Глава 6 ВСЕВОЛОД НИКОЛАЕВИЧ МЕРКУЛОВ
Глава 6
ВСЕВОЛОД НИКОЛАЕВИЧ МЕРКУЛОВ
В 1941 году в городе Краснодаре в разгар войны один драматург с пышным именем Всеволод Рокк закончил пьесу с простым названием «Инженер Сергеев». Ему не пришлось долго обивать театральные пороги, как его коллегам по творческому цеху, и уговаривать завлитов и режиссеров. На современную драматургию всегда был голод, и уже в 1942-м пьесу начали ставить то в одном, то в другом театре.
«Инженера Сергеева» поставили в Тбилиси (на русском и грузинском языке), в Баку и Ереване, в Риге (после освобождения Латвии), в Улан-Удэ, Якутске, Вологде, Сызрани, Архангельске, Костроме. С каждым годом число постановок росло. В феврале 1944-го пьесу поставили и на сцене Малого театра.
Ее отметила вся советская печать.
Театральные критики, часто резко критиковавшие слабости современных драматургов, встретили пьесу на ура.
Хвалебные рецензии были и в «Правде», и в «Известиях», и в тогдашнем официозе управления пропаганды ЦК «Литература и искусство».
В «Литературе и искусстве» особенно превозносился спектакль Малого театра: «Большая задача — сыграть образ инженера-патриота, всецело отдавшего себя на службу партии и народу. Пьеса Всеволода Рокка, поставленная в филиале Малого театра, дает богатый и благодарный материал для проявления актерского мастерства… Беззаветно преданный делу своего народа, советский человек смело смотрит в глаза смерти и выполняет задание Родины, жертвуя жизнью».
Возможно, рецензентам действительно понравилась пьеса. А может быть, они просто знали, кто скрывался под псевдонимом Всеволод Рокк. Драматургом-любителем был Всеволод Николаевич Меркулов. Когда Малый театр обратился к его творчеству, Меркулов занимал пост народного комиссара государственной безопасности СССР.
«МЫ ВАС РАССТРЕЛЯЕМ»
Меркулов, который полжизни провел на чекистской работе, увлекался литературным творчеством. Он писал пьесы. «Инженер Сергеев» была самой удачной. Меркулов поведал о том, что было ему близко.
Действие пьесы происходит в июле — сентябре 1941 года. Сюжет простой: советские войска отступают, и директор электростанции Сергеев должен взорвать свое детище — станцию, которую сам и построил. Немцы пытаются ему помешать — им нужна электростанция — и подсылают к нему своих агентов: сына кулака, которого раскулачили и бросили в тюрьму, где он и умер, и инженера с дореволюционным стажем, давшего согласие работать на немцев еще в 1918-м, когда те были на Украине.
Одного агента ловит НКВД, другого инженер Сергеев ударяет два раза кувалдой по голове. Тот падает замертво, как говорится в авторской ремарке.
Немецкие офицеры в пьесе тоже говорят по-русски. Один из них родом из Риги: его отец владел имением в Тульской губернии, и генерал вспоминает, как каждое утро он ходил осматривать скотный двор, псарню и мельницу…
Автор вывел в пьесе и коллегу — начальника райотдела НКВД, старшего лейтенанта госбезопасности. Он рассказывает главному герою, что немецкая агентура распространяет слухи, а наши по глупости их подхватывают.
— В результате иной вполне советский человек становится, по сути дела, невольным врагом, сеет панику, неуверенность. Ко мне в отделение довольно часто таких болтунов приводят.
Далее старший лейтенант госбезопасности замечает:
— Конечно, без курьезов дело не обходится.
В том смысле, что хватают тех, кого и на свободе еще можно было бы подержать.
Но главным образом попадаются настоящие враги:
— Посадим, разберемся, смотришь — немецкий агент. Сволочи!
Тут Меркулов точен в деталях, он своих коллег знает: сначала сажают, потом начинают разбираться, и тут уж мало кто не признается в том, что шпион.
По ходу дела старший лейтенант госбезопасности задерживает подозрительного человека по фамилии Сойкин, но доказательств его вины нет. Чекист сам говорит:
— Наш районный прокурор все приставал ко мне: освободи Сойкина, у тебя, мол, нет достаточных оснований держать его под арестом. Вот я и отправил его в распоряжение областного управления, в город. Мне бы время выиграть… Я нутром чувствую, что у него нечистые дела.
Конечно же старший лейтенант госбезопасности оказывается прав: он поймал переметнувшегося к немцам предателя. Но представления тех лет о том, как и кого можно арестовывать, переданы точно…
Герой пьесы, инженер Сергеев, несмотря на то что ему до слез жалко построенной им электростанции, взрывает ее вместе с немецкими оккупантами и при этом погибает и сам.
Газета «Литература и искусство» писала: «Сергеев готов пожертвовать, если это нужно Родине, своей жизнью, детьми. Он не сразу понял, почему необходимо во имя Родины разрушить такое великолепное сооружение, как его гидроэлектростанция, чтобы оно не досталось врагу. Но в первую, самую трудную минуту, когда мысль о возможности разрушения впервые вошла в его сознание, он говорит в раздумье: „Если нужно будет, взорвем“».
Меркулов знал не только, как работает госбезопасность. Он знал, как при отступлении взрывались электростанции, заводы и нефтяные вышки.
Николай Константинович Байбаков, который многие годы возглавлял Госплан, а в начале войны был уполномоченным Государственного комитета обороны по уничтожению нефтяных скважин и нефтеперерабатывающих предприятий в Кавказском регионе, описал, как он получил такого рода задание.
Его вызвал Сталин:
— Товарищ Байбаков, Гитлер рвется на Кавказ. Нужно сделать все, чтобы ни одна капля нефти не досталась немцам.
