Глава шестьдесят третья Расширение Персидской империи

Глава шестьдесят третья

Расширение Персидской империи

Между 539 и 514 годами до н. э. Кир Великий терпит поражение в битве, Камбис завоевывает Египет, а Индийское царство Магадха крепнет

После завоевания Вавилона Кир Великий правил своей империей немногим меньше девяти лет, а затем оказался в трудной ситуации, которая была связана с некой неизвестной царицей.

Он пробивался на север на совсем новую территорию через реку Окс[215] и еще выше, в дикую Центральную Азию к востоку от Аральского моря. Горные племена, жившие в этом районе, были боковой ветвью скифов: Геродот называет их массагетами, свирепыми бойцами, которые используют стрелы с бронзовыми наконечниками и копья, поклоняются солнцу и «не обрабатывают землю, но живут, питаясь крупным рогатым скотом и рыбой».^‹859›

Сначала Кир попытался покорить массагетов путем переговоров. Он послал царице Томирис предложение, предлагая выйти за него замуж. Однако она не только отклонила предложение, но послала своего сына возглавить нападение на арьергард персидской армии. Атака провалилась, и сын Томирис был взят в плен.

Не в состоянии перенести позора, он покончил с собой. Тогда Томирис послала Киру письмо, поклявшись: «Клянусь солнцем, что утолю твою жажду крови». Затем она повела остальных своих людей на продвигающихся вперед персов. Две армии встретились в 530 году до н. э., и произошло второстепенное столкновение, вызвавшее эпическую реакцию. «Я считаю эту битву самой жестокой битвой между не-греками из всех, когда-либо состоявшихся», — отмечает Геродот, а это (обращая внимание на определение «не-греки») могло означать, что битва считалась самой яростной из всех известных.

Массагеты использовали луки и стрелы, а также кинжалы и копья. Но им удалось то, чего не смогли сделать ассирийцы: они уничтожили почти все персидское войско. Сам Кир, сражаясь пешим среди своих людей, пал в пылу сражения. Когда массагеты одержали верх, Томирис отправилась на поиск трупа царя и нашла его среди тел персов, лежавших в лужах собственной крови. Отыскав тело Кира, она отсекла ему голову и засунула ее в мех для вина, наполненный кровью: «Я предупреждала тебя, что утолю твою жажду крови», — сказала она.^‹860›

Отомстив за сына, Томирис позволила оставшимся в живых персам забрать тело великого царя с поля боя. Они смыли кровь с его лица и повезли труп в похоронной процессии побежденных назад, в Пасаргады.

Кир заранее построил себе гробницу: каменное здание с двускатной крышей, кажущееся деревянным благодаря богатой резьбе. Здание стояло на вершине семиступенчатого зик-курата. Тело царя обрядили в царские одежды и украшения, дали оружие и уложили на золотые носилки. Гробницу запечатали, и группе персидских священников поручили жить в маленьком домике рядом, охраняя место упокоения.

^{Персия и Центральная Азия}

Камбис, старший сын царя, был коронован как его преемник, Камбис II. Он несколько лет служил офицером в армии отца и находился с Киром как раз перед переправой через Оке, но царь отослал сына назад в Пасаргады, чтобы тот следил за делами в городе, пока Кир сразится в битве, которая, по-видимому, представлялась ему весьма незначительным делом.

Осмотрев империю отца, Камбис, похоже, испытал тот же самый импульс, что и множество других сыновей великих людей: он захотел превзойти родителя. Это не было желанием мщения — как раз северо-восточную границу, где погиб Кир, Камбис оставил нетронутой. Вместо этого он сначала передвинул свой дворец и центр администрации империи из столицы отца Пасаргады в старую столицу эламитов — Сузы, ближе к центру империи. А затем положил глаз на Египет.

* * *

Тем временем далеко в Египте фараон Априй повел свои армии прямо в пасть громадного несчастья.

Западнее Дельты греческое поселение Кирена — колония, основанная на северном африканском берегу людьми Феры, — наконец начала расширяться и крепнуть после почти шести лет пребывания на грани выживания. Ее третий правитель, Батт Удачливый, уже имел возможность предложить греческим городам прислать сюда дополнительных поселенцев, обещая каждому прибывшему надел земли. Вскоре в Кирене собралось «значительное количество» людей, прибывших в основном из материковой Греции и занявших всю землю вокруг города.

