ГЛАВА IX ВОЙНА С АНТИОХОМ АЗИАТСКИМ.

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ГЛАВА IX

ВОЙНА С АНТИОХОМ АЗИАТСКИМ.

В азиатском царстве корону Селевкидов носил с 531 г. [223 г.] царь Антиох III — правнук основателя династии. И он подобно Филиппу вступил на престол девятнадцати лет, а в своих первых кампаниях на Востоке выказал такую энергию и предприимчивость, что мог называться на языке придворных великим, не вызывая этим слишком колких насмешек. Не столько благодаря своим дарованиям, сколько благодаря вялости противников и в особенности египетского царя Филопатора, ему удалось до некоторой степени восстановить целость монархии и снова присоединить к своим владениям сначала восточные сатрапии Мидию и Парфию, а потом и особое царство, основанное Ахеем в Малой Азии по сю сторону Тавра. Его первая попытка отнять у египтян совершенно необходимое ему сирийское побережье была отражена Филопатором, который нанес ему сильное поражение при Рафии в год Тразименской битвы; после того Антиох остерегался возобновлять борьбу с Египтом, пока там восседал на троне государь, хотя бы и не отличавшийся энергией. Но после смерти Филопатора (549) [205 г.], по-видимому, настал момент, когда можно было покончить с Египтом; с этой целью Антиох вступил в союз с Филиппом и устремился на Келесирию, между тем как Филипп напал на малоазиатские города. С вмешательством римлян в эту войну ввиду общего положения дел и вышеупомянутого союза следовало ожидать, что Антиох будет действовать против римлян заодно с Филиппом. Но Антиох не был достаточно дальновиден, для того чтобы немедленно всеми силами воспротивиться какому бы то ни было вмешательству римлян в восточные дела; ему нетрудно было предвидеть, что македоняне будут побеждены римлянами, и он полагал, что ему будет гораздо выгоднее воспользоваться победой римлян, для того чтобы не делить с Филиппом египетские владения, а приобрести их для одного себя. Несмотря на близкие сношения Рима с александрийским двором и с царственным питомцем, римский сенат вовсе не имел намерения сделаться на самом деле тем, чем себя называл — «защитником» этого питомца; он твердо решил вмешиваться в азиатские дела только в случае крайней необходимости и не распространять римского владычества далее Геркулесовых столбов и Геллеспонта; поэтому он не мешал великому царю действовать так, как тому заблагорассудится. И сам Антиох едва ли серьезно помышлял о завоевании собственно Египта, которое было более легко на словах, чем на деле; но он вознамерился отнять у Египта одно за другим его внешние владения и прежде всего напал на то, чем владели египтяне в Киликии, Сирии и Палестине. Большая победа, одержанная им в 556 г. [198 г.] над египетским полководцем Скопасом у горы Паниона, недалеко от истоков Иордана, не только совершенно отдала в его руки всю эту область вплоть до границ собственно Египта, но так напугала египетских опекунов юного царя, что они поспешили удержать Антиоха от вторжения в Египет, согласившись на заключение мира, которое скрепили помолвкой своего питомца с дочерью Антиоха Клеопатрой. После того как была достигнута эта ближайшая цель, Антиох отправился в следующем году (это был год битвы при Киноскефалах) с сильным флотом из 100 палубных и 100 открытых судов в Малую Азию с целью занять прежние египетские владения на южных и западных берегах Малой Азии, так как эти области, находившиеся фактически в руках Филиппа, были, по всей вероятности, уступлены египетским правительством по мирному договору Антиоху, в пользу которого это правительство отказалось от всех внешних владений Египта; кроме того, Антиох намеревался снова подчинить своей власти малоазиатских греков. Одновременно в Сардах была собрана сильная сухопутная армия. Это предприятие было направлено косвенным образом против римлян, которые с самого начала потребовали у Филиппа, чтобы он вывел свои гарнизоны из Малой Азии, возвратил родосцам и пергамцам их владения и не посягал на старинную конституцию вольных городов, а теперь всем этим намеревался завладеть вместо Филиппа Антиох. Теперь стала грозить Атталу и родосцам со стороны Антиоха точно такая же опасность, какая побудила их за несколько лет перед тем начать войну с Филиппом; понятно, что они постарались склонить римлян к такому же участию в этой новой распре, какое они принимали в только что окончившейся войне. Уже в 555/556 г. [199/198 г.] Аттал просил у римлян военной помощи против захватившего его владения Антиоха, пока войска Аттала были заняты в римской войне. Родосцы действовали с большей энергией: когда флот Антиоха поплыл весной 557 г. [197 г.] вдоль берегов Малой Азии в направлении к северу, они объявили царю, что если его флот перейдет за черту Хелидонских островов (у берегов Ликии), то они примут это за объявление войны; когда же Антиох не повернул после этого заявления назад, то родосцы, ободренные только что полученным известием о битве при Киноскефалах, тотчас начали войну и