Глава 13 На сломе эпох

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 13

На сломе эпох

Декабрь 1241 года оказался, по сути, концом эпохи. Величие основателя империи, подкрепленное выдающимися государственными способностями преемника, привело к небывалому расцвету Йеке Монгол Улус. При этом спокойное и уверенное правление сына способствовало этому расцвету не менее, а пожалуй и более, чем военный гений отца. Годы правления Угедэя были, по выражению официальной хроники «Юань ши», временем «великого спокойствия в государстве». Со смертью каана это спокойствие закончилось; в той же «Юань ши» далее сказано, что «после правления Тай-цзуна (Угедэя — авт.) все ухудшалось». Угедэй, пока был жив, своим авторитетом усмирял амбиции членов «золотого рода», где уговорами, а где и жесткими мерами поддерживая единство огромного государства. И при сыновьях Чингисхана, над которыми как бы витал призрак великого отца, это единство сохранялось. Но с годами слабела память о великом каане, из жизни один за другим уходили его старые соратники, наступала эпоха внуков, уже не столь приверженных идеалам основателя империи. К тому же и сам Чингисхан подложил под здание имперского единства мину замедленного действия, выделив для трех старших сыновей значительные собственные улусы и немалые воинские контингенты.{Коренной юрт, то есть собственно Монголия, передавался по завещанию Чингисхана Тулую, а после смерти Тулуя перешел к его наследникам, хотя при Угедэе управлялся самим великим ханом. Улусом он не считался. Тем не менее, улусов было четыре: правами улуса обладала также Уйгурия, идикут которой считался пятым сыном Чингисхана.} После Великого Западного похода особую мощь приобрел улус Джучи, присоединивший огромные территории в Европе (а формально под его юрисдикцию подпадали все земли западнее Амударьи, хотя реально они управлялись наместниками великого хана — сначала Чормаганом, а после его смерти — Бачу-нойоном). Очень серьезными потенциальными возможностями обладали наследники Тулуя: его вдова, Соркуктани-беги и сыновья Менгу, Хубилай, Хулагу и Ариг-буга. Ведь со смертью Угедэя под их власть переходил коренной юрт Чингисхана и огромные военные силы, лишь временно переданные Тулуем под власть великого хана. Разумеется, достаточно сильны были и позиции Угедэидов: ведь до созыва курултая и выборов нового хана за их домом оставалась регентская власть, поскольку своим официальным наследником Угедэй назначил внука Ширамуна, а до его утверждения регентом государства стала вдова каана, Туракина-хатун. Гораздо меньшими возможностями обладал Джагатайский улус, тем более, что сам Джагатай пережил брата только на полгода и скончался летом 1242 года. Улусным ханом по завещанию Джагатая стал его молодой внук Хара-Хулагу, но не меньшим, если не большим авторитетом пользовалась вдова Джагатая Эргэнэ-хатун, по монгольскому обычаю, ставшая и женой нового хана. Джагатаиды едва ли могли вести самостоятельную игру, но от того, к кому они присоединятся, зависело также очень многое. Интересно, что власть в державе при наличии огромного числа мужчин-Чингизидов, фактически оказалась в руках трех женщин: Туракины, Соркуктани-беги и Эргэнэ, — и лишь одного представителя мужского пола — хана Джучиева улуса Батыя.

Основную долю власти смогла прибрать к своим рукам Туракина-хатун. По происхождению она была меркиткой высокого рода — внучкой одного из самых непримиримых противников Чингисхана, Тохтоа-беки, захваченной в плен в ходе меркитского погрома 1205 года. Чингисхан отдал ее в жены своему третьему сыну. По свидетельству Рашид ад-Дина, Туракина не блистала красотой, но была очень властной женщиной. Смерть мужа позволила ей реализовать свое стремление к власти. От умной и деятельной Соркуктани-беги она откупилась передачей ей наследства Тулуя.{Формально коренной юрт передавался вдове Тулуя и ее детям до избрания нового хана, но фактически Тулуиды свою власть в Монголии уже не отдали, и их потомки правили здесь до конца XV века.} На условиях невмешательства в дела Джагатайского улуса Туракину поддержала и Эргэнэ-хатун. Немаловажно и то, что в руках Туракины оказались несметные богатства, накопленные в Каракоруме как благодаря победоносным военным походам, так и в неменьшей степени — блестящей фискальной политике великого Елюй Чуцая. Это открывало отличные возможности подкупа и имперских чиновников, и многочисленных родичей. Но главное, — постоянно апеллируя к памяти мужа, великого паладина всемонгольского единства, ей удалось привлечь на свою сторону большинство старых сподвижников Чингисхана, для которых слова великого вождя о сохранении единой империи не были пустым звуком. На ее стороне был и старый монгольский обычай, а значит, фактически, и сама Великая Яса. Единственным серьезным противником оставались Джучиды и, в первую очередь, Батый. Но до своего возвращения из Западного похода, которое последовало только в 1243 году, Батый ничего предпринять не мог, а к этому времени положение Туракины уже полностью укрепилось.