Это не прошло спокойно для местных жителей, которых Геродот называет «ливийцами». Они отправили в Египет просьбу о помощи, «ставя себя под защиту египетского царя Априя». Поэтому Априй отправил египетскую армию оказать помощь североафриканским друзьям против греческого вторжения. К несчастью, египетская армия была уничтожена греками: по словам Геродота, египтяне были «целиком истреблены, так что едва ли хоть кто-то нашел дорогу назад, в Египет».^‹861›

Эта беда отвратила египтян от Априя, который, очевидно, и так уже испытывал серьезный недостаток популярности. «Они верили, что Априй намеренно послал их на верную смерть», — пишет Геродот. Уцелевшие в битве и вернувшиеся домой из Кирены, «объединились с друзьями тех, кто погиб, и подняли открытый мятеж».^‹862›

Априй послал на подавление мятежа Амасиса, крупнейшего египетского полководца.

Это оказалось ошибкой. Фараон «получил» Амасиса в наследство от своего отца, Псамметиха II — это означало, что Амасис находился при дворе и при власти дольше, чем Априй был царем. Лицом к лицу с вооруженными восставшими египтянами, которые хотели избавиться от Априя, Амасис уступил искушению и позволил всем узнать, что если восставшие пожелают, они могут взамен сделать царем его.^‹863›

Новость о предательстве дошла до Априя, и царь послал чиновника своего двора с требованием, чтобы Амасис немедленно вернулся во дворец в Саисе и дал отчет о своих действиях. «Амасис, — пишет Геродот, — в этот момент был верхом на коне; он поднялся в седле, пукнул и велел передать этот ответ Априю».^‹864›

Априй, получив послание, отрезал нос и уши курьеру — что не прибавило ему популярности среди египтян. Было ясно, что он собирается бороться за трон — но солдаты, на которых он мог рассчитывать, были наемниками из ионических греков и кариев (обитатели юго-западного берега Малой Азии греческого происхождения), вместе их было примерно тридцать тысяч.

Две армии встретились на полпути между Мемфисом и Саисом, на поле под названием Момемфис. Египетская армия превосходила силы наемников, а Амасис был умным полководцем; египтяне выиграли битву, и Априй оказался взят в плен. Его отвезли во дворец в Саисе как пленника, но не убили.

По-видимому, позже Априй спасся, потому что через три года фрагментарная надпись из Элефантины упоминает, что Амасис находился в своем дворце в Саисе, когда получил известие о том, что Априй плывет к нему с севера с «греками бессчетно», которые «опустошают весь Египет», следуя за армией Амасиса, которая бежит перед ними.^‹865› То есть Априй отправился на север, чтобы вновь обзавестись пополнением для армии.

Надпись слишком разрушена, чтобы узнать точно, как протекала битва, но она заключает: «Его честь [Амасис] сражался, как лев, он устроил им резню… множество кораблей подбирало их, падающих в воду, когда они тонули, как рыбы».^‹866› Среди выловленных с тонущих греческих кораблей был и Априй, который умер от ран.

Итак, на троне в Саисе восседал Амасис, когда до Египта дошло известие, что Камбис, новый царь персов, готовится к нападению.

Камбис должен был начинать с освоения мореходства. Персы не имели опыта морского боя но Кир обеспечил сына империей, которая тянулась вдоль берега Средиземного моря, и Камбис считал ионических моряков побережья Малой Азии своими подданными. Он потребовал, чтобы они построили корабли и набрали команды; того же самого он потребовал от финикийских городов, находившихся под его контролем. Оперившийся персидский флот объединил опыт греков и финикийцев — двух культур, которые искони жили «на воде».

Через четыре года после коронации Камбис начал наступление на Египет. Его флот отправился вдоль берега, а армия пересекла пустыню. Камбис в сопровождении своего копьеносца Дария выступал в авангарде. Дарий, офицер его личной охраны, был сыном персидского вельможи, управлявшего завоеванной областью под названием Парфия в северо-восточной части империи.^‹867›

Амасис подготовил свои силы, чтобы встретить персов. Но ему было за семьдесят, и он прожил долгую и очень насыщенную жизнь. Еще до того, как Камбис подошел, он просто скончался от старости.