действительно защитили от Антиоха важнейшие города Карии — Кавн, Галикарнас, Миндос и остров Самос. А что касается полусвободных городов, то хотя большая их часть и покорилась, но некоторые из них, а именно важные города Смирна, Александрия, Троада и Лампсак, ободрились при известии об одержанной над Филиппом победе; они оказали сопротивление сирийцу и присоединили к просьбам родосцев свои настоятельные мольбы о помощи. Не подлежит никакому сомнению, что Антиох, насколько он вообще был способен принять какое-нибудь решение и твердо его держаться, уже тогда решил не только приобрести владения египтян в Азии, но также предпринять завоевания в Европе и потому если не искать войны с Римом, то и не уклоняться от нее. Поэтому у римлян было полное основание исполнить просьбу своих союзников и немедленно вмешаться в азиатские дела; но они обнаружили мало к тому охоты. Они не принимали никакого решения, пока не была окончена македонская война, и не оказали Атталу иной защиты кроме дипломатического посредничества, которое, впрочем, оказалось вначале успешным; даже после того как они победили Филиппа, они ограничились заявлением, что Антиох не должен присваивать себе города, прежде того находившиеся во власти Птолемея и Филиппа; в римских государственных актах фигурировала вольность азиатских городов Мирины, Абидоса, Лампсака 205 и Киоса; но римляне не сделали ни малейшего шага к осуществлению своих требований и не помешали царю Антиоху воспользоваться удалением македонских гарнизонов из тех городов и заменить эти гарнизоны своими собственными. Они дошли даже до того, что не препятствовали Антиоху высадиться в 557 г. [197 г.] в Европе и вторгнуться во фракийский Херсонес, где он завладел Сестом и Мадитом и пробыл довольно долго для наказания фракийских варваров и для восстановления разрушенной Лисимахии, из которой он намеревался сделать главный укрепленный город и столицу вновь организованной сатрапии Фракии. Фламинин, от которого зависело устройство этих дел, посылал к царю в Лисимахию послов, толковавших о неприкосновенности египетских владений и о свободе всех эллинов; но из этого ничего не вышло. Царь со своей стороны говорил о своих бесспорных правах на старинные владения Лисимаха, завоеванные его предком Селевком, уверял, что он не имел намерения завоевывать новые страны, а лишь желал оградить неприкосновенность своих наследственных владений и отклонил римское вмешательство в его распри с подвластными ему малоазиатскими городами. К этому он мог бы с полным правом добавить, что он уже заключил мир с Египтом и что, стало быть, римляне не имеют никакого формального основания для вмешательства. 206 Царь внезапно уехал в Азию, вследствие того что было получено ложное известие о смерти юного египетского царя; это известие побудило его составить новый план высадки на Кипре или даже в Александрии. Отъезд прервал переговоры, прежде чем они окончились; поэтому они не привели ни к каким результатам. В следующем (559) [195 г.] году Антиох снова прибыл в Лисимахию с усиленным флотом и с армией и занялся устройством новой сатрапии, которую он предназначал своему сыну Селевку; в Эфес к нему приехал спасшийся бегством из Карфагена Ганнибал, и чрезвычайно почетный прием, оказанный им Ганнибалу, был чем-то вроде формального объявления войны римлянам. Тем не менее Фламинин еще весной 560 г. [194 г.] вывел из Греции все римские гарнизоны. При тогдашнем положении дел это было по меньшей мере грубой ошибкой, если не преступным нарушением своих собственных добрых намерений; не подлежит сомнению, что Фламинин только поверхностно засыпал готовое вспыхнуть пламя восстания и войны, и именно потому, что хотел возвратиться домой с ничем не омраченной славой полководца, который довел войну до конца и освободил Элладу. Он, быть может, и был прав, считая политическими ошибками как всякую попытку подчинить Грецию непосредственному римскому владычеству, так и вмешательство в азиатские дела; но находившаяся в состоянии брожения оппозиция в Греции, бессильное высокомерие азиата и пребывание в главной квартире сирийской армии ожесточенного врага римлян, уже раз вооружившего весь Запад против Рима, — все это были ясные указания на предстоявшее новое восстание эллинского Востока с целью хотя бы освободить Грецию от римского протектората и поставить ее под протекторат враждебных Риму государств, а после того как эта цель будет достигнута, идти и далее по тому же пути. Ясно, что Рим не мог этого допустить. Однако Фламинин не обратил никакого внимания на все эти несомненные признаки предстоявшей войны; он вывел из Греции гарнизоны, но в то же время предъявил царю Азии такие требования, для поддержания которых не намеревался двинуть свою армию; таким образом, он предпринимал на словах слишком много, а на деле слишком мало и приносил в жертву личному тщеславию долг полководца и гражданина, стараясь доказать, что он доставил Риму мир, а жившим в обеих частях света грекам — свободу.