И, чуть-чуть ужесточив голос, Сталин добавил:
— Имейте в виду, если вы оставите немцам хоть одну тонну нефти, мы вас расстреляем.
Сталин не спеша прошелся туда-сюда вдоль стола и после некоторой паузы добавил:
— Но если вы уничтожите промыслы преждевременно, а немец их так и не захватит и мы останемся без горючего, мы вас тоже расстреляем.
Поразительно, что и полвека спустя Байбаков вспоминает жутковатые слова Сталина с восхищением.
На помощь Байбакову пришел чекист Меркулов. Он даже привез Байбакову английских специалистов, которые поделились опытом, как они уничтожали скважины на острове Борнео, чтобы нефть не досталась японцам. Английские методы Байбаков отверг, наши специалисты придумали свои.
Немецкие агенты Байбакова не пугали. Если он чего и боялся, так это не выполнить приказ Сталина. Ведь в таком случае он поступил бы в распоряжение Меркулова, но не драматурга, а в тот момент первого заместителя Берии по наркомату внутренних дел. Поэтому нефтепромыслы и электростанции, вспоминает Байбаков, они взрывали, когда немцы уже были рядом и слышна была автоматная стрельба.
НАРКОМ-ТЕОРЕТИК
Всеволод Николаевич Меркулов был на четыре года старше Берии, но в их отношениях Лаврентий Павлович всегда был старше. И не только по должности. Меркулову не хватало решительности и безжалостности Берии, да и его организаторских талантов тоже.
Меркулов родился в 1895 году в небольшом городе Закаталы в Азербайджане. Его отец служил в царской армии, выйдя в отставку, стал учителем. Всеволод Николаевич окончил в Тифлисе мужскую гимназию и, в отличие от Берии и его окружения, продолжил образование. Он поехал в столицу и в 1913 году поступил на физико-математический факультет Петербургского университета. Так что он был самым образованным в окружении Берии, если не во всем руководстве госбезопасности.
Меркулов сильно выделялся среди малограмотных товарищей. Сменивший его на посту министра госбезопасности Виктор Семенович Абакумов окончил четыре класса. Зато Меркулов позже других вступил в партию — только в 1925 году.
Он успел послужить в царской армии — в октябре 1916 года его призвали в студенческий батальон в Петрограде и почти сразу отправили в Оренбургскую школу прапорщиков. Он служил в 331-м Орском полку, а в январе 1918 года по болезни был отпущен домой в Тифлис. Несколько месяцев он сидел без работы, потом нанялся учителем в школу для слепых.
В октябре 1921 года его взяли в Грузинскую ЧК помощником уполномоченного. В этом ведомстве он проработал десять лет. Возглавлял экономический отдел, был начальником отдела информации, агитации и политического контроля ГПУ Грузии, председателем ГПУ Аджарии, начальником секретно-политического отдела ГПУ Закавказья.
В ноябре 1931 года Берия, избранный вторым секретарем Закавказского крайкома и первым секретарем ЦК Грузии, перевел Меркулова к себе помощником, потом поставил заведовать особым сектором.
Меркулов нравился Берии не только образованностью и исполнительностью. Меркулов написал о Берии брошюру под названием «Верный сын партии Ленина — Сталина».
В 1937 году Меркулов стал заведовать промышленно-транспортным отделом ЦК компартии Грузии. На следующий год Берия забрал его с собой в Москву и доверил ему важнейший пост. Сам? Лаврентий Павлович еще в роли первого заместителя наркома возглавил и Главное управление госбезопасности НКВД. А Меркулова сделал своим заместителем. Ему сразу присвоили высокое звание комиссара госбезопасности третьего ранга: в армейской иерархии — это генерал-лейтенант.
После назначения Берии наркомом 17 декабря 1938 года Меркулов становится первым заместителем наркома и начальником Главного управления госбезопасности. Ему подчинялись и разведка, и контрразведка, и охрана политбюро.
В момент присоединения Прибалтики Меркулов тайно приехал в Ригу, чтобы руководить процессом советизации Латвии.
После раздела Польши осенью 1939 Меркулов выехал во Львов и лично руководил операцией по выявлению и изоляции враждебных элементов, иначе говоря, провел массовую чистку Западной Украины. Весной 1940-го интеллигентный комиссар третьего ранга Меркулов непосредственно занимался подготовкой расстрела пленных польских офицеров в Катыни, утверждал и подписывал все расстрельные списки и лично руководил ликвидацией.
С началом войны в лагеря хлынул новый поток заключенных. Особое совещание, например, давало десять лет за невыполнение постановления правительства о сдаче личных радиоприемников, которые надо было отнести в райисполком. Другая волна заключенных — это распространители «ложных слухов» о наступлении немцев и немецких победах, а также арестованные за «восхваление немецкой техники».
Решением Государственного комитета обороны особому совещанию предоставлялось теперь право определять любую меру наказания вплоть до расстрела.
При этом Меркулов был не худшим в своем кругу. Он был вежлив, разговаривал спокойно, без крика. И старался быть разумным, если это не шло вразрез с его служебными обязанностями.
Академик Андрей Дмитриевич Сахаров вспоминает, что, когда Берию арестовали, членам партии дали почитать закрытое письмо ПК КПСС. Сахаров, хотя и не был членом партии, ознакомился с ним. Там среди прочего говорилось, что Берия заставлял своих подчиненных собственноручно избивать арестованных. Один Меркулов отказывался наотрез. Берия издевался над ним: теоретик!
Меркулова можно было хоть в чем-то убедить. Когда арестовали будущего академика и лауреата Нобелевской премии гениального физика Льва Давидовича Ландау, академик Петр Леонидович Капица бросился его выручать. Его принял Меркулов и показал Капице следственное дело. Ландау обвинялся во всех антисоветских грехах.
