ПАВЕЛ ФИТИН. ВОЙНА И АТОМНЫЙ ШПИОНАЖ
ПАВЕЛ ФИТИН. ВОЙНА И АТОМНЫЙ ШПИОНАЖ
13 мая 1939 года Деканозова в разведке сменил журналист Павел Михайлович Фитин.
Он родился в 1907 году в селе Ожогино Ялутовского уезда Тобольской губернии в семье крестьянина. В родном селе работал в сельскохозяйственной артели «Звезда», в двадцать лет стал председателем бюро юных пионеров, заместителем секретаря Шатровского райкома комсомола. В 1928 году поступил в Институт механизации и электрификации сельского хозяйства в Москве. В 1932-м, получив диплом, отправился не на село, а стал руководить редакцией индустриальной литературы в Государственном издательстве сельскохозяйственной литературы.
В октябре 1924 года Фитина призвали в армию. Он отслужил год и вернулся к работе в издательстве, где стал заместителем главного редактора.
В марте 1938 года Павла Фитина по партийному набору взяли в органы госбезопасности и отправили учиться в Центральную школу НКВД, созданную решением политбюро в 1930 году. Обычный срок обучения дисциплинам специального цикла был установлен в два года — даже для людей с высшим образованием. Но НКВД ощущал такой кадровый голод, что все сроки были сокращены. Фитин проучился всего пять месяцев.
В августе 1938 года его зачислили в штат Главного управления государственной безопасности НКВД. Бесконечные чистки привели к тому, что через два с лишним месяца, 1 ноября, не имевший никакого опыта Фитин сразу стал заместителем начальника разведки. 1 февраля 1939 года ему присвоили спецзвание майор госбезопасности. Через год он стал старшим майором.
В разведке он получил в наследство одни руины. Фитин докладывал своему начальству:
«К началу 1939 года почти все резиденты за кордоном были отозваны и отстранены от работы. Большинство из них затем было арестовано, а остальная часть подлежала проверке.
Ни о какой разведывательной работе за кордоном при этом положении не могло быть и речи».
То же самое произошло в военной разведке.
На совещании начальствующего состава армии в апреле 1940 года командующий войсками Ленинградского военного округа командарм 2-го ранга Кирилл Афанасьевич Мерецков говорил, что офицеры отказываются ездить за границу с разведывательными заданиями:
— Командиры боятся идти в такую разведку, ибо они говорят, что потом запишут, что они были за границей. Трусят командиры.
С ним согласился начальник 5-го (разведывательного) управления Генерального штаба Герой Советского Союза Иван Иосифович Проскуров:
— Командиры говорят так, что если в личном деле будет записано, что был за границей, то это останется на всю жизнь. Вызываешь иногда замечательных людей, хороших, и они говорят — что угодно делайте, только чтобы в личном деле не было записано, что был за границей.
Сталин сделал вид, что удивлен:
— Есть же у нас несколько тысяч человек, которые были за границей. Ничего в этом нет. Это заслуга.
Проскуров развел руками:
— Но на практике не так воспринимается.
Сталин, конечно, прекрасно понимал, чего боятся офицеры. Практически все, кто побывал на учебе в Германии, были арестованы как немецкие шпионы. Сталин предпочитал как бы подшучивать над репрессиями, не упуская случая показать, что он здесь ни при чем…
В разведку лихорадочно набирали новичков. В первую очередь им надо было дать языковое и страноведческое образование, объяснить азы оперативной работы.
Приказом наркома внутренних дел 3 октября 1938 года появилось учебное заведение для разведчиков — Школа особого назначения. Она разместилась в Балашихе.
В 1939 году в школе учился известный разведчик Герой Советского Союза полковник Александр Семенович Феклисов, который со временем возглавил 1-й (американский) отдел Первого главного управления КГБ.
