65. «Куманы, иже рекомые половцы»

65. «Куманы, иже рекомые половцы»

«Куманы, иже рекомые половцы» — народ сложный и весьма интересный. О них создалось множество превратных мнений, главным образом потому, что автор «Слова о полку Игореве» изобразил их главными врагами Русской земли. Однако эта традиционная концепция основана на слишком буквальном понимании литературного произведения.[381]

Как мы уже сказали, кыпчаки (куманы) были частью племенного союза кимаков. И те, и другие не были степняками в собственном смысле слова. Кыпчаки спустились с Алтая, кимаки жались к берегам Иртыша. И потом, распространяясь на запад, куманы держались лесостепной зоны, то есть сосновых боров и рощ, в те времена простиравшихся к югу от озер Зайсан и Тенгис (по обе стороны 50 градуса северной широты). Ныне там голая степь, но это плоды деятельности человека, умеющего губить природные богатства.

В середине XI в. часть кыпчаков отделилась от основной массы кимаков и ушла на запад. Средняя часть лесостепи между Ишимом и Яиком осталась почти незаселенной. Это понятно, ибо в этом регионе сухая степь заходит далеко на север (вплоть до современного города Кустаная) и для привычных половцам способов хозяйства непригодна.

Кыпчаки прошли через захваченные гузами земли и обрели новую родину в роскошных злаковых степях низовий Дона, Днепра и Днестра. Здесь их стали называть куманами или половцами.

Китайцы описывали кыпчаков как народ светловолосый и голубоглазый. Рыжим был мамлюкский вождь Сонкор, по происхождению кыпчак. Потомки куманов в Венгрии, называемые чанго, часто имеют светлые, как лен, часто вьющиеся волосы и голубые глаза, хотя встречаются среди них и брюнеты. Русское прозвище — половцы — происходит от слова «полова» — рубленая солома, что отражает цвет их волос — соломенно-желтый. По словам арабского географа XIV в.: «Кыпчаки отличаются от других тюрков своей религиозностью, храбростью, быстротой движения, красотой фигуры, правильностью черт лица и благородством».[382] Итак, кыпчаки — типичные европеоиды, отличающиеся от своих южных соседей туркменов лишь светлым цветом волос и глаз, что и было замечено русскими, когда они столкнулись в 1055 г. и заключили первый раз мир. Ведь когда русские впервые встретились с монголоидными татарами, облик последних произвел на них ошеломляющее впечатление и заслужил специальное внимание летописца. Следовательно, он был для русских людей к 1223 г. непривычен.[383]

Кыпчаки происходили от европеоидного народа динлинов, обитавших в эпоху бронзы в Минусинской котловине и на Алтае.[384] Позже, объединившись с племенем кимаков, ответвлением хуннов, они унаследовали некоторые элементы хуннской внешности. Хунны, хотя и относились к монголоидной расе, имели специфические черты, делавшие их немного похожими на североамериканских индейцев. Когда в 350 г. в Китае было предпринято истребление живших там хуннов, было убито много китайцев «с возвышенными носами» и бородатых.[385] Поэтому смесь кимаков с кыпчаками не выделялась среди широколицых европеоидов.

Предки кыпчаков имели в эпоху бронзы богатую культуру, о чем свидетельствуют минусинские и алтайские могильники. Но уже в XI в. большая часть этой культуры была забыта. Оно и понятно: процесс куманского этногенеза был на излете. Этому выводу соответствуют все известные и приведенные факты и характеристики.

Институт власти деградировал. Хан был только военным вождем добровольцев, шедших за ним в поход. Этим объясняются ничтожные численности отрядов, ходивших в набеги: 3–5 тысяч сабель. Разумеется, что при такой системе дипломатия на международном уровне была невозможна. Если бы даже куманские вожди могли заключить с кем-либо договор, то у них не было возможности заставить своих соплеменников его соблюдать. Поэтому все соседи куманов не любили. Число пассионариев в этой фазе этногенеза всегда сокращается, ибо пассионарии нужны властям, а не соседям. Работорговля была одним из способов избавиться от неуживчивых родственников. Это, конечно, снижало боеспособность этноса, но разве обыватели, пусть степные, заглядывают в будущее. Поэтому за двести лет с XI в. куманская этническая целостность потеряла и силу натиска, и частично сопротивляемость. Социальные связи, образующие систему жесткого типа, ослабли, и этнос, рассредоточившийся на огромное пространство, стал для соседей неопасным, хотя и оставался неприятным.

Но как только отдельные куманы попадали в страну, где пассионарное напряжение было высоким, например, в Грузию, Византию, Иран, они сразу находили себе применение. Куманских рабов и наемников высоко ценили и выдвигали на ответственные посты, потому что их этнические черты, описанные выше, не гасились инертностью соплеменников на родине.[386] Такая коллизия наблюдается в истории часто. Наиболее известные примеры ее: швейцарцы и шотландцы, поставлявшие своих юношей французским королям, а также албанцы, служившие в Венеции и Стамбуле. Для этноса как целостности, это гибельно, и, действительно, куманов больше нет, хотя потомки их имеются повсюду.

В XIV в. слово «половец» изменило значение. Так стали называть, и вполне правильно, степняков Причерноморья,[387] вставших в оппозицию к «татарам» Поволжья. Вожди причерноморских улусов: в XIII в. Ногай, опиравшийся на Тверь, Москву и Переяславль, а в XIV в. Мамай — на Литву и генуэзскую колонию Кафу, боролись против Золотой орды и Ростово-Суздальской земли. В 1377 г., при подготовке русского общественного мнения к Куликовской битве, осуждение «половцев» означало антипатию к Мамаю, и видимо, поэтому летописец Лаврентий перенес близкую ему ситуацию на прошлое, уже потерявшее актуальность. Однако, будучи добросовестным историком, он не исказил хода событий, чем сделал очевидной дисгармонию между фактами и своими личными эмоциями. По свидетельствам иностранных авторов, русские называли мусульманских кочевников «половцами» до 1630 г.[388] Войдя в стихию иного, чуждого для Руси суперэтноса, эти «половцы», «татары» или «ногайцы» воевали со своими бывшими, но давно обруселыми соплеменниками до конца XVIII в. Так, этноним, переживший этнос, как призрак, вводит в заблуждение историков, придерживающихся буквально восприятия текстов, а вслед за ними всю читающую публику. Надо ли говорить, что искаженное восприятие прошлого не только калечит психику читателя, но и не безразлично для настоящего. На этом кончим! Ведь нам необходимо вернуться в XII в.