Часть пятая Европейский взгляд с азиатским прищуром. Екатерина Великая
Часть пятая
Европейский взгляд с азиатским прищуром. Екатерина Великая
В доказательство величия Екатерины II обычно вспоминают громкие победы русского оружия, новые территориальные приобретения Российской империи, объемистый свод различных екатерининских законодательных актов и непременно тесную дружбу императрицы с Вольтером. В подтексте подразумевается, вероятно, что с кем попало знаменитый француз дружбу не водил.
Общий вывод – век Петра был веком «не света, а рассвета», истинный свет в Россию пришел лишь с Екатериной. «Петр удивил Европу своими победами, Екатерина приучила ее к нашим победам», – торжественно писал историк Карамзин. Наконец, именно Екатерина II в своем знаменитом «Наказе» – проекте нового уложения, шестым его пунктом, точно и ясно, отвергая все сомнения на этот счет, вполне официально определила: «Россия есть европейская держава».
У противников Екатерины II своя собственная, давно проторенная колея. Их аргументы: незаконность воцарения, коррупция и безнравственность при дворе, страсть к саморекламе, расширение границ крепостного права, преследование (на закате царствования) инакомыслящих и немалый государственный долг, оставленный правительницей в наследство потомкам.
Перечисленные выше доводы двух сторон не являются все же исчерпывающими и грешат категоричностью.
Известный французский историк Жозеф Ренан как-то заметил, что «серьезная история не должна придавать слишком большого значения нравам государей, если эти нравы не имели большого влияния на общий ход дел». Поскольку ни один из многочисленных фаворитов Екатерины так и не стал Бироном и все важнейшие политические нити государыня держала в своих руках, то какой смысл сосредотачиваться на императорской спальне?
С другой стороны, с тех давних времен разноплеменные пушки палили в Европе (с разрешения и без разрешения русских) уже столько раз, что расслышать и объективно оценить эхо давних екатерининских залпов довольно сложно.
Екатерининский период действительно один из самых интересных, но не как история сражений или тем более альковных приключений, а как история политической и общественной мысли в России. В Екатерининскую эпоху русские значительно расширили круг своего чтения, а в их библиотеках рядом с пособиями по металлургии, кораблестроению и воинским уставом встали книги философские и политические; именно тогда в России появилось общественное мнение. Это довольно точно уловили некоторые современники, не без резона утверждавшие, что если Петр Великий создал в России людей, то именно Екатерина вложила в них душу.
Российский энциклопедический словарь 1894 года выражается менее эмоционально, но в принципе говорит о том же самом:
Ее царствование – одно из замечательнейших в русской истории; и темные и светлые стороны его имели громадное влияние на последующие события, особенно на умственное и культурное развитие страны… С этого царствования в России начали сознавать значение гуманных идей, начали говорить о праве человека мыслить на благо себе подобных.
Именно за этим процессом – «сотворения российской души», общественного мнения – и любопытно проследить.
Многие российские реформаторы, приученные еще со времен Петра к тому, что один хороший оружейник стоит сотни философов и правоведов, взялись за самую передовую тогда политологию – Вольтера, Рейналя, Дидро, Монтескье и прочих.
Книги поражали воображение читателей, хотя пафос авторов, а главное – смысл произведений в полном объеме улавливали немногие: конфликт Вольтера и энциклопедистов с католическим духовенством, интриги европейских феодалов, столкновение различных политических взглядов на Западе – все это было очень далеко от России.
Часто читатель не догадывался о том, кто являлся мишенью вольтеровского остроумия, но завораживал уже сам полет стрелы, игра ума как таковая. В результате французская философия, оторванная русским читателем от ее изначальной вполне конкретной основы, заметно мутировала, приобрела в России размытые и даже абстрактные формы.
Если героем Петровской эпохи стал делец, человек практичный, знающий, как построить добротный дом, но имеющий смутное представление о том, как лучше обустроить общество; если антигероем «танцевальной» Елизаветинской эпохи стал напомаженный франт, чьи таланты ограничивались посредственным знанием французского языка, то в Екатерининское время появилось много философов-мечтателей, чья совесть и ум пробудились ото сна, но руки уже начали отвыкать от конкретной работы.
Свою противоречивую роль в этом процессе сыграл и подарок, сделанный дворянству в канун воцарения Екатерины ее мужем Петром III. «Безделье» дворянства (то есть данное дворянству право по собственному усмотрению идти или не идти на государеву службу) совсем не обязательно заканчивалось тоскливым прозябанием в захолустном поместье и беспробудным пьянством.
Для многих в поте лица до того тянувших свою служебную лямку это «безделье» оказалось благословенным. Дворянская вольность впервые дала возможность спокойно поразмыслить на досуге: кому-то наедине с православным молитвенником о собственной душе, а кому-то наедине с переводными иностранными книгами о царивших в России порядках и ее месте в современном мире.