Это было большой удачей для Камбиса, так как обязанности по защите Египта опустились теперь на плечи сына Амасиса, Псамметиха III, который не был талантливым полководцем. Псамметих III выстроил свои силы на северо-восточной границе Египта, центр его обороны опирался на приграничную крепость Пелузий, которая была построена еще Нехо II для охраны его канала. В этом расположении не было ничего плохого — но когда египтяне начали понемногу терпеть неудачу, Псамметих III оттянул войска назад, до самого Мемфиса.

Это дало персам почти свободный доступ к водным путям Дельты и позволило им осадить Мемфис и с суши, и с моря. У нас нет подробностей последующего хода войны, но Псамметих III вскоре был вынужден сдаться. Он пробыл фараоном Египта менее года.

Теперь Камбис называл себя фараоном Египта, «царем Верхнего и Нижнего Египта, Камбисом, возлюбленным богини Нейт» — это была богиня-кобра Нижнего Египта, чье изображение появилось на Красной Короне в далекие дни объединения.^‹868› Видимо, он также приказал выкопать и расчленить тело Амасиса, но мумификация сделала его таким крепким, что Камбису пришлось прибегнуть к сожжению.

Геродот (который не любил Камбиса) сообщает, что то был акт беспричинного святотатства. Более вероятно, что Камбис пытался представить себя перед людьми преемником смещенного Априя, и осквернение им трупа Амасиса было попыткой объявить старого генерала узурпатором, чье правление благополучно закончилось. Он сообщил жителям Египта, что «любим Нейт» и пришел освободить их, — знакомая стратегия.

«Возлюбленный Нейт» недолго пробыл в своей новой стране; Камбис поставил наместника управлять Египтом и вернулся в свою империю, чтобы заняться другим делом. Но его пребывание в качестве Великого Царя было коротким. Через три года после завоевания Египта и через восемь лет после смерти Кира правление Камбиса закончилось внезапно и таинственно.

Похоже, Геродот, который оставил самый детальный рассказ о времени правления Камбиса, собрал и повторил каждую когда-либо прозвучавшую анти-камбисовскую историю: если верить ему, Камбис был сумасшедшим, который наобум казнил своих чиновников, когда они возражали ему, убил своего брата, женился на двух своих сестрах и убил одну из них, и, как-то, вспылив, отправился завоевывать Эфиопию, не позаботившись собрать провизию для своих людей. Но мы хорошо помним, что Камбис умудрился провести целую армию через Аравийскую пустыню и благополучно достичь Египта. Вряд ли такой успех был по силам взбалмошному истерику. Замечание Геродота о том, что его источниками для этих историй являются в основном египетские документы, вероятно, объясняет его враждебность к завоевателю. Очевидно, попытка Камбиса представить себя освободителем была менее чем успешной: он не стал популярным фараоном.

Но умер Камбис действительно внезапно и не оставив по себе наследников.

Самые старые источники говорят, что Камбис, начиная египетскую кампанию, оставил своих домочадцев на попечение человека, которого Геродот называет Патизейфес. Камбис взял младшего брата Бардию с собой участвовать в походе — но после завоевания отослал назад в Персию, чтобы тот проверил, как идут дела в столице.

Где-то между Египтом и Персией Бардия исчез.

Случилось так, что управляющий Патизейфес имел младшего брата по имени Смердис, который был так похож на Бардию, что одного принимали за другого.[216] Получив через быстрого курьера новость об исчезновении Бардии, управляющий сообразил, что может сохранить ее в тайне. Он убедил младшего брата выступить в роли пропавшего принца, посадил его на трон, а затем отправил гонцов, объявляя Бардию, законного царского сына Кира, царем вместо Камбиса.

Камбис находился в Сирии, проверяя западные пределы своей империи. Согласно Геродоту, когда Камбис узнал, что его трон украден, он побежал к лошади, вскочил на нее и, выхватывая меч из ножен, задел собственное бедро. Рана оказалась серьезной: через три недели великий царь умер от гангрены.^‹869›

После смерти Камбиса самозванец смог продержаться на персидском троне семь месяцев — достаточно долго для того, чтобы вавилонские документы начали датироваться годом его восшествия на престол.^‹870› Все это время он избегал чужих глаз, никогда не покидая дворцовой территории в Сузах и не вызывая к себе персидскую знати, которая хорошо знала семью царя.

