ЛОМОНОСОВ (1711–1765)

ЛОМОНОСОВ

(1711–1765)

Родился он в глухой деревне близ устья Северной Двины, в семье простого крестьянина…

Принято считать, будто в столице страны или в больших городах созданы наиболее благоприятные условия для появления крупных мыслителей, ученых, деятелей культуры. Ведь именно здесь собираются лучшие преподаватели, выдающиеся умы; имеются соответствующие учебные заведения, музеи, университеты, академии. Да, на каком-то этапе обучения или первых самостоятельных работ полезно находиться в культурном центре, общаться со специалистами, иметь доступ к интеллектуальным и художественным ценностям. Но в детские годы главное не в том, чтобы чему-то особенному научиться. Важно, чтобы в человеке пробудилась тяга к познанию, творчеству.

Когда есть возможность легко удовлетворить эту потребность, ребенок может быстро утратить первоначальный порыв. Напротив, если приходится преодолевать препятствия на путях познания, тогда слабый отступает, а сильный не сдается.

Так было и с Михаилом Ломоносовым. Его родина, северная Русь, издавна давала приют людям смелым, предприимчивым, вольнолюбивым. Здесь не было унизительного крепостного рабства, да и татаро-монгольского ига тоже. Местным жителям приходилось заниматься разными промыслами: земледелием, скотоводством, охотой, рыболовством. Поморы были отличными мореходами.

Михайло с малых лет отличался крепким телосложением, силой и упорством. Ему рано пришлось помогать матери, а затем и отцу по хозяйству. Судьба его не баловала. Мать умерла, когда он был еще ребенком. Отец женился вторично. Мачеха невзлюбила пасынка. Возможно, ее раздражали его самостоятельность и упрямство. Отец относился к нему серьезно, как к помощнику. Позаботился о том, чтобы смышленый сын обучился грамоте — у попа.

Ломоносов быстро научился читать. Голос у него был сильный, произношение ясное. Священник не раз поручал ему чтение в приходской церкви глав из Священного Писания. Мальчики постарше завидовали малолетнему «выскочке». Пару раз его поколотили, чтобы отбить охоту быть первым. Однако Михайло умел постоять за себя. Да и не из тех он был, кого можно было запугать и переупрямить.

Самый ранний из автографов Ломоносова относится к 1726 году: запись в приходской книге. Видно, как старательно выписывает он буквы, украшая их завитками. Нажим очень сильный. И не только — для украшения. Чувствуется, что рука написавшего более привыкла действовать топором и веслом.

У соседа-крестьянина Ивана Дудина взял неугомонный Михайло Ломоносов учебники грамматики и этики. Прочитал не один раз, едва ли не наизусть выучил. Юношу, рослого и крепкого не по годам, отец и мачеха пожелали остепенить, женить. У него были другие намерения. Знал, что есть огромный город Москва, где любым премудростям научиться можно. По-видимому, он стал учить латинский язык. Об этом свидетельствует его запись в книге Куростровской церкви. Здесь почерк аккуратен и красив; видно, что пишет человек грамотный. В подписи заглавная "Л" изображена на латинский лад. Позже он так подписывался только по-латыни.

Добром его из дома не отпускали. Пришлось бежать. Выбрал самое благоприятное для побега время, когда догнать и вернуть его было почти невозможно: в лютые зимние морозы.

Тогда был велик риск замерзнуть в пути. Он решился на отчаянный шаг. Догнал санный обоз, доставлявший в Москву рыбу, и с ним через три недели достиг столицы.

Легко ли деревенскому юноше устроиться в огромном городе — без денег и знакомств? Сколько надо иметь воли, мужества, веры в себя и стремления достичь поставленной цели, чтобы решиться приехать в город и не сгинуть в нем без следа? В Славяно-греко-латинскую академию он был принят потому, что назвался сыном священника (крестьянам и ремесленникам учиться в этом заведении запрещалось). Когда обман раскрылся, помогло заступничество просвещенного архиепископа Феофана Прокоповича, восхитившегося его знаниями.

В академии Ломоносов постоянно недоедал. Хотя при случае экономил деньги для покупки книг. Обучался наукам не только в Москве, но и в Киеве, Санкт-Петербурге. Отправили его на учебу в Германию, и там он отличился успехами и… конфликтами. Но даже крепко повздоривший с ним профессор И. Генкель констатировал: «Господин Ломоносов, довольно хорошо усвоивший себе теоретически и практически химию, преимущественно металлургическую, а в особенности пробирное дело, равно как и маркшейдерское искусство, распознавание руд, рудных жил, земель камней и вод, способен основательно преподавать механику, в которой он, по отзывам знатоков, очень сведущ». Добавим: он стал одним из лучших латинистов Европы, освоив физику и астрономию.