На словах всячески утверждая свою верность заветам Угедэя, Туракина, придя к власти, повела политику, прямо противоречащую и его заповедям, и его завещанию. Так, вопреки ясному желанию Угедэя видеть после себя на троне своего юного любимого внука Ширамуна, вдова каана сразу начала борьбу за утверждение кааном своего старшего сына Гуюка. Очень вероятно, что она рассчитывала при недалеком и болезненном Гуюке оставаться фактической правительницей империи. И надо сказать, что в этом своем стремлении она нашла значительную поддержку. Кандидатура Ширамуна была встречена в штыки всеми старшими Чингизидами, включая и Батыя, на этот момент являвшегося старшим в роде Чингисхана.{Старшим сыном Джучи был на самом деле Орду-ичен, но, не обладая особыми талантами, он еще в 1227 году отступился от прав на первенство и отцово наследство в пользу Батыя, которого к тому же очень любил сам Чингисхан.} И в самом деле, эту инициативу Угедэя следует признать несколько экстравагантной. Однако желание Туракины сделать кааном Гуюка вызвало сильное недовольство Джучидов — ведь Гуюк и Батый со времен Западного похода стали врагами. Начались долгие закулисные переговоры, затянувшиеся на три года.

Все это время Туракина пользовалась почти неограниченной властью на имперской территории и в центральном аппарате Монгольской державы. А лишенная настоящего государственного ума ханша употребляла эту власть так, что оказались поколеблены самые устои Монгольской империи. Типичная временщица, она окружала себя многочисленными прихлебателями и фаворитами, словом, вела себя во власти как слон в посудной лавке. Среди клевретов Туракины особенно выделялась ее близкая подруга и наперсница Фатима-ханум, рабыня-персиянка, захваченная в Мешхеде Тусском. Вероятно, Фатима, отличающаяся красотой, стала одной из наложниц Угедэя, и сумела сблизиться с его старшей женой. Насколько можно судить, персиянка еще при жизни хана стала и доверенным лицом, и первой советчицей для Туракины.

Первым внутриполитическим шагом регентши стало отстранение от должности верховного канцлера империи, знаменитого сподвижника Угедэя — Елюй Чуцая, великого государственного деятеля эпохи. Его пытались даже отдать под суд, и лишь заступничество старых угедэевых соратников спасло ему жизнь. Ненадолго, впрочем: в 1244 году, надломленный всем происходящим, Елюй Чуцай умирает, видя перед смертью крушение всего того, чему он посвятил свою жизнь. На его должность был назначен кераит Чинкай, не обладавший значительными талантами, однако и он вскоре возбудил недовольство всесильной Фатимы и, спасая свою жизнь, вынужден был бежать под крыло второго сына Угедэя — Кутэна, бывшего имперским наместником в Тангуте. Но и это было только началом. После бегства Чинкая Туракина, при явном подстрекательстве Фатимы, начинает подлинный разгром чиновничьих кадров империи. Все вельможи и чиновники, пытающиеся иметь собственное мнение, были смещены с постов и заменены невежественными любимчиками, единственными достоинствами которых являлись послушание и преданность регентше и ее фаворитке.

С этими событиями связана совершенно удивительная, почти авантюрная история. Вот как о ней рассказывает Рашид ад-Дин. «Фатима имела старую вражду с Махмудом Ялавачем, которого каан изволил назначить на должность сахиб-дивана.{Приблизительно соответствует должности министра финансов, но с несколько большими полномочиями.} Улучив удобный слу чай, Туракина-хатун вместо него назначила некоего Абд ар-Рахмана и вместе с ним отправила в должности посланника оружейника Кала, чтобы они захватили Ялавача с нукерами и привели их. Когда послы при были, Ялавач вышел к ним веселым и цветущим и выполнил обряды учтивости и чинопочитания. Два дня он их удерживал ласковым внима нием и пышным почитанием и говорил: “Сегодня выпьем хмельного, а утром выслушаем повеление ярлыка”. А сам втайне подготав ливался к бегству. Оружейник Кал приказал схватить и заковать его нукеров. Ялавач подучил их: “Кричите на меня и подымите вопль, что мы-де доказчики на Ялавача, нас-то вы за какую вину схватили и зако вали? Мы с мольбой просили у бога такого счастья”. На третью ночь Яла вач втянул их в питье вина, совершенно напоил их и свалил с ног. А сам с несколькими всадниками бежал к Кудэну и обрел покой от их злобы. Чинкай и Ялавач обеспечили себе приют у Кудэна и пользовались его благосклонностью».{Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. II. С.116.}

Почти такая же история повторилась и с сыном Махмуда Ялавача Масуд-беком, занимавшим пост наместника хана в Мавераннахре. Разница лишь в том, что по географическим или по каким-то иным соображениям видный чиновник администрации Угедэя предпочел сбежать к Батыю. Куда меньше повезло уйгуру Коркузу, исполнявшему аналогичные обязанности в Хорасане. Он был схвачен, привезен в ханскую ставку и казнен по приказу Туракины.

Видя такой развал в государстве, во все тяжкие пустились и другие Чингизиды, которые начали раздавать собственные ярлыки, пайцзы и долговые обязательства, уже не оглядываясь на деградирующую центральную власть. Все очевидней становилась угроза полного распада государства, созданного Чингисханом. Первым следствием этого кризиса легитимности явился мятеж брата великого основателя империи, Тэмуге-отчигина, который попытался силой захватить ханский престол. Он, однако, не был поддержан старыми нукерами Потрясателя Вселенной, которые еще сохраняли значительную власть в армии. Ведь, согласно завещанию Чингисхана, кааном Йеке Монгол Улус мог быть только его потомок, а брат Тэмуге, понятно, таковым не являлся. В этой ситуации Отчигин вынужден был отказаться от борьбы, но впоследствии ему этот мятеж припомнили, и уже при Гуюке Тэмуге был казнен.

