Глава 14 ЮРИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ АНДРОПОВ

Глава 14

ЮРИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ АНДРОПОВ

— Держи ты этих кагэбистов в руках и не давай им вмешиваться в свои дела. — Такой совет раздраженный Юрий Владимирович Андропов дал своему подчиненному в редкую минуту откровенности.

Именно бравые чекисты довели своего будущего председателя до сердечного приступа. Эту историю рассказал его тезка и бывший сотрудник по ЦК КПСС Юрий Владимирович Вернов: «Я уже в приемной Андропова почувствовал что-то неладное — в воздухе пахло лекарствами, из кабинета вышли врачи. У Юрия Владимировича был серьезный сердечный приступ, и ему сделали несколько уколов. Я зашел в кабинет Андропова, он лежал на диване и очень плохо выглядел».

Вот тогда-то с трудом отдышавшийся Андропов и дал дельный совет относительно чекистов. В более спокойной ситуации он, вероятно, был бы осторожнее.

Жизнь кремлевских небожителей явно представляется нам в ложном свете. До назначения председателем КГБ Юрий Владимирович Андропов был секретарем ЦК КПСС и отвечал за отношения с братскими социалистическими партиями. В Москве находился высокий гость из Праги. Провожать его в аэропорту по партийной иерархии выпала честь члену политбюро и секретарю ЦК Андрею Павловичу Кириленко, которого никто не решился бы назвать обаятельным и милым человеком.

Кто-то что-то не понял — скорее всего, офицер охраны из Девятого управления КГБ спутал время вылета спецсамолета. Кириленко решил, что он не поспевает в аэропорт, и «в грубой форме», как вспоминает Юрий Вернов, устроил Андропову разнос за срыв политически важного мероприятия. Сидя в своем кабинете на Старой площади, несчастный Андропов никак не мог сам выяснить, когда же точно вылетает самолет с правительственного аэродрома, а злой Кириленко то и дело ему перезванивал, повышая градус своих эмоций.

Это для миллионов советских людей Андропов станет потом высшей властью в стране, ему будут завидовать, перед ним будут трепетать. А для Кириленко он тогда был просто подчиненным. Вот этот разговор с вышестоящим секретарем ЦК и стоил Андропову сердечного приступа.

Можно представить себе, каким хамом и самодуром был низенький с наполеоновским комплексом Андрей Павлович Кириленко, которому благоволил Брежнев и который упорно добивался места второго человека в стране, пока тяжелые мозговые нарушения не привели к полному распаду личности.

Но каким же испуганным и несчастным человеком, судя по этому эпизоду, был легендарный Юрий Владимирович Андропов, если окрик члена политбюро — по пустяковому делу! — буквально свалил его с ног? И этот человек считается выдающимся реформатором с железной волей? Скорее этот эпизод рисует Юрия Андропова несамостоятельным, зависимым от чужого мнения и очень неуверенным в себе человеком, который избегал конфликтов и органически не мог перечить вышестоящим.

Кириленко будет первым человеком, с которым расстанется Юрий Владимирович Андропов, когда в ноябре 1982 года станет генеральным секретарем ЦК КПСС. Кириленко был тяжело болен и работать, конечно, не мог. Но Брежнев не отправлял его на пенсию, по своей привычке не желая обижать старого друга. Андропов же потребовал от Кириленко написать заявление об уходе. Поскольку Кириленко боялся, что не осилит такой серьезный документ, заявление Андропов написал вместо него сам. Кириленко только переписал нетвердой рукой…

РАВНЕНИЕ НА БОЦМАНА

Юрий Владимирович Андропов родился 15 июня 1914 года на станции Нагутская в Ставропольском крае, в семье железнодорожного телеграфиста. Отец умер, когда сыну было всего пять лет. Его мать — учительница музыки — тоже умерла довольно рано — в 1927-м. Юрию Владимировичу пришлось самому пробиваться в жизни.

Нерусская фамилия матери Андропова Евгении Карловны — Файнштейн — послужила основанием для слухов о его еврейском происхождении. Встречавшиеся с Юрием Владимировичем даже находили в его внешности семитские черты. Возможно, они хотели их увидеть…

Бывший помощник Горбачева Валерий Иванович Болдин пишет, что Михаила Сергеевича раздражала популярность Андропова. Однажды он в сердцах сказал Болдину:

— Да что Андропов особенного сделал для страны? Думаешь, почему бывшего председателя КГБ, пересажавшего в тюрьмы и психушки диссидентов, изгнавшего многих из страны, средства массовой информации у нас и за рубежом не сожрали с потрохами? Да он полукровка, а они своих в обиду не дают.

Представления Горбачева о всемирной еврейской солидарности сходны с подозрениями первого поколения активных русских националистов, которые вроде бы даже посылали на родину Андропова гонцов изучать его генеалогическое древо.

Если Андропов знал, что товарищи считают его анкету не совсем чистой, то он всем своим поведением пытался доказать им, что они ошибаются. Андропов в КГБ вел активную борьбу с «сионизмом», что на практике означало запрет на выезд евреев за границу, всяческое подавление интереса к изучению еврейского языка, культуры и истории народа и строгий контроль за тем, чтобы «лица некоренной национальности» не занимали слишком видные посты. В Пятом управлении КГБ был образован отдел по борьбе с враждебной сионистской деятельностью…

В школе Юрий Владимирович учился в Северной Осетии, в Моздоке — городе, который теперь часто упоминается в газетах из-за событий на Кавказе. В 1932 году Андропов поступил в Рыбинский техникум водного транспорта. В заявлении написал: «Прошу обеспечить меня общежитием и стипендией, так как средств к дальнейшему существованию не имею».