Вернувшись через пять лет на родину, вел разнообразные исследования. В 1745 году получил звание академика. При содействии графа И.И. Шувалова добился создания Московского университета.

Особенно велики и разнообразны научные достижения Ломоносова. В частности, он обнаружил атмосферу на Венере, доказал закон сохранения вещества, теоретически предсказал существование Антарктиды, о котором следует сказать особо — ведь это факт малоизвестен даже в кругу профессиональных географов. Ломоносов в мемуарах по случаю своего приема в Шведскую академию наук выделил — впервые — три типа морских льдов: принесенные реками, вымороженные непосредственно из морской воды и оторвавшиеся от ледников (айсберги).

В его время было установлено, что в районе Южного полярного круга имеется много айсбергов. Прежде, в XVII веке, предполагалось, что там находится огромнейший континент — Южная Земля. Но после плаваний знаменитого английского мореплавателя Джеймса Кука выяснилось, что ее не существует. Правда, немногим ранее в монографии «О слоях земных», вышедшей в 1763 году, Ломоносов писал: «В близости Магелланова пролива, и против мыса Добрыя Надежды около 53 градусов полуденной ширины великие льды ходят; почему сомневаться не должно, что в большем отдалении островы и матерая земля многими и несходяшими снегами покрыта, и что большая обширность земной поверхности около Южного полюса занята оными, нежели на севере».

На первый взгляд, это лишь предположение, и только. Однако в действительности — самое настоящее научное предвидение, основанное на безупречном доказательстве. Ведь он верно считал, что айсберги формируются из крупных ледников на суше. На юге Африки и Америки таких ледников нет, приплыть из Северного полушария в Южное айсберги не могли. Значит, есть все основания утверждать, что в районе Южного полюса должен существовать материк.

Теоретическое открытие Антарктиды — поучительный пример использования научного метода в географии. К сожалению, это не было оценено по достоинству ни в XVIII веке, ни в XIX-м. Хрестоматийным случаем сбывшегося прогноза считается одновременное открытие «на кончике пера» в 1845 году планету Нептун французским астрономом У. Леверье и английским — Дж. Адамсом. Они по отклонениям орбиты Урана вычислили, где должно располагаться неизвестное массивное небесное тело. По этим данным немецкий астроном И. Галле в следующем году обнаружил в телескоп неведомую планету. Но если такое открытие было, что называется, делом техники (наблюдений и вычислений), то у Ломоносова — результатом проникновения мыслью в жизнь природы и сопоставления разных явлений.

Согласно мнению некоторых исследователей, с М.В. Ломоносовым связан первый русский теоретический опыт объединения принципов науки и религии (Н.А. Попов, В.В. Зеньковский). С этим трудно согласиться, хотя именно за последнее десятилетие в России предпринимаются попытки осуществить подобный синтез.

Сравнительно недавно Н.М. Пронина повторила, что Ломоносов «одним из первых в России соединил религиозную веру с научным реализмом», и в доказательство привела его высказывание: «Неверно рассуждает математик, если хочет циркулем измерить Божью волю, но не прав и богослов, если он думает, что на Псалтири можно научиться астрономии или химии».

Трудно в таком сопоставлении усмотреть даже намек на соединение принципов науки и религии. Тем более, если обратить внимание на слова Ломоносова, сказанные перед этой фразой: «Создатель дал роду человеческому две книги. В одной показал свое величие, в другой — свою волю. Первая — видимый сей мир, им созданный, чтобы человек, смотря на огромность, красоту и стройность его зданий, признал Божественное всемогущество, по себе дарованного понятия. Вторая книга — Священное Писание. В ней показано Создателево благоговение к нашему спасению. В сих пророческих и апостольских боговдохновенных книгах истолкователи и изъяснители суть великие церковные учители. А в одной книге сложения видимого мира сего (Природы. — Р.Б.) физики, математики, астрономы и прочие изъяснители Божественных в натуру влияниях действий суть таковы, каковы в оной Книге пророки, апостолы и церковные учители».

Суть его слов очевидна: богословам — богословское, ученым — научное. Первые толкуют и проповедуют Священное Писание, показывая путь к добродетельной жизни. Вторые «открывают храм Божеской силы и великолепия…».

Имеется еще одно высказывание Ломоносова, дающее повод к двойственному толкованию: «Правда и вера — суть две сестры родние, дщери одного Всевышнего родителя, никогда между собою в распрю прийти не могут…» Именно разные сущности (сестры), но не сиамские близнецы. Обратим внимание: научное знание он называет «правдой», реальностью.

