Тот самый первый день
Тот самый первый день
Михаил Мягков, доктор исторических наук
22 июня 1941 года. Кто виноват в жесточайших потерях? Почему не предотвратили быстрое отступление и что привело к тому, что назвали «внезапностью», «неподготовленностью», «неразберихой»? Все это вопросы не просто для историков, но, если хотите, исторические. Не извлечь уроков из 22 июня 1941 года равносильно преступлению против подрастающих и еще не родившихся поколений, но не меньшее зло могут принести и неверные выводы. Выход в комплексном анализе всех доступных на сегодня источников об истоках трагедии.
Особую значимость имеет исследование ситуации в Белоруссии, где противник нанес свой главный удар. Почему долгое время в Наркомате обороны и Генштабе РККА оборонительные действия полагали вести всею несколько дней, за которые собирались обескровить противника и перейти затем в решительное наступление на чужой территории? И все это в условиях гигантских мероприятий по перестройке структуры соединений Красной Армии, перевооружения, нехватки необходимого персонала, обученного работать с новой техникой, недостатка комсостава, неукомплектованности частей, наличия огромного парка старой техники, требующей капитального ремонта.
Почему только в мае приграничным округам дали директивы о разработке планов прикрытия, предусматривавшие строительство обороны на большую глубину? Почему слишком медленно перемещались к границам частично мобилизованные военнослужащие запаса (около 800 тыс. человек) и соединения из внутренних округов?
По каким причинам тормозилось введение в строй новых УРов? Как оказалось, что ударные немецкие дивизии группы армий «Центр», наступавшей на главном направлении, прорвались как раз на флангах Белостокского выступа, вдающегося во вражескую территорию? Достаточно беглого взгляда на каргу, чтобы понять, что именно эти фланги и были наиболее угрожаемыми и здесь нужно было строить особо прочную оборону.
Не претендуя на всеобщий охват указанных выше вопросов и прекрасно представляя, что сегодня нет недостатка в различных интерпретациях событий кануна 22 июня 1941 года и первых недель войны, предложим вниманию читателя лишь несколько источников, не получивших ранее широкой известности. Главным образом это личные свидетельства представителей комсостава, переживших трагедию и делающих первые выводы (пусть и противоречивые) о причинах поражений. Живой язык документов, нелицеприятные, иногда спорные оценки не должны смущать. Сегодня они помогут нам ощутить дыхание тех огненных дней и, возможно, составить свое собственное мнение об истоках катастрофы на западных границах Советского Союза в период начала германской агрессии.
Особое внимание обращают на себя те высказывания авторов, которые так или иначе относятся к действиям Генерального штаба. Как не вспомнить в этой связи слова Жукова, что значительная доля ответственности за неудачи 1941 года лежит именно на представителях Генштаба. Мы оставляем пока за скобками просчеты командования непосредственно на местах. Они тоже были…
19 июля, то есть уже после ареста командующего Западным фронтом генерала Павлова, выхода немцев на рубеж Западная Двина — Днепр, начала Смоленского сражения, бывший член военного совета Западного особого военного округа (затем фронта) корпусной комиссар А. Я. Фоминых доносил начальнику Главного политического управления РККА Л. З. Мехлису:
«Считаю своим долгом доложить о некоторых вопросах по обороне западной границы СССР на территории ЗапОВО.
1) Примерно в течение 8 месяцев на докладах и оперативных проработках докладывалось:
а) что при этих географических границах округа, когда фланги границ округа вдаются от противника к нам, то есть в сторону востока, а средняя часть границы далеко выходит на запад, что такое очертание границы очень выгодно противнику и чрезвычайно невыгодно нам;
б) отрицательной стороной такого географического начертания границы является то, что она создает условия охвата наших частей округа и сведения клещей в районе Волковыск — Барановичи;
в) в результате даже небольших успехов со стороны немцев сразу резались бы тылы 3-й и 4-й армий, а при большом успехе отрезалась бы вся 10-я армия. Эти положения требовали усиления флангов округа, что и требовал военный совет округа от Генерального штаба.
Жизнь показала, что географические начертания границ были полностью использованы противником».
Действительно, из четырех армий Западного фронта 3-я и 10-я оказались в окружении, 4-я была фактически разгромлена, 13-я, находящаяся в тылу округа, понесла большие потери.
Далее Фоминых продолжает:
«Все эти положения в более подробном виде докладывались и прорабатывались в Генеральном штабе, со всем этим соглашались, но реальных мер не предпринималось.
2) Кроме того, всегда давались задания проработать варианты наступательной операции при явном несоответствии реальных сил. Но откуда-то появлялись дополнительные силы, и создавался, по-моему, искусственный перевес в пользу нас».
Здесь стоит вспомнить октябрьский 1940-го и мартовский 1941 года варианты Соображений по стратегическому развертыванию Красной Армии, опубликованные в 1990-е годы. Советским войскам ставилась задача, отразив противника накоротке, перейти в решительное наступление на вражеской территории и в течение дней овладеть важнейшими пунктами в неприятельском тылу.
«3) Теперь при анализе совершившихся событий стало ясно, что отдельные работники Генерального штаба, зная, что в первый период войны превосходство в реальных силах будет на стороне Германии, почему-то проводили и разрабатывали главным образом наступательные операции и только в последнее время (в конце мая 1941 г.) провели игру по прикрытию границы, тогда как нужно было на первый период войны с учетом внезапности нападения разработать и оборонительные операции».