«Школа размещалась в лесу в добротном деревянном двухэтажном доме, — вспоминал Феклисов, — ее территория была огорожена забором. На верхнем этаже располагались пять спальных комнат, душевая, зал для отдыха и игр, а на нижнем — два учебных класса и столовая. Спальные комнаты были большие, в них находились два стола для занятий, две роскошные кровати с хорошими теплыми одеялами и два шкафа для одежды. Перед кроватями — коврики».
Каждому курсанту выдали пальто, костюм, шляпу, ботинки. В школе училось всего десять человек, это были выпускники технических вузов, направленные в НКВД. Учились год — иностранный язык, страноведение, спецдисциплины и, конечно, история ВКП/б/. В одной группе готовили радистов для заграничных резидентур, другую группу учили добывать и самим изготавливать необходимые нелегальному разведчику документы — паспорта, метрические свидетельства, дипломы…
Школа будущих разведчиков не раз меняла название.
В 1943 году она стала называться Разведывательной школой Первого управления Наркомата госбезопасности.
В сентябре 1948 года приказом по Комитету информации при Совете министров ее переименовали в Высшую разведывательную школу. Кандидатуры слушателей школы утверждались в ЦК, «учиться на разведчика» отправляли работников партийного и советского аппарата.
В служебной переписке ее в конспиративных целях называли 101-й школой. Она находилась на двадцать пятом километре Горьковского шоссе, поэтому слушатели говорили: «двадцать пятый километр» или «лес». Под школу действительно отрезали большой массив леса, окруженный высоким забором. Там находились учебные аудитории, общежитие и спортивные сооружения.
Наибольший интерес вызывали специальные дисциплины, то есть изучение разведывательного искусства, и практические занятия — организация встречи с агентом, закладка тайников, уход от наружного наблюдения. Тем, кто хорошо знал иностранные языки, учиться было легко. Остальным приходилось налегать на язык.
Генерал Олег Данилович Калугин, принятый в 101-ю школу в 1956 году, вспоминал ее с большим удовольствием:
«Деревянные, аккуратно покрашенные двухэтажные дома, асфальтированные дорожки, ухоженные тропы, мерно качающиеся над головой верхушки елей и сосен, насыщенный запахом смолы прозрачный воздух — все это действует благотворно, вызывает чувство безмятежного покоя.
В помещениях чисто и уютно, комнаты на двоих с маленькими ковриками и настенными светильниками. Аудитории просторны и солнечны. Прекрасная библиотека с подшивками иностранных газет на разных языках.
В просторном зале с пальмами официантки в белых передниках подают нам меню с богатым выбором блюд…»
Один из вполне удачливых разведчиков, вспоминая годы учебы в разведшколе, говорил мне:
— Самое сильное впечатление на меня произвела возможность читать служебные вестники ТАСС. Право читать на русском языке то, что другим не положено, сразу создавало впечатление принадлежности к особой касте. Специальные дисциплины были безумно интересными. Изучали методы контрразведки, потому что ты должен был знать, как против тебя будут работать там. Умение вести себя, навыки получения информации. Нас учили исходить из того, что любой человек, с которым ты общаешься — даже если он не оформлен как агент, является источником важных сведений. А если от него невозможно ничего узнать, то и не стоит терять на него время…
В ноябре 1968 года школу переименовали в Краснознаменный институт КГБ СССР с правами высшего учебного заведения. Желающих учиться в институте было хоть отбавляй.
— Придя в КГБ, — рассказывал Андропов известному дипломату Валентину Михайловичу Фалину, — я установил порядок, что в учебные заведения комитета принимаются юноши и девушки только с девятнадцатилетнего возраста. Помогло. Ведь отбоя не было от звонков пап и мам. У всех чада — прирожденные чекисты, и после средней школы, семнадцати-восемнадцати лет от роду, их пристраивали к нам в систему…
Со временем Краснознаменный институт получил имя Ю.В. Андропова. В октябре 1994 года институт, как это было модно в те годы, переименовали в Академию внешней разведки…
В 1940 году в 5-м отделе ГУГБ НКВД под руководством старшего майора Павла Фитина работали шестьсот девяносто пять человек.