Даже с прибытием в Каракорум Гуюка ситуация не изменилась. Туракина до созыва курултая не стремилась делиться властью, а сам Гуюк не предпринимал никаких реальных шагов по укреплению своих позиций. Между тем, царевичи-чингизиды не слишком спешили на курултай, вряд ли форсировала его созыв и Туракина — аппетит, как известно, приходит во время еды. Фатима и ее ставленник, бывший откупщик Абд ар-Рахман, занявший высший гражданский пост в государстве, делали все что хотели. Гигантские налоговые поступления текли в их руки, и руки их ставленников. Реальные богатства расхищались, а взамен все в больших количествах появлялись необеспеченные бумажные деньги и долговые расписки, которые никто не собирался оплачивать. Изменить приближающуюся к катастрофе ситуацию могли бы новые завоевательные походы, но без курултая и нового хана они были невозможны.

В конце концов, опасность полного развала державы стала очевидной для всех. Теперь даже Батый перестал противодействовать избранию Гуюка: лучше любой хан, чем та свистопляска, которая сопровождала правление Туракины. Ранней осенью 1246 года, наконец, состоялся долгожданный курултай, на который приехали почти все Чингизиды, за исключением Батыя, отговорившегося болезнью ног. Кроме многочисленных царевичей, на курултай прибыли и руководители вассальных государств: оспаривающие друг у друга власть два грузинских царя — оба Давиды, — румский (конийский) султан Рукн ад-Дин, а также великий князь киевский и владимирский Ярослав Всеволодович. Приехали и многочисленные послы мусульманских владык, в том числе и от халифа багдадского, и даже от ассасинского имама. Гостями курултая, пусть в значительной степени и случайно, стало и посольство от папы римского, возглавляемое Плано Карпини.

В сентябре 1246 при огромном скоплении народа Гуюк был провозглашен великим кааном Йеке Монгол Улус. А последующая неделя неумеренных пиршеств и возлияний окончательно убеждала — империя получила нового владыку. Чаяния Туракины исполнились, — ханом был избран ее первенец Гуюк, — однако радость ханши была недолгой: через три месяца она умерла и, очень вероятно, не без участия многих заинтересованных лиц.

На эти три месяца пришлось последнее мерзкое деяние Туракины. В конце сентября на прием к ханше, как к матери новоизбранного каана, был приглашен русский князь Ярослав Всеволодович, отец Александра Невского. Как почетному гостю, пищу ему подавала сама Туракина. Через семь дней после этого приема князь Ярослав скончался в страшных мучениях, тело его посинело, что выдавало достаточно явные признаки отравления. И хотя нельзя полностью отвергнуть смерть от естественных причин, версия отравления представляется куда более вероятной. Об этом как о непреложном факте писал и Плано Карпини, фактический очевидец происшедшего. Остается неясным, кому была выгодна смерть русского князя. Совершила ли Туракина завуалированное убийство по согласованию с Гуюком — ведь Ярослав был ставленником их общего врага Батыя? Но на это есть резонное возражение — избранному великому каану не было никакой нужды прибегать к столь сложному способу, он был волен в жизни и смерти своих вассалов. А может быть этим отравлением Туракина хотела насолить собственному сыну, который после избрания явно показал, что более не намерен жить под ее диктовку? Возможно, что это было и личной инициативой Туракины, направленной против Батыя, с целью внести дополнительный разлад между новоизбранным ханом и владыкой улуса Джучи. Можно наконец предположить, что Туракина, обладающая огромным властолюбием, но отнюдь не блещущая умом, давала понять своему не слишком покорному сыну, что судьба Ярослава может грозить и кое-кому другому. Если последнее хоть отчасти верно, то намек был отлично понят: не прошло и двух месяцев, как вполне здоровая и вовсе не старая женщина отправилась в мир иной.

Смерть властной матери развязала руки Гуюку, который, в общем, оказался не таким плохим ханом, как можно было ожидать. Вскоре он отменил все распоряжения эпохи регентства и вернул на прежние должности чиновников Угедэя. Чинкай вновь занял высший чиновничий пост в государстве, Махмуд Ялавач был назначен уполномоченным каана по Северному Китаю, Масуд-бек вернулся на прежнюю должность в родном Мавераннахре. Из всех ставленников Туракины только Аргун, сменивший убитого Коркуза, сохранил свою власть в Иране и Хорасане. Гуюк также подтвердил законность всех распоряжений своего отца. Ближайшие клевреты Туракины — Абд ар-Рахман и Фатима — были обвинены в злонамеренном колдовстве и подвергнуты казни через утопление. Для окончательного наведения порядка в государстве он объявил незаконными все выданные владыками улусов и другими царевичами-чингизидами за период регентства ярлыки, пайцзы и обязательства, что, заметим, особенно сильно ударило по дому Джучи и не прибавило любви Батыя к своему кузену.