— Я гарантирую, что Ландау больше не будет заниматься контрреволюционной деятельностью, — сказал Капица.
— А он очень крупный ученый? — спросил Меркулов.
— Да, мирового масштаба, — убежденно ответил Капица. Ландау освободили.
3 февраля 1941 года, в день, когда НКВД разделили на два наркомата, Меркулов был назначен наркомом госбезопасности. Первым заместителем у него стал Иван Александрович Серов. Меркулову достались разведка и контрразведка, секретно-политическое управление, следственная часть. Берии остались милиция, пожарные, пограничники, ГУЛАГ и вся работа в промышленности.
Через полгода, 20 июля, когда началась война, НКВД и НКГБ поспешно слили в один наркомат. Меркулов вновь стал первым заместителем Берии. В феврале 1943-го он получил звание комиссара государственной безопасности первого ранга (генерал армии). А еще через два месяца, 14 апреля 1943 года, наркомат внутренних дел вновь поделили, и Меркулов опять возглавил наркомат госбезопасности.
РАБОТАЛ ЛИ ШТИРЛИЦ У МЕРКУЛОВА?
Возможно, это всего лишь легенда, миф, красивая сказка, но многие даже весьма компетентные люди верят в нее и считают правдой.
Ее рассказал мне известный германист, профессор, доктор исторических наук Всеволод Дмитриевич Ежов:
— Где-то на берегу Рижского залива, в Юрмале, неподалеку от столицы Латвии еще недавно жил советский разведчик, который скрывался не только от чужих, но и от своих. В 20-х годах его внедрили в нацистскую партию. Он сделал большую карьеру, участвовал во всем, что творили СС. В конце войны его арестовали американцы и собирались судить как военного преступника, и наши с трудом его выцарапали.
История этого человека как будто бы и легла в основу знаменитого романа Юлиана Семенова «Семнадцать мгновений весны», по которому поставлен еще более знаменитый фильм.
Во всяком случае, эту красивую легенду рассказывает главный научный консультант фильма профессор Ежов. А главным консультантом фильма был некий генерал-полковник С. К. Мишин. На самом деле это псевдоним первого заместителя председателя КГБ СССР Семена Кузьмича Цвигуна, очень близкого к Брежневу человека. В присутствии Цвигуна чувствовал себя не очень уверенно и сам Юрий Андропов.
Так был ли Штирлиц?
Покойный Юлиан Семенович Семенов, которого я хорошо знал и любил, написал серию романов о советском разведчике Штирлице — Исаеве. Семенов писал настолько убедительно, что Штирлиц воспринимается многими почти как реальная фигура.
Сам Юлиан Семенов говорил, что одним из прототипов Штирлица был знаменитый разведчик Норман Бородин, сын Михаила Марковича Бородина, который в 20-х годах был главным политическим советником в Китае.
Генерал-лейтенант Сергей Александрович Кондратов, который всю жизнь проработал на немецком направлении, полагает, что прототипом был создатель нелегальной разведки Александр Михайлович Коротков.
Так был ли Штирлиц в реальности? Вернее, существовал ли у этого литературного и киногероя прототип? Работал ли в нацистской Германии на высокой должности советский разведчик, русский человек, один из подчиненных комиссара госбезопасности первого ранга Всеволода Меркулова?
Мнение специалистов однозначно: Штирлица не было и не могло быть. Русский человек или обрусевший немец мог, конечно, попытаться выдать себя за коренного жителя Германии, но на очень короткое время и до первой проверки: у немцев тоже были отделы кадров, и не менее бдительные. Герой Советского Союза Николай Иванович Кузнецов довольно успешно действовал в немецком тылу, но он был не столько разведчиком, сколько диверсантом. Он появлялся в разных местах, брал немцев, что называется, на арапа и исчезал раньше, чем им успевали заинтересоваться.
Разведчик из советских граждан не мог занять заметное место нацистской Германии, потому что его бы неминуемо разоблачили. К этому в разведке и не стремились. Задача состояла в другом: вербовать немцев, готовых работать на Советский Союз.
В конце 20-х — начале 30-х годов в Германии находилась одна из самых крупных резидентур советской разведки с большим количеством агентов. Почему же тогда Советский Союз был застигну врасплох 22 июня 1941 года?
В 1936 году началась массовая чистка советской разведки. Работавших за границей разведчиков вызывали в Москву, арестовывали и либо расстреливали, либо отправляли в лагеря. В военной разведке происходило то же самое.
В декабре 1938-го руководство Разведывательного управления армии, пишет историк Валерий Яковлевич Кочик, доложило наркому обороны: «Рабоче-Крестьянская Красная армия фактически осталась без разведки. Агентурная нелегальная сеть, что является основой разведки, почти вся ликвидирована».
Генерал-майор Виталий Никольский, который накануне войны служил в Разведывательном управлении Красной армии, рассказывал мне:
— Репрессии, которые развернулись после «дела Тухачевского», нанесли армии такой удар, от которого она не успела оправиться к началу войны. К 1940 году в центральном аппарате военной разведки не осталось ни одного опытного сотрудника. Все были уничтожены. Нашими начальниками становились наскоро мобилизованные выдвиженцы, в свою очередь менявшиеся, как в калейдоскопе.
Когда в Москве арестовывали офицера центрального аппарата, то разведчики, которые на нем замыкались, — легальные и нелегальные, автоматически попадали под подозрение. Сначала их информации переставали доверять. Потом отзывали в Москву и уничтожали.
Бывало, нашего разведчика отзывали так стремительно, что он не успевал передать свою агентуру сменщику…
Таким образом, основной ущерб разведке был нанесен не вражеской контрразведкой, а собственным начальством.