Комментарии, казалось, излишни, но задним числом часто многое кажется слишком очевидным. Предугадать, как начнется война и какой силы будет первоначальный удар, вряд ли смог бы и сам Фоминых, окажись он на месте Жукова или Тимошенко. Справедливости ради напомним, что директивы на составление планов прикрытия всё же ушли из Москвы в округа в мае 1941 года, да и отношение к характеру будущей войны стало быстро меняться по мере наращивания группировки противника. Однако время на исправление просчетов было упущено.
«4) Военный совет округа предлагал:
а) усилить фланги округа: с севера — гродненское направление и с юга — брестское направление. С этим в течение 6–7 месяцев не соглашались, и только в последнее время было разрешено вывести на гродненское направление 56-ю и 85-ю стрелковые дивизии и на брестское — 75-ю сд, а позже и 113-ю сд. Эти дивизии были на своих местах в конце мая — начале июня;
б) представляли и докладывали о необходимости усилить фланги округа долговременными сооружениями, построив дополнительно на правом и левом флангах ряд узлов обороны. Эти предложения отвергались, и только в 10-х числах июня было разрешено дополнительно построить два узла обороны…
5) Когда обстановка стала напряженнее, было приказано все части, находящиеся в Восточной Белоруссии, двинуть к границе. Это правильно. Но, несмотря на наши просьбы, чтобы ускорить сосредоточение дивизий из Смоленска, Могилева, Гомеля и Вязьмы, произвести переброску их по железной дороге, в этом было отказано. Дивизии шли походным порядком, и только незначительная их часть подавалась по железным дорогам. Это опять задержало сосредоточение войск».
По-своему автор прав — подход дополнительных войск мог усилить войска ЗапОВО. Но задумаемся: при том превосходстве сил, которое создал противник в местах прорыва, и отсутствии в советских округах разработанных планов глубокой подвижной обороны не попали бы эти подошедшие к границе части в тот же самый котел, где оказались 3-я и 10-я армии?
Очевидным представляется факт другого рода — крайне медленное продвижение к границе стрелковых дивизий, начавшееся согласно директиве наркома 12 июня 1941 года, обусловливалось нехваткой необходимых транспортных средств. Кроме того, советское руководство пребывало в нерешительности, боялось спровоцировать врага и принимало запоздалые или половинчатые решения, позволявшие противнику бить соединения Западного фронта по частям.
«6) Неоднократно ставился вопрос об ускорении строительства уров. Строительство уров по ЗапОВО шло неплохо. План бетонирования мы с первого месяца перевыполняли и шли среди других округов на первом месте. Нами был предложен свой график строительства уров с расчетом закончить план строительства к 15 сентября 1941 г. вместо 31 декабря 1941 г. В соответствии с этим был составлен план подачи цемента, балок и др. строительных материалов, а также план вооружения дотов. С этим планом дважды ездил в Москву помощник командующего по урам Михайлин, и каждый раз в утверждении плана отказывали, мотивируя тем, что промышленность не успеет подать строительные материалы и вооружение… И только 13 июня 1941 г. по докладу военного совета округа на Главном военном совете (ГВС) этот план был утвержден. Кроме того, 13 июня 1941 г. на ГВС докладывалось, что у нас на 10 июня 1941 г. имелось 550 забетонированных точек, но вооружены только 193, что вооружать готовые точки такими темпами — это преступление, что мы только вбиваем государственные деньги, но уры останутся невооруженными.
По этому вопросу я выступил. После нашего доклада выступил тов. Маленков, и главным в его выступлении было: надо немедленно вооружить забетонированные точки.
7) Чтобы ускорить разрешение вопроса со строительством уров, одновременно была написана докладная записка тов. Пономаренко на имя тов. Сталина. В результате нашего доклада на ГВС и докладной записки тов. Пономаренко на имя тов. Сталина была создана комиссия под председательством тов. Маленкова и членов: тов. Хрущева и Пономаренко. Оказалось, что размещение заказов в промышленности по вооружению уров не отвечало потребностям. Эта комиссия и разместила все заказы с учетом всех требований.
Вот кратко те вопросы, которые я считал необходимым доложить. Повторяю: по всем этим вопросам имеются документы в Генштабе…
Животрепещущие вопросы по обороне границы разрешались в Генштабе чрезвычайно медленно, а иногда и отказывались, ссылаясь на невозможность выполнения промышленностью…»
Некоторые моменты из донесения полкового комиссара Фоминых, касающиеся темпов вооружения уров, могут представиться в несколько ином свете, если мы обратимся к справке, подписанной заместителем наркома обороны маршалом Б. М. Шапошниковым 6 июня 1941 года, то есть незадолго до упомянутого выше заседания Главного военного совета. Несмотря на то что адресовалась она военному совету Ленинградского фронтового округа и касалась графика строительства и вооружения дотов именно в районе северной столицы, из документа хорошо видно, с какими проблемами сталкивалось советское командование, возводя оборонительные рубежи на пути возможного наступления противника. Достаточно привести следующие слова Шапошникова:
«Графиком [работ на 1941 г.] предусмотрено: 1) Полностью закончить строительные работы на 226 сооружениях, из которых с 1-го по 7-й цикл включить 184 сооружения плана 1941 г. и 7-м циклом 42 сооружения, переходящих с 1940 г. 2) Вооружить (8-й цикл) 207 сооружений…
Ввиду невозможности получения в 1941 г. от промышленности потребного количества оборудования предусмотрено производство работ по 9-му циклу полностью только на 106 сооружениях. Для приведения в боеготовность всех фортсооружений количеством 226 предусматривается как временная мера оборудование 120 сооружений по сокращенной схеме, только системой отсоса, системой охлаждения пулеметов и отоплением… Монтажом электрооборудования охватывается… дополнительно 26 сооружений… Монтажом оборудования связи… только 125 сооружений ввиду ограниченного обеспечения кабелем ТРК и другим оборудованием…»
Приходится признать, что комиссии, созданной для размещения заказов по вооружению уров в ЗапОВО после ГВС 13 июня 1941 года, необходимо было принимать неординарные решения, чтобы изыскать дополнительные резервы и в и без того сверхнапряженно работающей советской военной экономике. Не стоит и говорить, что все эти решения были слишком запоздалые.
