Глава 14 «Он возродил традиции рыцарства», 1175–1176

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 14

«Он возродил традиции рыцарства», 1175–1176

Сразу же после начала 1175 года Генрих II отправился в Анжу, чтобы убедиться, что его замки находятся в надежных руках. Он послал в Пуату Ричарда, который должен был проследить, чтобы бароны этой неуправляемой провинции не устраивали мятежей, а замки, построенные или укрепленные бунтовщиками, были возвращены в то состояние, в котором они пребывали до начала восстания. В знак доверия к сыну он приказал всем бейлифам провинции обеспечить его всем необходимым и передать в его распоряжение войско Пуату.

В конце марта король приехал в Кан и приказал молодому Генриху, находившемуся тогда в Руане, отправиться вместе с ним в Англию. Молодой король тем временем обменивался письмами со своим тестем, и тому удалось убедить его в том, что Генрих II, привезя сына в Англию (здесь Людовик VII ничем не сможет ему помочь), как в свое время королеву Элеонору, бросит его в тюрьму. Людовик VII напомнил ему, что Генрих II во время всеобщего примирения отказался принять его оммаж, хотя своим младшим сыновьям он разрешил это сделать, что свидетельствовало о дурных намерениях отца в отношении его. Французский король мог бы напомнить молодому Генриху и о том, что случилось с архиепископом после того, как король отказался поцеловать его в знак примирения.

Молодой Генрих заявил, что в Англию не поедет. Король посылал ему гонца за гонцом, убеждая ехать, пока, наконец, молодой человек не явился в Буре. Это было 1 апреля: «Он упал на землю у ног господина короля, своего отца, и со слезами на глазах принялся умолять его принять от него оммаж и клятву верности, как принял их от младших сыновей, добавив, что если король откажется принять его оммаж, то это будет означать, что он его не любит».

Генрих принял оммаж старшего сына, а затем, чтобы убедить его в своей любви и показать, что все его опасения напрасны, послал его к Людовику, велев рассказать ему об этом. А пока старший сын был в отъезде, король отправил в Бретань Джефри, приказав уничтожить все замки бунтовщиков, которые они понастроили во время мятежа.

12 апреля, в Святую субботу, из Нормандии вернулся молодой Генрих и присоединился к отцу в Шербуре. Они вместе отметили Пасху. 22 апреля в Кан приехал граф Филипп Фландрский, принявший в Страстную пятницу крест и поклявшийся летом отправиться в Иерусалим. Он помирился со своим кузеном, и они с молодым Генрихом освободили друг друга от обещаний, которыми обменялись во время мятежа. Филипп привез с собой грамоту, которую вручил ему два года назад молодой король, обещавший отдать ему графство Кентское с Дуврским и Рочестерским замками. Эту грамоту, напоминавшую о претензиях молодого Генриха, Филипп отдал королю, получив взамен ее другую, в которой английский король пообещал ему восстановить регулярные выплаты тысячи марок в год, прекращенные во время мятежа. Филипп и оба Генриха расстались в самых лучших отношениях.

Король с сыном и невесткой, принцессой Маргаритой, пересекли пролив, выйдя в море из гавани Барфлёра, и 9 мая, в пятницу, высадились в Портсмуте[297]. Генрих и его сын сделались такими близкими друзьями, что «ежедневно, в назначенное для еды время, питались за одним столом»[298].

В Англии они узнали, что архиепископ Ричард Кентерберийский, которого папа рукоположил в апреле 1174 года, собрал английских епископов на совет, состоявшийся с разрешения короля 18 мая в Вестминстере. Пока епископы находились в Лондоне, Генрих II собрал своих баронов и графов, и они присоединились к ним. В их присутствии он 20 мая поведал, как униженно сын умолял принять от него оммаж и клятву верности. Королю и в голову не пришло, что гордый Генрих II воспримет это как оскорбление. Сидя вместе с сыном перед членами совета, король зачитал им такое письмо:

«Генрих, король, отец короля, приветствует своих верных подданных.

Мой сын, король Генрих, приехал ко мне в Буре и во вторник, предшествовавший Вербному воскресенью… проливая потоки слез и всхлипывая, простерся у моих ног, смиренно умоляя о милосердии и [прося], чтобы я, с отцовской любовью, даровал ему прощение за то, что он сделал до войны, во время войны и после нее.

