Глава шестнадцатая Наступление в Эфире

Глава шестнадцатая

Наступление в Эфире

В течение зимы 1941 года наша разведка заподозрила, что немцы используют новую радарную аппаратуру для того, чтобы указывать своей зенитной артиллерии направление полета наших самолетов и расстояние, на котором они находятся. Полагали, что этот аппарат похож на большой электрический рефлектор, имеющий форму чаши. Наши тайные агенты, наш аппарат подслушивания и аэрофотосъемщики вскоре обнаружили, что вдоль северного побережья Европы протянулась цепь станций и что одна из них, вероятно оснащенная новым оборудованием, установлена на мысе Антифер, неподалеку от Гавра. 3 декабря 1941 года командир эскадрильи соединения фоторазведки случайно посетил наш разведывательный центр и узнал о наших подозрениях.

По своей инициативе он полетел туда на следующий день и обнаружил эту станцию. 5 декабря он совершил еще один вылет и сделал замечательно удачный фотоснимок. Наши ученые установили, что это именно то, что они предполагали. Хотя эта станция находилась на вершине утеса высотой 400 футов, однако расположенный поблизости отлогий берег мог послужить местом для высадки, и поэтому был запланирован рейд диверсионно-десантного отряда.

В ночь на 27 февраля 1942 года в результате рейда диверсионно-десантного отряда на Брюневаль были захвачены важнейшие детали основной аппаратуры в системе германской радарной обороны и собрана информация, которая весьма значительно помогла нашему наступлению в воздухе. В снегу и в темноте отряд парашютистов, сброшенный в полночь на вершину утеса позади германской станции, поставил ее защитников в безвыходное положение. Вместе с ними прибыла группа тщательно проинструктированных саперов и один радиомеханик английской авиации, которым было поручено снять как можно больше оборудования, зарисовать и сфотографировать остальное и, если будет возможно, взять в плен одного из германских операторов. Все это им удалось, хотя неувязка в графике сократила время их работы с получаса до каких-то 10 минут. Основное оборудование было обнаружено, демонтировано под огнем и перенесено на берег. Там поджидали корабли флота, которые забрали с собой отряд.

Наши сведения о германской обороне увеличивались на протяжении всего 1942 года. Их пополняли быстро растущая сеть агентов, получивших специальный инструктаж в области радарной разведки, и дружественно настроенные нейтралы, доставлявшие информацию из их оккупированных стран. Говоря об агентах и дружественных нейтралах, будет справедливо особо упомянуть о бельгийцах. В 1942 году они дали около 80 процентов всей агентурной информации по этому вопросу; от них была получена важнейшая карта, украденная у германского офицера, командовавшего прожекторной и радарной системой в северном из двух секторов германской линии ночной истребительной авиации в Бельгии. Именно эта карта в сочетании с другой информацией позволила нашим специалистам разобраться в системе германской противовоздушной обороны. К концу года мы знали не только то, как работает эта вражеская система, но и как справиться с ней.

Однако все еще не хватало одной детали, и ее мы смогли узнать только через много месяцев. К концу этого года профессор Линдеман, ныне лорд Черуэлл, рассказал мне, что немцы оборудовали свои ночные истребители радарной аппаратурой нового типа. О ней мало что было известно, помимо того, что ее называют «Лихтенштейн» и что она предназначена для охоты за нашими бомбардировщиками. Было настоятельно необходимо узнать о ней побольше, прежде чем начать наше воздушное наступление. Ночью 2 декабря 1942 года в качестве приманки был пущен один самолет 192-й эскадрильи. Его много раз атаковал неприятельский ночной истребитель, передававший сигналы «Лихтенштейна». Почти весь экипаж пострадал. Специальный оператор, перехватывавший радиосигналы, получил серьезное ранение в голову, но продолжал точно вести наблюдение. Радиооператор, хотя и сильно пострадавший, выбросился с парашютом из самолета над Рамсгетом, удачно приземлился и доставил нам драгоценные наблюдения. Остальной экипаж направил самолет в сторону моря и сел на воду, потому что машина была слишком сильно повреждена для того, чтобы суметь приземлиться на аэродроме. Он был спасен лодкой из Дила. Пробел в наших сведениях о германской ночной обороне был ликвидирован.