Антиох воспользовался этой неожиданной проволочкой, для того чтобы укрепить свою власть внутри своих владений и свои связи с соседями, прежде чем начинать войну, на которую он со своей стороны уже решился; эта решимость усиливалась в нем по мере того как, по-видимому, ослабевала энергия его противника. В 561 г. [193 г.] он выдал свою дочь Клеопатру за юного египетского царя; хотя египтяне впоследствии и утверждали, что он по этому случаю обещал своему зятю возвратить все отнятые у него провинции, но это едва ли согласно с истиной; как бы то ни было, а эти провинции фактически оставались в руках сирийского царства 207 . Эвмену, который в 557 г. [197 г.] наследовал от своего отца Аттала пергамский трон, Антиох обещал возвратить отнятые у него города и выдать за него замуж одну из своих дочерей, если он откажется от союза с Римом. Он также выдал одну из своих дочерей за каппадокийского царя Ариарафа; галатов он склонил на свою сторону подарками, а беспрестанно бунтовавших писидийцев и некоторые другие мелкие племена усмирил силою оружия. Византийцам он даровал обширные привилегии; в отношении малоазиатских городов он объявил, что готов признать независимость таких издавна вольных городов, как Родос и Кизик, а остальным городам он заявил, что удовлетворится лишь формальным признанием верховной власти; он даже намекнул на свою готовность подчиниться третейскому решению родосцев. В европейской Греции он с уверенностью рассчитывал на этолийцев и надеялся, что Филипп снова возьмется за оружие. Царь даже одобрил план Ганнибала стать во главе предоставленных в его распоряжение 100 парусных судов и сухопутной армии из 10 тысяч пехотинцев и 1 тысячи всадников и с этими военными силами сперва начать в Карфагене третью пуническую войну, а затем в Италии предпринять вторую ганнибаловскую войну; в Карфаген уже были отправлены тирские эмиссары, чтобы подготовить там восстание против римлян. Наконец возлагались надежды и на успехи испанского восстания, которое достигло своего кульминационного пункта именно в то время, когда Ганнибал удалился из Карфагена. В то время как нападение на римлян подготовлялось издалека и в самых широких размерах, замешанным в это предприятие эллинам приходилось играть в нем самую незначительную роль; но они по своему обыкновению больше всех задирали нос и проявляли наибольшее нетерпение. Недовольные и самоуверенные этолийцы уже начали убеждать себя в том, что Филиппа победили они, а не римляне, у них недоставало терпения дождаться вступления Антиоха в Грецию. Их политику характеризует ответ, данный их стратегом Фламинину, когда этот последний изъявил желание получить копию объявления войны Риму; стратег отвечал, что он сам передаст ее Фламинину, когда армия этолийцев станет лагерем на берегах Тибра. Этолийцы, взявшие на себя роль посредников между сирийским царем и греками, обманывали обе стороны, уверяя царя, что все эллины протягивают к нему руки как к своему настоящему избавителю, и рассказывая всякому, кто был расположен их слушать в Греции, что высадка царя состоится ранее того времени, чем она действительно состоялась. Этим способом им удалось склонить простодушного Набиса к восстанию против римлян и начать в Греции войну весной 562 г. [192 г.], т. е. через два года после удаления Фламинина; но этим они не достигли своей цели. Набис устремился на Гифион, принадлежавший к числу тех городов вольных лаконцев, которые перешли к ахейцам по последнему мирному договору, и овладел им, но опытный в военном деле стратег ахейцев Филопемен разбил его подле Барбосфенских гор; только четвертую часть своей армии тиран привел назад в свою столицу, где его окружил со всех сторон Филопемен. Так как это начало военных действий не могло привлечь Антиоха в Европу, то этолийцы решили сами завладеть Спартой, Халкидой и Деметриадой в надежде, что завоевание этих важных городов ускорит отплытие царя в Грецию. Чтобы захватить прежде всего Спарту, был придуман следующий способ: этолиец Алексамен должен был вступить туда с отрядом из 1 тысячи человек под предлогом доставки