Он также униженно и со всей преданностью, на которую только способен, умолял меня, чтобы я, его отец и господин, принял от него оммаж и клятву верности, заявив, что никогда не поверит в то, что я забыл о своем негодовании против него, если я не сделаю для него то, что сделал для его братьев, в награду за их терпение и смирение.

Поэтому, тронутый жалостью и веря, что он говорит от всего сердца и что он смирился передо мной и во всем раскаялся, я позабыл о своем гневе и возмущении его поступками, полностью вернул ему свою отцовскую милость, принял от него оммаж и клятву [которую он произнес] на святых мощах, положенных перед ним, в том, что он будет хранить мне верность против всех людей и во всех своих делах будет слушаться моего совета и что, пока будет жив, не причинит вреда не только моим людям, но и своим, которые служили мне в этой войне, а будет уважать их и продвигать как моих и своих верных подданных и будет управлять своим двором и всем своим государством по моему совету и поступать так во всех других делах»[299].

Унизив публично своего сына, король повез его в Кентербери. Они отправились туда в сопровождении архиепископа Ричарда, чтобы поблагодарить Бога и святого Томаса за то, что они помогли ему восстановить «славный мир»[300]. В сентябре прошлого года пожар повредил хоры собора. Работы по восстановлению их велись под руководством Вильяма Санса, первого английского архитектора, имя которого до нас дошло.

Пока молодой Генрих пребывал в Англии с отцом, Ричард разрушал замки мятежников в Аквитании. Эти люди не были его союзниками во время бунта; они восстали против всякой власти – его отца и его собственной, и Ричарду необходимо было как будущему герцогу Аквитании привести их к подчинению.

Около 22 июня он осадил замок в Ажане, расположенном на полпути между Бордо и Тулузой. Этот замок был укреплен Арнальдом Бонвилем специально для борьбы с Ричардом. Сын короля подвез осадные орудия и после двух месяцев блокады овладел им, захватив в плен гарнизон из тридцати рыцарей. Джефри занимался тем же самым в Бретани и «причинил много зла тем людям этой страны, которые во время войны выступали против его отца»[301].

1 июля 1775 года умер дядя короля, граф Реджинальд Корнуолльский, которого похоронили рядом с отцом, в Редингском аббатстве. Хотя у графа остались три дочери, король забрал его земли себе, намереваясь отдать их Джону, который, по-видимому, к тому времени стал его любимчиком[302].

Архиепископ Ричард прошлой осенью рукоположил всех избранных ранее епископов, кроме Джефри, побочного сына короля, которому необходимо было получить разрешение папы, ибо он был рожден вне брака и не достиг еще тридцати лет. 9 июля, когда король проводил в Вудстоке совет, пришло письмо от папы с разрешением рукоположить его в епископы. Процедура посвящения состоялась в Линкольне 1 августа, где Джефри был встречен торжественной процессией. Но он совсем не был подготовлен к тому, чтобы занять пост епископа, поэтому отец отправил его в Тур учиться, «пока он не станет достойным столь почетного места».

На том же самом совете король приказал, заботясь о своей безопасности, чтобы никто из его недавних врагов не смел являться ко двору, не получив от него специального приказа, и чтобы никто не приходил к нему во дворец до рассвета и оставался там после заката. Он также запретил всем людям, проживавшим восточнее реки Северн, носить доспехи, лук и стрелы и заостренные ножи[303].

Однако эти указы соблюдались лишь первое время. Генрих II всегда был открыт для общения и обходился без королевской помпы, поэтому он скоро вернулся к своему старому образу жизни и стал принимать всех, кто захотел его увидеть.

Из Вудстока Генрих II и его сын отправились в Личфилд, где король приказал повесить четырех рыцарей и их товарищей, убивших лесничего в королевском лесу. С этого года Генрих II стал брать с собой в путешествия по стране королевских юстициариев, которые выслушивали в его присутствии разные жалобы. Эти слушания отличались от судов странствующих юстициариев, которые в течение года объезжали всю страну. В документах казначейства за этот год впервые появляется особый раздел, озаглавленный: «Прошения и приговоры, вынесенные Вильямом, сыном Ральфа, Бертраном (из Вердена) и Вильямом Бассетом в королевском суде».

Впрочем, эти слушания вряд ли можно было назвать настоящими судебными процессами, поскольку виновные в основном приговаривались к штрафу «ради доброй воли короля». Однако именно с этих судов началось активное участие Генриха II в работе королевского суда, и, хотя эта работа была очень похожа на вымогание взяток, она способствовала дальнейшей концентрации власти в его руках, ибо он утвердил свое право главенствовать над шерифами и странствующими судьями и решать все дела, вынесенные на его суд.