В конце 1940 года профессор Линдеман заронил в мою душу семя сомнения относительно точности наших бомбардировок, и в 1941 году я поручил его статистическому отделу изучить этот вопрос в штабе бомбардировочной авиации. Результаты подтвердили наши опасения. Мы установили, что, хотя летчики бомбардировочной авиации полагали, что они обнаружили цель, тем не менее две трети экипажей фактически сбрасывали свои бомбы на расстоянии более пяти миль от нее. Данные аэрофотосъемки показывали, какой малый ущерб они причиняли. Выяснилось также, что экипажи это знали и были обескуражены плохими результатами, учитывая, с каким большим риском это связано. Казалось бесполезным продолжать ночные бомбардировки, пока мы не сможем исправить это положение.

Предлагалось несколько методов направления бомбардировщиков к целям по радио, но, пока мы не осознали, насколько неточны наши бомбардировки, казалось, не было никаких оснований так осложнять дело. Теперь все внимание было сосредоточено на этих методах. Мы сконструировали прибор, названный «Джи», при помощи которого радиоимпульсы посылались одновременно с трех станций, расположенных на большом расстоянии друг от друга в Англии.

Благодаря точному определению времени их приема самолетом последний мог определять свое местонахождение с точностью до мили. Это был прогресс, и мы начали широко использовать этот прибор приблизительно через 10 дней после рейда на Брюневаль. При помощи его мы наносили удары по большей части Рура, но сигналы были не в состоянии проходить достаточно далеко в глубь Германии. В то время Любек и Росток также подвергались бомбардировкам, но они проводились не при помощи «Джи», а при помощи другого прибора аналогичной конструкции, так называемого «Оубоу», дававшего гораздо более точные результаты. Но, поскольку при этом требовалось лететь в течение значительного времени по прямой, бомбардировщики подвергались большой опасности от огня зенитной артиллерии. Так же как и у «Джи», радиоволны, на которых работал «Оубоу», были слишком короткими для того, чтобы обогнуть земную поверхность. Поэтому его можно было использовать лишь не далее таких расстояний, как, скажем, 200 миль, при которых самолет находился бы на высоте 25 тысяч футов. Это серьезно ограничивало выбор районов, которые мы могли подвергнуть атаке. Требовалось что-то лучшее.

Начиная с 1941 года, когда была доказана осуществимость этой идеи, Линдеман утверждал, что радар, установленный на самом самолете, сможет давать на экране в кабине изображение местности, над которой он пролетает. Если бомбардировщик долетит при помощи «Джи» или при посредстве других методов до места, находящегося в пределах, скажем, 50 миль от цели, тогда он может включить этот аппарат и сбросить свои бомбы сквозь облака или туман, не опасаясь заглушения сигналов или помех. Расстояние не имело бы значения, так как радарный глаз самолета мог видеть в темноте, куда бы самолет ни направился.

При создании этого прибора, который в дальнейшем стал хорошо известен под кодовым наименованием «H2S», встретилось много препятствий.

В начале 1943 года оборудование было готово к использованию в операциях. Им была оснащена группа «следопытов», которую мы создали за несколько месяцев до этого. Успех был достигнут немедленно. Кроме того, в течение некоторого времени наши самолеты использовали авиарадар для обнаружения надводных кораблей в море. Этот прибор назывался «ASV». Но осенью 1942 года немцы начали оснащать свои подводные лодки специальными приемниками для перехвата сигналов, посылаемых этим прибором. Таким образом, они имели возможность вовремя погружаться, чтобы не быть атакованными. В результате успехи авиации береговой обороны в борьбе с подводными лодками уменьшились, а наши потери торговых судов возросли. «H2S» был приспособлен для использования вместо «ASV» и показал превосходные результаты. В 1943 году он сыграл вполне определенную роль в деле окончательного поражения германских подводных лодок.