Однако тайна не могла существовать вечно, и вскоре не один персидский аристократ спрашивал, почему его никогда не вызывают в тронную комнату. Среди них были некто Отан, опытный солдат и, на беду, отец одной из жен Камбиса, а также Дарий, копьеносец Камбиса во время завоевания Египта, который после египетской кампании вернулся в Персию и теперь находился в Сузах по неизвестной истории причине.

Все вместе семь персидских аристократов согласились организовать попытку убить самозванца и его старшего брата. Похоже, Отан был лидером заговора, но Дарий предложил провести группу мужчин с оружием, спрятанным под одеждой, мимо дворцовой стражи; сам он должен был заявить, что только что прибыл от отца, правителя Парфии, с посланием для царя.^‹871›

Все шло по плану до того момента, пока семь человек не оказались почти у дверей царской комнаты, и тут царские евнухи отказались впустить их. Тогда заговорщики выхватили оружие, убили евнухов, отрезали головы и самозванцу, и его брату, и выставили их перед остальными персидскими аристократами доказательство что человек, который называл себя Бардией, на деле был вовсе не сыном Кира.

Теперь персидская империя балансировала на лезвии ножа. У нее не было царя, а оба сына Кира сошли со сцены. Каждый из семи заговорщиков мог иметь собственные амбиции. Геродот пишет, что число семь звучало разумно для греков, но очень непохоже, чтобы проходили дебаты о справедливом способе выбора одного из семи кандидатов или о том, не стать ли Персии демократией. Но в итоге естественным выбором стал Дарий. Он был молод и энергичен (вероятно, во время заговора ему было лет тридцать), он являлся доверенным лицом Камбиса, а по рождению происходил из рода Ахеменидов; вдобавок его отец уже имел власть над солдатами в большой части империи. В 521 году шестью другими заговорщиками Дарий был провозглашен царем Персии и начал ликвидировать неурядицы, вызванные смертью наследников Кира.

В этой истории остается множество вопросов.

Удобная смерть Камбиса, вероятно, есть вопрос под номером один. Что в действительности случилось с великим царем? Версия Геродота не невозможна, но демонстрирует нехарактерную небрежность со стороны человека, который провел большую часть жизни возле острых предметов. Греческий историк Ктесиас, который не считается слишком надежным, говорит, что царь от скуки что-то строгал ножом и задел бедро.^‹872› Египетский папирус просто сообщает, что Камбис умер «на тюфяке» (странное выражение, предполагающее, что он какое-то время провел в постели, болея), не добравшись до своей страны, и затем царем стал Дарий.^‹873› Запись Дария по восшествии на престол, «Бехистунская Надпись», говорит без уточнений следующее: «Камбис умер собственной смертью», — эта фраза обычно подразумевает какую-то природную причину.

Конечно, возможно, что смерть от гангрены была естественной, но появление раны может таким и не быть; молчание Дария по поводу этого не обязательно говорит в его пользу. Ему было выгодно, чтобы Камбис умер своей смертью, также как ему было на пользу открыть, что человек на троне Суз самозванец.

Остается и вторая тайна: что именно позволило опознать «Бардиюи», который умер в руках семи персов? Действительно ли возможно, чтобы самозванец мог почти год удерживать власть в городе, где каждый знал царя в лицо? Вероятно, реальный Бардия не исчез в пустыне; может быть, он благополучно прибыл в Сузы, а затем поднял мятеж против брата, и эта новость привела Камбиса в ярость, что гораздо больше поддается пониманию.

В этом случае Дарий получается негодяем. Человек, которого он убил в Сузах, вовсе не был самозванцем, скорее, он был последним законным сыном Кира Великого. Отрубленную голову нелегко идентифицировать с уверенностью, особенно, если при отсечении от тела она была исковеркана ударом.

Характер Дария — тоже большой вопрос в этом сценарии. Не помогает и мотив, из которого мы знаем об истории самозванца Бардии, так как он взят в основном из «Бехистунской надписи» и выявляет Дария в наилучшем свете: «Люди страшно боялись [самозванца], — настаивает он, — так как тот убивал людей в огромных количествах, всех, кто знал Бардию раньше… Никто не осмеливался ничего сказать… пока не пришел я… Тогда я с несколькими товарищами убил [его]. Я восстановил Персию, Мидию и другие земли».^‹874›

С другой стороны, повествование Дария о ложном Бардии могло быть и правдой. Не так уж невозможно, чтобы молодой человек, который вырос при дворе Кира, смог добиться поразительного сходства с одним из законных сыновей правителя, и если Бардия в Сузах действительно был самозванцем, как заявляет Дарий, реальный Бардия действительно мог исчезнуть.