Еще в техникуме Андропов стал комсомольским активистом — распространял билеты Осоавиахима (Общество содействия обороне, авиационному и химическому строительству).

Уже будучи вторым секретарем ЦК Компартии Карело-Финской ССР, в 1950 году он сдал экзамены экстерном в Высшей партийной школе при ЦК КПСС. Без диплома о высшем образовании он чувствовал себя неуютно. Высшая партшкола и создавалась для достигших немалых высот практических работников, не имеющих ни образования, ни времени, а чаще и способностей его получить.

Потом будут ходить легенды о его бесконечной образованности, о том, что он в совершенстве знал английский язык. Чего не было, того не было. Английский он пытался учить, уже будучи председателем КГБ, но в таком возрасте и при такой занятости это оказалось невозможным. Впрочем, работа за границей, чтение книг и справок, общение с интеллигентной публикой в какой-то степени помогли ему компенсировать отсутствие систематического образования.

Андропов работал в Моздоке телеграфистом, учеником киномеханика. Поплавать по Волге — после техникума — ему не удалось, хотя впоследствии он любил именовать себя волжским матросом, намекая на свое рабочее прошлое. Желание быть моряком, похоже, оказалось не слишком сильным. Окончив техникум водного транспорта, он предпочел остаться там секретарем комитета комсомола. Из своего речного прошлого он любил вспоминать только одного боцмана, который держал в кулаке всю команду. Своего рода идеал руководителя.

ОРДЕН ОТ БЕРИИ

В том же 1936 году его из техникума перевели комсоргом ЦК ВЛКСМ на судоверфь имени В. Володарского. Ему было двадцать два года, и с тех пор Андропов непрерывно находился на комсомольско-партийно-аппаратной работе — с перерывом на посольскую деятельность и на председательство в КГБ. Никогда не руководил ни реальным производством, ни каким-то регионом. Не имел ни познаний, ни опыта практической работы в промышленности сельском хозяйстве, финансах.

В этом смысле его карьера схожа с карьерой Шелепина: из комсомола в партию, из партии в КГБ. Достоинства такого жизненного пути очевидны: точное знание государственного механизма, тайных пружин управления страной, умение привести в действие рычаги власти. Недостаток заключался в том, что все знания о стране почерпнуты из вторых рук — из чьих-то рассказов, справок и аналитических записок подчиненных. Сотни страниц секретных документов, которые каждый день ложились на стол секретаря ЦК и председателя КГБ, создавали, должно быть, ощущение полного знания о происходящем в стране. Скорее всего, это была иллюзия.

При всей откровенности внутренней переписки КГБ основополагающие догмы сомнению не подлежали. Вероятно, поэтому Андропов искренне считал, что страна нуждается главным образом в наведении порядка, дисциплине и борьбе с коррупцией, а вовсе не в экономических и политических реформах.

Комсомольские карьеры в годы чисток делались быстро, надо было только уцелеть. В 1937 году его избрали секретарем, а на следующий год — первым секретарем Ярославского обкома ВЛКСМ.

14 июля 1944 года по докладной записке Берии появился указ президиума Верховного Совета СССР «О награждении орденами и медалями инженерно-технического, административно-хозяйственного состава и рабочих Волгостроя НКВД» за «выдающиеся успехи и технические достижения по строительству гидроузлов на реке Волге». Ордена получила большая группа сотрудников ГУЛАГа, заодно орден Красного Знамени вручили и Андропову, как бывшему секретарю Ярославского обкома комсомола.

В 1940-м его перебросили в Петрозаводск и утвердили первым секретарем ЦК комсомола Карело-Финской Советской Социалистической Республики.

В 20-е и 30-е годы это была просто Карельская Автономная Республика в составе Российской Федерации. Но когда Сталин начал войну с Финляндией, у него возникли далеко идущие планы. Если бы они осуществились и Финляндия капитулировала, то ее территория, видимо, сильно уменьшилась, а Карелии, напротив, увеличилась бы. Карельскую АССР заранее переименовали в Карело-Финскую и повысили ее статус до союзной республики.

Возглавил новую республику один из создателей Компартии Финляндии, многолетний работник Коминтерна Отто Вильгельмович Куусинен. Он станет покровителем Андропова. Куусинен был образованным, спокойным и разумным человеком, и общение с ним многое даст молодому комсомольскому секретарю.

В 1935 году Юрий Владимирович в первый раз женился на выпускнице своего же техникума Нине Ивановне Енгалычевой. У них появилось двое детей: дочь (в 1937 году) и сын (в 1940-м).

Дочь Евгения стала врачом и живет в Ярославле. Сын Владимир, названный в честь деда, дважды сидел в тюрьме, потом работал в Тирасполе. Он спился и умер молодым.

Вскоре после рождения сына Андропов уехал в Петрозаводск один, без семьи. Он развелся с Ниной Ивановной и женился во второй раз, в новом браке у него родилось тоже двое детей — сын и дочь.

Детьми от первого брака Андропов почти не интересовался. Воспоминания о прошлом были ему неприятны, он сам практически ничего не вспоминал и не любил, когда другие напоминали ему о том, что хотелось забыть.

В 1940-м он сразу поступил в Петрозаводский университет, но учебе помешала война. Впрочем, фронта Андропов избежал, он был нужнее в тылу — четыре года возглавлял республиканский комсомол. В официальных биографиях написано о его «активном участии в партизанском движении в Карелии». Оно состояло в том, что он, как и Шелепин, отправлял других в партизанские отряды.

В 1944 году Андропова перевели на партийную работу — вторым секретарем Петрозаводского горкома партии, для тридцатилетнего человека завидная карьера. После войны он становится уже вторым секретарем ЦК Компартии Карело-Финской ССР. Здесь по нему косвенно прошлось «ленинградское дело», начавшееся в 1949 году.