подкреплений; затем он должен был устранить Набиса от управления и завладеть городом. Это удалось в том отношении, что Набис был убит на военном смотре; но когда этолийцы вслед затем рассеялись по городу с целью грабежа, лакедемоняне успели собрать свои военные силы и перебили всех этолийцев до последнего человека. После того город склонился на убеждения Филопемена и вступил в ахейский союз. После того как этолийцы не только потерпели в этом похвальном предприятии заслуженную неудачу, но даже достигли совершенно противоположного результата, соединив почти весь Пелопоннес в руках враждебной партии, они имели немного более успеха и в Халкиде: римские приверженцы успели вовремя созвать туда для борьбы с этолийцами и с халкидскими изгнанниками преданных Риму граждан Эретрии и Кариста с острова Эвбеи. Напротив того, этолийцам удалось завладеть Деметриадой благодаря тому, что магнеты, которым достался этот город, не без основания опасались, что он обещан римлянами Филиппу в вознаграждение за помощь, оказанную против Антиоха; вдобавок к этому несколько эскадронов этолийской конницы успели проникнуть в город под предлогом, что они составляют конвой вождя антиримской оппозиции Эврилоха, которому было предложено возвратиться из изгнания. Таким образом, магнеты частью добровольно, частью поневоле перешли на сторону этолийцев, которые не преминули похвастаться этим успехом перед Селевкидами.

Антиох решился начать войну. Как ни старались замедлить разрыв с Римом путем дипломатических паллиативных мер через посредство послов, его уже нельзя было избегнуть. Еще весной 561 г. [193 г.] Фламинин, который по-прежнему имел в сенате решительное влияние на все, что касалось восточных дел, объявил царским послам Мениппу и Гегесианакту римский ультиматум: или удалиться из Европы и распоряжаться в Азии по своему произволу, или удержать за собой Фракию и признать римский протекторат над Смирной, Лампсаком и Александрией-Троадой. В Эфесе, который служил для царя главной крепостью и постоянной квартирой в Малой Азии, те же римские требования были весной 562 г. [192 г.] предметом переговоров между Антиохом и присланными от сената послами Публием Сульпицием и Публием Виллием, но обе стороны разошлись в полном убеждении, что мирное соглашение уже невозможно. С этого момента в Риме было решено начать войну. Римский флот из 30 парусных судов и с 3 тысячами десантных войск, находившийся под начальством Авла Атилия Серрана, появился летом 562 г. [192 г.] перед Гифионом, где его прибытие ускорило заключение договора между ахейцами и спартанцами; на восточных берегах Сицилии и Италии были поставлены сильные гарнизоны, чтобы предотвратить попытку высадки; к осени ожидалось в Греции прибытие римской сухопутной армии. По поручению сената Фламинин объехал с весны 562 г. [192 г.] Грецию, для того чтобы противодействовать интригам враждебной партии и по мере возможности загладить несвоевременное удаление римских войск из Греции. У этолийцев дело уже дошло до того, что их совет решил формально объявить Риму войну; зато Фламинину удалось сохранить Халкиду для римлян, поставив там гарнизон из 500 ахейцев и 500 пергамцев. Затем он попытался склонить на свою сторону и Деметриаду, но магнеты колебались. Хотя Антиоху еще не сдались некоторые из малоазиатских городов, которыми он пытался завладеть, прежде чем начать войну с римлянами, но он уже не мог долее откладывать высадку; иначе римляне могли бы снова приобрести в Греции такое же преобладающее влияние, от какого отказались за два года перед тем, выведя оттуда свои гарнизоны. Антиох собрал все корабли и войска, какие тогда были у него под рукою, — а именно 40 палубных кораблей и 10 тысяч пехотинцев с 500 всадниками и 6 слонами, — и двинулся из фракийского Херсонеса в Грецию; он высадился там осенью 562 г. [192 г.] подле Птелеона в Пагасейском заливе и немедленно занял близлежащую Деметриаду. Около того же времени высадилась подле Аполлонии двадцатипятитысячная римская армия под начальством претора Марка Бебия. Таким образом, война была начата с обеих сторон.