Судя по всему, упомянутые выше философы не обратили внимания на недвусмысленное суждение Ломоносова из его гениальной книги «О слоях Земных»: «Напрасно многие думают, что все с начала творцом создано; будто не токмо горы, доли и воды, но и разные роды минералов произошли вместе со всем светом… Таковые рассуждения весьма вредны приращению всех наук, следовательно и натуральному знанию шара земного, а особливо искусству рудного дела, хотя оным умникам и легко быть Философами, выучась наизусть три слова: Бог так сотворил, и сие дая в ответ вместо всех причин».

В том-то и замечательное философское достижение Ломоносова, что он четко и резко размежевал, а не объединил (подобно различным фантастам-оккультистам) научный и религиозный принципы (методы) познания. Именно это позволило ему сделать великие научные открытия. Он подчеркивал: «Природа крепко держится своих законов и всюду одинакова». Или другое: «Один опыт я ставлю выше, чем тысячу мнений, рожденных только воображением».

Он ясно понимал и высказывался совершенно определенно, что изучение, постижение «Евангелия от Природы» требует опоры на опыт, убедительные доказательства. А религиозная вера опирается на священные книги и обращена прежде всего к человеческой душе, дает наставления моральные, которые оправдываются и утверждаются именем Бога. Несмотря на основательное религиозное образование, Ломоносов избегал богословских споров. В некоторых случаях его ссылки на Господа носят формальный характер. Следует учитывать, в какое время он творил и какие научные проблемы исследовал. Некоторые из них противоречили церковным установлениям и тексту Священного Писания.

Так, по его оригинальным подсчетам выходило, что продолжительность геологической истории составляет сотни тысячелетий или даже миллионы лет (в то время никто из ученых не предполагал таких сроков). В свое оправдание он, в частности, писал: «Ибо и натура есть некоторое Евангелие, благовествующее неумолчно творческую силу, премудрость и величие. Не токмо небеса, но и недра земные поведают славу Божию». А природные свидетельства глубочайшей древности Земли называл «естественными откровениями».

С иронией отзывался великий ученый о тех, кто смешивает научный и религиозный метод (в связи с противоречивыми данными о дате сотворения мира или всемирного потопа). Для примера спрашивал: «Что помогут хорошие рифмы в доказательстве Пифагоровой теоремы?» Для него Природа божественна, а кто «не хочет, или не может, или не в состоянии вникнуть в премудрые естественные дела Божие, тот довольствуется чтением Священного Писания и других книг душеполезных; управляй житие свое по их учению…»

Правда, встречаются у него суждения противоречивые. Сравним их:

"У многих глубоко укоренилось убеждение, что метод философствования, опирающийся на атомы, либо не может объяснить происхождения вещей, либо, поскольку может, отвергает Бога-Творца. И в том и в другом они, конечно, ошибаются… ибо идея атомов наиболее ясно и полно объясняет сущность материи и всеобщего движения, которое требует признания «всемогущего двигателя». (То есть изначальный импульс, первопричина движения материи — в творческом акте Бога.)

«Первичное движение не может иметь начала, но должно существовать извечно» (это положение он доказывает логически, вовсе не ссылаясь на Творца). Следовательно, для извечного движения нет нужды во «всемогущем двигателе».

Или в другом случае такие странные выводы: «Так как явления природы неизменны, то неизменными должны быть и формы мельчайших (тел). Это доказывает существование Бога-Создателя и показывает, что не случайно материя образовала все».

Такой способ доказательства выглядит голословным, необоснованным. Особенно выразительно завершение: «…Материя образовала все». Это вроде бы сугубый материализм! Даже уточняющее «не случайно» в принципе ничего не меняет.

Для объяснения подобных странностей и противоречий некоторые советские исследователи предполагали, будто Ломоносов лишь притворно ссылался на Бога, в глубине души оставаясь материалистом и атеистом. С таким мнением нельзя согласиться. Судя по всему, Ломоносов, подобно многим крупным естествоиспытателям, склонялся к пантеизму (так же как, например, Гёте). В Природе он видел проявление высшего Разума, о сути которого избегал строить догадки.

Действительно, трудно представить себе случайное сочетание природных тел, которые сами по себе соорганизовались в единое гармоничное целое — Вселенную. Никакие умственные ухищрения не могут объяснить такое явление, так же как самопроизвольное возникновение живого организма из мертвых тел природы. Во всяком случае до начала XXI века таких объяснений, доказательств получить не удалось, несмотря на усилия многих тысяч высококвалифицированных специалистов.