После ареста главных фигур — секретаря ЦК Кузнецова и первого заместителя главы правительства Вознесенского — министерство госбезопасности стало искать ленинградские кадры по всей стране. Партийных работников, начинавших в Ленинграде, с треском снимали с должности, арестовывали. Буря не обошла и Петрозаводск. Относительно того, что же именно там произошло, мнения людей знающих расходятся. Одни говорят, что во время чистки перепуганный Андропов топил товарищей по партии, чтобы уцелеть самому. Другие утверждают, что Андропов сам оказался на прицеле и спас его все тот же Куусинен.

— По моим данным, из «ленинградского дела» его вытащил Куусинен, — говорит Игорь Синицын, бывший помощник Андропова. — И он же подталкивал его наверх, потому что видел его перспективность и ценил отсутствие у Юрия Владимировича этакого первичного хамства, характерного для многих тогдашних руководителей.

Генерал-лейтенант Вадим Кирпиченко пишет, что Андропов был незлопамятным человеком. Однажды, уже председательствуя в КГБ, поинтересовался, как работает сотрудник, который в тот момент, когда было сфабриковано «ленинградское дело», занимался Андроповым и чуть не довел его до ареста. Юрий Владимирович не только не пытался наказать этого человека, но даже не отправил его на пенсию…

Незлопамятность и широта души — качества положительные. Но зачем же держать в аппарате госбезопасности следователя, который фабриковал такие гнусные дела? Если этот случай подлинный, то выходит, что Юрий Владимирович Андропов в душе не осуждал своих предшественников на Лубянке?

Без Куусинена не обошелся и перевод Андропова из Петрозаводска в Москву в аппарат ЦК — он стал инспектором, затем заведующим подотделом. Но смерть Сталина и перемены на Старой площади прервали его партийную карьеру — Андропова перевели в министерство иностранных дел. Его намечали послом в Данию, и он некоторое время стажировался в скандинавском отделе МИД — под руководством Андрея Михайловича Александрова-Агентова, который со временем станет его помощником по международным делам.

Потом Андропова перебросили в IV европейский отдел — было решено отправить в социалистические страны опытных партийных работников, и очень скоро он отправился в Будапешт советником посольства. А на следующий год, в 1954-м, его назначили послом в Венгрии.

В Румынию поехал послом Алексей Алексеевич Епишев, бывший заместитель министра госбезопасности по кадрам. В Польшу — бывший секретарь ЦК и бывший первый секретарь Москвы Георгий Михайлович Попов.

Известный самодур, Попов вел себя в Польше как комиссар среди анархистов, по каждому поводу отчитывал главу партии и правительства Болеслава Берута — даже за то, что польские крестьяне не так пашут и не так сеют, и в конце концов сказал, что не взял бы его к себе даже секретарем райкома в Московской области.

Возмущенный Берут не выдержал и, позвонив Хрущеву, заявил, что если он не способен быть даже секретарем райкома, то в таком случае он должен поставить вопрос о своем освобождении. Хрущев поспешил его успокоить. Попова, который и года не усидел в Варшаве, отозвали; его долго перебрасывали с должности на должность и, наконец, отправили директором завода авиационных приборов во Владимир.

Посол Андропов в силу своего характера и темперамента вел себя куда разумнее. Но и он в Венгрии был своего рода наместником.

ТРИДЦАТЬ ТАНКОВ ВОКРУГ ПОСОЛЬСТВА

Обширный сборник документов «Советский Союз и венгерский кризис 1956 года» — плод серьезной работы ученых и архивистов — позволяет точнее оценить роль советского посла в тех трагических событиях.

Три посольских года дали Андропову многое в смысле расширения кругозора. Он увидел, что жизнь может быть не только такой, какой она была в Ярославле и Петрозаводске. Будапешт всегда был европейским городом. И сама по себе жизнь посла даже в те годы несла в себе некоторую толику удовольствий. Тем более, что начинающему послу было всего сорок лет.

Но Андропов приехал послом в тот момент, когда экономическая ситуация в Венгрии стала ухудшаться в результате ускоренной индустриализации, а крестьяне были возмущены идеей кооперации на селе. Венгры были недовольны тем, что после XX съезда у них не произошло хотя бы такого же очищения, как в Советском Союзе, требовали смены руководства, в первую очередь — единовластного хозяина страны Матьяша Ракоши, и реабилитации всех репрессированных: командированные Сталиным сотрудники министерства госбезопасности в свое время помогли венгерским товарищам устроить кровавую чистку…

Посол Андропов твердо поддерживал Ракоши и подозрительно наблюдал за возвращением в большую политику ранее репрессированного Яноша Кадара, считая его восстановление в политбюро «серьезной уступкой правым и демагогическим элементам».

Кадар после войны был заместителем генерального секретаря компартии и министром внутренних дел. Он сначала участвовал в организации политических процессов, а потом сам по ложному обвинению был приговорен к пожизненному заключению. Впоследствии его реабилитировали, но на нем лежало клеймо недоверия. В Москве боялись, что обида за репрессии приведет Кадара в оппозицию.

При анализе документов видно, что посольство в Будапеште общалось только с узким кругом людей, которые придерживались догматической линии, и на основании полученной от них информации делались выводы, сообщаемые в Москву.

Руководители Венгрии наперебой и в деталях пересказывали Андропову содержание заседаний политбюро и правительства, неформальных разговоров среди руководителей страны. И, пользуясь случаем, старательно капали на своих политических соперников и оппонентов.