Все зависело от того, в какой мере осуществится задуманная в широком масштабе коалиция против Рима, во главе которой должен был стать Антиох. Что касается намерения возбудить в Карфагене и Италии войну с римлянами, то при эфесском дворе, как и повсюду, широким замыслам Ганнибала было суждено сталкиваться с мелкими интересами торгашей и низкого люда. Для исполнения этих замыслов не было сделано ровно ничего; только некоторые из карфагенских патриотов скомпрометировали себя перед римлянами; карфагенянам не оставалось никакого другого выбора как изъявить свою безусловную покорность Риму. Камарилья Антиоха не хотела иметь дела с Ганнибалом; величие этого человека было неудобно для тех, кто занимался придворными интригами; они прибегали к разным низким средствам, чтобы отделаться от него; так, например, они обвинили в тайном соглашении с римскими послами того самого полководца, именем которого римляне пугали своих детей; а так как «великий» Антиох подобно всем ничтожным монархам не в меру дорожил своей самостоятельностью и легко подчинялся посторонним влияниям именно из опасения сделаться орудием чужой воли, то интриганам удалось навести его на мудрую мысль: не допускать громкому имени Ганнибала помрачать его собственную славу; поэтому на высшем совете было решено впредь пользоваться услугами финикийца только для второстепенных целей и обращаться к нему только за советами, конечно с предвзятым намерением никогда не следовать этим советам. Ганнибал отомстил всему этому сброду тем, что не отказывался ни от какого поручения и каждое из них исполнял блестящим образом. В Азии на стороне великого царя была Каппадокия: напротив того, царь Вифинии Прузий принял по своему обыкновению сторону самого сильного. Царь Эвмен остался верен старинной политике своего дома, которая только теперь должна была принести настоящие плоды. Он не только с упорством отвергал предложения Антиоха, но даже настойчиво поощрял римлян к войне, от которой ожидал увеличения своих владений. Родосцы и византийцы также примкнули к своим старым союзникам. И Египет принял сторону Рима; он предложил доставлять припасы и солдат, но его предложение не было принято римлянами. В Европе самым важным был вопрос о положении, которое займет Филипп Македонский. Он, быть может, поступил бы согласно с требованиями разумной политики, если бы присоединился к Антиоху, не обращая внимания ни на то, что случилось, ни на то, что могло случиться; но Филипп обыкновенно руководствовался не политическими соображениями, а своими симпатиями и антипатиями и ненавидел не столько своего победителя, который оказал ему внимание и почет, сколько вероломного союзника, который покинул его во время борьбы с общим врагом, для того чтобы получить за это свою долю добычи и сделаться для него неприятным соседом во Фракии. Сверх того, Антиох глубоко оскорбил этого раздражительного человека тем, что стал поддерживать нелепых претендентов на македонский престол и с парадной пышностью предал земле побелевшие кости македонян, павших при Киноскефалах. Филипп с непритворным усердием предоставил все свои боевые силы в распоряжение римлян. Не менее решительно, чем главная греческая держава, держалась союза с римлянами и вторая держава — ахейский союз; из мелких государств держались этого союза фессалийцы и афиняне; у этих последних Фламинин поставил в цитадели ахейский гарнизон, который образумил довольно многочисленную партию патриотов. Эпироты старались по мере возможности ладить с обеими сторонами. Таким образом, кроме этолийцев и магнетов, к которым частью присоединились соседние перребы, сторону Антиоха держали только слабый царь афаманов Аминандр, ослепленный безрассудной надеждой достигнуть македонского престола, беотийцы, у которых оппозиция против Рима все еще стояла во главе управления, и в Пелопоннесе элийцы и мессанцы, привыкшие действовать заодно с этолийцами против ахейцев. Такое начало было неутешительно, и поднесенный великому царю этолийцами титул главнокомандующего с неограниченной властью мог быть принят при таком жалком положении дел за насмешку. Обе стороны, как это обыкновенно случается, обещали более того, что было сделано: вместо бесчисленных азиатских полчищ царь привел с собой армию, едва равнявшуюся половине тех римских армий, которыми обыкновенно командовали консуляры, а вместо распростертых объятий, с которыми все эллины должны были встретить своего освободителя от римского ига, две-три кучки клефтов и несколько развращенных общин предложили царю свое братство.