Как протекали первые часы и дни войны? Как действовало командование на фронте? Какие приказы получали действующие войска? Глубже разобраться во всех этих деталях нам помогает рапорт начальника 3-го отдела [военной контрразведки] 10-й армии ЗапОВО полкового комиссара Лося от 15 июля 1941 года, посвященный описанию обстановки в момент нападения Германии на СССР. В нем среди прочего говорилось:
«21 июня 1941 г. в 24.00 мне позвонил член военного совета и прост прийти в штаб… Командующий 10-й армией Голубев сказал, что обстановка чрезвычайно напряженная и есть приказ из округа руководящему составу ждать распоряжений, не отходя от аппарата. В свою очередь к этому времени были вызваны к проводу и ждали распоряжений все командиры корпусов и дивизий.
Примерно в 1 час ночи 22 июня бывший командующий ЗапОВО Павлов позвонил по „ВЧ“, приказал привести войска в план боевой готовности и сказал, что подробности сообщит шифром. В соответствии с этим были даны указания всем командирам частей. Около 3 часов все средства связи были порваны. Полагаю, что противником до начала бомбардировки были сброшены парашютисты и ими выведены все средства связи.
К 10–11 часам утра шифровка прибыла. Точного содержания сейчас не помню, но хорошо помню, что в ней говорилось: привести войска в боевую готовность, не поддаваться на провокации и Государственную границу не переходить. К этому времени войска противника продвинулись на 5–10 км. Шифровка была подписана Павловым, Фоминых, Климовских».
Многое остается неясным: как скоро поднимались войска по тревоге после звонка Павлова по «ВЧ» в 1 час ночи и какие они имели указания. Но факт остается фактом — командиры ждали указаний сверху, не отходя от аппаратов связи, а приказ о приведении войск в боевую готовность (хотя и без подробностей) был доведен до них сразу после поступления соответствующей директивы из Москвы. Передача директивы № 1 в округа была закончена в 00.30 мин 22 июня. В 10–11 часов, когда немцы уже вовсю наступали, подоспел и сам текст Директивы, включая слова «не поддаваться ни на какие провокации». Отметим для себя, что, если бы полевые командиры руководствовались этими словами в момент начала германской атаки, это могло лишь усугубить и без того критическую ситуацию в районе боевых действий.
«В 3.58 мин под Белостоком появились первые самолеты противника, и вслед за этим началась бомбардировка белостокского аэродрома. Одновременно бомбардировке подверглись почти все города и местечки, где располагались штабы соединений 10-й армии.
К 8 часам утра КП [армии] переместился близ дер. Старосельцы в лес, что в 5 км северо-западнее Белостока. Сразу же командованием были приняты меры к установлению связи между соединениями, и уже к 12 часам связь с ними была восстановлена делегатами. Радиосвязь была восстановлена к исходу 22 июня как с округом, так и со всеми соединениями… проволочной связи не было…
К вечеру 22 июня, не помню точно, то ли от зам. командующего Болдина, то ли из штаба ЗапОВО [к тому времени фронта] был получен приказ закрепиться на р. Нарев. Приказание было вызвано якобы неустойкой соседа — 3-й армии».
Далее полковой комиссар Лось докладывал о тяжелом отступлении частей армии, бомбежках немецкой авиацией шоссе Белосток — Волковыск, которое было забито трупами людей, брошенными автомашинами, танками, боеприпасами и пробраться по которому было совершенно невозможно. На р. Нарев, по его словам, вышли по существу разбитые войска, имеющие в дивизиях очень незначительное количество людей, а от таких соединений, как 13-й мехкорпус, остался только один штаб.
«…Положение усугублялось тем, что по распоряжению штаба округа с 15 июня все артиллерийские полки дивизий, корпусов и артполки РГК были собраны в лагеря в двух местах: Червоный Бор (между Ломжей и Замбровом) — 22 полка 10-й армии и в Обус-Лесном — артполки тыловых дивизий армии и других частей округа. Для поднятия этих полков был послан начальник артиллерии армии генерал-майор Барсуков, которому, как он мне рассказывал, удалось в 6 часов утра добраться до полков, разбудить их, поднять по тревоге и направить их в дивизии. Это было уже в то время, когда все пограничные дивизии вели бой с противником».