Если читать шифровки Андропова из Будапешта, то создается впечатление, будто единственная проблема Венгрии состояла в том, что горстка каких-то «правых» мешает стране нормально работать, надо всего лишь разобраться с ними и добиться единства в политбюро. А потом вдруг выясняется, что восстал народ…

Точно так же не ясно, почему в шифровках постоянно возникает имя Имре Надя, почему все боятся его возвращения в политику, а он все-таки возвращается. Посольство словно парализовано страхом перед возвращением Надя. Только потом становится ясно, что он самый популярный в стране политик и люди хотят видеть его у власти.

Имре Надь — неординарная фигура. В 1916 году, во время Первой мировой войны, он попал в русский плен, приветствовал революцию, присоединился к большевикам. После Гражданской войнь его отправили на нелегальную работу в Венгрию.

В 1930 году он вернулся в Москву, где прожил пятнадцать лет, работал в Международном аграрном институте Коминтерна и Центральном статистическом управлении СССР. После 1945-го вернулся в Будапешт, был министром, потом возглавил венгерское правительство; как «правого уклониста», его сняли со всех постов и исключили из партии.

Летом 1989 года председатель КГБ Владимир Александрович Крючков передал Горбачеву из архива своего ведомства пачку документов, из которых следовало, что Имре Надь в предвоенные годы был осведомителем НКВД. Он был завербован в 1933 год и сообщал органам о деятельности соотечественников-венгров, которые нашли убежище в Советском Союзе.

Это, возможно, тогда спасло самого Надя. В марте 1938-го его тоже арестовали чекисты из Московского управления НКВД. Но он просидел в кутузке всего четыре дня. За него вступился 4-й (особый) отдел Главного управления государственной безопасности НКВД, будущего премьер-министра Венгрии освободили.

Зачем Крючков достал документы из архива? Он писал об этом в сопроводительной записке Горбачеву:

«Вокруг Надя создается ореол мученика и бессребреника, исключительно честного и принципиального человека. Особый акцент во всей шумихе вокруг имени Надя делается на то, что он был „последовательным борцом со сталинизмом“, „сторонником демократии и коренного обновления социализма“. В целом ряде публикаций венгерской прессы прямо дается понять, что в результате нажима Советского Союза Надь был обвинен в контрреволюционной деятельности, приговорен к смерти и казнен».

Крючков, который работал в советском посольстве в Будапеште вместе с Андроповым и, видно, всей душой ненавидел Имре Надя, нарушил святое правило специальных служб и разгласил имя тайного сотрудника. Крючков казался мало эмоциональным человеком. Но не смог удержаться, чтобы не показать венграм: вот он каков ваш национальный герой!

Получив эти документы, венгерские историки возмутились: это фальшивка, документы подделаны. Но, скорее всего, документы подлинные: всех сотрудников Коминтерна заставляли сообщать о врагах. Какой же ты коммунист, если не выявляешь врагов народа? Какой ты большевик, если не помогаешь НКВД?

Еще на XIV съезде партии, в 1926 году, член президиума Центральной контрольной комиссии Сергей Иванович Гусев, не ведая конечно, что сам попадет в эту мясорубку, говорил:

— Ленин нас когда-то учил, что каждый член партии должен быть агентом ЧК, то есть смотреть и доносить… Если мы от чего страдаем, то это не от доносительства, а от недоносительства.

Реформаторские идеи Имре Надя — это была целая концепция переустройства экономики, и венгры хотели претворения этой концепции в жизнь. В Венгрии сформировалась широкая политическая оппозиция, которая видела, что и югославы иначе строят свою экономику и политику, и поляки начинают решать внутренние дела без указки Москвы.

В октябре 1956-го Имре Надя восстановили в партии. Надя вдохновлял пример польских событий: там был реабилитирован и восстановлен в партии Владыслав Гомулка, которого в 1949-м обвинили в право-националистическом уклоне и арестовали.

Гомулку избрали первым секретарем Центрального комитета Польской объединенной рабочей партии (ПОРП) вопреки воле Москвы. Но если Москва согласилась на такие перемены в Польше, то, может быть, согласится на то же и в Венгрии?

События в Польше были не менее острыми. Рабочие вышли на улицы с антисоветскими и антисоциалистическими лозунгами. Маршал Конев получил из Москвы приказ двинуть советские части на Варшаву. Но польские генералы, особенно во внутренних войсках, где было мало советских ставленников, предупредили, что встретят советских солдат огнем.

Хрущев увидел, что лучше не вмешиваться. Маршал Константин Константинович Рокоссовский, которого Сталин в 1949 году отправил служить в братскую Польшу, был выведен из политбюро ЦК ПОРП, потерял пост министра обороны и уехал в Москву с горестными словами:

— В России я всегда был поляком, а в Польше русским.

Для обсуждения польских дел в Москву пригласили венгерскую делегацию, но тут на первый план вышли венгерские дела. Начались перестрелки в Будапеште, демонстранты свергли гигантскую статую Сталина.

Посол Андропов продолжал считать, что причина всех проблем — нерешительность венгерского политбюро, его беспринципные уступки. Посольство ставило на тех, кого народ не поддерживал. Даже коммунисты говорили, что хотят строить не советский, а венгерский социализм.

Посольство знало все, что происходило в руководящем эшелоне, до деталей, до мелочей. Но что говорили и делали лидеры оппозиции — об этом посольство собственной информации не имело, поэтому, по существу, вводило Москву в заблуждение.

Студенческая демонстрация 23 октября, сначала запрещенная, а затем разрешенная, превратилась в массовые выступления против власти.

Посол Андропов напрямую обратился к командиру Особого корпуса советских войск в Венгрии с призывом вступить в Будапешт. Тот сказал, что ему нужен приказ министра обороны.

Андропов связался с Москвой. Начальник Генерального штаба Василий Данилович Соколовский позвонил командиру корпуса по ВЧ междугородной правительственной связи и отдал приказ. Думали, что, как только появятся советские танки, все закончится, как это произошло после советского вмешательства в Берлине в июне 1953 года.