Одно из замечательных положений философии науки становится все актуальнее с каждым десятилетием. Оно простое и мудрое: «Заблуждаются физики, когда пренебрегают тем, что дает повседневный опыт, и ставят изысканные и трудные опыты». Дело тут, конечно, не в отрицании сложных экспериментов (он и сам их проводил), но в подходе к осмыслению их на основе существующих представлений с опорой на здравый смысл. Требуется прежде всего понимание, осмысление. Пренебрежение этим правилом привело к тому, что за последнюю четверть века в физике при необычайно тонких, изощренных экспериментах и замечательных технических достижениях почти нет сколько-нибудь адекватных теоретических открытий.

Как поэт, Ломоносов ощущал цельность, гармонию и величие Природы, и в то же время умел ярко выразить подобные чувства. У него есть точное высказывание: «Те, кто пишут темно, либо невольно выдает этим свое невежество, либо намеренно, но худо скрывают его. Смутно пишут о том, что смутно себе представляют». Единство чувств, мыслей и слова по отношению к Природе — в этой проявилась философия естествознания по Ломоносову. Более того — она воплощалась в конкретные научные открытия. Некоторые из них были осмыслены лишь более чем через два столетия после его смерти, например теоретическое предсказание Антарктиды.

Славе Ломоносова немало помешала… необычайная мощь его гения. Большинство его открытий, как говорится, «опережали время». Скажем, закон постоянства массы (вещества) он сформулировал и доказал, проведя опыты, в 1760 году, о чем написал Эйлеру, сделал сообщение на торжественном заседании Императорской академии наук, опубликовав затем статью. Лавуазье сделал то же открытие, которое назвали его именем, через 29 лет.

Чем объяснить необычайные успехи Ломоносова в разных науках? Главным образом, по-видимому, плодотворностью его представлений о сущности и методах познания природы. Кстати, он не только четко отделял научный метод от религиозного, но и столь же ясно — теоретические знания от практических (называя их художествами), говоря современным языком — науку и технику:

«Учением приобретенные познания разделяются на науки и художества. Науки подают ясное о вещах понятие и открывают потаенных действий и свойств причины; художества к преумножению человеческой пользы оные употребляют».

(Не следует удивляться термину «художества» как синониму «технические»; древнегреческое «технос» означает «искусство, ремесло, умение, художество».)

«Науки довольствуют врожденное и вкорененное в нас любопытство; художества снисканием прибытка увеселяют. Науки художествам путь показывают; художества происхождение наук ускоряют. Обои общею пользою согласно служат».

И в этом случае он писал о том, что вам успешно претворяя в своем творчестве, ведь ему принадлежит множество изобретений, технических усовершенствований. О силе его теоретической мысли свидетельствует такой факт.

Советник академической канцелярии, недруг Ломоносова Шумахер отослал его ранние работы на отзыв академику Л. Эйлеру в Берлин, надеясь получить разгромную рецензию. Прославленный ученый ответил незамедлительно: «Все записи его по части физики и химии не только хороши, но даже превосходны. Ибо он с такой основательностью излагает любопытнейшие, совершенно неизвестные и необъяснимые для величайших гениев предметы, что я вполне убежден в верности его объяснений».

С полным основанием В.И. Вернадский в 1911 году писал, что лишь спустя 200 лет после рождения Ломоносова стал вырисовываться во всей грандиозности его облик: «Не только великого русского ученого, но и одного из передовых творцов человеческой мысли».

Для Ломоносова характерна высокая культура мышления. Она выражалась, как уже говорили, в опоре на опытное эмпирическое знание, логику, здравый смысл, неутомимую любознательность, поэтическое восприятие природы в ее цельности и единстве, благоговение перед Природой. Последнее особенно важно, хотя и присуще по сути своей преимущественно религиозному сознанию. Только в таком смысле, пожалуй, можно говорить о сближении в творчестве Ломоносова науки и религии.

Это относится уже не столько к миропознанию, сколько к мироощущению, восприятию грандиозной, поистине божественной Вселенной в ее непостижимом разнообразии и величии, а значит, и сокровенной тайне. Ограниченный разум человека способен выведать лишь часть ее тайн и, проникая сознанием в ее жизнь, приобщаться к ней.

Вспомним известные строки из его оды «Вечернее размышление о Божьем величестве при случае великого северного сияния»:

Открылась бездна, звезд полна.

Звездам нет числа, бездне — дна.