1 августа, приехав в Ноттингем, король обвинил баронов и рыцарей этой части страны, в которой уже давно зрело недовольство его политикой, в нарушении лесных законов. Позже он обвинил в этом многих баронов, рыцарей, священников и крестьян по всей Англии и наложил на них огромные штрафы. Эту работу продолжили его лесные юстициарии, и в следующем году документы казначейства отметили сильное увеличение доходов короля.

Против этих штрафов активно выступал главный юстициарий Ричард Люси.

Он показал королю его собственные письма, в которых он приказывал на время войны открыть леса и рыбные пруды и разрешить всем, кто пожелает, охотиться в них и ловить рыбу. Ричард понимал, что дело идет о его чести и добром имени, ибо люди, которых теперь наказывал король, действовали по его приказу. Однако Генрих II не обратил на протесты Люси никакого внимания.

10 августа оба Генриха встретились в Йорке с королем Шотландии и официально ратифицировали договор, заключенный в Фалезе, когда Вильям был освобожден из тюрьмы. Короля Шотландии сопровождали брат Дэвид и все шотландские епископы, графы, бароны, рыцари и фригольдеры, «от самого большого до самого малого». Они собрались в соборе, и все шотландцы, начиная с короля, совершили оммаж и принесли клятву верности сначала королю Генриху II, а потом его сыну, «за исключением верности его отцу».

Добившись полного подчинения шотландцев, король обвинил «графов, баронов и даже священников Йоркшира, и даже священников церкви Святого Петра в Йорке» в нарушении лесных законов. Помимо этого, он велел шерифу Роберту Статвилю наложить огромные штрафы на великое множество людей за участие в мятеже, несмотря на то что йоркширцы, согласно хроникам, мужественно защищали страну от шотландцев. Эти штрафы показались всем особенно несправедливыми, потому что йоркширцы были разорены набегом короля Вильяма 1172 года. К тому же наказанным оказался простой народ, а вождям мятежников, графам Лейстеру, Честеру и Феррерсу, были возвращены их земли и милость короля, а графа Хью Норфолкского оштрафовали всего лишь на тысячу марок.

В дополнение к этим поборам странствующие юстициарии Хью Кресси и Раннульф Гленвиль наложили на людей штрафы за другие провинности. И наконец, войдя в роль защитника справедливости, король выслушал девять дел в Сити города Йорка и приговорил восемь человек к штрафам от десяти до шести сотен марок «ради доброй воли короля»[304].

Тем временем граф Филипп Фландрский не смог выполнить свой обет отправиться в Святую землю из-за измены своей жены, Изабель Вермандуа, дочери сестры королевы Элеоноры, Петрониллы. Филипп женился на ней в 1155 году и получил в приданое графства Амьен и Вермандуа. Изабель влюбилась в Уолтера ле Фонтена, «который сиял среди других рыцарей, как Люцифер среди мелких звезд, по причине своего благородного происхождения и блистательной честности и мудрости», и стала его любовницей. Узнав об этом, граф Филипп три раза запрещал Уолтеру переступать порог своего дома.

В середине августа граф и его жена были в Сент-Омере; однажды Филипп уехал, велев распустить слухи, что его не будет несколько дней. Изабель сразу же послала за своим любовником и приняла его в спальне. Слуга, которому было поручено следить за ними, тут же известил об этом отъехавшего недалеко Филиппа, и граф нагрянул в спальню жены.

Уолтер, со всей своей хваленой честностью и умом, попытался свалить всю вину на графиню, заявив, что это она послала за ним. Филипп приказал связать его по рукам и ногам, избить до полусмерти, а потом подвесить за ноги над выгребной ямой, «где он и окончил с позором свою жизнь». Узнав об этом, родственники Уолтера снабдили оружием и продовольствием свои замки и восстали против графа, которому пришлось отложить свое паломничество и заняться подавлением мятежа[305].