Вопрос о том, почему Павлов приказал перед самой войной вывести артиллерию в лагеря, до сих пор открытый. Действительно ли он считал, что во время учебных стрельб война не начнется, и здесь его просто подвело чутье, либо, получая соответствующие указания из Москвы и боясь спровоцировать немцев нечаянно залетевшим к ним снарядом, распорядился отвести орудия от греха подальше в тыл? Прояснить ситуацию мог бы сам Павлов, но после разгрома своего фронта он был в спешке осужден и расстрелян. Что касается артиллерии, поднятой генералом Барсуковым, то ей не довелось проявить себя. Она передвигалась на мехтяге. Но горючего было недостаточно. Кроме того, значительная часть тягачей сразу вышла из строя. Пушки и гаубицы приходилось либо взрывать, либо просто бросать на дороге, не произведя ни одного выстрела. Полковой комиссар Лось остановился и на незавидной судьбе самого укомплектованного мехкорпуса РККА — 6-го мк под командованием М. Г. Хацкилевича, брошенного в бой по приказу прибывшего на фронт маршала Кулика, но не обеспеченного ни горючим, ни боеприпасами, ни каким-либо прикрытием с воздуха…
Автор рапорта заключает: «Войска армии оказывали сопротивление до 26 июня, после чего началось беспорядочное отступление… Панике способствовало то, что в ночь с 22 на 23 июня позорно сбежало все партийное и советское руководство Белостокской области. Все сотрудники органов НКВД и НКГБ, во главе с начальниками органов, также сбежали… Белосток остался без власти… Враждебные элементы подняли голову: Освободили из тюрем 3 тыс. арестованных, которые начали грабежи и погромы в городе, открыли стрельбу из окон по проходящим частям и тылам…»
В заключение Лось рассказал о том, как выходил из окружения на восток вместе с маршалом Куликом с одной только мыслью: «Пробиться или умереть», о том, как маршал приказал переодеться всем командирам и бойцам в крестьянскую одежду, но всё равно их группа чуть было не угодила в руки к немцам и лишь счастливый случай спас их от вражеского плена.
Западный фронт потерпел поражение. Тяжелое положение сложилось в конце июня — начале июля 1941 года и в полосе соседних Северо-Западного и Юго-Западного фронтов. Трагедия первых дней войны заставила пересмотреть многие предвоенные оценки характера войны, до предела напрячь потенциал государства и пойти на невиданные жертвы ради отражения агрессии.
Среди первых успешных действий советских сил выделим контрудар 14–18 июля 1941 года под Сольцами войск Северо-Западного фронта, их упорные бои на лужском оборонительном рубеже, в результате которых продвижение немецких соединений на ленинградском направлении было приостановлено почти на месяц. В историю войны навсегда вошли упорная оборона Брестской крепости, Одессы, Киева, Севастополя и, конечно же, Смоленское сражение, продолжавшееся с 10 июня по 10 сентября 1941 года и приковавшее к себе главные силы группы армий «Центр», рвущейся к Москве.
В конечном итоге осознание правого дела, воля и решимость позволили руководству страны и советскому народу переломить ситуацию в свою пользу, а торжествующий поначалу противник осознал, что он просчитался в самом главном: Красная Армия, пусть и ослабленная предыдущими репрессиями и реорганизациями, все-таки была потенциально сильнее первоклассного германского вермахта. Причем большинство красноармейцев и командиров готовы были идти до конца, чтобы отстоять независимость своей страны.
В этой связи интересен документ, отражающий в какой-то мере вопрос о причинах срыва немецкого блицкрига. Это — документ германского происхождения, он был захвачен нашей разведкой еще в августе 1941 года и назывался «Замечания об особенностях ведения войны в России». Он был составлен представителями верховного командования вермахта еще 25 января 1941 года и разослан для служебного пользования командирам соединений. Основное содержание «Замечаний» — дать представление о том, с какой армией, военачальниками и солдатами столкнутся немцы на русской территории:
«Русские взгляды на вождение войск и тактику подобны немецким… на передний план выдвигается маневренная война с намерением вести операции против фланга и тыла противника…
Наступательная мысль сильно подчеркнута. Неудавшееся наступление быстро повторяется при массированном введении пехоты.
Оборона ведется подобно обороне в немецкой армии. В устройстве позиций русский — мастер.
…Пехота привыкла к боевым маршам (60–70 км). Русская пехота, как показывает опыт советско-финской войны, быстро окапывается, утяжеляя таким образом возможность контратак…
Артиллерия пытается недостаточную маневренность в руководстве и тактике огня заменить массированным огнем большой продолжительности. Она обучается для обязательной поддержки наступающей пехоты и поэтому не отступит перед применением отдельных орудий с открытых позиций…
Согласно русскому народному характеру все обычно тяжелы на подъем, склонны с скептицизму, боятся ответственности и недостаточно решительны. Только совсем немногие руководители могут считаться исключением и освободиться от зависимости перед персоналиями. То, что они тяжелы на подъем, приводит часто к тупости, которая без возражений переносит величайшие трудности, даже массовые потери…
В русско-финской войне было установлено, что русский солдат борется без энтузиазма и энергии, если он не знает, за что он должен умереть. В борьбе за отечество в него в известной степени проникает идея „защиты пролетарского отечества“. В общем, русский в обороне лучше, чем в наступлении. Он упорен и отважен и часто умирает на месте, где он поставлен по приказу своего руководителя…
Сила русского ведения войны состоит в массе солдат и военных средств всех родов, в нетребовательности, твердости и мужестве. Слабость состоит прежде всего в еще недостаточном образовании, в том, что руководители тяжелы на подъем и боятся ответственности. Армия не представляет еще полноценный боевой инструмент. Она должна быть побеждена современным противником, руководство которого предпринимает быстрые и далеко идущие операции.
При защите своей родины русский солдат будет отважно бороться».