Это приводит нас к третьей тайне: что случилось с младшим братом Камбиса?

Сам Дарий приписывает смерть Бардии Камбису: «Камбис убил Бардию, — пишет он, — и не стало известно людям, что Бардия убит». Но эта версия максимально выгодна Дарию: один наследник Кира убил другого, а затем случайно умер сам. Таким образом династия прервалась, и он может начать новую династию.

Если история о сходстве правдива, и «Бардия» в Сузах был самозванцем, то злодеями в этой истории не являются, вероятно, ни Камбис, ни Дарий. «Cui bono» («кому выгодно?»): управляющий Патизейфес нашел наилучший выход из ситуации с исчезновением Бардии. Случайная похожесть его собственного брата на преемника трона могла стать причиной возникновения замысла избавиться от младшего сына Кира.

Но теперь Патизейфес был мертв — так же, как и все его последователи (Дарий казнил их), и Камбис, и Бардия. Дарий женился на вдове Камбиса, от которой больше ничего не было слышно о смерти первого мужа. Все, кто что-то подозревал, были умерщвлены или хранили молчание, и тайна осталась неразгаданной.

Тем временем несколько удаленных территорий начали планировать мятеж.

Дарий немедленно отправился на войну, чтобы сохранить безопасность своей новой империи. Судя по «Бехистунской надписи», восстание поднялось среди вавилонян, скифов на севере, мидян на востоке и даже в Парфии, где родной отец Дария потерял контроль над армией. По всей империи вспыхнули разрозненные мятежи, большие или меньшие.

Но за удивительно короткое время правитель вернул отколовшиеся территории обратно в империю. Когда Дарий оказывался в ситуации, где все решала сила, он демонстрировал выдающиеся успехи. Он был силен не искусной тиранией, как Кир до него, а сокрушительным уничтожением врагов.

Армия Камбиса была собрана из большого числа мобилизованных солдат разных народов, посланных ему в качестве дани. В такой армии большинство солдат обычно «одноразовые» — масса, которую бросают на вражеские линии в надежде преодолеть сопротивление простым большинством. Это была стратегия, которая работала у Камбиса из-за неопытности его противника, но вовсе не помогла Киру в его сражении со скифскими племенами.

Дарий видел свое войско иначе. Вместо войска из наемников и многочисленного «пушечного мяса» он задумал создать профессиональную армию, которая была бы меньше, но лучше накормлена, лучше обучена и более лояльна. Она должна была иметь ядро из десяти тысяч профессиональных пехотинцев и десять тысяч кавалерии (все — набранные только из персов и мидян), и быть более маневренной, чем громадные и неуправляемые армии его предшественников.^‹875› «Армия из персов и мидян, которая находилась под моим управлением, была небольшой», — пишет Дарий в своей надписи.^‹876› Войска были связаны национальным чувством и таким мощным «командным духом», что десять тысяч солдат пехоты называли себя товарищами и ревниво следили за поступлением в их ряды новичков.

Одно из подразделений этой новой армии ликвидировало мятеж на востоке, в Мидии, пока Дарий во главе другого отряда подавлял мятеж в Вавилоне, а еще один отряд был отправлен в Малую Азию. Новые войска — немногочисленные, быстрые, гибкие и хорошо обученные, — оказались очень эффективными. Чуть больше чем за год с восстаниями было покончено. Радость, испытанная Дарием, нашла отображение в рельефе на скале, смотрящей в сторону дороги в Сузы (где никто не мог миновать его). Он представляет царя с ногой на груди распростертого самозваного претендента на трон, ложного Бардии, а также стоящих перед ним связанными, закованными в цепи царей Вавилона, Скифии, Мидии и шести других земель.

Дарий оказался таким же талантливым администратором, как и полководцем — редкое сочетание. Он реорганизовал восстановленную империю, создав стройную систему провинций, именуемых сатрапиями. Каждая управлялась доверенным сатрапом, и каждому из них приписывалась дань, которую необходимо было отсылать в Сузы ежегодно. Сатрапы, которые не отсылали намеченное количество дани или не могли содержать свои территории в порядке, подлежали казни. Похоже, эта система Дария работала очень хорошо, перенося работу по устрашению завоеванных народов с царя на правителей, которым приходилось быть гораздо более усердными, следя за своими землями куда эффективнее, чем могли бы Глаза и Уши Кира.