На Рори О’Коннора, короля Коннота, который отказался подчиниться Генриху II, когда тот был в Ирландии, постоянно давили Крепкий Лук и его зять, Раймонд Жирный, а также более мелкие князьки, номинально подчинявшиеся Рори. Чтобы добиться признания и поддержки короля Англии, Рори отправил к нему трех послов. Генрих созвал свой Большой совет, чтобы обсудить предложения ирландского короля и согласовать условия договора:

«Вот какое соглашение заключили в Виндзоре на восьмой день после святого Михаила от Рождества Господа нашего 1175-й король Англии Генрих, сын императрицы Матильды, и Рори, король Коннота…

Да будет известно, что Генрих, король Англии, разрешил означенному Рори, своему вассалу, королю Коннота, если тот будет верно служить ему, быть под ним королем, готовым верно служить ему в качестве его человека; а также держать его земли в мире, как он держал их до того, как его господин, король Англии, пришел в Ирландию, и платить ему дань; а также иметь под собой любые другие земли и их жителей и осуществлять правосудие, [следя], чтобы они полностью выплачивали дань королю Англии, и держать их для себя под своей рукой и своим законом».

Король Англии обещал, что, если Рори потребуется его помощь в управлении королевством, констебль Генриха II и другие его слуги в Ирландии окажут ему эту помощь. В благодарность за признание его верховным королем Ирландии Рори обещал отдавать англичанам одну шкуру с каждой десятой головы скота, «приглянувшуюся купцам». В договоре, однако, было оговорено, что города Дублин, Вексфорд и Уотерфорд, а также графства Миф и Лейнстер остаются под прямым руководством Генриха, так что Рори подчинялись только чисто ирландские земли[306].

В конце октября в Англию прибыл кардинал Хью Пьерлеони, который отправился в Винчестер на встречу с королем. Генрих с сыном, сопровождаемые придворными, выехали ему навстречу и оказали всяческие почести. Гервасий Кентерберийский пишет, что король хотел добиться развода с Элеонорой, которая по-прежнему томилась в заточении в замке Солсбери, и легат был вызван именно для этого. Джеральд Уэльский добавляет, что он собирался жениться на Алисе Французской, которая жила при его дворе и была помолвлена с Ричардом[307].

Генрих осыпал кардинала подарками и комплиментами; однако нет никакого сомнения в том, что и без этих взяток он получил бы развод, если бы захотел, ибо Элеонора приходилась ему такой же близкой родственницей, как и своему первому мужу, Людовику Французскому. Тем не менее, прежде чем приступить к этому делу, Генрих хорошо все обдумал и решил отказаться от этой идеи. Разведясь с Элеонорой, он лишится Аквитании и не только потеряет при этом половину своих континентальных владений, но и вынужден будет отдать их Элеоноре и Ричарду, как герцогине и герцогу Аквитанским, сюзереном которых был король Людовик. Тем самым он рискует вложить оружие в руки женщины, которая его ненавидит, и сына, уже однажды поднявшего против него мятеж.

Генрих утешился тем, что взял себе в любовницы Розамунду Клиффорд, «Прекрасную Розамунду» баллад и легенд более позднего времени. Это о ней, несомненно, писал Джеральд Уэльский: «Король, который до этого [мятежа] имел тайных любовниц, стал теперь делать это, не скрываясь, на глазах у всех людей, открыто живя, но не с Розой Мира [Розой Мунди], как ее незаслуженно и весьма легкомысленно величали, а с Розой нечистых людей [Роза иммунди][308].

До этого, в июле, Генрих II велел всему духовенству страны собраться в Вудстоке, чтобы избрать епископа Нориджского, но этот епископ так и не был избран. 26 ноября в Эйншеме, «с согласия монахов Нориджа, с согласия короля и с ведома архиепископа и по велению кардинала» епископом этой епархии был избран Джон Оксфордский, декан Солсбери[309]. Ни один прелат, участвовавший в травле святого Томаса, не был так ненавидим и презираем друзьями погибшего архиепископа, как этот приспособленец, давший раскольничью клятву не признавать папой Александра III. И весьма примечательно, что Генрих не велел избирать его до приезда кардинала Хью Пьерлеони, о котором Гервасий Кентерберийский с презрением писал, что он объехал всю Англию, беря деньги справа и слева, чтобы набить свои сундуки. 14 декабря в Ламбете архиепископ Ричард рукоположил Джона в «епископы Восточной Англии»[310].

Генрих II и его сын провели Рождество в Виндзоре, и король оплатил все долги молодого Генриха, которые он наделал, «пируя и пьянствуя» в Нормандии, Мэне и Анжу в течение трех последних лет[311]. В этом же году друг молодого Генриха, Аскульф Сент-Илер, отправился в Иерусалим и по пути туда умер.