Но венгры стали сопротивляться. Они стреляли в советских солдат, забрасывали танки бутылками с зажигательной смесью. Советские войска не смогли успокоить город. Венгерская армия им не помогала. Бойцов сопротивления становилось все больше, их число достигло нескольких тысяч человек. Расстрел безоружных манифестантов, стрельба из танковых орудий и пулеметов по домам усилили антисоветские настроения.

Главой правительства стал Имре Надь — теперь уже по требованию народа. Он попросил вывести из столицы советские войска.

Мнения в Москве разделились. Хрущев говорил, что мы живем не во времена Коминтерна, нельзя командовать братскими партиями. В Польше Хрущев рискнул положиться на Гомулку: пусть он чуть менее подчинен Москве, зато держит в руках страну. И в отношении Венгрии он решил поддержать правительство Надя и убрать войска из Будапешта. Танки ушли. Хрущев понимал, что наступил кризис в отношениях с соцстранами, прежние принципы надо пересматривать.

Но как только войска ушли, в Будапеште пролилась кровь: толпа расправилась с сотрудниками столичного горкома партии. Офицеров венгерской госбезопасности опознавали по одинаковым желтым ботинкам, которые им выдавали в хозяйственном отделе. Их вешали на деревьях головой вниз.

Это изменило настроения в Кремле.

Как раз в эти дни началась война на Ближнем Востоке. Англия, Франция и Израиль атаковали Египет, который совсем не давно установил близкие отношения с Советским Союзом. На фоне неминуемого поражения Египта Москва не хотела терпеть второго поражения в Венгрии. Тем более, что стало ясно: Соединенные Штаты, Запад не вступятся за Венгрию.

В Кремле решили опять ввести войска и на сей раз действоват решительно. Председатель Совета министров Николай Александрович Булганин первым предложил сформировать в Будапеште надежное правительство, раз нынешнее ведет себя «неправильно». Стали искать кандидатов на пост лидера. Рассматривались две кандидатуры — Яноша Кадара и Ференца Мюнниха, министра внутренних дел. Обоих переправили в расположение советских войск и тайно доставили в Москву на смотрины. Кадар понравился больше, и после некоторых колебаний он согласился возглавить правительство.

А в Будапеште посол Андропов возмущенно сказал Имре Надю, что не имеет никакого отношения к исчезновению Мюнниха и Кадара. Они вернулись уже вместе с советскими частями, находились в ставке маршала Конева, который руководил операцией. В Будапешт Кадара доставили на советском бронетранспортере.

В тайном разговоре с югославским лидером Иосипом Броз Тито Хрущев потом объяснит:

— Мы не можем допустить реставрации капитализма в Венгрии, потому что у нас, в Советском Союзе, люди скажут: при Сталине такого не было, а эти, которые Сталина осуждают, все упустили…

В откровенных беседах между собой, на президиуме ЦК Хрущев и другие и не думали говорить, что события в Венгрии — дело рук Запада, западной агентуры. Они прекрасно понимали, что против них восстал народ, что венгерской компартии больше не существует. И единственное, на что они могут положиться, — это Советская армия и горстка людей во главе с Яношем Кадаром.

Советская армия вторжения составляла 60 тысяч человек. Большая часть венгерской армии не оказала сопротивления, понимая, что это бессмысленно. Но некоторые части предпочли вступить в бой. К ним присоединились тысячи повстанцев. У них было несколько танков, немного артиллерии. Они сбили даже советский самолет из зенитного орудия.

Советское посольство обеспечило свою безопасность, окружив здание тридцатью танками. Чувство пережитого в Будапеште страха надолго запомнилось Андропову и особенно, как говорят, его жене.

1 ноября премьер-министр Имре Надь денонсировал Варшавский Договор и провозгласил нейтралитет Венгрии.

Он заявил по радио о советской военной интервенции:

— Сегодня на рассвете советские войска начали наступление на нашу столицу с очевидным намерением свергнуть законное демократическое венгерское правительство. Наши войска ведут бои. Правительство находится на своем посту.

Советские войска один за другим подавили очаги сопротивления массированным применением артиллерии и танков.

Общие потери Советской армии в венгерских событиях — 640 убитых и 1251 раненых. Общие потери венгров — 2652 убитых, 19 226 раненых.

Правительство Кадара расстреляло демонстрацию шахтеров, запретило деятельность рабочих советов, а их руководителей арестовало, распустило союзы писателей и журналистов. Были учреждены военно-полевые суды, которые наделялись правом ускоренного вынесения смертных приговоров. Кадар, не находя поддержки в стране, становился все жестче, что несказанно радовало Москву — советские товарищи первоначально сомневались в его решительности.

Свергнутый Имре Надь, оставшиеся верными ему министры и члены их семей нашли убежище в югославском посольстве в Будапеште. Кадар дал гарантию их неприкосновенности и обещал, что не станет их привлекать к ответственности. Тогда Надь и другие согласились покинуть югославское посольство.

В автобус к ним подсел советский офицер, будто бы для того, чтобы развезти всех по домам. В автобусе находились два югославских дипломата. Но автобус неожиданно остановился возле здания советской комендатуры, где советский офицер заставил югославских дипломатов выйти. После этого автобус окружили советские бронетранспортеры, и Надя с коллегами и семьями отправили в Румынию. Сначала они находились под надзором сотрудников румынской госбезопасности, потом их посадили в тюрьму, а 17 апреля 1957 года отправили назад в Венгрию. Кадар не сдержал своего слова.