— Мы были лучше осведомлены о планах лидеров европейскю стран, чем о намерениях собственного правительства, — говорил генерал Никольский. — Заключение пакта с Германией, вступление советских войск на территорию Польши было неожиданностью для военной разведки. Мы не успели передислоцировать дальше на Запад всю агентуру из восточных областей Польши, и все наши ценные информаторы при стремительном продвижении Красной армии к Бугу оказались в советском плену. Это была большая потеря для агентурной разведки накануне страшной войны.
Мы начали войну с очень низким техническим оснащением, — продолжал генерал Никольский. — Радиостанции были стационарные, тяжелые, ими могли пользоваться только постоянно работающие в каком-то районе агенты. А маршрутники — агенты, которы под благовидным предлогом двигались по интересующему разведку маршруту, — были лишены оперативной радиосвязи. Впрочем это их спасало от неминуемого провала.
После начала войны от постоянных агентов требовали такое количество информации, что им приходилось часами сидеть на ключе. В результате их засекали пеленгаторы, и они становились добычей контрразведки…
В феврале 1941 году в разведуправлении в Москве было больше совещание, на котором офицеры из округов откровенно говорили: страна на грани войны, а разведслужба к ней совершенно не готова. Нет ни радиостанций, ни парашютов, ни автоматического оружия, пригодных для диверсионных и разведывательных групп. В первые месяцы войны отправляли в тыл противника группы, вооруженные только пистолетами: автоматов не было.
Летнее отступление первого года войны было губительным для разведки. Потеряны были все разведывательные пункты, кадры разведчиков, радистов. Словом, все пришлось создавать заново: искать людей, обучать радистов.
— Мы сначала даже не знали, как найти обладателей этой дефицитной специальности: перед войной такого учета не существовало, — вспоминал Никольский. — Радиста готовят четыре месяца, а нам нужно было каждый день отправлять группы в немецкий тыл. Не было и учета знающих немецкий язык. Искали по всей стране радистов-любителей, выпускников филологических и педагогических факультетов, учивших немецкий.
Не было у разведки и своей авиации, приспособленной для заброски разведывательно-диверсионных групп. 105-ю эскадрилью; создали только в 1943 году. А до этого сбрасывали группы с первого попавшегося самолета. Много было неудач, трагедий. Парашютисты уничтожались прямо в воздухе.
— Тем не менее как вы в целом оцениваете деятельность военной разведки в первый период войны? — спросил я у генерала Никольского.
— Мы справились со своей задачей, потому что смогли воспользоваться неразберихой, суматохой у немцев. Оккупационное командование еще не успело ввести учет населения, создать местную полицию. А мы все-таки действовали на своей земле. Наш агент на оккупированной территории в девяти случаях из десяти мог рассчитывать на помощь любого человека из местных. Уж кусок хлеба всегда давали, если имели его, конечно. Работать стало трудно, когда на оккупированных территориях развернулись немецкая полевая жандармерия, гестапо, когда появилась созданная немцами полиция и начались репрессии за помощь партизанам.
Потери разведывательных групп были настолько велики, что поневоле возникают вопросы: оправданы ли эти потери? Стоила ли информация, приносимая армейской разведкой, того, чтобы ради нее людей посылали чуть ли не на верную гибель?
— Стоила. В противном случае мы не смогли бы воевать. Иногда средства для достижения цели были ужасными, но выиграть бой без разведки нельзя…
В эти решающие годы Сталин постоянно менял структуру специальных служб. Наркомат внутренних дел то делился на два учреждения, одним из которых становился самостоятельный наркомат госбезопасности, то опять воссоздавался как единая организация.
Армейская контрразведка подчинялась то наркомату обороны, то НКВД, то вновь наркомату обороны. Реорганизации не обошли и военную разведку.
В октябре 1942 года Сталин подписал приказ о реорганизации военной разведки:
«1. Выделить из состава Генерального штаба Красной армии ГРУ, подчинив его Народному комиссару обороны.
2. На ГРУ Красной армии возложить ведение агентурной разведки иностранных армий как за границей, так и на временно оккупированной противником территории СССР.
3. Войсковую разведку изъять из ведения ГРУ.
4. Для руководства и организации работы войсковой разведки создать в составе Генерального штаба управление войсковой разведки, подчинив ему разведотделы фронтов и армий».
Это приказ раздробил и фактически парализовал военную разведку. Но самое страшное состояло в том, что Сталин распорядился: оперативную агентурную разведку в звене «армия — фронт» расформировать, поскольку она засорена «двойниками», провокаторами и руководят ею неграмотные командиры. Всех разведчиков — передать органам НКВД. Младших офицеров — послать для пополнения войск.
— Приказ застал меня в Сталинграде, где был создан новый фронт, для которого мы только что наладили с огромными усилиями разведывательный аппарат, — вспоминал Никольский. — И тут выясняется, что вся наша работа насмарку. Командующие армиями и фронтами писали целые петиции Сталину с просьбой восстановить разведку. В конце концов вышел приказ о восстановлении войсковой разведки и создании разведывательного управления генерального штаба…
Последствия удара, который был нанесен разведке осенью 1942 года, ощущались долго. Профессионалы, отправленные в войска, уже погибли в боях. Пока новые офицеры набирались опыта, гибли агенты, армия не получала жизненно важной информации.
А ведь Сталин любил разведку и при этом руками Ежова почти полностью ее уничтожил. В 1938 году в берлинской резидентуре осталось всего три сотрудника. Один из них не говорил по-немецки.
Берлинская резидентура начала восстанавливаться только в 1939 году, когда Главное управление государственной безопасности возглавил Меркулов, но прежних успехов новое поколение разведчиков добиться уже не смогло.