В 1175 году в Англии свирепствовала чума, и «в течение многих дней выносили по семь-восемь трупов, чтобы предать земле», по-видимому, из одной и той же церкви[312]. За чумой последовал ужасный голод. Зима оказалась очень суровой – с Рождества по Сретение Господне все было покрыто снегом и льдом[313]. Словом, этот год стал очень тяжелым для Англии – многие области были опустошены войной, чумой, голодом и суровой зимой, а люди подверглись разорительным штрафам, которые король наложил на нарушение лесных законов и за оказание помощи его врагам.

Новый год принес новые, еще более строгие законы. На Большом совете в Нортгемптоне, состоявшемся 25 января 1176 года, король ознакомил всех с новой ассизой, которая превосходила принятую в Кларендоне десятью годами ранее. Страна была разделена на шесть судебных округов; в каждом округе назначались по три юстициария. Все они в прошлом служили юстициариями, шерифами или чиновниками казначейства. Эти люди, впервые названные в документах казначейства за тот год «странствующими юстициариями», поклялись, положив руку на Евангелие, соблюдать эту ассизу и следить, чтобы все люди в королевстве выполняли ее требования. После этого король велел зачитать текст ассизы, которая представляла собой инструкции для юстициариев.

В Нортгемптонскую ассизу были добавлены три преступления – подлог, поджог и предательство, которые теперь входили в юрисдикцию юстициариев. Она совсем не упоминала о шерифах, а это означало, что новые юстициарии возьмут на себя ряд судебных функций, которые раньше принадлежали шерифам. Кроме того, преступникам, которые не выдержали испытания водой, должны были отрубать правую ступню, а после этого отправлять в ссылку.

Но главным нововведением этого совета стал документ, который позже получил название «Ассиза покойного предка». Согласно предыдущей ассизе о незаконном владении недвижимым имуществом, те люди, у которых незаконно отобрали землю, могли найти управу на обидчика в королевском суде. Однако в ней ничего не говорилось о законных наследниках, которые не могли получить того, что им полагалось по завещанию. До этого они имели право обращаться только в суд своего господина, который не хотел отдавать им наследство, и вполне понятно, что найти справедливости в этом суде они не могли.

Согласно новой ассизе, в случае если лорд феода отказывался передать землю законному наследнику, юстициарии должны были собрать двенадцать присяжных, которые обязывались принести клятву и подтвердить, что покойный на момент смерти был владельцем спорного надела. Вынеся свой приговор, юстициарии должны были проследить, чтобы наследник получил свою землю.

Этот указ стал очень важным шагом на пути ограничения власти баронов. Они лишались юридических функций даже в тех вопросах, когда речь шла об их собственной земле, а королевские суды становились важнее их судов. Несомненно, спорные участки земли принадлежали баронам, но они держали их от имени короля, а вся земля в Англии являлась его собственностью. И это была не юридическая фикция, а реальная собственность, и Генрих II постарался внушить это своим баронам, продемонстрировав, что его судебное право выше права баронов, а также конфисковав земли тех, кто вызвал его недовольство.

Странствующие юстициарии отправились в поездку по стране и к Михайлову дню успели объехать почти всю Англию. Все шерифы сообщили им, каким имуществом владеют беглецы и преступники, а также те, кто не прошел испытания водой согласно Нортгемптонской ассизе, и передали им списки этих людей, как требовала заключительная статья ассизы. Таких людей в стране оказалось 570 человек, а их имущество, конфискованное в казну, принесло государству 274 фунта 7 шиллингов 4 пенса.

По совету короля кардинал Пьерлеони собрал всех епископов и аббатов Англии на совет в Вестминстере, чтобы они выслушали «приказы и наставления верховного понтифика». Высшее духовенство собралось 14 марта, в воскресенье. Когда прелаты расселись по своим местам, архиепископ Ричард Кентерберийский занял самое почетное место – справа от папского легата. Архиепископ Роджер Йоркский не пожелал сидеть слева от кардинала, на менее почетном месте. Он стал требовать, чтобы архиепископ Кентерберийский уступил ему свое место, но, увидев, что тот не собирается этого делать, уселся ему прямо на колени.

Не стерпев такого оскорбления, слуги архиепископа, несколько епископов и монахи Кентербери спихнули Роджера на пол и принялись пинать его ногами, разрывая в клочья его одежду. Когда их разогнали, а архиепископа поставили на ноги, он, громко сопя, отправился к королю, чтобы показать ему свои раны и разодранное облачение. Когда он уходил, ему вослед неслись крики: «Иди, иди, предатель святого Томаса! На твоих руках еще не обсохла его кровь!»

Легат попытался успокоить собравшихся, но, видя, что они не желают ему подчиняться, распустил совет[314].