1-е отделение занималось Германией, Венгрией, Данией;
2-е — Польшей;
3-е — Францией, Бельгией, Швейцарией, Голландией;
4-е — Англией;
5-е — Италией;
6-е — Испанией;
7-е — Румынией, Болгарией, Югославией, Грецией;
8-е — Финляндией, Швецией, Норвегией, Шпицбергеном;
9-е — Латвией, Эстонией, Литвой;
10-е — США, Канадой, Южной Америкой, Мексикой;
11-е — Японией, Маньчжурией;
12-е — Китаем, Синьцзянем;
13-е — Монголией, Тувой;
14-е — Турцией, Ираном, Афганистаном;
15-е отделение отвечало за научно-техническую разведку;
16-е — снабжало разведчиков оперативной техникой, тогда еще достаточно примитивной;
17-е — занималось визами.
Разведка располагала сорока резидентурами за границей. Самые крупные находились в Соединенных Штатах — восемнадцать человек, в Финляндии — семнадцать, в Германии — тринадцать.
Павел Фитин как начальник разведки руководил всей операцией по убийству бывшего члена политбюро, председателя Реввоенсовета Республики и наркома по военным и морским делам Льва Давидовича Троцкого.
На выполнение этого личного задания Сталина были мобилизованы все возможности разведки.
В конце мая 1940 года было совершенно первое покушение на Троцкого. Два десятка человек в полицейской форме разоружили охрану его дома в Койоакане (неподалеку от Мехико), забросали дом взрывчаткой и обстреляли из пулеметов.
Троцкий чудом остался жив, но с того дня жил в атмосфере обреченности. Каждое утро он говорил жене:
— Видишь, они не убили нас этой ночью, а ты еще чем-то недовольна.
Подготовкой убийства Троцкого занимался заместитель Фитина, будущий генерал Павел Анатольевич Судоплатов. На роль исполнителя нашли испанца Рамона Меркадера. Выпускник кулинарного училища, он работал в отеле «Ритц» в Барселоне, где его завербовали советские разведчики. Его мать Мария Каридад тоже была агентом НКВД.
Уже через пять дней после первого покушения будущий убийца проник в дом Троцкого. Он называл себя Жаком Морнаром, сыном бельгийского дипломата, а пользовался фальшивым канадским паспортом на имя Фрэнка Джексона.
20 августа 1940 года Меркадер пришел к Троцкому, несмотря на жару, в плаще и шляпе и попросил прочитать его статью. Когда Троцкий взялся за чтение, Меркадер вынул ледоруб (еще у него с собой был молоток и пистолет) и, закрыв глаза, со всей силой обрушил его на голову Троцкого. Он надеялся убить Троцкого одним ударом и убежать. Но Троцкий вступил с ним в борьбу. И от растерянности Меркадер даже не сумел воспользоваться пистолетом. Услышав шум, вбежали охранники и схватили убийцу.
На следующий день Троцкий умер в больнице. Проститься с ним пришли триста тысяч человек. Шесть руководителей советской разведки получили за это ордена.
Меркадер на суде не признался, что работает на Советский Союз. Это понравилось в Москве. Советская разведка пыталась вызволить его из тюрьмы, но не удалось.
Убийца Троцкого отсидел свои двадцать лет от звонка до звонка. Он вышел на свободу только в 1960 году. Его привезли в Советский Союз. Закрытый указ о присвоении ему звания Героя Советского Союза был подписан 31 мая 1960 года. 8 июня Золотую Звезду Меркадеру вручил в Кремле председатель Президиума Верховного Совета Леонид Ильич Брежнев.
В Москве убийце Троцкого выдали советский паспорт на имя Рамона Ивановича Лопеса. Устроили на работу в Институт марксизма-ленинизма при ЦК КПСС. Дали квартиру. Он жил не один — женился на женщине, которая носила ему передачи в тюрьму. В Москве он не прижился и в середине семидесятых уехал из Москвы на Кубу, где не было снега и тоскливых аппаратчиков, где говорили по-испански и где ему нашли работу в министерстве внутренних дел.