На этой почве поднялись и пустоцвет российской меланхолии, и то диковинное дерево, что позже стали называть русской интеллигенцией.
Пищи для ума в те времена хватало на любой вкус, было бы желание слушать, смотреть и читать. Многое не имело аналогов в национальной истории. Страну возглавила государыня-европейка. Впервые случай посадил на российский престол человека с западным менталитетом, хорошим образованием и характером прагматика.
Екатерина II не первая женщина и не первая иностранка во главе российского государства, но она разительно отличалась от своих предшественниц.
У самостоятельной и энергичной Екатерины II не было ничего общего, кроме имени, с Екатериной I. Правление петровской вдовы точнее называть эпохой Меншикова, поскольку ее собственные заботы ограничивались границами дворца.
Екатерина II имела больше фаворитов, чем все ее предшественницы, вместе взятые, но ни один из фаворитов не мог даже надеяться на то влияние, что имел Бирон на Анну Иоанновну. Две императрицы и как женщины, и как государыни не похожи друг на друга ни в чем: невозможно представить себе азиатскую историю с Ледяным домом при европейском дворе Екатерины.
Новая российская императрица, человек с сильным характером, ничем не напоминала и Анну Леопольдовну. Россию от Бирона избавил Миних, а не слабовольная правительница. А вот переворот против Петра III возглавила сама Екатерина, а вовсе не близкие к императрице братья Орловы, ее подруга Дашкова или английский посланник, хотя все они участвовали в деле.
И уж тем более трудолюбивая как пчела Екатерина II не походила на императрицу Елизавету Петровну, впадавшую, как известно, в глубокую депрессию от государственных документов и умных разговоров. Елизавета Петровна часами могла говорить о прическе и фасоне платья, но не выдержала бы и трех минут беседы с Дидро. Как заметил один из историков о Елизавете, ее переписка «состоит из нескольких ничтожных записок, где неправильность правописания соперничает с бедностью мысли».
На этот раз на российский трон поднялась одна из самых выдающихся женщин своего времени. Ее власть была безгранична, а авторитет неоспорим. Русский народ, еще недавно глубоко ненавидевший «пруссака» Петра III, перед Екатериной (тому есть свидетельства), как перед живой иконой, ставил в церкви свечи.
Вместе с тем традиционный православный консерватизм, уступая просвещенному абсолютизму, дал трещину. Церкви пришлось, например, смириться с решением императрицы предоставить убежище иезуитам – старым врагам православия. В то время как они стали изгоями во всем мире, а папа официально запретил орден своей буллой, благодаря Екатерине иезуиты не только получили приют на русской земле, но и пользовались в России в течение нескольких десятилетий режимом наибольшего благоприятствования.
Согласилась церковь и на секуляризацию собственных земель. Без скандала дело, правда, не обошлось: ростовский митрополит Арсений Мациевич назвал императрицу иудой, за что лишился монашеского сана и оказался в заточении. Но напомним для сравнения, что во Франции ради секуляризации земель духовенства пришлось совершить кровавую революцию.
Вдобавок к беженцам-иезуитам и французским философам, чьи книги стали любимым чтением Екатерины и российского дворянства, страна в это время получила от Европы еще один подарок – масонство. Чуть ли не каждый думающий да и просто любопытствующий русский дворянин в это время идет в масоны.
Новомодная игра для взрослых, пустая болтовня о таинствах храмовников и розенкрейцеров на удивление быстро переходят в серьезный разговор на нравственные, а затем и на политические темы. Екатерина с нарастающей тревогой наблюдает за тем, как «алхимия», которую она сама справедливо высмеивала в журнальных статьях и пьесах, сменяется «химией»: увлечение масонов рыцарскими побрякушками, мистификациями графа Калиостро и поисками философского камня перерастают в крупнейшее для России дело. Типография Новикова вбрасывает в общество, как горячие пирожки, одну за другой все новые книги и идеи, причем б?льшая их часть западного происхождения.
Впрочем, нравственные искания масонов, безбожье Вольтера, западный меркантилизм и политические проповеди Дидро хотя и дали на традиционной русской почве обильные всходы, тем не менее при внимательном рассмотрении оказались непохожими на классический европейский продукт.
Если царствование Екатерины и вдохнуло в Россию душу, то душа эта получилась, по правде сказать, весьма беспокойной и противоречивой. Россия обзавелась душой-полукровкой, имеющей на все вокруг европейский взгляд, но с азиатским прищуром.
С тех самых Екатерининских пор за русскими и начали замечать некие странности, которые, за неимением другого объяснения, на Западе стали называть «загадками русской души».
Данный текст является ознакомительным фрагментом.