Имре Надь, его министр обороны Пал Малетер и еще несколько человек были приговорены к смертной казни. Остальные получили разные сроки тюремного заключения. Надь отказался просить о помиловании. Говорят, что Кадар сам присутствовал во время казни, потом позвонил Хрущеву, рассказал, что приговор приведен в исполнение. Тут было и что-то личное: Кадара когда-то сильно мучили в тюрьме. Он считал Имре Надя виновником своих страданий…

Главный урок, усвоенный Андроповым в Венгрии, был прост. Он увидел, с какой легкостью коммунистическая партия может потерять власть над страной, если только она позволит себе ослабить идеологический контроль, цензуру, если исчезнет страх. Ничто другое подорвать власть партии не может — ни экономические трудности, ни, уж конечно, вражеские шпионы. Главное — не давать свободы.

Логика существования социалистических режимов состоит в том, что, как только происходит малейшее послабление, режим начинает разваливаться.

Суровость урока состояла еще и в том, что боязнь потерять власть сопровождалась у Андропова чисто физическим страхом. Он видел, как в Венгрии линчевали сотрудников госбезопасности. Он не хотел, чтобы нечто подобное случилось и с ним. Считается, что пережитое в Будапеште очень болезненно сказалось на жене Андропова. Она стала прихварывать, и он постепенно лишился полноценной семейной жизни. Осталась одна работа…

Хирург Прасковья Николаевна Мошенцева, описывая свой более чем тридцатилетний опыт работы в системе Четвертого главного управления при министерстве здравоохранения СССР в книге «Тайны Кремлевской больницы», рассказывает и о жене Андропова: «Она не раз лежала в неврологическом отделении и непрестанно требовала уколов… Она просто придумывала себе разные недомогания и требовала наркотиков. От успокоительных уколов отмахивалась. Видимо, она привыкла к наркотикам с молодых лет. Сейчас мне кажется, что виноваты врачи. Это они уступали ее настойчивым просьбам, подсознательно трепеща пред одним именем ее мужа. Врачи и приучили ее к наркотикам».

СЕКРЕТАРЬ ЦК В НОЧНОЙ БАР НЕ ХОДИТ

Весной 1957 года Андропов вернулся в Москву в ореоле спасителя социализма в Венгрии. Его взяли на работу в ЦК, где единый международный отдел поделили на два.

Борису Николаевичу Пономареву, старому коминтерновцу, оставили компартии в капиталистических и развивающихся странах. А новый отдел по связям с коммунистическими и рабочими партиями социалистических стран возглавил Андропов.

Поначалу все складывалось удачно. Покровитель Андропова Отто Вильгельмович Куусинен к тому времени перебрался в Москву — на июньском пленуме ЦК 1957 года он был избран секретарем и членом президиума ЦК. Он очень благоволил Андропову, помог ему укрепиться в аппарате.

Такое покровительство имело огромное значение для новичка. Проблем у Андропова было больше чем достаточно. Отношения с Югославией, Албанией и особенно Китаем становились все хуже, и нельзя сказать, что Андропову удалось что-то исправить. Хотя тон в таких ключевых вопросах задавал сам Никита Сергеевич Хрущев. А он скорее был готов пойти на компромисс с Соединенными Штатами, чем с братским Китаем.

На новом посту Андропов старался не конфликтовать с коллегами, работал много, подобрал для своего отдела очень толковых людей — из них несколько человек стали потом академиками, например Георгий Аркадьевич Арбатов и Олег Тимофеевич Богомолов. У него работали блистательный журналист Александр Евгеньевич Бовин и видный китаист профессор Лев Петрович Делюсин. Такое сильное интеллектуальное окружение невольно приподнимало и самого Андропова, создавало ему ореол свободомыслящего и либерального политика.

Люди, которые с ним тогда работали, с наслаждением вспоминают, что он создал им атмосферу духовной свободы, иногда вел с ними разговоры на недопустимые в здании ЦК темы. Многие из них идеализируют Юрия Владимировича.

Академик Георгий Арбатов рассказывает, как они собирались в кабинете Андропова, снимали пиджаки, Юрий Владимирович брал ручку и начиналось коллективное творчество. Интересно было, пишет Арбатов, приобщиться к политике через такого незаурядного и умного посредника, как Андропов…

Юрий Владимирович, конечно, сильно отличался от коллег по секретариату ЦК — жестких и малограмотных партийных секретарей, которые привыкли брать нахрапистостью и глоткой.

Андропову, по мнению Арбатова, общение со своими консультантами помогало пополнять знания, притом не только академические. Это общение было и источником информации о повседневной жизни, неортодоксальных оценок и мнений. Он слушал терпеливо Даже то, что не могло ему понравиться. Но часто не комментировал услышанное, никак не реагировал, молчал, это выдавало в нем опытного чиновника.

Андропов не пил и не курил, держался ровно, не кричал, писал стихи, не упуская случая вставить в них нецензурное словечко, любил музыку, хорошо пел, знал много народных и казачьих песен.

С коллегами по партийному руководству его сближала любовь хоккею: он был страстным болельщиком «Динамо».

Его стихотворчество не выходит за рамки любительского, одно стихотворение весьма забавно. Однажды Бовин и Арбатов послали Андропову письмо с поздравлением по какому-то поводу и высказали легкое опасение насчет того, что власть портит людей. Он ответил стихотворением:

Сбрехнул какой-то лиходей,

Как будто портит власть людей.

О том все умники твердят

С тех пор уж много лет подряд,

Не замечая (вот напасть!),

Что чаще люди портят власть.

Отдел, который Андропов возглавил, был новый, и он получил редкую возможность набрать молодых людей, не прошедших школу партийного аппарата, то есть со свежими, неиспорченными мозгами. Обычно в аппарат ЦК принимали только со стажем освобожденной партийной работы, то есть бывших секретарей райкомов-горкомов-обкомов. Использовать их в интеллектуальной работе было трудновато.