Так оценивало немецкое командование по итогам советско-финской войны возможности Красной Армии. Можно, конечно, аргументированно оспаривать приведенные немцами примеры тупости и тяжести на подъем русских людей. Но в данном случае прежде всего интересно, каким видели своего противника генералы вермахта, опиравшиеся на данные своей военной разведки.
* * *
Окружение основных сил Западного фронта летом 1941 года, безусловно, — одна из наибольших трагедий в многовековой истории русского оружия, стоящая в одном ряду с гибелью армии Самсонова в Восточной Пруссии летом 1914-го.
Один из основных вопросов современной историографии заключается в том, где заканчивается ответственность И. В. Сталина и руководства Наркомата обороны и начинается ответственность нижестоящего звена — фронтового командования?
Руководство страны, надо признать, отреагировало на нарастающий поток донесений о стягивании немецких войск к западным границам СССР частичным призывом военнослужащих запаса. Около 800 тысяч человек — из намеченных в случае полной мобилизации 5 миллионов — пополнили в мае — июне дивизии западных округов. 12 июня нарком обороны маршал С. К. Тимошенко подписал директивы о выдвижении к границе стрелковых дивизий, расположенных в тыловых районах приграничных округов. Однако из-за нехватки автотранспорта они передвигались крайне медленно. Постановлением Политбюро от 21 июня 1941 года армии второго стратегического эшелона, выдвигавшиеся из глубины страны на линию Днепр — Западная Двина, объединялись в группу резерва Главного Командования — 19, 20, 21 и 22-я армии.
Однако выдвигавшиеся войска не были укомплектованы в достаточном количестве людьми и техникой, прибывали на запад по частям. Хуже всего обстояло с готовностью войск прикрытия к отражению внезапной агрессии. По указанию Сталина командующие войсками округов были предупреждены Жуковым и Тимошенко как о необходимости повышения бдительности, так и о недопущении поводов для провокации. Любые меры, которые могли бы быть истолкованы командованием вермахта как приведение советских войск в полную боевую готовность, пресекались Кремлем строжайшим образом.
Результат известен. Приведенным в полную боевую готовность войскам вермахта и его союзников — около 4,4 миллиона человек, 4 тысяч танков, 4,4 тысячи самолетов противостояла на западе хотя и большая по численности танков и самолетов — соответственно 11 тысяч и 9,1 тысячи, но небоеготовая, находившаяся на стадии формирования и не имевшая плана глубокой оборонительной операции трехмиллионная советская группировка. Оборона представлялась советскому командованию как кратковременная фаза начального периода боевых действий.
Могли ли командующие войсками приграничных округов каким-либо образом повлиять на ситуацию и тем самым смягчить трагические последствия перестраховки и нерешительности высшего руководства?
К началу войны командующему Западным Особым военным округом генералу армии Д. Г. Павлову подчинялись управления 3-й, 10-й, 4-й армий, расположенных в непосредственной близости от границы, и 13-й — в тыловом районе округа. 678 тысяч человек, более 10 тысяч орудий и минометов, около 2200 танков и более 1,5 тысячи самолетов.
При примерном равенстве в самолетах округ уступал группе армий «Центр» в людях и артиллерии, но превосходил в полтора раза в танках. 6-й мехкорпус генерала М. Хацкилевича считался самым укомплектованным бронесоединением в Красной Армии — 1022 танка, из них 352 КВ и Т-34. Однако большинство танков составляли Т-26 и БТ.
Сведения о развертывании по ту сторону границы наступательной группировки вермахта стали поступать в штаб ЗапВО еще с начала 1941 года. 4 июня начальник разведотдела штаба округа полковник Блохин представил генералу Павлову спецсообщение «О подготовке Германией войны против СССР». Как отмечалось, во второй половине мая немцы усилили свою группировку на 2–3 пехотные, две танковые дивизии и дивизию СС. На границе было замечено развертывание средств противовоздушной и противотанковой обороны. Была установлена разгрузка немцами большого количества железнодорожных составов с авиабомбами, порохом, посадка на аэродромах крупных соединений авиации. Передвижение местного населения в пограничной полосе было сведено к минимуму, а из многих районов оно выселено в «глубинные районы». Все гражданские лечебные заведения в крупных городах и поселках занимались под госпитали. Разведка доносила о том, что «заканчивается скрытая мобилизация чиновников на будущие должности в западных районах СССР… В чешской Праге функционируют курсы парашютистов, на которые мобилизованы члены белорусского комитета из Варшавы. В начале боевых действий они будут забрасываться в тылы Советской Белоруссии для выполнения диверсионных задач…»
Обращал на себя внимание следующий пункт спецсообщения: «24 мая 1941 года филиал германской разведки в г. Цеханув выслал на территорию СССР пять агентов с установкой вернуться не позже 5 июня 1941 г. Один из агентов сказал, что к этому сроку из Белостока и Гродно он возвратиться не успеет. Начальник разведпункта на это ответил: после 5 июня возможно начало военных действий с СССР, поэтому он не может гарантировать жизнь агента…» Все агенты получили, кроме всего прочего, следующие задачи: установить процент бывших царских офицеров, находящихся в Красной Армии, и настроение населения, живущего в приграничных районах.
Агентурные данные подтверждали, что «польское население по опыту подготовки войны Германии с Польшей в 1939 году и германские солдаты по существующему опыту ведения войны также считают неизбежным начало военных действий с СССР в ближайшее время». Начальник разведотдела приходил к выводу: «Сведения о форсированной подготовке театра и об усилении группировки войск в полосе против ЗапОВО заслуживают доверия».