На Кубе Меркадер умер от саркомы в 1978 году. Один из самых знаменитых боевиков двадцатого столетия прожил всего пятьдесят девять лет, из них двадцать лет — треть жизни — он провел в тюрьме. Похоронили его в Москве, на Кунцевском кладбище, тайно. Большую часть своей жизни он выдавал себя за другого человека. И похоронили его тоже под чужим именем.
Чекисты уничтожили всю семью Троцкого. Правда, история смерти его второго сына, Льва Седова, остается загадкой. Лев Седов унаследовал от отца бойцовский характер. Он взял фамилию матери, ушел из Кремля и поселился в общежитии рабфака, чтобы никто не обвинил его в использовании громкого отцовского имени. Лев Седов последовал за родителями в эмиграцию и стал верным помощником отца. Он жил в Париже и пытался сплотить единомышленников, не подозревая, что окружен осведомителями советской разведки.
Рядом с ним постоянно находился агент советской разведки Марк Зборовский, (оперативный псевдоним Тюльпан), завербованный в 1933 году. Донесения Тюльпана докладывались лично Сталину.
В начале 1938 года Льва Седова оперировали по поводу аппендицита. Операция прошла благополучно, но через четыре дня его состояние ухудшилось, пришлось сделать повторную операцию. 16 февраля сын Троцкого умер в парижской клинике. Мало кто сомневался в том, что это дело советской разведки.
Но судебно-медицинская экспертиза пришла к выводу о естественном характере его смерти. Зборовский, который потом порвал с НКВД и бежал в Соединенные Штаты, доказывал, что Москва просила его не убивать Седова, а заманить его в ловушку, чтобы сына Троцкого можно было доставить на территорию Советского Союза.
Уже арестованный Сергей Шпигельглас, бывший заместитель начальника разведки, на допросе рассказал, что, когда пришло сообщение о смерти Седова в Париже, он доложил наркому внутренних дел Ежову. Тот сказал:
— Зайдите.
Шпигельглас принес ему телеграмму из Парижа. Ежов прочитал ее и довольно сказал:
— Хорошая операция. Вот здорово мы его, а?
Ежов доложил в ЦК, что его люди покончили еще с одним врагом советской власти. И коллеги-чекисты с долей зависти спрашивали Шпигельгласа:
— Как это вы разделались с Седовым?
Впрочем, надо иметь в виду, что Шпигельглас стал давать показания после того, как его стали избивать. Судя по протоколам допросов, это произошло 31 мая 1939 года. В это время полным ходом шло следствие по делу Николая Ивановича Ежова, арестованного 10 апреля. Ежова обвиняли во всех смертных грехах, включая гомосексуализм. Возможно, следователи с помощью Шпигельгласа хотели приписать Ежову еще и обман руководства партии…
3 февраля 1941 года НКВД поделили на два наркомата — внутренних дел и государственной безопасности. Разведка за границей получила статус первого управления наркомата госбезопасности.
Историки пришли к выводу, что советская разведка выполнила свой долг и заблаговременно доложила руководству страны о готовящейся агрессии со стороны Германии.
17 июня 1941 года Фитин отправил в Кремль спецсообщение из Берлина от Старшины и Корсиканца: «Все военные мероприятия Германии по подготовке вооруженного выступления против СССР полностью завершены, удара можно ожидать в любое время».
Но Сталин и его окружение верили в возможность долговременного сотрудничества с Гитлером. Поэтому в спецсообщениях разведки, которые подписывал Фитин, Сталин видел только то, что хотел видеть. Сообщения разведки о концентрации немецких войск на советских границах, о предполагаемой дате нападения на Советский Союз были напрасны.