Антиох бесспорно опередил римлян в собственно Греции. В Халкиде стояли гарнизоном греческие союзники римлян, и этот город отверг первое требование Антиоха о сдаче; но крепость сдалась, когда Антиох подошел к ней со всеми своими военными силами, и римский отряд, пришедший слишком поздно с целью занять ее, был истреблен царем при Делионе. Таким образом, Эвбея была потеряна для римлян. Еще в течение зимы Антиох пытался склонить на свою сторону Фессалию при содействии этолийцев и афаманов; он занял Фермопилы и завладел Ферами и некоторыми другими городами; но Аппий Клавдий прибыл туда из Аполлонии с отрядом в 2 тысячи человек, освободил от осады Лариссу и там укрепился. Антиоху надоел зимний поход; он предпочел возвратиться на свою приятную главную квартиру в Халкиде, где проводил время весело и, несмотря на свои пятьдесят лет и на свои воинственные замыслы, вступил в брак с хорошенькой халкидянкой. Так прошла зима 562/563 г. [192/191 г.], в течение которой Антиох почти ничего не делал, кроме того что рассылал по всей Греции письма, или, как выразился один римский офицер, вел войну чернилами и пером. В начале весны 563 г. [191 г.] высадился подле Аполлонии римский штаб; в его состав входили: главнокомандующий Маний Ацилий Глабрион, который был незнатного происхождения, но был даровитым полководцем, внушавшим страх как врагам, так и своим собственным солдатам, адмирал Гай Ливий и в числе военных трибунов победитель Испании Марк Порций Катон и Луций Валерий Флакк, которые по древнему римскому обыкновению не считали за унижение служить в армии простыми военными трибунами, после того как состояли в звании консулов. Они привели с собою подкрепление кораблями и людьми и между прочим нумидийских всадников и присланных Массиниссой ливийских слонов; кроме того они получили от сената разрешение присоединить к своей армии до 5 тысяч вспомогательных войск, доставленных внеиталийскими союзниками, вследствие чего общая численность римских боевых сил дошла почти до 40 тысяч человек. Царь, отправившийся в начале весны к этолийцам и предпринявший оттуда бесцельную экспедицию в Акарнанию, возвратился на свою главную квартиру, лишь только узнал о высадке Глабриона; теперь он намеревался серьезно начать военные действия. Но вследствие ли его собственной оплошности или вследствие оплошности его азиатского наместника он еще не получил никаких подкреплений, так что мог располагать только той слабой армией, с которой высадился подле Птелеона осенью предшествовавшего года и ряды которой уже поредели от болезней и от дезертирства во время ее пребывания на негодных зимних квартирах. И этолийцы, собиравшиеся выставить в поле громадную рать, привели своему главнокомандующему не более 4 тысяч человек. Римские войска уже начали военные действия в Фессалии, где их авангард, соединившись с македонской армией, вытеснил гарнизоны Антиоха из фессалийских городов и занял территорию афаманов. Вслед за этим авангардом шел консул с главной армией; все военные силы римлян собрались в Лариссе. Вместо того чтобы спешно возвратиться в Азию и очистить поле перед неприятелем, который был сильнее его во всех отношениях, Антиох решил укрепиться в занятых им Фермопилах и ожидать там прибытия великой армии из Азии. Он сам стал в главном проходе, а этолийцам приказал занять ту горную тропинку, по которой когда-то удалось Ксерксу обойти спартанцев. Но только половина этолийских вспомогательных войск подчинилась приказанию главнокомандующего; остальные 2 тысячи человек укрылись в близлежащем городе Гераклее, откуда не принимали в битве никакого участия, кроме того что попытались напасть на римский лагерь и ограбить его. Поставленные на горе этолийцы несли сторожевую службу тоже небрежно и неохотно; их пост, стоявший на Каллидроме, был захвачен врасплох Катоном, а азиатская фаланга, на которую консул напал тем временем с фронта, рассыпалась, лишь только спустившиеся с высот римляне напали на нее с фланга. Так как Антиох ни о чем не подумал заранее и не позаботился о возможности отступления, то его армия была истреблена частью на поле сражения, частью во время бегства; только небольшая кучка людей успела укрыться в Деметриаде, а сам царь успел достигнуть Халкиды, имея при себе 500 человек. Он поспешно отплыл в Эфес, потеряв все свои европейские владения вплоть до Фракии и даже лишившись возможности защищать крепости. Халкида сдалась римлянам, а Деметриада — Филиппу; в вознаграждение за то, что Филипп отказался по приказанию консула от доведенного уже почти до конца завоевания