Понятно, что Кремль и Генштаб были проинформированы командующим войсками ЗапОВО. Но как реагировал на детальную информацию о германских приготовлениях к войне сам Павлов? На этот вопрос нам помогают ответить материалы, подготовленные уже после войны, когда начали пересматриваться дела на генералов Павлова, Климовских, Коробкова и других с целью реабилитации.
Вот что писал, например, бывший начальник оперативного отдела штаба ЗапОВО генерал-майор Б. Фомин:
«Павлов тщательно следил за подготовкой театра военных действий… На всем протяжении вдоль границы были созданы полевые оборонительные полосы с дзотами. Что же касается уров, то они к началу войны не были построены и вооружены. Тщательно следя за дислокацией войск противника, Павлов неоднократно возбуждал вопрос перед наркомом обороны о передислокации войск округа из глубины в приграничный район… Однако 113-я, 121-я, 143-я и 50-я стрелковые дивизии в намечаемые ими районы не успели выйти и война их застала в походе…
К началу войны войска округа находились в стадии оргмероприятий. Формировались пять танковых корпусов, воздушно-десантный корпус… Поступление материальной части шло медленно… Авиация округа находилась в стадии обучения летного состава на поступающей новой материальной части, но переобученных экипажей было мало.
О подготовке немцами внезапного нападения Павлов знал и просил занять полевые укрепления вдоль госграницы. 20 июня 1941 г. шифрограммой за подписью зам. начальника оперативного управления Генштаба Василевского Павлову было сообщено, что просьба его доложена наркому и последний не разрешил занимать полевых укреплений, так как это может вызвать провокацию со стороны немцев…»
В действиях и поступках Павлова генерал Фомин не усматривал вредительства, а тем более предательства. По его мнению, фронт постигла неудача по следующим причинам: численное превосходство противника; внезапность нападения; недостаточная обеспеченность средствами ПВО; отсутствие у фронта резервов и оборонительного рубежа по реке Щара и снятие с него войск в ночь с первого на второй день войны, «вследствие чего противник, беспрепятственно заняв его, создал условия для окружения войск 3-й и 10-й армий»; запоздалое занятие рубежей уров вдоль старой госграницы войсками 13-й армии, безграмотное вмешательство направленного Сталиным из Москвы маршала Г. И. Кулика в распоряжения заместителя командующего фронтом И. В. Болдина и командующего 10-й армией К. Д. Голубева, «что привело к бесславному концу подвижной группы фронта».
В записке Фомин упомянул и бывшего начальника штаба фронта генерал-майора Климовских, отличавшегося, по его мнению, «большой работоспособностью и честностью». Однако он отмечал отсутствие у начштаба «трезвой оценки противника и его возможностей. Климовских не верил, что противник в состоянии так далеко планировать свою первоначальную операцию и наносить далеко в глубину массированные удары авиацией».
В заключение Фомин написал, что все перечисленные им генералы, арестованные и расстрелянные летом 1941 года, «были оторваны от управления войсками в тот момент, когда их стараниями уже стали затухать темпы операции противника, а управление войсками налаживалось».
Мнение Фомина достойно внимания, но оно, к сожалению, оставляет за скобками вопрос: если Павлов знал, что немцы готовят «внезапное» нападение, что же он все-таки сделал реально — не на словах, а на деле — для того, чтобы не растерять все свои силы в первые же дни войны?
Сохранилась записка и бывшего командующего 3-й армией генерал-полковника В. И. Кузнецова. В ней говорилось:
«Все командующие армиями, в том числе и я, докладывали Павлову о совершенно открытой подготовке немцев к войне. Так, например, нами было точно установлено сосредоточение крупных сил немцев в Августовских лесах юго-восточнее Сувалки.
В наших руках также были подметные письма, в которых указывалось примерное время перехода немцев в наступление — 27, 22, 23 июня. Тем не менее Павлов за несколько дней до начала войны приказал всю артиллерию отправить на артиллерийские стрельбы за несколько сот километров от линии фронта…»
Далее Кузнецов сообщил, что посчитал неверным указание маршала Кулика об организации 24 июня контрудара частями армии в общем направлении на Гродно — Сувалки с целью обеспечения с севера фланга ударной группы фронта в составе 10-й армии и мехкорпуса Хацкилевича. Дело в том, что корпус имел тогда горючего всего на полторы заправки, авиация фронта была разгромлена, фланги фронта открыты. По мнению Кузнецова, наиболее разумными были бы переход к «подвижной обороне» и контрудар по тылам 2-й танковой группы Гудериана, быстро продвигавшейся к Барановичам с юго-запада.
Кузнецов также не видел ничего предательского в действиях Павлова или Климовских, но отмечал, что они «просто не сумели овладеть и не справились с обстановкой начального периода войны».
Действительно, мнение о том, что Павлов и его штаб «не овладели и не справились с ситуацией» в начальный период войны, представляется верным. Но едва ли кто возьмется доказать возможность предотвращения разгрома войск Западного фронта и при другом, более волевом или более опытном командующем.
Однако очевидно и то, что истоки трагедии Западного фронта закладывались в предвоенное время, и генерал Павлов не сделал всего возможного для предотвращения наихудшего развития сценария боевых действий. Один из примеров этого — случай с артиллерией фронта, выведенной перед самой войной в тыл на стрельбы. Можно предположить, что Павлова подвело здесь чутье, однако можно думать и об определенной халатности, проявленной работниками штаба ЗапОВО.