Член-корреспондент Академии наук Георгий Хосроевич Шах Назаров, который тоже работал у Андропова, пишет, что помощников он все же подбирал себе из числа партийных чиновников, с ними потом перешел в КГБ. С интеллектуалами Юрий Владимирович любил поговорить, подпитывался их знаниями, пользовался их идеями, но держал на расстоянии — как буржуазнь спецов, а в работе предпочитал партократов, рассчитывая на их собачью преданность…

В определенном смысле Юрий Владимирович сам был крайне ортодоксальным человеком. Своему врачу, Ивану Сергеевичу Клемашеву, сказал:

— Иван Сергеевич, держитесь Ленина и будете твердо ходить по земле.

При Хрущеве, а потом еще больше при Брежневе, стали высоко цениться умелые составители речей и докладов. Доверить эту работ партийным чиновникам никак было нельзя, искали людей с талантами, с эрудицией, с хорошим пером. И Андропов понимал, что может выделиться, располагая таким сильным штатом. Когда ему поручали работу над документом, он мог порадовать Хрущева, потом и Брежнева.

Речи писались действительно замечательные, но, к сожалению, на реальной жизни они мало отражались. Речи становились все лучше и лучше, а дела шли все хуже и хуже — вот какой была ситуация в те годы…

Труды не пропали втуне. В ноябре 1962 года Хрущев сделал секретарями ЦК еще одну группу своих выдвиженцев. Среди них был и Андропов. В аппарате Андропов учился лавировать и стал еще более осторожным, чем прежде.

Уже упоминавшийся Юрий Владимирович Бернов, который работал в отделе у Андропова, вспоминает, как в августе 1963 года Хрущев отправился в Югославию. С собой он взял Андропова, первого секретаря Московского горкома Егорычева и Ленинградского — Толстикова. Вечером, когда Хрущев и Тито пошли отдыхать, Александр Ранкович, второй человек в Югославии, пригласил советскую делегацию в ночной бар. Андропов не пошел, сославшись на усталость.

Наверное, он устал, но и осторожен был до крайности, знал, что секретарю ЦК не следует в ночной бар ходить…

ПРИГОВОР ВРАЧЕЙ

Георгий Шахназаров подметил любопытную деталь — Андропов словно стеснялся своего роста, величины, старался не выпячивать грудь, как это делают уверенные в себе люди. Чуть горбился, не столько от природной застенчивости, сколько от того, что в партийных кругах было принято демонстрировать скромность, это становилось второй натурой.

Чиновный люд на Старой площади передвигался бесшумно, своим поведением и обличьем говоря: чту начальство и готов беззаветно следовать указаниям. Не составлял исключения и Андропов, без чего, вероятно, было бы невозможным его продвижение по ступеням партийной иерархии.

Шахназаров описывает, как они с Юрием Владимировичем живо беседовали, пока не зазвонил аппарат прямой связи с Хрущевым. Шахназаров стал свидетелем поразительного перевоплощения. Буквально на глазах живой, яркий, интересный человек преобразился в солдата, готового выполнить любой приказ командира. В его голосе появились нотки покорности и послушания…

После прихода Брежнева в ЦК роль второго секретаря оспаривали Суслов и Кириленко. Они сражались за право быть рядом с генеральным и рвали друг у друга полномочия.

Андропов пребывал в растерянности: согласовав вопрос с Сусловым, он должен был решить его и с Кириленко, чтобы избежать неприятностей. Но Кириленко мог дать прямо противоположное указание, и тогда Андропов и вовсе оказывался в дурацком положении, не зная, чей приказ выполнять.

Валентин Михайлович Фалин, бывший посол в ФРГ и бывший секретарь ЦК по международным делам, пишет:

«По интеллекту он резко выделялся против других членов руководства, что, пока Андропов пребывал на вторых-третьих ролях, ему не всегда было во благо.

Безапелляционность суждений и наглое поведение коллег его обезоруживало, обижало, побуждало замыкаться в себе. Отсюда весьма сложные отношения у Андропова с другими членами политбюро, когда он сам вошел в его состав, а также с ведущими министрами…»

Став председателем КГБ, ему все равно приходилось лавировать среди сильных мира сего. Конечно, председатель КГБ был личной номенклатурой генерального секретаря, ни перед кем другим не отчитывался. Но в решении многих вопросов Андропов зависел от секретарей ЦК. И не мог позволить себе забывать об остальных членах политбюро. Его бы быстро съели.

Труднее всего было находить общий язык с Кириленко и Сусловым, которые не ладили между собой и не очень любили Андропова. Что поддерживал один, валил второй. Когда Суслова не было, уходил в отпуск или болел, секретариат ЦК вел Кириленко и иногда даже отменял решения, одобренные Сусловым. А все основные практические, в том числе кадровые, решения принимались на секретариате ЦК. Это уже потом, вступая в спор с кем-то из коллег, Андропов научился мягко, но с уверенностью в голосе произносить:

— Я тоже не последний человек в государстве…

После свержения Хрущева Андропов оказался в исключительно трудном положении. Тем более, что в том же, 1964 году умер его покровитель Куусинен. Андропов остался в неприятном одиночестве и не знал, как сложится его судьба, не избавится ли от него новое руководство?

В мощную группу Шелепина он не входил. С новым председателем правительства Косыгиным у него были и вовсе плохие отношения. Суслов, который стал главным идеологом и обладал большим весом, ему не симпатизировал.