города Ламии во фтиотийской Ахайе, ему было разрешено завладеть не только всеми перешедшими на сторону Антиоха общинами в собственно Фессалии, но и пограничной этолийской территорией — долопийским и аперантским округами. Все греческие приверженцы Антиоха спешили заключить мир; эпироты униженно просили простить их двойственный образ действий; беотийцы отдались на произвол победителей; элейцы и мессенцы подчинились ахейцам — первые из них после некоторого сопротивления. Таким образом исполнилось то, что Ганнибал предсказывал царю, что греки подчинятся всякому победителю и что на них никак нельзя полагаться. Даже этолийцы попытались примириться с сильно раздраженными римлянами, после того как их корпус, укрывшись в Гераклее, упорно оборонялся и наконец был принужден сдаться на капитуляцию; но строгие требования римского консула и полученные от Антиоха деньги вдохнули в них такое мужество, что они еще раз прервали мирные переговоры и в течение целых двух месяцев выдерживали осаду в Навпакте. Город уже был доведен до последней крайности и был накануне взятия его приступом или сдачи на капитуляцию, когда в дело вмешался Фламинин, всегда старавшийся предохранять эллинские общины и от слишком горьких последствий их собственных безрассудств и от строгой взыскательности своих менее склонных к милосердию товарищей; он уладил заключение перемирия на довольно сносных для этолийцев условиях. Тогда война, хотя и на время, прекратилась во всей Греции.

Римлянам предстояла более трудная война в Азии; она казалась им очень опасной не потому, что их враг был особенно страшен, а потому, что их пугали дальность расстояния и трудность сообщений с отечеством; но при недальновидном упорстве Антиоха войну нельзя было довести до конца иначе, как нападением на владения врага. Прежде всего нужно было упрочить свое владычество на море. Во время войны в Греции задача римского флота заключалась в том, чтобы не допускать сообщений между Грецией и Малой Азией; ему даже удалось около того времени, когда происходила битва при Фермопилах, захватить подле Андроса большой азиатский транспорт; теперь он стал готовиться к перевозке в следующем году римской армии в Азию, а для этого ему нужно было прежде всего прогнать неприятельский флот из Эгейского моря. Этот флот стоял в гавани Кисса у южных берегов той косы Ионии, которая врезается в море напротив Хиоса; там его и застал римский флот, состоявший из 75 римских, 23 пергамских и 6 карфагенских палубных судов под начальством Гая Ливия. Родосский эмигрант, сирийский адмирал Поликсенид мог противопоставить римлянам только 70 палубных судов; но так как римский флот ожидал еще прибытия родосских кораблей, то он не уклонился от битвы, полагаясь на превосходство тирских и сидонских кораблей. Сначала азиатам удалось потопить один из карфагенских кораблей, но когда дело дошло до абордажа, храбрость римлян одержала верх, и только благодаря быстроте своих гребных и парусных судов неприятель отделался потерей 23 кораблей. Еще во время преследования неприятеля к римскому флоту присоединились 25 родосских кораблей, и таким образом владычество римлян в тех водах было вдвойне обеспечено. С тех пор неприятельский флот неподвижно стоял в эфесской гавани; а так как римлянам не удалось вторично вызвать его на бой, то римские корабли и корабли союзников разошлись на зиму в разные стороны; римские военные корабли отправились в канскую гавань, находившуюся вблизи от Пергама. В течение зимы с обеих сторон делались приготовления для следующей кампании. Римляне старались склонить на свою сторону малоазиатских греков; Смирна, упорно отражавшая все попытки царя овладеть городом, приняла римлян с распростертыми объятиями; римская партия взяла верх в Самосе, Хиосе, Эритрах, Клазоменах, Фокее, Киме и в некоторых других местах. Антиох решил воспрепятствовать переезду римлян в Азию; с этой целью он ревностно заботился об усилении своего флота: Поликсениду он поручил привести в порядок и увеличить флот, стоявший подле Эфеса, а Ганнибалу — сооружение нового флота у берегов Ликии, Сирии и Финикии; кроме того, он стянул в Малую Азию ополчения из всех частей своего обширного царства. В самом начале следующего (564) [190 г.] года римский флот возобновил свои операции. Гай Ливий приказал родосскому флоту, на этот раз прибывшему своевременно и состоявшему из 36 парусных судов, стать вблизи от Эфеса, чтобы наблюдать за движениями неприятельского флота, а сам направился с большей частью римских кораблей и с пергамскими кораблями к Геллеспонту, чтобы, как