Сталину не нравилось, когда разведчики доверяли своим информаторам. Он однажды пожурил начальника военной разведки Проскурова:
— У вас душа не разведчика, а душа очень наивного человека в хорошем смысле этого слова. Разведчик должен быть весь пропитан ядом, желчью, никому не должен верить…
К началу войны Советский Союз располагал в Германии обширной разведывательной сетью, включавшей агентов в военно-воздушных силах, министерстве иностранных дел, министерстве экономики, в гестапо и на оборонных предприятиях.
Наркомат госбезопасности имел нелегальную организацию в Берлине, которой руководили ставшие потом известными антифашисты Харро Шульце-Бойзен (обер-лейтенант люфтваффе, оперативный псевдоним Старшина) и Арвид Харнак (сотрудник имперского министерства экономики, Корсиканец). Обладая широчайшими связями, они поставляли в Москву полноценную информацию, которой Фитин мог гордиться. В эту группу входили больше ста человек, которые собирали сведения для советской разведки.
Военная разведка не отставала от политической и располагала нелегальными группами в Бельгии, Голландии и Франции.
Группе Харнака и Шульце-Бойзена в конце мая 1941 года доставили радиопередатчики и системы шифрования. Но когда началась война, передатчики не заработали.
Москва требовала самой свежей информации, и немедленно. Шифросвязь с закордонными резидентурами осуществляло 13-е отделение 5-го спецотдела НКВД. Существовали огромные сложности в организации связи с нелегалами. Радиостанции, которыми располагала агентура в Европе, были маломощными. Сигнал едва доходил до Бреста, но наступавшие немецкие войска заняли его в первые дни войны.
Радисты в советских резидентурах в Лондоне и Стокгольме напрасно часами просиживали у приемников. Тогда Фитин вынужден был обратиться за помощью к военной разведке, чьи нелегальные резидентуры в Европе продолжали действовать.
Военные разведчики наведались в Берлин. Оказалось, что передатчики не работают и наладить их невозможно. Нелегальные резидентуры взяли на себя передачу полученной информации. В первые месяцы войны они очень много работали. Радисты сидели в эфире часами, рации засекались, и разведчиков арестовывали одного за другим.
Гестапо выследило нелегальные резидентуры военной разведки и захватило радистов вместе с передатчиками. Гестаповцы начали ловкую радиоигру с Москвой, снабжая ее дезинформацией, и чекисты не скоро обнаружили, что их водят за нос.
Обращение Фитина к военной разведке за помощью оказалось роковым и для агентуры политической разведки. На допросах схваченные военные разведчики назвали и берлинские адреса. Трагедию завершила отправка двух связных в Германию.
Летом 1942 года ночью с самолета в районе Брянска, оккупированного немецкими войсками, были сброшены два радиста — Альберт Хесслер, бывший член компартии Германии, воевавший в Испании, и русский немец Роберт Барт, давно работавший на НКВД. За несколько дней они добрались до Германии. Хесслер нашел членов подпольной группы и попытался помочь им наладить передатчик, но безрезультатно. Ни он, ни приютившие его люди не подозревали, что их дом находится под наблюдением. Арест был вопросом времени.
Вскоре вся группа Харнака и Шульце-Бойзена тоже была арестована. Гестапо отдало под суд сто двадцать девять человек. Хесслер отказался работать на гестапо. Его расстреляли.
Роберту Барту поручили еще более ответственное задание — стать связным Вилли Лемана, сотрудника гестапо, который с 1929 года под оперативным псевдонимом Брайтенбах работал на советскую разведку.
В 1938 году, когда советская резидентура в Германии была уничтожена Сталиным, связь с Вилли Леманом прекратилась. Два года он ничем не мог помочь Советскому Союзу, потому что к нему никто не приходил. Связь была восстановлена в начале 1941 года и прервалась с нападением Германии на Советский Союз.
Роберта Барта гестапо арестовало сразу. Он не только выдал Вилли Лемана, но и согласился передавать в Москву то, что нужно немцам. В 1945 году Барт оказался в руках американцев. Они передали его советским представителям. Барта расстреляли.