Агентурную сеть сформировали обширную, но агенты были невысокого уровня. Такой агент знает лишь то, что происходит в ведомстве, в котором он служит. Но он не в состоянии проникнуть в мысли и намерения руководителей правительства, а ведь на самом деле только это и имеет значение.
Советская агентура не имела информации из первых рук, из окружения Гитлера. В Москве не знали, что же на самом деле думали и говорили руководители Германии. Строили предположения и ошибались.
К тому же руководителем резидентуры в Берлине назначили не имевшего разведывательного опыта Амаяка Захаровича Кобулова — брата Богдана Кобулова, заместителя Меркулова в наркомате госбезопасности.
По словам Валентина Бережкова, если старший Кобулов был отталкивающе-уродливым, низеньким, толстым, то Амаяк был высоким, стройным, красивым, с усиками, обходительным и обаятельным, душой общества и прекрасным тамадой. Но этим достоинства Амаяка Кобулова исчерпывались.
Ни немецкого языка, ни ситуации в Германии резидент Кобулов, который начинал свою трудовую деятельность кассиром-счетоводом в Боржоми, не знал. Он рос в чекистском ведомстве благодаря старшему брату. Перед назначением в Берлин был первым заместителем наркома внутренних дел Украины.
Немецкая контрразведка успешно подсовывала Амаяку Кобулову говоривших по-русски агентов-двойников, которые на самом деле работали на Главное управление имперской безопасности. Кобулов легко глотал наживку. В этой большой игре участвовал Гитлер. Он сам просматривал информацию, предназначенную для Кобулова.
Через него немцы подсовывали Сталину успокоительную информацию: Германия не собирается нападать на Советский Союз. А в Москве Меркулов шифровки Кобулова докладывал Сталину.
25 мая 1941 года Меркулов отправил на имя Сталина, Молотова и Берии записку, построенную на донесениях агента советской разведки в Берлине — выходца из Латвии Орестеса Берлингса, который в реальности был агентом немецкой контрразведки по кличке Петер. Но ему верил Амаяк Кобулов.
Так вот в записке Меркулова говорилось: «Война между Советским Союзом и Германией маловероятна… Германские военные силы, собранные на границе, должны показать Советскому Союзу решимость действовать, если ее к этому принудят. Гитлер рассчитывает, что Сталин станет более сговорчивым и прекратит всякие интриги против Германии, а главное — даст побольше товаров, особенно нефти».
Многие агенты советской разведки были людьми левых убеждений, антифашистами, которые считали Советский Союз союзником в борьбе с Гитлером. Другие просили за информацию деньги. Работа аккордная — чем больше принесешь, тем больше получишь. И получалось, что за дезинформацию платили больше.
Еще одна проблема состояла в том, что полученную информацию в Москве не могли правильно осмыслить. Сталин не доверял аналитическим способностям своих чекистов, предпочитал выводы делать сам и требовал от Меркулова, чтобы ему клали на стол подлинники агентурных сообщений. Поэтому Меркулову не было нужды создавать в разведке информационно-аналитическую службу. Такая служба появилась только в 1943 году.
Фильм «Семнадцать мгновений весны» рисует забавную картину: разведчики указывают политикам, что им делать. В реальном мире все иначе: решения принимают политики, а разведчики подыскивают оправдание этим решениям.
До 22 июня 1941 года Сталин и его окружение верили в возможность долговременного сотрудничества с Гитлером. Поэтому в спецсообщениях разведки, которые приносил Меркулов, Сталин видел только то, что хотел видеть.
Несколько лет назад Служба внешней разведки вдруг сообщила, что настоящий прототип Штирлица — немец по имени Вилли Леман, сотрудник гестапо, который с 1929 года под псевдонимом Брайтенбах работал на советскую разведку. Будто бы Юлиану Семенову дали дело Брайтенбаха, но посоветовали переделать немца в русского.
Это не так. В те времена дело Брайтенбаха было засекречено, его раскрыли совсем недавно. О Брайтенбахе Юлиан Семенов не подозревал.
Сотрудник гестапо Вилли Леман, оперативный псевдоним Брайтенбах, действительно был самым высокопоставленным советским агентом. Судьба его трагична. В 1938 году, когда советская резидентура в Германии была уничтожена Сталиным, связь с Вилли Леманом прекратилась.
Два года он ничем не мог помочь Советскому Союзу, потому что к нему никто не приходил. Связь была восстановлена в начале 1941-го и прервалась с нападением Германии на Советский Союз.
В 1942 году то ли от отчаяния, то ли по глупости Вилли Лемана погубили. Пароль для связи с ним дали неумелому и неподготовленному парашютисту, которого перебросили через линию фронта. Гестапо его сразу поймало. Он выдал Вилли Лемана, которого судьба обделила удачей, неизменно сопутствовавшей штандартенфюреру Штирлицу…
К началу войны Советский Союз располагал в Германии обширной разведывательной сетью, включавшей агентов в военно-воздушных силах, министерстве иностранных дел, министерстве экономики, в гестапо и на оборонных предприятиях.
Наркомат госбезопасности имел мощную нелегальную организацию в Берлине, которой руководили ставшие потом известными антифашисты Харро Шульце-Бойзен и Арвид Харнак. Обладая широкими связями, они поставляли в Москву полноценную информацию, которой Меркулов мог гордиться.
Военная разведка располагала нелегальными группами в Бельгии, Голландии и Франции.
Советские агенты давали много информации, особенно в первые месяцы войны. Но их быстро начали ловить, довольно часто из-за ошибок центра, которыми воспользовалось гестапо.