Мы нашли сведения по этому предмету в библейскоц Книге Ездры. Сатрап, который наблюдал за Иерусалимом, заметил, что построение храма (и его защитных стен) продвигается с пугающей скоростью. Поднимающееся здание выглядело подозрительно — как ядро крепости, — и тогда сатрап, человек по имени Таттенай, совершил специальную поездку, чтобы выяснить у строителей, что, по их мнению, они строят.

Евреи запротестовали, ссылаясь на то, что Кир разрешил им строить храм, но Таттенай не намерен был верить их словам. Он приказал остановить строительство до тех пор, пока он доложит об их деятельности Дарию. «Царь обязан знать, — говорит отчет, — что люди строят из крупного камня и закладывают в стены стволы; работа продвигается быстро».^‹877› Дарий приказал просмотреть царские архивы. Очевидно, копия декрета Кира была найдена (из всех возможных мест) в библиотеке в Экбатане, и Дарий дал разрешение на продолжение строительства. Библейский рассказ не симпатизирует Таттенаю — но этот человек, без сомнения, волновался, как бы не пропустить начало мятежа и не потерять своей головы.

Обеспечив стабильность империи, Дарий смог обратить внимание на новые территории. Он рассчитывал направить свою армию в сторону Индии.

Индия не была для персов странной и незнакомой землей, какой нашел ее полтора века спустя Александр Македонский. Ведь северные индийцы были потомками тех же ариев, что значились и в персидском фамильном дереве. На языке персов имена знати Дария звучали схоже с именами индийских принцев, которые правили махаджанападами: Утана, сын Тукры; Видафарнах, сын Ваяспары; Багабукса, сын Датувахьи.

Пока персы расширяли свои владения на восток и запад, индийское царство Магадха пыталось поглотить своих соседей. Амбициозный Бимбисара, который завоевал Ангу и объявил часть Кошала приданым своей жены, произвел такого же амбициозного сына. Не желая ждать своей очереди править, этот сын, Аджаташатру, поднял мятеж против отца, бросил его в тюрьму и позволил ему умереть там от голода: «Бимбисара был заключен в тюрьму в башню собственным сыном», — говорит легенда «Ревность Девадатты».[217]

Его мать так сильно горевала по потере мужа, что умерла. Тогда ее брат, царь Кошала, вернул себе землю, которая была ее приданым, и Аджаташатру пошел на него войной, чтобы вернуть землю себе.

^{Экспансия Магадхи}

Сначала войска Кошала отогнали его солдат, но у царя Кошала возникли свои внутренние проблемы. Его наследник, столь же амбициозный, как и Аджаташатру, воспользовался военными неурядицами, чтобы предъявить свои претензии на трон и выгнать отца из Кошала. Затем он начал собственную войну против гана-сангха Шакьи, племенного союза, в котором родился Будда. Он стер их с лица земли, и с этого момента они исчезли из исторических записей.^‹878›

Тем временем лишенный трона отец направился к столице Аджаташатру — городу Раджагрих. Это был особенно хорошо защищенный город благодаря естественным укреплениям — пяти холмам, что окружали его.^‹879› Подъехав к городу, он попросил убежища. Это могло показаться немудрым решением, но он был дядей Аджаташатру и мог претендовать на некоторые привилегии по родству. Он был пожилым человеком, и ко времени, когда оказался у стен, уже был так измотан путешествием, что умер раньше, чем успели открыть ворота.^‹880›

Это дало Аджаташатру еще одно оправдание для войны с Ко-шалом. Громко и публично оплакивая смерть дяди, он снова собрал силы, чтобы отомстить за него — и неважно, что к трагедии привело именно его собственное нападение на земли Кошала. Но прежде, чем он попал в Кошал, ему пришлось вернуться и разобраться со своей семьей. Его брат, который служил у него вицерегентом в завоеванном царстве Анга, попытался стать полноправным царем. Он готовил союз против Аджаташатру, объединившись с гана-сангха из Ликчави у себя на севере. Аджаташатру построил два форта, один на границе между двумя территориями, и форт Паталипутта на берегах Ганга, и отправился на войну.