Молодой Генрих уже более года провел с отцом. Король всюду возил его с собой, учил, как надо править страной, сажал рядом на всех советах – словом, делал все, чтобы завоевать его любовь и преданность, за исключением того, что молодой человек желал больше всего на свете. Отец до сих пор не выделил ему собственных владений, где Генрих был бы полноправным королем. Старший Генрих, без сомнения, думал, что учит своего сына искусству управления, а его сын считал себя пленником, которого таскают по стране, оторвав от друзей и всячески ограничивая в средствах.

Даже самые здравомыслящие авторы хроник отбрасывают всякую сдержанность, восхваляя его красоту и обаяние. «Он был прекраснее всех телом и лицом, наделен красноречием и дружелюбием, наслаждался любовью, милостью и расположением всех людей и обладал таким даром убеждать, что сумел поднять почти всех подданных своего отца на бунт против него, – пишет Уолтер Мэп. – Такой богатый, великодушный, вызывающий всеобщую любовь, красноречивый, прекрасный, энергичный, любезный со всеми, он почти ни в чем не уступал ангелам – и все превратил во зло». «Красивейший фонтан зла» и «самый прекрасный дворец греха» – такими эпитетами наградил его У. Мэп[315].

Молодой Генрих решил избавиться от опеки отца и загорелся идеей совершить паломничество к раке святого Иакова Компостелльского. Его отец сразу же понял, что причиной того было не религиозное чувство сына, а «дурные советы льстецов, которые стремились избавить его от мягкого отеческого попечения». Король отказался отпустить Генриха. Молодой король много раз обращался к нему с просьбой позволить ему совершить паломничество, но отец был непреклонен. Тогда сын попросил отпустить его хотя бы в Нормандию, и король согласился. Молодой Генрих с женой и всем своим двором уехали в Порчестер, но встречный ветер в проливе не позволил им покинуть английский берег.

Генрих II отправился в Винчестер, где собирался провести свою Пасхальную курию, а поскольку сын все еще находился в Порчестере, пригласил его присоединиться к нему. 2 апреля, в Страстную пятницу, в Саутгемптоне высадились Ричард и Джефри, которые на следующий день приехали в Винчестер. Генрих II собрал всех своих баронов и епископов и отметил Пасху в кругу семьи. Из Ноттингема привезли его любимого медведя, а запись в отчетах казначейства свидетельствует о том, что на празднике присутствовала и королева, или, быть может, ей позволили выйти из тюрьмы и увидеться со своими сыновьями («Роберту Молду – 56 шиллингов, на оплату содержания королевы в Винчестере, по приказу короля»).

Ричард приехал в Англию, чтобы рассказать отцу о трудностях, с которыми он столкнулся в Аквитании, и попросить у него помощи. Прошлым летом он одержал победу над аквитанскими дворянами, но зимой разразился новый мятеж, да такой сильный, что Ричард испугался, что не сможет справиться с ним в одиночку.

Отец кое-чем ему помог. Он убедил старшего сына отправиться в Пуату вместе с Ричардом и помочь ему подавить мятеж. Это могло, хотя бы на время, занять молодого Генриха делом, но Ричарду от брата не было никакой помощи. 19 апреля молодой король с женой вышли на корабле из Саутгемптона, а Ричард отплыл отдельно от них. Высадившись в Барфлёре, Генрих и Маргарита поспешили во Францию, к королю Людовику. Ричард, привыкший полагаться только на самого себя, уехал в Пуату, собрал войско и двинулся в Лимож, где виконт Эймар держал знамя восстания. Первым делом Ричард захватил замок Эймара в Эксе, расположенный в нескольких милях от Лиможа, и взял в плен сорок рыцарей. Потом он осадил Лимож. Через несколько дней город со всеми своими укреплениями перешел в руки принца. В конце июня, подавив мятеж, Ричард вернулся в Пуатье.

После этого к нему присоединился старший брат, и Ричард собрал совет пуатевинских баронов. Они посоветовали ему выступить против виконта Вулгрена, сына графа Ангулемского и главного зачинщика мятежа. Генрих, Ричард и его пуатевинцы осадили замок Вулгрена в Шатонеф-сюр-Шарант и через две недели взяли его.