Наркомат госбезопасности, как и разведывательное управление Красной армии, требовали самой свежей информации, и немедленно. Но связь была слабым местом. Радисты сидели в эфире часами рации засекались, и разведчиков арестовывали одного за другим.
Возглавлял гестапо тот самый Генрих Мюллер, которого в фильме «Семнадцать мгновений весны» блестяще сыграл Леонид Броневой. В жизни Мюллер не был таким ярким и интересным человеком. Он был просто квалифицированным полицейским, который действовал методично и основательно.
В Берлине я прошел по той улице, где будто бы работал штандартенфюрер Штирлиц.
От здания Главного управления имперской безопасности в немецкой столице мало что осталось — только разрушенный бункер, в котором сидели эсэсовцы из охраны. Само здание снесли до основания и устроили там музей, посвященный жертвам гестапо, с подземными камерами и множеством внушающих ужас фотографий.
Сейчас даже трудно представить себе, что когда-то здесь находилась немецкая контрразведка, которая действовала очень эффективно, несмотря на то что германская государственная тайная полиция была немногочисленной — особенно в сравнении с гигантским аппаратом НКВД, НКГБ и военной контрразведки СМЕРШ.
В 1944 году в гестапо насчитывалось 32 тысячи сотрудников. Перед войной гестаповцев было еще меньше. Скажем, в 1937-м в Дюссельдорфе, городе с четырехмиллионным населением, в местном отделении гестапо служил 291 человек. В городе Эссене, в котором проживало около миллиона человек, было 43 гестаповца.
Не так уж много у гестапо было и информаторов: обычно в большом городе несколько десятков человек. Были, конечно, и добровольные помощники, которые с помощью доносов в гестапо сводили личные счеты с недругами и тешили свое самолюбие.
Сила гестапо заключалась не в количестве людей в черной форме, а в пугающем ощущении их всемогущества и вездесущности. Немцев убедили в том, что никто и ничто не может укрыться от глаз гестапо.
Как и в Советском Союзе, в нацистской Германии была военная разведка (абвер), контрразведка (гестапо) и политическая разведка, входившая в состав Главного управления имперской безопасности. Абвер возглавлял адмирал Вильгельм Канарис, политическую разведку — молодой генерал СС Вальтер Шелленберг, которого в фильме «Семнадцать мгновений весны» играет Олег Табаков. Между Шелленбергом и Табаковым есть даже внешнее сходство…
Аппараты военной и политической разведки в Германии были значительно меньше, чем в Советском Союзе. Немецкая разведка не могла похвастаться особыми успехами и в предвоенные годы, и в годы войны. У немцев почти совсем не было агентуры на территории Советского Союза. Немцы пытались компенсировать это путем заброски парашютистов, но безуспешно: их почти сразу ловили.
Контрразведка в этой воине оказалась сильнее разведки, и только к концу войны положение сравнялось. Гестапо выследило все нелегальные резидентуры советской разведки, и агентурная сеть в Германии была потеряна. Но советская разведка продолжала давать ценную информацию: люди Меркулова, который в апреле 1943 года вновь возглавил наркомат госбезопасности, выведывали ее не у врага, а у союзников.
Если на то пошло, Штирлиц был не немцем и не русским, а скорее англичанином. Причем английских Штирлицев было много. Самых умелых и удачливых было пятеро. Имя одного из них известно всем — это Ким Филби.
Долгое время считалось, что вместе с Филби на советскую разведку работали еще трое: его друзья Дональд Маклин и Гай Берджесс, которые после разоблачения в 1951-м бежали в Советский Союз, и Энтони Блант, решивший все же остаться в Англии. Вот они все вместе и заменили собой никогда не существовавшего Штирлица.
О коллективном Штирлице мне рассказывал полковник внешней разведки Юрий Иванович Модин. Сам он проработал в разведке сорок пять лет. Его взяли в разведку в войну, узнав, что он немного знает английский. Он провел в Англии в общей сложности около десяти лет: с 1947-го по 1953-й и с 1955-го по 1958-й.
— Я работал с Энтони Блантом и Гаем Берджессом, — говорит Модин. — Меньше с Филби: во время моей командировки его не было в Лондоне. Все они были высококвалифицированными политиками. Они без наших или моих указаний знали, что актуально, а что нет, какая внешнеполитическая проблема требует дополнительного освещения, а какая — нет. Мое вмешательство иногда даже было вредным…
Однажды из центра было получено указание представить информацию по какому-то вопросу англо-французских отношений. Берджесс сказал Модину, что дело запутанное, и лучше, если он сам напишет краткую и понятную справку. Модин отказался и просил принести все документы. Берджесс сделал это.
Ни Модин, ни специалисты в центре не в состоянии были разобраться и в конечном счете вынуждены были попросить Берджесса разъяснить положение дел и внести ясность…
В годы войны поток информации от советских агентов в Англии был настолько велик, что резидентура не успевала ее обрабатывать. Секретные документы приносили буквально чемоданами. И тогда в Москве приняли решение: материалы, получаемые от пяти наиболее ценных агентов, обрабатывать в первую очередь. Так и появилась знаменитая пятерка.
И все равно резидентура из-за нехватки времени была не в состоянии их все освоить, целые кипы бумаг так и остались неразобранными.
— Хороша же была система безопасности, если из здания министерства иностранных дел Великобритании можно было преспокойно вынести массу секретных материалов, — сказал я Юрию Ивановичу Модину.
— В Англии верят своим чиновникам, и в принципе, по-моему, правильно делают, — ответил он. — То, что пятерка работала на нас, историческая случайность. Доверие же является залогом эффективной работы…
Филби, Берджесс, Маклин, Блант согласились работать не на советскую разведку, а принять участие в борьбе против фашизма. В 30-х годах они смотрели на Россию как на форпост мировой революции. Они происходили из аристократических семей, но учились у преподавателей, известных своими марксистскими взглядами. Тогда это считалось модным.
