ВРЕМЯ, НАЗАД!

ВРЕМЯ, НАЗАД!

От географического детерминизма Монтескье географический детерминизм Гумилева отличался, как современный ракетоноситель от древней пороховой ракеты. Французский философ считал, что климат и географическая среда влияют непосредственно на психику людей. Южные народы изнеженны и ленивы, северные предприимчивы и воинственны. Не только профессиональный историк, но маломальски образованный человек теперь докажет полную безосновательность такого метода.

Географический детерминизм Гумилева совсем другого свойства. В докладе, посвященном юбилею выдающегося географа Льва Семеновича Берга, Гумилев показал, как ландшафт и климат влияют на хозяйство народа, а через хозяйство – на общество и политический строй. На склонах Западного Тянь-Шаня, Тарбагатая и Алтая лето стоит сухое и жаркое, растительность выгорает, поэтому кочевники летом перегоняют скот на горные пастбища – джейляу, а на зиму заготавливают сено, потому что на склонах гор скапливается много снега и овцы не могут там кормиться без помощи человека. У каждого рода были свои места летовок и зимовок, а потому кочевые племена мало общались друг с другом и на протяжении последних двух тысяч лет практически не создавали сильных государств с единой авторитарной властью, как это было в соседней Монголии.

В этом этноландшафтном регионе появлялись чаще всего не сильные централизованные ханства вроде государства хуннских шанъюев или чингисидов. Напротив, преобладали племенные союзы и конфедерации – Юебань, карлуки, ойраты. Современная история Киргизии, единственной сравнительно демократической страны Центральной Азии, совершенно далекой от европейской культуры и западных политических традиций, как будто подтверждает правоту Гумилева. Каждый народ не только приспосабливает ландшафт к себе, но и сам приспосабливается к ландшафту. Даже в XX веке, при колоссальном развитии технологий и антропогенизации почти всех доступных для жизни ландшафтов, это правило продолжает действовать. Что же говорить о кочевниках древности, всецело зависевших от природы?

Географические работы Гумилева будут признаны прежде всего самими географами. Неслучайно в 1962 году его пригласят старшим научным сотрудником в Научно-исследовательский институт экономической географии ЛГУ.

Серьезные историки географических работ Гумилева не отрицали. Даже Лев Клейн, культурантрополог и один из самых последовательных критиков Гумилева, высоко оценил идею гетерохронности и ее применение в статьях Гумилева, выходивших на страницах «Вестника ЛГУ», «Народов Азии и Африки», «Известий Всесоюзного географического общества». Клейн даже пожалел, что Гумилев не продолжил исследований в таком перспективном направлении: «… в некоторых своих работах он был действительно замечательным ученым, сделавшим великолепные открытия, — это работы о циклических изменениях путей циклонов и влиянии этих изменений на жизнь и историю населения Евразии. Если бы он сосредоточился на этих явлениях, возможно, он был бы гораздо менее заметен в массовом сознании, но значительно более авторитетен в научном мире».

Не случайно именно работы о Хазарии и влиянии природной среды на историю кочевых народов начали в первую очередь переводить на английский, французский, венгерский, немецкий. Статьи Гумилева печатал не только нью-йоркский журнал «Soviet Geography», но и парижский «Cahiers du monde Russe et Sovietique», а также берлинские и будапештские научные сборники. Без ссылок на «Открытие Хазарии» не обходились наиболее серьезные отечественные хазароведы – Светлана Плетнева, ученица Артамонова, и академик А.П.Новосельцев.

Сейчас, почти через полвека после «Открытия Хазарии», странно видеть исторические карты, на которых Каспийское море в любую эпоху и любой век выглядит как на карте второй половины века двадцатого. Нет, археологи признают трансгрессию XIII–XIV веков. Находка Самосдельского городища, то есть, ес ли верить астраханским археологам, находка Итиля, эту идею еще раз подтвердила: город и в самом деле надолго уходил под воду. Но вот ссылаться на Гумилева и Абросова почему-то считается необязательным, хотя их научный приоритет здесь несомненен. Хуже того, после Гумилева, кажется, никто серьезно не пытался рассмотреть влияние климата и ландшафта не только на политическую, но даже на экономическую жизнь хазар. Смелая, но вовсе не безумная идея Гумилева об оседлых хазарах, рыболовах и садоводах, которые занимались не кочевым, а лишь отгонным скотоводством, вообще никем не разрабатывалась. С ней, впрочем, и не спорили – ее не заметили, продолжая бездумно повторять известную с XIX века догму: хазары – тюрки, хазары – кочевники.

Есть расхожая фраза: открытие, опередившее свое время. О хазарских находках можно сказать скорее наоборот: потерянное открытие.

Современная археология – пожалуй, самая прогрессивная из гуманитарных наук. Археологи гораздо чаще и охотнее используют помощь естественных наук для изучения и особенно датировки своих находок. Подводная археология, во времена хазарских экспедиций Гумилева державшаяся на энтузиазме пары тройки исследователей, развилась настолько, что появились уже целые научные центры. В России это «Фонд подводных археологических исследований» и НПО «Лаборатория К».

Но развитие гуманитарных наук не всегда идет по восходящей. Исследования Артамонова и Данлопа не устарели и в наши дни. После выхода в 1990 году фундаментальной работы А.П.Новосельцева «Хазарское государство и его роль в истории Восточной Европы и Кавказа» хазароведение вряд ли ушло далеко вперед. Скорее наоборот. Было много археологических находок, но их интерпретация зависела и зависит от письменных источников. Между тем за несколько десятков лет, прошедших со времен открытия Хазарии Гумилевым и выхода в свет артамоновской «Истории хазар», был найден только один документ, имеющий косвенное отношение к хазарам, — письмо еврейской общины Киева о сборе денег для выкупа задолжавшего соплеменника.

Проблему хазарских исследований точно определил все тот же Новосельцев. Он писал, что историки и филологи не умеют работать с находками археологов. Археологи, в свою очередь, плохо знают источники письменные. Он же впервые обратил внимание на подготовку ученых, представлявших «местные школы археологов в автономных республиках Северного Кавказа». Именно в их руки попало исследование многих памятников хазарского времени. Советский академик писал об этих специалистах политкорректно, но весьма определенно: «Их общеисторическая и источниковедческая подготовка не всегда находится на современном научном уровне, а невольное ограничение исследований территорией своих республик порой приводит к негативным последствиям, выражающимся в стремлении посильно связать прошлое этих республик с древними, известными из письменных памятников цивилизациями, а затем показать уже на интерпретации археологического материала особую роль предков своего народа в развитии последних».

Гелиан Прохоров был потрясен, когда прочитал в солидной, на первый взгляд, монографии, выпущенной в 1993 году издательством «Наука», о результатах работы Дербентской экспедиции, семь лет (с 1983 по 1990) изучавшей стены древнего города. «Башнипорта, в которую я заплыл, эти подводные археологи, получается, просто не заметили, зато увидели несуществующее продолжение под водой южной городской стены, дали фантастическую длину подводных стен и нафантазировали о поперечных стенах с проемами, закрывавшимися цепями», — писал Прохоров. С результатами работы экспедиции Гумилева эти археологи даже не были знакомы.