Не все инициативы Гуюка оказались, однако, столь же безупречными. Так, стремясь превзойти в щедрости своего отца, он приказал раздать ханскую казну войску, а когда уже все войско было одарено, просто выбросил остальные товары на улицы Каракорума, где ими с удовольствием воспользовались многочисленные мародеры. По повелению Гуюка, у купцов, привозивших товары в Каракорум, казна выкупала их полностью и по заявленной цене, по понятным причинам весьма завышенной. Известен даже один случай, когда объявленная цена привезенного товара оказалась настолько высока (70 тысяч слитков серебра), что в казне не хватило денег и с купцами расплатились в счет будущих налогов, выдав специальные обязательства. Едва ли такую экономическую политику можно назвать продуманной. Не слишком продуманным шагом нового хана стало и его явное покровительство христианству (несторианского толка) в ущерб другим конфессиям. Это оттолкнуло от него многих союзников из числа мусульман и буддистов, да и русские православные христиане, мягко говоря, недолюбливающие несториан, с этого времени окончательно выбрали сторону его противника Батыя, сын которого, Сартак, покровительствовал православным.

Укрепив, в том числе и указанными подачками, свою власть в войске, Гуюк посчитал себя достаточно сильным, чтобы разобраться со своим главным противником — Батыем. Вместе с армией он начал двигаться на запад, к улусу Джучи. Пытаясь скрыть от Батыя военный характер похода, хан мотивировал свою перекочевку тем, что воздух западных степей полезен при его болезни. Едва ли это могло обмануть Батыя; к тому же вдова Тулуя Соркуктани-беги предупредила главу Джучидов о тайных замыслах Гуюка. И с этого времени начинает складываться союз домов Джучи и Тулуя.

Судьба хранила вождя Великого Западного похода. Гуюк с войском успел добраться только до Мавераннахра, где и скончался при неясных обстоятельствах (скорее, все-таки, от болезни). Первая открытая война Чингизидов так и не состоялась. Другим важным следствием смерти нового великого хана монголов стало спасение Европы от опасности еще одного монгольского нашествия (как вскоре выяснилось, окончательное). Гуюк рассчитывал, после расправы с Батыем, закончить дело, начатое при Угедэе, и подчинить монгольской власти государства Западной Европы. О том, что Гуюк уже с момента своего избрания планировал новый европейский поход, свидетельствует его знаменитое письмо папе римскому, переданное через Плано Карпини. Этот яркий документ, кроме того, настолько ясно раскрывает особенности менталитета монгольских ханов, что достоин быть приведенным полностью.

«Силою Вечного Неба (мы) Далай-хан всего великого народа; наш приказ (Эти строки написаны по-тюркски). Это приказ, посланный великому папе, чтобы он его знал и понял. После того как держали совет в… области Karal, вы нам отравили просьбу и покорности, что было услышано от ваших послов. И если вы поступаете по словам вашим, то ты, который есть великий папа, приходите вместе сами к нашей особе, чтобы каждый приказ Ясы мы вас заставили выслушать в это самое время. И еще. Вы сказали, что если я приму крещение, то это будет хорошо; ты умно поступил, прислав к нам прошение, но мы эту твою просьбу не поняли. И еще. Ты послал мне такие слова: “Вы взяли всю область Majar (Венгров) и Kiristan (христиан); я удивляюсь. Какая ошибка была в этом, скажите нам?” И эти твои слова мы тоже не поняли. Чингис-хан и Каан (имеется в виду Угедэй — авт.) послали к обоим выслушать приказ бога. Но приказа бога эти люди не послушались. Те, о которых ты говоришь, даже держали великий совет, они показали себя высокомерными и убили наших послов, которых мы отправили. В этих землях силою вечного бога люди были убиты и уничтожены. Некоторые по приказу бога спаслись, по его единой силе. Как человек может взять и убить, как он может хватать (и заточать в темницу)? Разве так ты говоришь: «я христианин, я люблю бога, я презираю и…» каким образом ты знаешь, что бог отпускает грехи и по своей благости жалует милосердие, как можешь ты знать его, потому что произносишь такие слова? Силою бога все земли, начиная от тех, где восходит солнце, и кончая теми, где всходит, пожалованы нам (к у р с и в мой — авт.). Кроме приказа бога так никто не может ничего сделать. Ныне вы должны сказать чистосердечно «мы станем вашими подданными, мы отдадим вам все свое имущество». Ты сам во главе королей, все вмеcте без исключения, придите предложить нам службу и покорность. С этого времени мы будем считать вас покорившимися. И если вы не последуете приказу бога и воспротивитесь нашим приказам, то вы станете (нашими) врагами».

Вот такой любопытный документ. В нем нет прямого объявления войны в стиле «иду на вы», но угроза нашествия достаточно очевидна. Гуюк явно склонен выполнить заветы отца и деда, и довести монголов до «последнего моря». В то же время, среди других Чингизидов эта идея особой популярностью не пользовалась: Батый и его братья вполне довольствовались уже имевшимся владычеством в гигантском улусе Джучи и очень ревниво относились к попыткам имперской власти это их господство ограничить. Тулуиды же главной целью дальнейших монгольских завоеваний считали Китай и, в меньшей степени, страны исламского мира. Европа, отделенная к тому же от имперских владений землями потенциального союзника Батыя, в сферу их интересов не входила.