Филби был левым социалистом. Университетский преподаватель свел его с коммунистами.
Берджесс открыто заявлял о своей принадлежности к компартии и изучал Маркса. Он, по словам Модина, блестяще знал историю КПСС.
Блант своих левых взглядов не афишировал, но пришел к марксизму через свой предмет — историю искусств. Он полагал, что искусство в нашу эпоху погибает из-за отсутствия меценатов, какие существовали в эпоху Возрождения. Рыночные отношения — смерть искусству. Его могут спасти только дотации социалистического государства…
Маклин, сын министра в одном из британских правительств, пришел к коммунизму через сложнейшую комбинацию чувственного восприятия тяжелого положения рабочих-шотландцев, национализма и личной склонности к проповеднической и благотворительной деятельности.
До войны они помогали России, потому что верили, что наша страна — единственный бастион против фашизма. Когда началась война, они и вовсе сочли своим долгом помогать нам. При этом они отнюдь не были в восхищении от того, что происходило в Советском Союзе, в частности считали совершенно негодной нашу внешнюю политику.
Филби обладал способностью безошибочно анализировать любую проблему и предлагать единственно верное решение, говорил Юрий Модин. Этим он сделал себе карьеру в разведке: какое дело ему ни поручат, все получается.
— Думаю, — говорит полковник Модин, — Филби за всю жизнь не сделал ни одной ошибки. Он был фактически пойман и все равно вывернулся!
— Почему же пятерка провалилась?
— Американцам удалось расшифровать телеграммы советской разведки. Анализируя их, они установили личность советского агента. Это был Дональд Маклин, заведующий американским отделом министерства иностранных дел Великобритании, а до этого сотрудник английского посольства в Вашингтоне, который занимался в том числе и англо-американским сотрудничеством в создании атомной бомбы…
Каким же образом американцам удалось расшифровать советские радиотелеграммы?
В 1944 году Управление стратегических служб США приобрело у финнов полуобгоревшую советскую шифровальную книгу, которую те подобрали на поле боя. Государственный секретарь Соединенных Штатов Эдвард Стеттиниус, который считал невозможным шпионить против союзников, приказал вернуть шифровальную книгу русским, но американские разведчики ее, естественно, скопировали. Нарком госбезопасности Меркулов и не подозревал, какой удар вскоре будет нанесен его ведомству.
После войны эта книга и помогла расшифровать телеграммы, которыми обменивались наркомат госбезопасности и резидентуры в Вашингтоне и Нью-Йорке. Считается, что и советская резидентура в Нью-Йорке, в свою очередь, допустила непростительную ошибку, дважды использовав одноразовые шифровальные таблицы. Так или иначе, расшифровка телеграмм вскоре привела к громким провалам.
Первым был разоблачен Дональд Маклин, который очень преуспевал по служебной линии. Его назначили начальником департамента в министерстве иностранных дел. В Лондоне хорошо к нему относились, ведь его отец когда-то был министром.
— И что же произошло? — спросил я у Юрия Модина.
— Филби, который в этот момент находился в Соединенных Штатах в роли офицера связи с ЦРУ, в силу своего служебного положения узнал об этом и отправил Берджесса в Лондон, чтобы предупредить о провале и советскую резидентуру, и самого Дональда Маклина.
— И тогда было принято решение вывезти Маклина в Советский Союз?
— Маклин сразу предупредил Берджесса: «Если меня арестуют, я расколюсь». На Маклине сказалось нервное напряжение. Он был вынужден пройти курс лечения от алкоголизма. Значит, Маклина надо было вывозить. Но отправить его одного не решались. Ему предстояло проехать через Париж. С этим городом у него были связаны самые романтические воспоминания. Боялись, что если он попадет в Париж, то напьется. А если напьется, то его поймают. Словом, Берджесс поехал с ним.
Но исчезновение неуправляемого и экстравагантного Берджесса и неуравновешенного и страдающего Маклина погубило Кима Филби и Энтони Бланта. Все знали, что они близкие друзья, и первым делом их тоже заподозрили в шпионаже.
Филби заставили уйти из разведки, но еще несколько лет он оставался в Англии. Блант отказался бежать в Москву. Он признался властям, что работал на советскую разведку, но детали расказал только после смерти Берджесса, которого очень любил.
— А как в пуританской Москве отнеслись к Берджессу с его гомосексуальными наклонностями?
— Ему объяснили, что на этот счет у нас строгие законы и их придется выполнять. Тем не менее он как-то выходил из положения. Но на самом деле он мог жить только в Лондоне. Ему позарез надо было вечером, часов в семь, зайти в пивную. Берджесс — он был заводной, хулиган. Я помню, что в Ирландии во время отпуска он насмерть задавил человека. Но выкрутился: у него везде былс полным-полно дружков, любую дверь открывал ногой. В Англии ему все прощали. Нет, в Москве он жить не мог…
Имена Дональда Маклина и Гая Берджесса, которые в 1951 году бежали в Москву, первым в советской печати назвал журнал «Новое время».
В № 40 за 1953 год анонимная заметка, опубликованная в журнале под рубрикой «Против дезинформации и клеветы», клеймила «рыцарей „холодной войны“ и мошенников капиталистической прессы», имевших наглость утверждать, что какие-то Берджесс и Маклин перебрались в Москву и что за Дональдом Маклином даже последовала его жена Мелинда.
Это сообщение, писало «Новое время», «вызвало веселое оживление в нашей редакции, где о Берджессе и Маклине знают только по визгливым рассказам западной печати».