Советская агентурная сеть в Германии была потеряна. Но советская разведка продолжала давать ценную информацию: выведывали ее не у врага, а у союзников. В годы войны поток информации от советских агентов в Англии был настолько велик, что резидентура не успевала ее обрабатывать. Секретные документы приносили буквально чемоданами.
20 июля 1941 года НКВД и НКГБ объединили. Разведка под руководством Фитина стала первым управлением НКВД. Но ее численность серьезно сократилась. В годы войны непосредственно против нацистской Германии работало другое управление, четвертое. Им руководил Павел Судоплатов. А Фитину осталась дальная разведка. В августе 1941 года в его подчинении было двести сорок восемь человек, в мае 1942 года — сто тридцать пять, в мае 1943 года — сто девяносто семь.
В годы войны в составе разведки сформировали отдел по взаимодействию с английской и американскими разведками. В качестве представителя британского Управления специальных операций, которое вело разведывательно-диверсионную работу против немцев, в Москву приехал известный разведчик Джордж Хилл. В первые годы войны с помощью английской авиации на территорию оккупированной немцами Европы были переброшены двадцать советских агентов-парашютистов.
Американцы и англичане демонстративно не работали против СССР, союзника в борьбе против нацистской Германии. Советская разведка, напротив, использовала благожелательное отношение союзников для глубокого проникновения в обе страны, особенно в Соединенные Штаты.
Перед отъездом в Соединенные Штаты в конце 1941 года нового резидента разведки в Вашингтоне Василия Зарубина принимал Сталин, который, перечисляя стоящие перед ним задачи, подчеркнул, что важнее всего «добывать информацию о новейшей секретной технике, созданной в США, Англии и Канаде».
Василий Михайлович Зарубин — один из самых уважаемых советских разведчиков. Никто не любит вспоминать, что он принял участие в позорном уничтожении польских военных, взятых в плен осенью 1939 года, когда Гитлер и Сталин поделили Польшу. Майор госбезопасности Зарубин, участвовавший потом в похищении атомных секретов в Соединенных Штатах, был командирован в один из трех основных лагерей, Козельский, и руководил бригадой следователей. Они сортировали польских военнопленных, решая, кому жить, а кому умереть…
Увеличился состав советского посольства в Вашингтоне — не только за счет дипломатов, но и разведчиков. В Соединенных Штатах, где уже работали резидентуры военной и стратегической разведки, появилась отдельная резидентура Первого (разведывательного) управления Наркомата военно-морского флота. Ведомство морской разведки возглавлял контр-адмирал Михаил Александрович Воронцов, который до войны был военно-морским атташе при посольстве СССР в Германии. Да еще Молотов создал при посольстве в Вашингтоне Бюро технической информации — оно занималось промышленным шпионажем.
Штаты легальных резидентур в Вашингтоне, Нью-Йорке и Сан-Франциско были сравнительно небольшие — десять с лишним человек (таким же аппаратом располагала военная разведка). Но им на подмогу были отправлены разведчики, которые действовали под крышей Советской закупочной комиссии и Амторга. Только в американской столице в военные годы оказалось почти пять тысяч советских граждан, командированных различными ведомствами (см. «Сталинское десятилетие холодной войны», М., 1999). Сколько среди них было кадровых разведчиков и сколько выполняло разовые поручения Наркомата госбезопасности и Разведуправления Генерального штаба — неизвестно по причине закрытости архивов.
В 1943 году в Соединенных Штатах сформировали отдельную резидентуру для сбора научно-технической информации под руководством Леонида Романовича Квасникова (в 1996 году, посмертно, он получил звание Героя России). Он был инженером-механиком, окончил аспирантуру и особенно серьезно относился к конспирации: требовал от подчиненных даже в защищенных помещениях резидентуры говорить только шепотом, а клички агентов писать на листках бумаги, которые сразу уничтожал.
14 февраля 1943 года Павел Фитин получил звание комиссара госбезопасности 3-го ранга, а в июле 1945-го, при переводе сотрудников госбезопасности на общеармейские звания, стал генерал-лейтенантом.