Отсутствие у командования ЗапОВО — равно, впрочем, как и у командования Киевского ОВО — надлежащей требовательности видно на примере строительства в этих округах оперативных аэродромов. Ведь именно из-за отсутствия в достаточном количестве посадочных площадок авиация Западного фронта в первый день войны лишилась около 750 боевых машин, что составило порядка 60 процентов от всех уничтоженных 22 июня наших самолетов…
18 июня 1941 года нарком обороны издал приказ № 0039 «О состоянии строительства оперативных аэродромов по основному плану строительства 1941 года». В нем говорилось: «Положение с ходом строительства оперативных аэродромов потрясающе плохо. На 1 июня с. г. охвачено строительством только 50 процентов утвержденного мною плана… Особенно плохо ведется строительство в КВО и ЗапВО. Основная причина — отсутствие требовательности со стороны военных советов округов, непринятие решительных и исчерпывающих мероприятий по использованию всех возможностей на местах».
Можно оспорить некоторые упрёки, сделанные в этом документе, подписанном, кстати, Тимошенко и Жуковым. Интересно, что его последний пункт гласил: «дополнительные лимиты на горючее даны не будут», поэтому необходимо «шире привлекать к строительству конный транспорт и грабарей».
Известно, что у командующих катастрофически не хватало ни сил, ни средств на строительство аэродромов. Однако следует признать, что они отвечали не за мирную стройку и не были простыми администраторами. На них лежала ответственность за жизнь сотен тысяч людей. Речь шла о боеспособности авиации, которая в случае войны должна была прикрывать им же подчиненные личный состав и технику… Неслучайно, видимо, потери в авиации у генерала Павлова оказались намного выше, чем на соседних фронтах. Большинство его самолетов было уничтожено на земле.
Тем не менее едва ли продуктивно сравнивать степень компетентности того или иного командующего в предвоенный период или в начале войны. Определить, чьи ошибки были тяжелее, а кто вел себя более грамотно, очень непросто. КОВО — Юго-Западный фронт — встретил вторжение противника несколько более организованно, чем другие округа, но он и являлся наиболее сильным округом в Красной Армии. ПрибОВО — Северо-Западный фронт — также сумел отступить без столь жестоких потерь, какие были на Западном фронте, но в Прибалтике и действовала меньшая группировка войск вермахта. На разгром наших войск в Белоруссии немецким командованием были нацелены сразу две танковые группы, что объективно создавало предпосылки для окружения наших крупных сил под Белостоком и Минском.
Прежде всего нужно искать общие ошибки, допущенные командованием округов. Военные советы могли предпринять более интенсивные меры, направленные на сокращение потерь в случае внезапной агрессии. К ним можно отнести создание минных полей на направлениях предполагаемых ударов противника, подготовку к взрыву мостов через пограничные реки, более активное строительство аэродромов и рассредоточение на них авиации, организацию надежной охраны линий связи — все эти меры сугубо оборонительные и не могли дать повод для немецкой провокации. Получилось же все по-иному: немецкие танки захватывали мосты через Буг не поврежденными, а перерезанные в первые часы войны линии связи внесли хаос в организацию управления войсками. Высокие темпы германского продвижения на Восток были предопределены с самого начала.
К этому следует добавить расхолаженность многих звеньев окружного и армейского управлений. И здесь не в лучшую сторону отличился именно штаб ЗапОВО. Войска не были морально подготовлены к нападению противника. Войну и ждали, и в то же время не хотели прощаться с мирной жизнью. Да, было Сообщение ТАСС от 14 июня, но было и отсутствие жесткой дисциплины в самих войсках. Требовательность подменялась благодушием, что не замедлило сказаться уже в первый день войны.
Бойцы и командиры испытали тогда величайший шок, о котором можно судить по тексту шифрограммы военного совета Западного фронта подчиненным войскам, отправленной вечером 22 июня 1941 года.
«Опыт первого дня войны, — говорилось в ней, — показывает неорганизованность и беспечность многих командиров, в том числе больших начальников. Думать об обеспечении горючим, снарядами, патронами начинают только в то время, когда патроны уже на исходе, тогда как огромная масса машин занята эвакуацией семей начальствующего состава, которых к тому же сопровождают красноармейцы, то есть люди боевого расчета. Раненых с поля боя не эвакуируют, отдых бойцам и командирам не организуют, при отходе скот, продовольствие оставляют врагу…» Шифрограмма была подписана Д. Павловым, А. Фоминых, В. Климовских.
К сожалению, вина за начавшиеся в первый день войны панику, неразбериху, отступления от правил устава во многом лежит на самих генералах, подписавших этот документ. Но можно ли считать справедливой постигшую их кару? Не было ли осуждение их к расстрелу попыткой самооправдания высшего руководства страны?
* * *
В 1941-м с каждой неделей боевых действий росло мастерство командного состава Красной Армии, накапливающего в оборонительных боях и даже отступлении бесценный практический опыт управления войсками. Выше уже приводилась оценка командованием вермахта сильных и слабых сторон РККА, исходя из анализа советско-финской войны. А как оценивали советские генералы немецкие войска после первых месяцев боев? В связи с этим интерес представляет доклад помощника командующего Западным фронтом генерал-лейтенанта С. А. Калинина военному совету Западного фронта «Некоторые выводы из опыта первых трех месяцев войны и характер ближнего боя» от 25 сентября 1941 года.