Академик Александр Николаевич Яковлев рассказывал мне:

— Когда я был послом в Канаде, тринадцать человек выгнали из страны за шпионаж. Андропов, который был председателем КГБ, на политбюро потребовал снять меня с работы. Суслов, который, кстати, был причастен к моему удалению из ЦК, жестко сказал: «Товарищ Андропов, насколько я помню, товарища Яковлева послом в Канаду назначал не КГБ». Андропов аж оцепенел. Он боялся Суслова…

Поклонники Андропова считают, что их шеф после прихода к власти Брежнева сильно переживал из-за того, что в стране происходит консервативный поворот. Скорее Андропов переживал из-за того, что его не замечали, нервничал и опасался, что с ним вообще расстанутся. Он вовсю старался понравиться Брежневу.

Георгий Арбатов вспоминает, что Андропов очень расстраивался, даже терялся, когда его критиковало начальство. Он боялся начальства. В январе 1965 года на президиуме ЦК обсуждалась советская внешняя политика. Андропову сильно попало за недостаток классового подхода. Особенно резко его критиковали Шелепин и Косыгин, занимавшие во внешней политике жесткие позиции. Андропов попал в опалу. Эти переживания обошлись ему дорого. Его положили в Центральную клиническую больницу с диагнозом «гипертоническая болезнь, инфаркт миокарда». Врачи предложили перевести Андропова на инвалидность, это означало конец политической карьеры.

Именно тогда к Андропову привели молодого тогда врача — Евгения Ивановича Чазова, который со временем станет академиком и возглавит Четвертое главное управление при министерстве здравоохранения СССР — кремлевскую медицину.

Чазов пришел к выводу, что ни инфаркта, ни гипертонической болезни у Андропова нет. Опасные симптомы — результат тяжелой болезни почек. Чазов правильно подобрал лекарства, и через несколько дней кардиограмма нормализовалась.

Андропов, пролежав несколько месяцев в больнице, вышел и к весне 1967-го считал себя здоровым человеком.

Назначение в КГБ было для него сюрпризом, утверждает Александров-Агентов, который был помощником Брежнева. Андропов вышел из кабинета Леонида Ильича совершенно ошарашенный. Александров-Агентов находился тогда в приемной генерального секретаря и спросил:

— Ну что, Юрий Владимирович, поздравить вас — или как?

— Не знаю, — ответил он. — Знаю только, что меня еще раз переехало колесо истории.

Юрий Владимирович, вероятно, искренне не хотел этого назначения. В те годы перейти из секретарей ЦК в председатели КГБ считалось понижением. Он и не догадывался, что эта должность сделает его одним из самых влиятельных в стране людей и со временем приведет в кресло генерального секретаря.

Когда на заседании политбюро Брежнев предложил назначить Андропова председателем КГБ, он промямлил:

— Может быть, не надо этого делать? Я в этих вопросах не разбираюсь, и мне будет очень трудно освоить эту трудную работу.

Разумеется, его слова все пропустили мимо ушей. С основными членами политбюро Брежнев договорился заранее. Фигуры помельче не смели и слова сказать — раз генеральный секретарь решил, значит, так и будет.

По словам его верного помощника Владимира Александровича Крючкова, Андропов узнал о том, что он станет председателем КГБ, только в тот день, когда ему было сделано такое предложение. Крючков считает, что Брежнев убрал Андропова из аппарата ЦК, дабы сделать приятное Косыгину.

У главы правительства и Андропова отношения складывались крайне сложно. У них была какая-то личная несовместимость. Но главное, конфликт между ними имел явную политическую подоплеку: Андропов говорил помощникам, что предлагаемые Косыгиным темпы реформирования могут привести не просто к опасным последствиям, но и к размыву социально-политического строя…

Иначе говоря, Андропов боялся даже косыгинских реформ, более чем умеренных и скромных! Как же после этого всерьез полагать, что Андропов, став в 1982 году генеральным секретарем, всерьез собирался реформировать наше общество?

Олег Табаков, блистательно сыгравший в фильме «Семнадцать мгновений весны» роль начальника германской разведки Шелленберга, рассказывал потом, что после просмотра картины Андропов отвел его в угол и прошептал:

— Олег, так играть безнравственно.

Но Брежнев посадил Андропова в кресло председателя КГБ для того, чтобы сделать приятное не Косыгину, а себе самому. Леонид Ильич очень хорошо разбирался в людях, точно определял, кто ему лично предан, а кто нет.

Он поставил на важнейший пост полностью лояльного к нему человека. С этого направления Брежневу до самых последних дней ничего не угрожало. Хотя на всякий случай среди заместителей председателя КГБ Брежнев держал двух верных ему генералов — Цвигуна и Цинева, которые доносили ему о каждом шаге Юрия Владимировича… А нелюбовь Андропова к Косыгину Брежнева больше чем устраивала.

Бывший член политбюро ЦК КПСС Вадим Андреевич Медведев пишет, что Андропов верой и правдой служил Брежневу, отбивая малейшие попытки, в частности со стороны Косыгина, высказывать самостоятельные суждения.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ КГБ

19 мая 1967 года Андропова назначили председателем КГБ вместо Семичастного. Он пробыл на этой должности пятнадцать лет — до 1982 года, поставив абсолютный рекорд среди хозяев Лубянки. И ушел из комитета на повышение, до него это удалось только Берии и Шелепину.

Через месяц Андропова на пленуме ЦК избрали кандидатом в члены политбюро. После Лаврентия Павловича Берии и Семена Денисовича Игнатьева он стал первым главой госбезопасности, удостоенным высокого партийного звания.

Это был подарок Брежнева, компенсация за назначение, которого Андропов не хотел, и одновременно аванс на будущее.

На Лубянке Андропов вел себя безукоризненно. Он был верным соратником Брежнева, никогда не позволил себе усомниться в том, что именно Леонид Ильич должен руководить партией и государством.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.