, кажется, Константин Иванов, по крайней мере в составленном им плане «Основные направления и задачи этнологических исследований» был и такой пункт. По свидетельству Лаврова, сам Лев Гумилев прошел такое тестирование.

Тестировать на пассионарность – дело совершенно бессмысленное. Пассионарий легко себя проявит, деятельность скажет о его природе лучше всякого теста. То же самое касается и субпассионарности.

Через десять лет после смерти Гумилева Рубин Сайфуллин, кандидат политических наук из Татарстана, написал монографию под названием «Теория этногенеза и всемирный исторический процесс». Поскольку книга получилась большая и толстая, на автора стали смотреть с уважением. Вот он, продолжатель Гумилева, ведь Сайфуллин решил усовершенствовать теорию этногенеза и обогатить ее понятийный аппарат новым термином – гиперэтнос.

Величие поставленной задачи забавно смотрится на фоне убогой библиографии. Всего 43 книги, из них 7 сочинений Гумилева, 5 словарей и 12 учебников.

О профессионализме Сайфуллина-историка можно судить хотя бы по такому факту. Он решил вычислить этногенез японцев и проделал-таки «исследование», базируясь всего на одном сочинении – старом советском учебнике «История Японии», изданном в далеком 1988-м. У нас на истфаке студентов с такой подготовкой не пустили бы и на семинарское занятие. Развивать теорию этногенеза, не зная истории, — все равно что изучать теоретическую физику, не зная математики.

Впрочем, с математикой у Сайфуллина тоже неважно: с легкостью необыкновенной он подсчитывает процент пассионариев в обществе, хотя каким образом ему это удается, никто не знает. А ведь точно так же пытался подсчитать процент пассионариев и политолог Владимир Махнач, который даже читал лекции о теории Гумилева.

Что там Махнач, если даже самые интересные работы гумилевцев, например статьи Владимира Мичурина об этногенезе персов, Макса Зильберта о евреях-ашкенази, не выходили за рамки хорошей исторической публицистики.

Зато мистические интерпретации Гумилева росли, как бледные поганки теплым и влажным летом. Впрочем, ученые, не знавшие истории, но пытавшиеся придать пассионарной теории солидность и вернуть Гумилева в мир науки, писали вещи и абсурднее, и смешнее. Некто Айзатулин вывел формулу роста пас сионарности и даже предложил единицу измерения пассионарного напряжения – 1 гумил. Но что скрывается за этой величиной, так и осталось неизвестным.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.