В Англии решили, что советское руководство устроило очередную пропагандистскую игру, гадали, в чем ее смысл, и ошиблись. Статья о Берджессе и Маклине была инициативой редакции: ведь никто в журнале понятия не имел, о ком идет речь. Привычка давать отпор Западу по всякому поводу на сей раз подвела журналистов. На следующий день после выхода журнала главному редактору позвонил разгневанный Вячеслав Михайлович Молотов, после смерти Сталина возвращенный на пост министра иностранных дел:
— Кто вам поручал делать такие заявления?
Только в 1956 году Москва официально признала, что Гай Берджесс и Дональд Маклин получили убежище в Советском Союзе, но еще долго отрицала их работу на советскую разведку.
Гай Берджесс был самым несчастливым из лучших агентов советской разведки на Британских островах. В Москве он получил паспорт на имя Джима Андреевича Элиота. Советской жизни он не выдержал и попросил у КГБ разрешения вернуться в Англию, но этого никто не хотел. Он недолго прожил в Москве и умер, можно сказать, от тоски.
Дональд Дональдович Маклин, более спокойный по характеру, не обращался к руководству КГБ с такими наивными просьбами. Он работал в Институте мировой экономики и международных отношений Академии наук до самой смерти, писал книги и тихо возмущался социалистической действительностью.
Гарольд (Ким) Филби был прирожденным разведчиком. С 1939 года он служил в английской разведке, успешно делая карьеру. В отличие от своих товарищей, он не был гомосексуалистом и скрывал коммунистические убеждения, если они у него были. Он, несомненно, наслаждался ролью человека, который водит за нос крупнейшие разведки мира (английскую и американскую), и дорожил похвалами, отпускаемыми ему в КГБ.
Он достиг вершины своей карьеры в 1945-м, возглавив в английской секретной службе отдел, работающий против Советского Союза. Филби передал в Москву имена всех агентов, которых в те годы с ведома английской разведки пытались заслать в социалистические страны. Вероятно, речь идет о сотнях людей, которых поймали и расстреляли. Когда Филби говорили об этом, он небрежно отмахивался: на войне как на войне.
Впрочем, он знал, что ему самому смертная казнь не угрожает даже в случае разоблачения: в Англии в мирное время шпионов не казнят.
Впервые реальная угроза для него возникла в тот момент, когда сотрудник советской резидентуры в Турции Константин Волков встретился с английским консулом и попросил политического убежища, обещая взамен назвать имена трех высокопоставленных советских агентов, двое из которых работают в министерстве иностранных дел Англии, а третий — в разведке.
Нерасторопный и несамостоятельный консул отправил запрос в Лондон: как ему быть?
Телеграмма из Стамбула легла на стол Киму Филби, и он сообщил о ней своему советскому связному. Сотрудники КГБ немедленно вывезли Волкова в Москву. Можно представить себе его судьбу.
Британское правительство, лояльное к своим соотечественникам, даже после побега Берджесса и Маклина отстаивало невиновность Филби. В специальных службах, разумеется, понимали, что Филби шпион, но доказательств его работы на советскую разведю контрразведчики не нашли. А без доказательств в Англии не судят.
Мужество, хладнокровие, ум и профессиональные таланты Филби внушают уважение. Но любопытно, что он отказался служит стране, где так уважают права личности, и всю жизнь служил стране, где расстреливали, не утруждая себя поисками доказательст вины.
После длительного расследования осенью 1955 года министр иностранных дел Гарольд Макмиллан, истинный джентльмен, заявил палате общин, что Филби исполнял свои обязанности добросовестно и умело и нет никаких доказательств того, что он предал интересы Англии.
Филби позволили уехать корреспондентом в Ливан. А в 1962 году, когда им вновь заинтересовалась контрразведка, он все-таки бежит в Москву. Здесь его прекрасно встретили, вручили ордена, но к реальным делам не подпустили. Его мечта сидеть в штаб-квартире советской разведки и быть главным консультантом развеялась как дым. Как и все перебежчики, он уже никому не был нужен. Кроме того, на Лубянке не все ему доверяли: особо бдительные чекисты считали, что он обманывает КГБ и хранит верность Англии.
В любом случае за каждым его шагом следили, в его квартире была установлена аппаратура прослушивания. Безделье, невозможность играть в любимые им шпионские игры были для Филби самым тяжким испытанием. В порыве отчаяния он пытался покончить с собой.
Только в последние годы ему нашли дело: он стал заниматься со слушателями разведывательной школы, которые готовились к работе в Англии. В 1977 году ему разрешили приехать в штаб-квартиру советской разведки в Ясеневе, чтобы он мог выступить на торжественном собрании аппарата Первого главного управления КГБ.
Его третья жена Элеонора, последовавшая за ним в Москву, писала в воспоминаниях, что Филби сильно пил и «отбил жену у Дональда Маклина, страдавшего импотенцией». С Элеонорой Филби тоже расстался и женился вновь. Этот, четвертый по счету, брак оказался удачным и скрасил ему последние годы жизни.
Четвертый советский агент — Энтони Блант, один из самых известных британских искусствоведов, хранитель Королевской галереи, устроил свою жизнь несколько лучше. Он пошел на сотрудничество с английской контрразведкой, многое рассказал, благодаря чему остался на родине и сохранил свободу.
«Мне доставляло огромное удовольствие сообщать русским имя каждого сотрудника английской контрразведки», — признался Энтони Блант. С 1940 года он служил в контрразведке и одно время состоял офицером связи при штабе объединенных сил союзников. В 1945-м в поверженной Германии он выполнял особое задание королевской семьи, после чего стал хранителем Королевской галереи.
Энтони Блант был элегантным, очаровательным и в высшей степени образованным человеком. Он знал пять языков. Занимался не только искусством — первую научную степень в Кембридже он получил по математике.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.