Обнаружение подводных лодок не было единственной проблемой, стоявшей перед нами. Немцы установили два радиомаяка с большим радиусом действия, чтобы облегчать полеты своим самолетам и плавание подводным лодкам далеко от берегов в районе Бискайского залива и побережья Франции.

Один из этих маяков находился вблизи Бреста, другой – в Северо-Западной Испании. Нашему послу в Мадриде стало известно об испанском маяке, но вместо того, чтобы попытаться заставить испанцев закрыть его, что вовлекло бы нас в бесконечный юридический и дипломатический спор, д-р Джонс[52] посоветовал использовать его нам самим. Имея фотоснимки оборудования, мы сумели выяснить, как оно работает, и с тех пор наши самолеты и военные корабли получили великолепную радиопеленгаторную службу, которой они удачно пользовались вместе с противником. Фактически наша авиация береговой обороны была в состоянии использовать ее в гораздо большей степени, чем сами немцы, и она оказалась настолько эффективной, что мы построили несколько аналогичных маяков в Австралии и на Тихом океане.

Забегая вперед, скажу, что наше воздушное наступление в 1943 году началось хорошо, и точность налетов с применением «Оубоу» значительно тревожила немцев. Наша бомбардировочная авиация, направляемая «Оубоу», причиняла большой ущерб Руру.

Однако нам все еще приходилось иметь дело с неприятельскими ночными истребителями, на которые падало около трех четвертых наших потерь в бомбардировщиках. Каждый германский истребитель был прикреплен к ограниченному району воздушного пространства и контролировался отдельной наземной станцией. Эти наземные станции первоначально образовали шедшую через Европу линию, называемую линией Каммгубера, по имени германского генерала, который ее построил. По мере того как мы пытались прорвать ее или обойти с флангов, враг расширял и углублял ее. Почти 750 таких станций оплели Европу наподобие плюща, начиная от Берлина, на запад – до Остенде, на север – до Скагеррака и на юг – до Марселя. Мы обнаружили все эти станции, за исключением шести, но станций было слишком много для того, чтобы уничтожить их при помощи бомбардировок. Если бы им позволили продолжать работу, нашим бомбардировщикам пришлось бы пролагать себе путь через растянувшиеся на многие сотни миль – от Северного моря до самой цели – «квадраты» ночных истребителей. Хотя потери в каждом «квадрате» редко бывали высокими, они со временем могли парализовать наше бомбардировочное наступление. Срочно требовался дешевый и массовый метод заглушения всей этой системы.

Еще в 1937 году профессор Линдеман подал мне мысль обратиться к исследовательскому комитету по вопросам противовоздушной обороны с весьма простым предложением. Оно заключалось в разбрасывании с воздуха полосок станиоля или другого проводника, нарезанного полосками определенной длины, с таким расчетом, чтобы симулировать бомбардировщик на экранах неприятельского радара. Если наши самолеты сбросят целую тучу таких полосок, неприятельские истребители не будут в состоянии определить, где наши бомбардировщики, а где полоски станиоля. В дальнейшем эти последние получили название «Уиндоу».

22 июня 1943 года я созвал штабное совещание руководителей бомбардировочной и истребительной авиации, чтобы принять решение об использовании «Уиндоу» в бомбардировочных операциях. Первое испытание «Уиндоу» было осуществлено во время налета на Гамбург 24 июля 1943 года. Его результаты превзошли все ожидания. Перехваченные нами по радио ожесточенные споры между радистами германской наземной системы управления и пилотами истребительной авиации свидетельствовали о возникшей при этом путанице. В течение нескольких месяцев потери наших бомбардировщиков сократились почти наполовину, и до самого конца войны, хотя число германских истребителей возросло в четыре раза, наши потери бомбардировщиков никогда не достигали такого уровня, как до применения нами «Уиндоу». Преимущество, полученное нами благодаря использованию этого метода, сохранялось при помощи ряда других новых контрмер в области радио и тактики.