Наша справка. Степан Андрианович Калинин родился 28 декабря 1890 г. в деревне Панкратовская Московской губернии. В армии — с 1912 г. Окончил полковую учебную команду и Псковскую школу прапорщиков. Участвовал в Первой мировой войне. В Красной Армии — с 1918 г., командир стрелковой бригады. После Гражданской войны командовал стрелковой дивизией, 12-м стрелковым корпусом. С1938 г. — командующий войсками Сибирского военного округа. В начале Великой Отечественной войны назначен командующим 24-й армией, которая была сформирована на базе войск округа. С 22 июля 41-го командовал Оперативной группой войск в районе Смоленска и участвовал в Смоленском сражении. 3 августа 1941 г. назначен помощником командующего Западным фронтом. С ноября 1941 г. — командующий войсками Приволжского военного округа; с марта 1944 г. — командующий войсками Харьковского военного округа, в июне того же года был отстранён от должности и арестован «за антисоветскую пропаганду». После смерти Сталина освобождён.
В докладе генерала Калинина говорилось:
«Германская армия:
1. Сильные стороны врага:
Стойкость в обороне. Даже мелкие группы иногда прочно удерживают местность, применяя маневр по фронту и из глубины. Искусное использование местности, наблюдательных пунктов, способность быстро превращать их в опорные пункты. Хорошее взаимодействие основных родов войск в наступлении. При этом главную роль играют авиация и танки, работающие строго в интересах пехоты, иногда повторяя по несколько раз свою работу по требованию последней. Сильный минометный огонь и, видимо, хорошая обеспеченность минометами, насыщенность автоматического огня.
2. Слабые стороны врага:
Основное, что определяет все рода войск, особенно пехоту, — это боязнь потерь. Явление это резко выражено, оно заставило германское командование отступить от классических форм ведения операции и боя. Но об этом ниже. Неспособность наступления на подготовленную оборону. Это, по-видимому, связано с недостатком артиллерии. Боязнь ночных действий, боязнь штыка и, как следствие, не применяют контратак. Небрежность в службе обеспечения — это, по-видимому, результат самомнения.
3. Как вывод, немецкая тактика и стратегия приспособились к этим конкретным условиям. Наступление ведется на широком фронте, обычно робко, за огневой завесой. Танки также двигаются скачками, ведя с остановок огонь по рубежам. Если нарываются на сопротивление — останавливаются. Иногда делают повторную попытку, но и эта попытка ведется без настойчивости, обычно достаточно вывести из строя 3–5 танков, чтобы последовал окончательный отказ от наступления в данном направлении. Вообще лобовых атак немцы избегают, излюбленные: фланг-стык.
Зато там, где нет достаточного сопротивления, двигаются в быстром темпе до тех пор, пока не встречаются с сопротивлением. При этом немцы не боятся за фланги и в обнаруженный пустырь продвигают возможно больше сил с последующим распространением в стороны, чем завершается окружение остающихся в промежутках наших частей. По-видимому, немцев не смущает и то обстоятельство, что это движение в пустыри выводит их к цели окружными путями с затратой значительно большего времени.
4. Примерно с первых чисел августа отчетливо выявилось поведение немцев, которое выражается формулой: стратегически — наступать, тактически — обороняться. На всем Западном фронте с начала августа ни разу не было сосредоточения крупных сил и не сделано попытки прорваться на московском направлении по образцам войны 1914–1917 гг. Попытки под Ярцево, Ельней, Брянском не могут равняться ни по сосредоточению войск, ни по настойчивости ни с одной крупной операцией периода Первой мировой войны.
5. Оборона также резко отличается от прошлого. Оборона состоит из отдельных опорных пунктов, занятых небольшим числом бойцов, но с большим сосредоточением огня автоматов и минометов на наиболее важных направлениях с резервами в глубине. Во многих случаях немцы не вели упорной обороны передней полосы, а при появлении наших танков часто бросали все и убегали, уступая 5–6 км глубины. После чего вступали в дело оставленные в тылу автоматчики „кукушки“. Характерным примером является ввод резервов в один или оба фланга, — то, что у нас в военной литературе называлось „рубить под корень“. Обычно сперва появлялась на флангах группа мотоциклистов… Затем появляются танки 10–20 штук, мотопехота. Немцы широко применяют ловушки, сознательно заманивая в них, особенно, когда заметили прибытие свежей части — еще не обстрелянной. Иногда заманивают довольно далеко. Я подозреваю, что умышленно бросают кое-что из вооружения, чтобы у наших частей усилилось впечатление о победе, — а на деле настал самый опасный момент.
6. Сила немцев в огне, и они это знают и используют его на всю мощь. Маневрирование огнем поставлено хорошо. В целях корректировки по-новому применили показ целей ракетами, трассирующими пулями, „кукушками“, оставленными в тылу, и при всем при этом стрельба немцев не является меткой. До штыка дело не доводится. Мы приняли это как боязнь. В основном это верно. Но не надо забывать, что это может проявляться сознательно. Известный всем генерал Людендорф в своих воспоминаниях в нескольких местах ругает себя за то, что весь 1914 и 1915 гг. войны они очень много дрались. Не считались с потерями, и тогда он уже рекомендовал не доводить дело с русскими до штыкового удара, в котором численное превосходство последних в конце концов возьмет верх. Эти его советы, по-видимому, восприняты армией.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.