5 ноября 1944 года государственные награды получили сразу восемьдесят семь сотрудников внешней разведки. Фитина наградили орденом Красного Знамени.
14 апреля 1943 года Сталин вновь разделил НКВД на два наркомата. Разведку включили в наркомат госбезопасности, ставший через три года министерством.
Павел Фитин мог докладывать об одном достижении за другим. Федеральное бюро расследований русскими не интересовалось. Американская контрразведка занималась только врагами — немцами и японцами, так что советские разведчики могли работать совершенно свободно. Помимо политической информации они добывали в огромных количествах чертежи и технологии, необходимые для производства нового оружия. Иногда они попадались. Но президент Франклин Рузвельт приказал Федеральному бюро расследований не трогать советских разведчиков или по крайней мере не доводить дело до скандала.
Два помощника советского военно-воздушного атташе 10 июня 1941 года были объявлены персонами нон-грата, но после нападения Германии на Советский Союз получили право остаться в Соединенных Штатах.
Резидент НКГБ в Нью-Йорке Гайк Бадалович Овакимян (он был хорошо образованным человеком, кандидатом химических наук и занимался научно-технической разведкой) в апреле 1941 года был взят сотрудниками ФБР с поличным. Его выпустили под залог и собирались судить. Но после нападения немцев на Советский Союз отношение американцев к русским изменилось, Овакимяну позволили в июле спокойно уехать.
Резидента НКГБ в Вашингтоне Василия Зарубина, который работал под крышей третьего секретаря посольства, сотрудники ФБР тоже взяли с поличным в 1944 году, но и он смог уехать без скандала.
После Зарубина резидентом стал Степан Захарович Апресян, старший брат которого, Дереник Апресян, тоже был чекистом. Апресян-старший сделал большую карьеру в экономическом отделе Главного управления государственной безопасности НКВД. В декабре 1936 года он получил звание майора госбезопасности, а в августе 1937 года был назначен наркомом внутренних дел Узбекистана и одновременно начальником Особого отдела Среднеазиатского военного округа.
21 ноября 1938 года Дереника Апресяна арестовали, 22 февраля 1939-го приговорили к высшей мере наказания и расстреляли. Его младшего брата, работавшего в иностранном отделе, арестовали, но через год выпустили и даже отправили в Вашингтон.
«Расстрел брата, — вспоминал работавший в резидентуре Александр Феклисов, — месяцы, проведенные в тюрьме, видимо, не прошли для Степана бесследно. Он стал болезненно нерешительным, за несколько дней до встречи с агентом начинал нервничать, невнимательно слушал собеседника. В ходе проверки перед встречей беспокойно осматривался, быстро, почти бегом, передвигался по улице…»
В 1945 году Степана Апресяна вернули в Москву.
К концу войны и сразу после нее усилия разведаппарата в Соединенных Штатах были сосредоточены на атомных делах, и эта работа увенчалась грандиозным успехом. Советские ученые, занятые созданием ядерного взрывного устройства, получили доступ к результатам американских исследований, что позволило в кратчайшие сроки обзавестить собственной бомбой.
Один из бывших советских разведчиков рассказывал мне, что во время войны и в первые послевоенные годы они свободно заходили в американское военное министерство и, если хозяина кабинета не было на месте, открывали его письменный стол и преспокойно изучали любые бумаги. Советских офицеров везде встречали как союзников и друзей. А они с самого начала убедили себя в том, что Соединенные Штаты и Англия — откровенные и опасные враги, а вовсе не союзники в общей борьбе.
Перелом наступил после того, как 5 сентября 1945 года бежал шифровальщик посольства СССР в Канаде лейтенант Игорь Сергеевич Гузенко. Он был сотрудником военной разведки, долго готовился к побегу и передал канадской полиции много секретных материалов. Канадцы были потрясены тем, что СССР шпионил за своими союзниками.