Смерть каана вызвала новый паралич центральной власти. Вновь встал вопрос о выборах великого хана, а фигуры, способной объединить интересы все дальше расходящихся Чингизидских домов, не было. Фактически в империи возникли две мощных группировки, оспаривающие власть друг у друга. В одну входили потомки Угедэя и самого Гуюка, значительная часть имперского чиновничества и полководцев. Новым регентом государства, согласно обычаю, стала вдова Гуюка Огул-Гаймиш, ойратка по происхождению, фанатичная шаманистка, женщина необразованная и не блещущая умом. Она, однако, воспринималась как «своя» большинством западных и северных монголов, покоренных Джучи во время похода 1207 года. «Лесные» монголы к джучидам по этой причине относились с неприязнью и, в целом, поддерживали угедэидов в их притязаниях. А это давало имперскому альянсу важную территориальную опору, и, при необходимости, воинские контингенты. Так что, в руках этой группы оказалась немалая власть, которая вдобавок в глазах большинства простых монголов была единственно легитимной. В фактический альянс с новой регентшей вскоре вошло и большинство царевичей Джагатайского дома, которые, однако, были союзниками ненадежными, всегда готовыми переметнуться на другую сторону.

Эту другую сторону представляли потомки Джучи во главе с Батыем и потомки Тулуя, чьими вождями были Соркуктанибеги и старший сын Тулуя, Менгу. Батыя и Менгу связывала между собой старая дружба времен Великого Западного похода; Соркуктани-беги — женщина очень умная — постаралась еще больше усилить эту взаимную приязнь. С этой целью она в описываемый период междуцарствия отправила к Батыю Менгу, чтобы засвидетельствовать свое уважение к старшему в роде Чингизидов. Более того, она передала через своего сына пожелания видеть самого Батыя на троне великого каана. Глава Джучидов по достоинству оценил этот жест и, в свою очередь, предложил сделать великим кааном Менгу.

Тут уж возмутились Огул-Гаймиш и Угедэиды. Они еще располагали достаточными силами, для того чтобы вот так, запросто, взять и уступить власть, и потребовали, чтобы ханом, согласно завещанию Угедэя, утвердили Ширамуна, уже вышедшего к этому времени из юного возраста. Создалась патовая ситуация, которая, впрочем, постепенно начала меняться в пользу Джучи-Тулуйского блока. Виной тому стали и нелепые действия Огул-Гаймиш, которые своим кретинизмом превосходили даже поступки Туракины, и безупречное поведение Соркуктани, постепенно привлекавшей в свой лагерь все новых союзников: на сторону Менгу в споре за ханскую власть склонился престарелый, но чрезвычайно авторитетный Белгутэй-нойон, сводный брат Чингисхана; очень важным стало присоединение сына Субэдэй-багатура — Урянхадая, за которым стояла армия, обожавшая великого полководца. И, конечно, огромную роль стала играть стремительно растущая военная мощь Батыя — его армия сильно пополнилась за счет половцев и русских.

К 1251 году уже явное преимущество было уже на стороне Менгу и его союзников. Видя бессилие регентши, Батый посылает в Монголию своего брата Берке с крупным войском. Цель ясна: с помощью военной силы посадить Менгу на престол как своего ставленника, что фактически делало самого Батыя независимым властителем почти половины империи. И в начале 1251 года в Каракоруме открылся курултай из сторонников Менгу и Батыя. Дрогнула и приехала на собрание знати и часть царевичей Угедеева и Джагатаева дома; особенно важным был приезд сына Угедэя Кадана — победителя венгров, хорватов и болгар. Менгу провозглашается кааном; за этим с интересом наблюдают бесчисленные конные сотни войска Берке.

Ширамун со своими союзниками еще попытался переломить ситуацию в свою пользу. Он попробовал скрытно провести воинские отряды к месту курултая и угрозами заставить Чингизидов изменить решение. Однако его авантюра провалилась: нашелся доносчик, да и армия Берке была начеку. Ширамуна со товарищи арестовали и посадили под замок. Менгу и Соркуктани-беги могли торжествовать победу.

Избрание Менгу кааном Йеке Монгол Улус было, по существу, разделом власти в империи между Тулуидами и Джучидами. Менгу формально получал верховную власть, Батый же, объявленный «старшим в роде», становился неподконтролен центральному правительству, а его полномочия едва ли уступали тем, что передавались в компетенцию великого хана. При этом, однако, декларировалось полное единство державы, созданной Чингисханом. Противники сложившегося двоевластия подверглись жесточайшим репрессиям: более семидесяти царевичей Угедэйского и Джагатайского дома были убиты, казнено было и около двух тысяч их ближайших сторонников. При этом улус Угедэя был, по сути, ликвидирован, а Джагатайский улус урезан почти вдвое. Конфискованные владения делились между Батыем и ханом.

Выезд Менгу-каана. Китайская миниатюра XIII в.