В дальнейшем он показывает, как ничтожен — физически — человек перед этой бездной и как теряется в ней даже мысль человеческая:

Песчинка как в морских волнах,

Как мала искра в вечном льде,

Как в сильном вихре тонкий прах,

В свирепом как перо огне,

Так я, в сей бездне углублен,

Теряюсь, мысльми утомлен!

Но такое утомление ума демонстрирует и его необычайную силу, ибо присутствует осознание масштабов Мироздания; мысль человеческая проникает не только в видимую звездную бездну, но и в невидимые миры, витающие в ней:

Уста премудрых нам гласят:

Там разных множество светов,

Несчетны солнца там горят,

Народы там и круг веков.

Он склоняется к идее о множестве обитаемых миров, а заодно высказывает предположение о вечном круговороте времен. В то же время его поистине неутомимый разум проникает и в земные недра и освещает их: «Велико есть дело достигать во глубину земную разумом, куда рукам и оку досягнуть возбраняет натура; странствовать размышлениями в преисподней, проникать рассуждением сквозь темные расселины, и вечною ночью помраченные вещи и деяния выводить на солнечную ясность».

Дополним: своим умственным взором он в данном сочинении («О слоях земных») проникал не только в недра планеты, но и охватывал ее целиком, как бы с космических высот, отметив при этом и существование неведомой в ту пору Антарктиды, и морозного слоя, переходящего из атмосферы в зоны вечной мерзлоты и неисчезающих льдов (по-современному — криосферы). Его научный метод и его философия Природы в этом случае тоже проявились необычайно ярко и сильно, подтвердив свою истинность.

Умствований, оторванных от твердой опоры на факты, Ломоносов избегал. Он подчеркивал, что его выводы «служат в утверждение основательным (обоснованным) учениям, в опровержение мечтательным догадкам, происходящим по большей части от пустых забот и предуверений».

Наконец, следует отметить еще одну особенность его философии науки, которая остается в забвении последние полвека: патриотизм и народность научного творчества. Это отметил В.И. Вернадский: «Ломоносов был плоть от плоти русского общества; его творческая мысль протекала — сознательно и бессознательно бесчисленными путями в современную ему русскую жизнь». И еще: «Стремясь к истине, он в то же время верил в гуманитарное, человеческое ее значение. Полный жизни и энергии, он сейчас же стремился воплотить эту свою веру в жизнь».

Ломоносов ясно сознавал свой долг — даже не перед людьми, а перед некой высшей творческой силой, энергию которой, духовный свет, он ощущал в себе: «Я бы охотно молчал и жил в покое, да боюсь наказания от правосудия и всемогущего промысла, который не лишил меня дарования и прилежания в учении и ныне дозволил случая, дал терпение и благородную упрямку и смелость к преодолению всех препятствий и распространению наук в отечестве, что мне всего в жизни моей дороже».

Как поэт Ломоносов прославился при жизни. Сейчас его выспренные оды кажутся тяжеловесными. Но тогда это было требованием высокого стиля. Но умел он писать и по-другому:

…Там мир в полях и над водами,

Там вихрей нет, ни шумных бурь;

Над бисерными облаками

Сияет злато и лазурь.

Был не только мудр и умен, но и остроумен. Вот его эпиграмма на ханжу-монаха:

Мышь некогда, любя святыню,

Оставила прелестный мир.

Ушла в глубокую пустыню,

Зарывшись вся в голландский сыр.

По мнению Пушкина: «Слог его ровный, цветущий и живописный, заемлет главное достоинство от глубокого знания книжного славянского языка и от счастливого слияния оного с языком простонародным».

Как ученого Ломоносова стали понимать и оценивать по достоинству только спустя 150–200 лет.

Странным образом Ломоносов, один из величайших ученых в истории человечества, перед смертью сетовал: «Жалею только о том, что не мог я совершить всего того, что предпринял я для пользы отечества, для приращения наук и для славы Академии».

…Мелкие цели не порождают великих дел. Он трудился во славу России. И в творчестве воплощал духовную энергию не только своей личности, но и своего народа. Не потому ли ему принадлежат гордые и необычайно смелые по тому времени слова, обращенные к «благодетелю» графу И.И. Шувалову: «Не токмо у стола знатных господ или у каких земных владетелей дураком быть не хочу, но ниже у самого Господа Бога, который мне дал смысл, пока разве отнимет».

Он воплотил в себе духовную мощь русского народа. Но всегда глубоко уважал западную культуру (и великолепно знал ее). Разум его постоянно впитывал все лучшее без разбора, устремляясь в неведомое и выбирая интуитивно путь к правде. Так росток выбивается из темноты почвы к солнечным лучам.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.