Не успела начаться война, как молодой Генрих покинул брата и вернулся в Пуатье. Пока Ричард воевал в Ангумуа, Генрих разъезжал по окрестностям Пуатье с многочисленными французскими и нормандскими рыцарями, которые сражались на его стороне во время его бунта против отца. Вскоре вокруг него собралась такая сомнительная компания, что его вице-канцлер, Адам Черчдаун, сильно встревожился, опасаясь, что молодой господин готовит новый мятеж. Адам написал об этом королю, предупредив его об опасности, однако его письмо было перехвачено и доставлено молодому Генриху.

«Уведите его, – велел молодой король, – разденьте догола, свяжите за спиной руки и проведите по улицам города, избивая бичом, громко крича, что он предал меня, чтобы это стало известно всем. А потом отвезите его в Нормандию, в каждом городе прогоните голым по улицам, избивая бичом, и посадите в тюрьму в Аржантане»[316].

Этим летом, до или после поездки в Пуату, нам неизвестно, молодой Генрих пристрастился к турнирам. Автор «Деяний Генриха» пишет, что в апреле, сразу же после прибытия на континент, молодой король посетил Людовика VII, и больше не упоминает о нем до конца июня, когда он приехал к Ричарду. Биограф Вильяма Маршала, которому трудно доверять, поскольку он описывал события, случившиеся за пятьдесят лет до этого, утверждает, что Генрих со своей свитой, в которую входил и Вильям Маршал, высадился во Фландрии и встретился с графом Филиппом[317]. Филипп тепло приветствовал своего кузена и былого союзника и пригласил его на большой турнир. Молодой Генрих, освободившийся от опеки отца, который щедро снабдил его богатым платьем и лошадьми, ответил, что, если бы у него были доспехи и боевые кони, он с радостью поучаствовал бы в турнире. Граф Филипп, славившийся своей щедростью, снабдил его всем необходимым, и Генрих отправился на ристалище.

С того дня он просто заболел турнирами. Собрав группу молодых людей, разделявших его страсть (быть может, это были те самые рыцари, которых он набрал в Пуатье), он переезжал с места на место, участвуя во всех турнирах, которые там проводились: «Молодой король, добрый, красивый и любезный… возродил традиции рыцарства, которые к тому времени уже почти вымерли… Он вернул миру радость и смех»[318].

Турниры XII века не были похожи на те прекрасные и романтичные представления, какими они предстают в книгах. Они мало отличались от настоящих сражений, разве что тем, что проводились в том месте и в то время, которое было заранее назначено. В оговоренное время бои прекращались и их участники предавались пирам, хвастовству и хождению в гости, а те, кому не повезло, чинили доспехи и лечили раны. В конце турнира главари каждой партии собирались на совет и присуждали победу лучшему бойцу. Только это и отличало турнирные бои от настоящих сражений. Рыцари сражались боевым оружием, но серьезные ранения случались весьма редко, поскольку кольчуги надежно защищали их тело. Некоторые выводили на ристалище отряды пехотинцев, вооруженных пиками, которые наносили друг другу увечья. Рыцари не стеснялись набрасываться на одиночного противника всей сворой, если видели, что могут отрезать его от своих. Биограф Вильяма Маршала рассказывает, восхищаясь находчивостью своего хозяина, как Вильям, увидев, что какой-то рыцарь, проезжая мимо гостиницы, упал с коня и сломал себе ногу, бросился к беззащитному воину, затащил его в дом и сказал своим друзьям: «Вот кто оплатит все ваши долги»[319].

Сначала молодой Генрих и его отряд все время проигрывали в сражениях, но Филипп научил его, что надо делать. Граф Фландрский, славившийся своим рыцарским поведением, во время боя пристраивался со своим отрядом где-нибудь сбоку и, дождавшись, когда его товарищи измотают противника, бросался в гущу сражения и брал рыцарей в плен направо и налево[320].

Помимо возбуждения и радости боя, а также удовлетворения от участия в самом опасном спортивном состязании тех лет, самые умелые получали еще и богатые призы. Целью турнира, как и в настоящем бою, было захватить в плен как можно больше рыцарей противника и получить за них выкуп. Благодаря этому опытные бойцы вроде Вильяма Маршала не только обеспечивали себе безбедную жизнь, но и сколачивали небольшое состояние. Зато неопытные бойцы, каким был молодой Генрих, выводившие на ристалище до сотни рыцарей, нередко теряли огромные суммы.

В Англии турниры появились только в правление Ричарда Львиное Сердце. После завоевания страны нормандцами скопление больших масс вооруженных рыцарей в одном месте создавало угрозу мятежа, поэтому предшественники Генриха и он сам таких забав не устраивали. Зато в Нормандии и Франции турниры процветали. В Аквитании их место заняли серьезные и почти непрекращавшиеся стычки между различными феодалами, а также между мятежными феодалами и войсками герцога.