Эта война продлилась двенадцать лет. В итоге Аджаташатру освободился от необходимости одновременно сражаться со своим кузеном в Кошале благодаря случайности. Нахлынувшее наводнение смыло большую часть армии Кошала, которая неразумно встала лагерем в русле реки (позднее подобная катастрофа затопила часть лагеря сторонников Александра во время одной из его кампаний на востоке). Когда вражеской армии не стало, Аджаташатру просто вошел и взял Кошал.^‹881›

Двенадцатилетняя война с братом, отдельные подробности которой сохранились в буддийских рассказах, заставили Аджаташатру сделать ряд военных нововведений. Во-первых, ему приписывают изобретение двух новых типов оружия, включая огромную катапульту, бросающую громадные валуны, а также новый тип боевой колесницы. Кроме того, двенадцать лет войны потребовали создания профессиональной армии, где человеку платили деньги именно за то, что он сражается: так появилась первая индийская регулярная армия.^‹882›

Армия Аджаташатру не была единственным его оружием. Когда Будда умер по пути на север в царстве Мала, Аджаташатру сразу же заявил, что Магадха имеет право охранять святое наследство Будды. Он приказал держать в своей столице Раджа-грихе совет, чтобы тот собрал и записал высказывания Будды — его сутры. Этот первый буддистский совет следил за изначальным составом тех высказываний, которые стали Пали Каноном, и работал под пристальным вниманием Аджаташатру.

Создание империи, приспособление религиозных традиций для политических целей, неурядицы в царской семье, профессиональная армия — все это сделало цивилизацию Северной Индии крайне похожей на цивилизации Западного мира.

* * *

Вероятно, персидские солдаты под командованием Кира уже доходили до реки Инд, хотя мы можем это только предполагать. Но Кир наверняка не сталкивался ни с одним из индийских племен и не прокладывал с боем путь в долину реки Инд. Дарий лишь знал, что где-то в этом районе находится великая река, но где точно — это было ему неведомо.

Поэтому он нанял моряка — карийца по имени Скилакс, грека из юго-западной Малой Азии, — чтобы сопровождать экспедицию по реке и составлять карту того, что он увидит. По Геродоту отправной точкой экспедиции стала земля, которую он называл Пактис и которая располагалась на севере Инда: вероятно, оба, и Кир, и Дарий, доходили до Инда, пройдя через Хайберский проход. За перевалом экспедиция Дария должна была построить на берегу реки Инд лодки и затем плыть вниз, через территории махаджанапады — Гандхару. Персы пересекли пустыню Тар, прежде чем достигли моря. Затем они поплыли на запад, вдоль южного берега Аравийского полуострова, и вернулись в Красное море. Дарий приказал расчистить уже затянувшийся илом канал от Нила до Красного моря, чтобы суда экспедиции могли затем выйти через Дельту в Средиземное море.

«После этой успешной круговой экспедиции, — говорит Геродот, описавший это трехлетнее путешествие, — Дарий завоевал индийцев».^‹883› Завоеваны были, конечно, не все «индийцы», но Дарий проложил путь в Пенджаб, подчинив, вероятно, царства Гандхара и Камбоджа. В надписи в Сузах он перечисляет золотые изделия из Египта, лидийский камень и дерево из Гандхары как материалы, привезенные из отдаленных частей его империи для строительства нового дворца. Еще одна надпись называет его далекое восточное завоевание «Индийской сатрапией». Она стала двадцатой сатрапией в его царстве, с обязательством присылать в Сузы ежегодную дань золотым песком.^‹884›

Примерно в эти годы неизвестный писец в Вавилоне составил самую раннюю сохранившуюся карту мира. На глиняной табличке изображен Вавилон на Евфрате, Ассирия на востоке и другие города из окруженных «горькой водой» — Персидским заливом. Еще восемь земель лежат позади, невозможно далеко — но тем не менее достаточно близко, чтобы впервые поместить их на карту.

Именно в эти же годы одна из вавилонских надписей упоминает женщину из Индии, Бусасу, которая держала гостиницу в городе Киш. Вероятно, она прибыла морем по Инду и Персидскому заливу — скорее всего, не сразу из Индии в Вавилон, а постепенно перебираясь из одной части империи Дария в другую.^‹885› Персия стала мостом между Индией и людьми, живущими далеко на западе.

Сравнительная хронология к главе 63

Данный текст является ознакомительным фрагментом.