Батый, однако, явно недооценил способности Менгу, который сразу после избрания повел очень твердую политику по укреплению личной власти. Весьма кстати для нового хана скончалась Соркутани-беги, и Менгу получил в свои руки огромный потенциал коренного монгольского юрта. На Менгу работал и не совсем еще забытый авторитет создателя империи: простые монголы не слишком вдумывались в политические игры, для них великий хан являлся преемником величайшего из вождей, со всеми вытекающими из этого последствиями. Так постепенно преимущество стало перетекать к Менгу-каану, который, впрочем, не форсировал события и вплоть до смерти Батыя, последовавшей в 1255 году, всячески подчеркивал свою преданность «старшему в роде».

Довольно грамотными оказались и внутриполитические шаги нового хана, призванные стабилизировать обстановку в империи после грандиозных потрясений предыдущих лет. Менгу простил все недоимки по налогам, что сразу привлекло на его сторону огромные массы населения, и не только бедноты. В том же ряду лежит и его запрет купцам пользоваться ямскими подставами за государственный счет — а фактически за счет местного населения, которое и обеспечивало ямскую службу всем необходимым. Исключительно важной мерой по укреплению устойчивости центральной имперской власти стала выплата новым кааном всех долгов, сделанных его предшественниками — не исключая и долги эпохи регентства. А сумма была поистине грандиозной — полмиллиона слитков серебра (около двадцати тонн). Но это тут же восстановило доверие к власти со стороны очень влиятельных группировок уйгурских и мусульманских купцов. А потери казны хан рассчитывал быстро покрыть за счет новых победоносных войн.

Уже к весне 1252 года власть Менгу-каана достаточно окрепла, и он приступил к разработке планов новых монгольских завоеваний. Основные направления предстоящих ударов озвучены были, видимо, еще на великом курултае; теперь наступала пора реальных шагов. Были намечены два главных похода: один против китайской империи Сун, другой — против Багдадского халифата и Египта. Начальниками монгольских армий Менгу назначил своих родных братьев — соответственно, Хубилая и Хулагу. Особые задачи поручались большому корпусу Урянхадая, который должен был действовать глубоко на юге, в джунглях на южной и западной границе Сунского Китая. Вскоре начался сбор войска, необходимого для выполнения столь масштабных задач. Основные силы предназначались для завоевания Китая; для войны с мусульманами Хулагу получал по два человека от каждого десятка. Мобилизация сил, однако, весьма затянулась, главным образом из-за скрытого противодействия Батыя планам имперского правительства. В особенности это касалось западного, исламского, похода: Батый не хотел пускать войска Хулагу за Амударью, так как территории к западу от этой реки по указу Чингисхана были приписаны к улусу Джучи. На самом деле Джучиды не контролировали Хорасан и Иран: там распоряжался имперский полководец Бачу-нойон, присланный еще Угедэем. Батый, однако, считал, что еще одной имперской армии там делать нечего, не без оснований предполагая, что Хулагу не будет таскать каштаны из огня для дома Джучи, а предпочтет взять всю власть в собственные руки. Менгу не решился ссориться с могучим союзником, который мог стать таким же могущественным соперником, и до смерти Батыя основная армия Хулагу стояла близ берегов Амударьи, не переходя ее. Не слишком активно велись и боевые действия в Китае.

Смерть Батыя в 1255 году развязала, наконец, руки Менгу-хану. Едва получив известие об этом, он собирает новый курултай. На него приезжает и сын Батыя Сартак, который почтительно принимает из рук великого хана ярлык на право владения наследством своего отца. Улус Джучи снова входит в сферу имперского влияния, и только с этого времени Менгу становится подлинным властелином всей монгольской империи. Сартак, правда, недолго правил улусом: поссорившись со своим дядей Берке, он через несколько дней почему-то умер. Вскоре подобная же судьба постигла и следующего наследника — малолетнего сына Батыя, Улагчи. Ханом улуса Джучи стал в 1257 году сам Берке, но и он уже не осмеливался противостоять могуществу великого каана. К тому же за время правления Сартака и Улагчи центральная власть успела забрать значительную часть войска Джучидов для войн в Китае и на Ближнем Востоке. Силы хана и Берке были уже несоизмеримы.

В начале 1256 года армия Хулагу форсирует Амударью и движется в Иран. Первой ее целью стали расположенные в Кухистане (Западный Иран) почти неприступные твердыни ассасинов,{Ассасины — букв. «курильщики гашиша»; особая секта исмаилитов, практиковавшая политические убийства и жестко подчиненная своему имаму, именуемому «Старцем Горы». Подробнее о них рассказано в моей книге «Крестовые походы». М., 2003.} среди которых особой мощью выделялась крепость Старца Горы — Аламут. Передовой отряд армии Хулагу численностью в двенадцать тысяч воинов действовал здесь уже с 1253 года, но серьезных успехов не добился: горные гнезда ассасинов не раз штурмовались и куда более сильными армиями, однако всегда безуспешно. Но теперь положение изменилось. Хулагу имел огромное войско — с учетом упомянутого авангарда Китбуги-нойона и давно воюющих в Иране туменов Бачу-нойона, которые по указу Менгу переходили в его ведение, численность монгольской армии можно оценить, как минимум, в сто тысяч человек (а скорее, еще больше). Плюс к этому, из Китая была специально выписана тысяча камнеметчиков, огнеметчиков и арбалетчиков. Не последнюю роль играл и окружающий монгольскую армию ореол непобедимости.