Ричард был полон решимости искоренить эти стычки. Он был еще молод – в ту пору ему не исполнилось и девятнадцати, – но он усмирял своих баронов с суровым упорством, которое так резко контрастировало с легкомысленной безответственностью, присущей его старшему брату. Позже у Ричарда проснулась страстная любовь к поэзии и музыке, но в юности, если верить составителям хроник, которые упоминали о нем весьма редко, он был серьезным парнем высокого роста, длинноногим, красивым, золотоволосым и голубоглазым. Ричард без устали наносил удары по мятежным баронам юга, пока они, наконец, не признали его власть и не стали его уважать.

После того как брат его бросил, Ричард поспешил на юг и осадил замок Ангулем, в котором собрались главные бунтовщики Ангумуа и Лимузина: Гильом Тейлефер, граф Ангулемский, и виконты Вантадур и Шабене. Вдохновителем их мятежа стал трубадур Бертран де Борн, владелец Отфора, который написал поэму «Un sirventes on motz non falh», чтобы поднять их против Ричарда[321].

Но, даже имея такого талантливого вдохновителя, мятежники не могли тягаться с Ричардом и его войском и, продержавшись всего неделю, сдались. Граф Гильом отдал Ричарду свой город Ангулем и пять самых мощных замков. Молодой герцог отправил их к отцу, в Англию, чтобы тот наказал их, но Генрих велел им возвращаться в Нормандию и ждать там его приезда[322].

В начале сентября Генрих отослал на Сицилию свою младшую дочь Джоан, которая должна была выйти замуж за короля Вильгельма II. Он снабдил ее богатым гардеробом, включавшим в себя платье (вероятно, свадебное), которое стоило целое состояние – 114 фунтов 5 шиллингов и 5 пенсов. Это было самое дорогое платье, упоминавшееся в отчетах казначейства[323]. Женщины носили тогда платья до самого пола, с широкими рукавами до запястья. Эти платья застегивались на шее или на плечах брошками, а на талии стягивались поясами. Платья шили из шерсти, льняного полотна или шелка, в зависимости от достатка его владелицы. У богатых они были богато украшены вышивкой, которой славились английские мастерицы. Поэтому по цене платья Джоан можно было догадаться, что оно было украшено не только вышивкой, но и драгоценными камнями.

В День святого Михаила король провел в Виндзоре совет, на котором объявил о своем решении забрать все замки в стране в свои руки, чтобы устранить любую возможность мятежа. Даже самым верным его баронам пришлось отдать свои замки, в которых король посадил доверенных людей. Свой замок Онгар, расположенный в Эссексе, вынужден был отдать и главный юстициарий Ричард Люси, в верности которого никто никогда не сомневался.

Помимо огромных поборов за нарушение лесных законов, король велел своим юстициариям наложить штрафы на тех, кто принимал участие в мятеже, кто помогал его врагам или был заподозрен в измене. Коспатрик, сын Орма, «старый седовласый англичанин», должен был заплатить пятьсот марок за то, что «он сдал замок Эплби шотландскому королю». Штрафам подверглись и двадцать три его друга и советника, включая «Вильяма, священника из Эплби». Эти поборы принесли в тот год казначейству более 22 600 фунтов стерлингов, из них 4600 фунтов – за нарушение лесных законов[324].

На совете в Виндзоре кузен короля, граф Вильям Глостер, назвал наследником своих обширных владений на западе Англии принца Джона. У Вильяма было три дочери, из которых две старшие уже вышли замуж, и ни одного сына. Король объявил, что в обмен на эти земли Джон должен жениться на младшей дочери Глостера, которую звали Хадвиса, Изабель или Ависа, если, конечно, папа даст свое разрешение, ибо жених и невеста были близкими родственниками. Незадолго до этого умерла Алиса Морьенская, с которой был помолвлен Джон; никто из составителей хроник не отметил смерти этой девочки. В качестве компенсации двум старшим дочерям Глостера, которые лишились наследства, Генрих обещал выплачивать в год сотню фунтов каждой[325].

Король провел Рождество в Ноттингеме вместе с Джефри и Джоном. Королева Элеонора, по-видимому, находилась в заточении, в замке Солсбери. Молодой Генрих и его жена провели свою курию в Аржантане в Нормандии, а Ричард был в Бордо.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.