было ему поручено, завладеть крепостями и этим подготовить переправу сухопутной армии. Он уже занял Сестос и довел до полного истощения Абидос, когда известие о поражении родосского флота заставило его возвратиться назад. Родосский адмирал Павсистрат не принял всех нужных предосторожностей, положившись на притворное намерение своего соотечественника покинуть Антиоха, и был застигнут врасплох в самосской гавани; он сам был убит, а все его корабли, за исключением пяти родосских и двух косских, были уничтожены; при известии об этом поражении Самос, Фокея и Кима перешли на сторону Селевка, который командовал там на суше вместо своего отца. Однако, когда римские корабли прибыли частью из Каны, частью из Геллеспонта, а через несколько времени к ним присоединились подле Самоса двадцать новых кораблей, присланных из Родоса, Поликсенид был снова принужден запереться в эфесской гавани. Так как он не принял предложенного ему морского сражения, а с другой стороны, незначительное число солдат, находившихся на римских судах, не позволяло предпринять нападение на суше, то и римскому флоту не оставалось ничего другого, как занять позиции у Самоса. Одна часть этого флота была отправлена к берегам Ликии в Патару, частью для того чтобы предохранить родосцев от нападений, которые предпринимались против них из той местности, частью и главным образом для того чтобы не допускать в Эгейское море неприятельский флот, который должен был привести туда Ганнибал. Эта эскадра не добилась никаких результатов; известие об этом до такой степени раздражило нового адмирала Луция Эмилия Регилла, прибывшего из Италии с двадцатью военными кораблями и заменившего подле Самоса Гая Ливия, что он двинулся туда со всем своим флотом; уже дорогой его офицеры с трудом успели объяснить ему, что дело шло главным образом не о завоевании Патары, а о господстве на Эгейском море, и убедили его возвратиться в Самос. Между тем на малоазиатском материке Селевк предпринял осаду Пергама, а Антиох во главе главной армии опустошал пергамскую территорию и владения митиленцев на материке; он надеялся, что успеет покончить с ненавистными Атталидами, прежде нежели римляне придут к ним на помощь. Римский флот направился к Элее и к гавани Адрамиттиона, чтобы оказать помощь римским союзникам, но у адмирала было мало войск, и он не мог ничего сделать. Пергаму, по-видимому, угрожала неизбежная гибель; но осада велась так вяло и небрежно, что Эвмену удалось ввести в город ахейские вспомогательные войска под начальством Диофана; своими смелыми и удачными вылазками эти войска принудили удалиться галльских наемников, которым Антиох поручил осаду города. В южных водах предприятия Антиоха терпели такие же неудачи. Флот, который был снаряжен Ганнибалом и находился под его начальством, долгое время задерживался постоянными западными ветрами, а когда он достиг Эгейского моря, его встретила подле устья Эвримедона, перед Аспендом (в Памфилии), родосская эскадра под начальством Эвдама; так эти две эскадры вступили в бой, и превосходство родосских кораблей и родосских флотских офицеров одержало верх над тактикой Ганнибала и над численным перевесом его кораблей; это было первое морское сражение и последняя битва, в которых великий карфагенянин боролся с римлянами. Вслед за этим победоносный родосский флот стал подле Патары и не допустил предполагавшегося соединения двух азиатских флотов. После того как римско-родосский флот ослабил себя отправкой пергамских кораблей в Геллеспонт в подкрепление только что приступившей там к высадке сухопутной армии, на него в свою очередь напал в Эгейском море, подле Самоса, Поликсенид, флот которого превышал неприятельский девятью парусными судами. По неисправленному календарю 23 декабря, а по исправленному в конце августа 564 г. [190 г.] дело дошло до сражения у Мионнесского мыса, между Теосом и Колофоном; римляне прорвали неприятельскую боевую линию и совершенно окружили левое неприятельское крыло, так что 42 корабля оказались частью взятыми, а частью потопленными. В память об этой победе был воздвигнут на Марсовом поле храм морским гениям с надписью сатурнийскими стихами; эта надпись в течение многих столетий возвещала римлянам, что на глазах царя Антиоха и всей его сухопутной армии флот азиатов был разбит и римляне «прекратили великую распрю и одолели царей». С тех пор неприятельские корабли уже не смели показываться в открытом море и более не пытались препятствовать переправе римской сухопутной армии.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.