Не полагаясь на военную силу, умный Хулагу, в полном согласии с заветами своего великого деда, и до и во время похода вел сложную дипломатическую игру по привлечению союзников и внесению раскола в стан противников. Еще в 1253 году был заключен военный союз с царем армянской Киликии Гетумом I; вскоре к этому союзу присоединился князь Антиохии Боэмунд — один из сильнейших вождей крестоносцев. В блок с монголами вступила и наследница Византии, Никейская империя: его острие было направлено на Румский султанат Кей-Хосрова. Таким образом, Хулагу удалось обеспечить почти полную дипломатическую изоляцию последних исламских государств. Христиане Ближнего Востока — и крестоносцы-католики, и армяне-монофизиты, и православные византийцы — с легкой душой пошли на этот союз, поскольку он был создан против их старинных врагов — мусульман. Да и сам Хулагу не раз демонстрировал свою лояльность христианству: христианкой несторианского толка была и его старшая жена Докуз-хатун, очень властная и авторитетная женщина. Так на практике сложилось то, что позднее Л.Н.Гумилев, пусть и несколько преувеличенно, назвал «Желтым крестовым походом».

С другой стороны, Хулагу завязал активную переписку с имамом ассасинов Хуршахом — совсем еще молодым человеком, несмотря на носимый им титул «Старца Горы». Хан требовал от Хуршаха покорности и сдачи крепостей без боя — и в этом случае гарантировал ассасинам сохранение жизни и даже богатства. К тому времени слава о жестокости монголов к тем, кто смеет им сопротивляться, была очень хорошо известна в Передней Азии. Впечатляла и небывалая мощь надвигающейся монгольской армии. В конце концов Хуршах дрогнул и отдался в руки Хулагу. Большинство горных твердынь в результате сдались монголам без боя осенью 1256 года, и лишь некоторые, и в их числе Аламут, оказали не очень сильное сопротивление. Только одна крепость, Гирдекух, где засели самые непримиримые из ассасинов, отказалась повиноваться приказу имама открыть ворота. Впоследствии она еще целых двадцать лет отражала все атаки монголов и пала уже при преемнике Хулагу, Абага-хане. Это очень хорошо доказывает огромную важность дипломатических усилий Хулагу — бастионы ассасинов могли задержать продвижение монголов на долгие годы.

Бронзовая монета Хулагу-хана

После того, как исмаилитские крепости были сданы, Хулагу отправляет Хуршаха под конвоем в ставку Менгу, с тем чтобы великий хан решил его судьбу. Но уже на полдороге Хуршаха по приказу Менгу убивают — монголы, в особенности их правители, испытывали почти патологическую ненависть к ассасинам. Вскоре, либо по получении ярлыка от Менгу, либо по собственной инициативе, Хулагу приказывает перебить всех ассасинов без исключения, в том числе женщин и детей. Приказ был выполнен беспрекословно и даже с удовольствием — ассасинских изуверов ненавидел буквально весь мир. Почти двухсотлетняя история жуткого исмаилитского царства убийц-невидимок бесславно завершилась.

После разгрома исмаилитов вполне очевидной главной целью для монголов стал Багдадский халифат. Хулагу, однако, и здесь проявил присущую ему тонкость стратегического мышления и вместо лобового удара применил удушающую тактику. С халифом Мустансиром он завязал нудную дипломатическую переписку, требуя от владыки исламского мира изъявить покорность монгольской власти. А в это же время отдельные корпуса его армии громили потенциальных союзников халифа, а заодно и вербовали новых союзников для себя. Еще до начала похода Хулагу тумены Бачу-нойона не раз огнем и мечом прошлись по Малой Азии, а в полевом сражении наголову разгромили армию румского султана Кей-Хосрова II.{Разгром Румского султаната монголами очень помог византийцам. В этой ситуации они смогли перебросить почти все свои войска из Азии в Европу и нанести тяжелое поражение крестоносцам Латинской империи. В 1261 году никейским войскам Михаила Палеолога удалось взять Константинополь и восстановить Византийскую империю.} Султан вынужден был признать себя вассалом и данником монголов, а христиане Киликии и Никеи уже начали считать дни, остающиеся до полной победы над исламом. Армия Китбуги-нойона вела весьма успешные действия в Луристане и Курдистане. В результате Северный Ирак и Восточная Сирия покорились монголам, а курды вообще из врагов превратились в союзников степного воинства.

Между тем халиф с негодованием и очень большой самоуверенностью отверг все притязания монгольского хана. Особые надежды при этом он возлагал не на свои армии, а на Аллаха, который, разумеется, не мог позволить каким-то безбожным кочевникам победить его, наследника самого пророка Мухаммеда. Судьба действительно не раз до этого приходила на помощь багдадским халифам. Последний случай был связан с походом на Багдад хорезмшаха Мухаммеда в 1217 году. Тогда снегопады и морозы в иранских горах унесли жизни едва ли не половины солдат доселе непобедимой хорезмийской армии, и Мухаммед бесславно вернулся в Самарканд, а через два года, гонимый монголами и брошенный почти всеми соратниками скончался на безвестном островке в Каспийском море.