Первым о масштабах деятельности советской разведки намеревался рассказать полковник Константин Волков, который в Турции работал под крышей вице-консула. Он предложил англичанам назвать имена советских агентов в Великобритании в обмен на политическое убежище. Английские разведчики в Турции не знали, как им поступить, и запросили Лондон. Сообщение из Стамбула попало в руки Кима Филби, который, понимая, что разоблачение грозит прежде всего ему самому, сразу же связался с советской резидентурой.
Резидент в Стамбуле полковник Михаил Матвеевич Батурин, отец Юрия Батурина, помощника Ельцина и космонавта, получил указание срочно эвакуировать Волкова в Советский Союз. Волков был казнен…
Гузенко рассказал о советском проникновении в американский атомный проект. Меры безопасности в атомных лабораториях были усилены. Но Федеральному бюро расследований понадобилось несколько лет, чтобы нащупать советскую разведывательную сеть. И у американских контрразведчиков до сих пор нет уверенности, что они выявили всех агентов.
Побег Гузенко и его разоблачения заставили руководство разведки заморозить контакты со многими агентами на территории Соединенных Штатов. Информация об атомных делах пошла в основном из Англии. Но советских руководителей побег Гузенко не смутил. Летом 1946 года на закрытом совещании новый секретарь ЦК, курировавший госбезопасность, Алексей Александрович Кузнецов возмущенно говорил:
— Канадцы организовали суд над Гузенко. Мы обороняемся, что мы не крали никакие проекты, то есть мы обороняемся, а ведь есть указание о том, что мы, основываясь на итогах войны, когда мы стали очень сильной державой, должны проводить свою самостоятельную, активную внешнюю политику везде и всюду. И послам дано указание о том, чтобы они не занимались пресмыканием, а смелее вели себя…
Вторым ударом для советской разведки стала дешифровка американскими криптографами радиограмм, отправленных в 1944 — 1945 годах из центра в резидентуру в Нью-Йорке, работавшую под крышей генерального консульства. Причиной этого провала стала ошибка советских шифровальщиков, которые отошли от железного правила: пользоваться только одноразовыми шифр-блокнотами. Это правило было установлено после того, как в 1927 году британская полиция пришла с обыском в англо-советскую торговую компанию «Аркос» и захватила секретную переписку.
Расшированные после Второй мировой войны тексты радиограмм позволили американской контрразведке выявить несколько важных советских агентов. Процессы над ними, возникший скандал сузили вербовочные возможности советской разведки на территории Соединенных Штатов. Американцы уже не так охотно шли на контакты с советскими представителями. Кроме того, прекратили деятельность две легальные резидентуры — из-за того, что власти Соединенных Штатов закрыли советские генеральные консульства в Нью-Йорке и Сан-Франциско.
15 июня 1946 года Павел Фитин был освобожден от должности. Три месяца он находился в распоряжении отдела кадров Министерства госбезопасности. В сентябре 1946 года его отправили заместителем уполномоченного МГБ в оккупированной Германии. Но на этой должности его держали недолго.
1 апреля 1947 года Фитина утвердили заместителем начальника управления МГБ по Свердловской области, 27 сентября 1951-го — министром госбезопасности Казахстана.
После смерти Сталина Берия о нем вспомнил, 15 марта 1953 года Фитин получил назначение начальником управления единого МВД по Свердловской области. Подпись Берии под приказом о его назначении дорого обошлась Фитину. Его сочли бериевским человеком. После ареста Лаврентия Павловича карьера бывшего начальника разведки закончилась. 16 июля его освободили от должноети, 29 ноября 1953 года уволили из Министерства внутренних дел по служебному несоответствию.
Несколько лет Павел Михайлович работал в Министерстве госконтроля, затем в Комиссии советского контроля при Совете министров. В 1959 — 1963 годах генерал Фитин был директором фотокомбината Союза советских обществ дружбы и культурных связей с зарубежными странами. Он оставил воспоминания, которые разрешалось читать только сотрудникам Первого Главного управления. Он умер в 1971 году.