Несомненно, и сейчас Мустансир вполне рассчитывал на божественную помощь. Хулагу, однако, в Аллаха не верил и, помолившись Тенгри (а возможно, и Иисусу) в январе 1258 года подступил с войском под стены Багдада. К удивлению халифа, не случилось никаких снегопадов, ни даже дождей; моровое поветрие тоже почему-то миновало монгольскую армию. Вдобавок степняки нанесли тяжелое поражение полевой армии халифа, и помощи городу ждать теперь было неоткуда. К середине февраля даже недалекому Мустансиру стало ясно, что его положение безнадежно, и он сдался на милость монгольского владыки.

Хулагу, однако, милость не проявил. Поскольку Багдад осмелился оказать сопротивление, он, в полном согласии с заветами великого деда, обрек город на полное разграбление и уничтожение. Жители Багдада были по большей части перебиты; не избежал этой участи и сам халиф. 20 февраля 1258 года последний Аббасидский халиф Мустансир по приказу Хулагу был казнен — более чем шестисотлетняя история Арабского халифата была окончена.

Хулагу захватил в Багдаде поистине баснословные богатства: ведь ценности собирались Аббасидами полтысячелетия! Парадные халифские одеяния считались на тысячи, золотые динары и серебряные дирхемы — на сотни тысяч и миллионы. А по сведениям, передаваемым Рашид ад-Дином, монголам удалось обнаружить в халифском дворце некий тайный колодец, до краев заполненный не водой, а …золотыми слитками. Столь же обильные ценности были захвачены в многочисленных исламских святынях; сами эти святыни, и в том числе знаменитая соборная мечеть халифов, были по приказу Хулагу сожжены. Поистине, то были черные для ислама дни.

Но ни разгром халифата, ни захваченные несметные сокровища отнюдь не удовлетворили Хулагу — этого достойного продолжателя дела Чингисхана. Потрясатель Вселенной заповедал доводить войну до победного конца, и сын Тулуя не собирался изменять этому правилу. Исламский мир должен быть повержен — и в следующие два года под натиском непобедимых степных туменов одна за другой рушатся твердыни Ирака, Сирии, Палестины. В 1259 году войска Хулагу вступают в священный город трех мировых религий Иерусалим; им сдается неприступный Дамаск, а к весне 1260 года авангард монгольской армии под командованием Китбуги захватывает Газу на самой границе с Египтом. Казалось, еще одно усилие — и исламский мир будет окончательно повержен. Среди противников мусульман воцаряется ликование, а Хулагу задумывается о том, не превысят ли богатства Каира те, что уже захвачены в Багдаде.

Серебряный фонтан во дворце Менгу-хана в Каракоруме. Рисунок французского художника. XVIII в.

Не менее удачно развиваются военные действия монголов и на другом конце Азии. Хубилаю и Урянхадаю удалось к 1258 году разгромить войска пограничных с Китаем государств: царства Дали у индийских границ, Тибета и Вьетнама. Монгольская петля все туже стягивается вокруг империи Сун. А в 1258 году в борьбу вступают главные силы: на войну с Сун с огромной армией выступает сам великий каан монголов Менгу. К этому времени Хубилай окончательно расправляется с вечно мятежной Кореей, последним возможным союзником Китая, и Сунская империя оказывается в полной изоляции. К тому же для этой последней и решающей кампании Менгукаан собирает огромные силы — даже при Чингисхане и Угедэе монголам не удавалось собрать столь многочисленные армии. Только основное войско из степняков-кочевников (разумеется, далеко не все из них монголы) насчитывает не менее двухсот тысяч конных воинов. А с учетом гигантского вспомогательного контингента это число можно смело увеличить вдвое, а то и втрое. И более сильная в военном отношении чжурчжэньская империя была повержена куда меньшими силами. Сунцам остается надеяться лишь на непривычные для северных степняков природные и климатические условия, …да еще на случай.

Генеральное наступление монголов вначале развивается вполне успешно. Войска Хубилая, наступающие с севера, достигли Янцзы и приготовились форсировать эту последнюю крупную преграду, защищающую центральные области Сунского Китая. Армия Менгу, действовавшая в Сычуани, к весне 1259 года покорила два десятка крепостей и осадила важнейшую из них — крепость Хэчжоу. Положение Сунского Китая стало критическим. И вдруг все переменилось.

Сначала, при переправе через Янцзы, тяжелое поражение терпит армия Хубилая. Сунцы оказались отнюдь не профанами в военном деле, и, отлично понимая, что Янцзы для них — последняя надежда, скрытно подвели к сооружаемой монголами переправе огромную армию. В результате, потеряв при форсировании несколько десятков тысяч человек убитыми и пленными, Хубилай не стал больше испытывать судьбу и счел за лучшее отступить на север.

Неожиданно затянулась и осада Хэчжоу. Китайцы оказали здесь отчаянное сопротивление, и вот весна перетекла в лето, а с ним пришла неимоверная и крайне непривычная для степняков жара. А где жара и скученность — там и болезни. И в июле 1259 года монгольский лагерь охватила эпидемия холеры. Менгу уже собирался прерывать осаду и отходить на север, в родные степи, когда болезнь поразила и его. 11 августа 1259 года великий каан монголов скончался. Империя вновь осталась без хана; наступило время междуцарствия, которое мог прервать только всемонгольский курултай Чингизидов. Но события сразу стали развиваться по иному сценарию.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.