Генрих IV

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Генрих IV

это еще что за постороннее лицо затесалось в юбки Марии Медичи, второй жены французского короля Генриха IV во время его брачной ночи? А, это зловредная карлица, молочная сестра Марии Медичи, Леонора Галигаи свои права, более существенные, на королеву предъявляет и выйти из супружеской спальни во время брачной ночи королей отнюдь не собирается. Так нам во всяком случае хороший писатель, но несколько фантазер Генрих Манн передает.

Другие источники нас информируют, что на особую приятность во время брачной ночи Генриха IV с Марией Медичи он и не рассчитывал: «Генрих, омытый ароматными эссенциями, в шелковом халате и мягких туфлях направляется к брачному ложу. Впереди несли канделябры. Кавалеры, которые сопровождали его по всему дому, с такими же официальными лицами, светили молодому королю: забыли, что он отправляется для плотского сожительства. Генрих вздыхает. Он шагает впереди и думает: „Многого мне от этой брачной ночи ждать не приходится… Но наследника нужно нам зачать: моего наследника из племени Медичи“.

Наследника, конечно, во как надо, поскольку с первой женой, королевой Марго брак бесплодным распался, а многочисленных своих бастардов, хотя и узаконенными, увы, в дофины не выведешь. Словом, идя на свою первую брачную ночь только для деторождения, а не для любовных утех, Генрих IV мог ожидать все-таки хоть какую-то подготовленность супруги к этому акту. А тут все на больницу смахивает, не на альков: „Королева лежала замертво на постели, ее растирали нагретыми салфетками. От прикосновения его (Генриха IV. — Э. В.) рук, она замигала, но потом опять закрыла глаза и уже лежала замертво. Королева лежала в оцепенении, но на ощупь рука теперь была теплая, она едва заметно шевельнула головой в сторону прохода между кроватью и стеной“. Интуитивно, что ли, королева чувствовала, что из ее брачной ночи пока ничего хорошего не получится, ибо король, измотанный беспорядочными половыми связями, пока недетороден. О нет, он не импотент, но у него нарыв на половом органе, какая-то шишка образовалась, очень даже заметная в узких панталонах, вводящая в смущение дам, и пока ему все это вырежут и в порядок детородные органы короля приведут, немного времени все же утечет!

Эпиграфом к этой главе, дорогой читатель, мы бы взяли такие вот слова Р. Амбелена: „Если бы Генрих IV умел обуздывать свои страсти, каким он мог бы стать великим королем!“

„Эх, испортил песню, дурак!“ — это Барон из „На дне“ Горького при известии о смерти Актера. Какую несмолкаемую песню истории, а даже триумфальные гимны славе и победе испортил Генрих IV, великий французский король, своими любовными связями! Песня-гимн осталась недопета! Погиб во цвете лет, славы и могущества замечательнейший из королей от шального ножа фанатика, безумца. Погиб глупо, едучи со своим внебрачным сыном на излечение его от импотенции и увлечения мужским полом к известной куртизанке, которую сам неоднократно „испробовал“. Эта известная певица Поляна любовные арии своего сопрано перемежала с любовными мелодиями своего тела, равного которому по красоте в мире не было. Но такие гимны красоте женщины Генрих IV пел всегда и почти всем женщинам. Это был галантный кавалер и с самого раннего возраста. С того самого времени, когда, вырвавшись из-под строгих нравоучений своей матушки Жанны — Наваррской королевы, попал в пятнадцатилетием возрасте в объятья скромной девочки — дочери садовника Флоретты. Историки потом, совсем замороченные беспорядочными любовными связями короля, начнут по-бухгалтерски „нумеровать“ любовниц Генриха IV. Так вот, они считают, что простая девочка Флоретта была первой его любовницей, начавшего половую жизнь очень рано.

Всю жизнь придворные будут иронизировать по поводу сатириаза Генриха, а придворный Сигонь такую вот эпиграмму на него написал:

Великий Генрих, наш герой,

Испанцев гордых бил не глядя,

Но что нам делать, коль порой

Он был рабом своей же бляди!

А великий Александр Дюма так писал о Генрихе IV: „Генрих Беарнский был самец. Больше чем самец, сатир. Взгляните на его профиль. Ему недостает только заостренных ушей. И если ноги у него не козлиные, то по крайней мере, козлиный аромат“.

Ну что же, дед его воспитывал в истинно крестьянском духе, не до ароматов тут. „Питание и гардероб ребенка регламентировались его дедом. Питание сводилось к пеклеванному хлебу, говядине, сыру и чесноку, а одежда состояла из камзола и крестьянской обувки. Большую часть времени он бегал по скалам босоногий и без шапки. Превратился в неутомимого ходока. Сохранил привычку разговаривать с людьми любого сорта“. Чувствуете, дорогой читатель, какой это демократичный король! Где уж ему хорошо пахнуть, если уже с самого дня его рождения дед смазал его губы чесноком и на всю жизнь наградил невыносимым запахом пота. Генрих IV был грязнуля.

От него, извините, перло, как от измученной лошади. Он сам этот запах воспринимал, как мужской. Ни Мария Медичи, ни первая его супруга королева Марго не могли выдержать этот запах и, идя с ним в постель, обильно поливали себя духами. Любовницы затыкали носы в надушенные платочки. Зато… Зато это был пламенный любовник, горячий, порывистый, неистовый и… покорный. „Всю жизнь он шел на поводу у своих любовниц, которым достаточно было не впустить его в постель, чтобы добиться от него всего, чего они желали“.

А они желали, дорогой читатель, ни больше ни меньше, только стать французскими королевами. Законными. Отсюда всегдашняя, ставшая уже надоедливым стереотипом, манера Генриха IV обещать им это. Иногда устно, иногда письменно. Обещание давалось, чтобы никогда не быть исполненным. Страсть приходила и уходила, слова забывались, но бумага оставалась, пятном ложась на характеристику Генриха IV как короля, не сдерживающего своего слова.

Горячий, порывистый, всегда в движении, успевал все, от анализа мельчайших деталей реформ своего государства до альковных дел.

Австрийская королева Мария-Тереза. Рожала детей и толстела, толстела…

„Никогда его не видели сидящим. Никогда не выглядел уставшим. Только стоя он выслушивал послов, только стоя председательствовал в советах, а потом, распустив совет, вскакивал на коня и становился яростным охотником. „Дьявол о четырех ногах“ — называл его народ“.

Но надо всеми его делами, привязанностями, увлечениями господствовала ЛЮБОВЬ. Любовь с большой буквы, любовь всегда или почти всегда страстная, неистовая, и мы с недоумением читаем такие вот отзывы о любовных возможностях короля его придворного Таллемана де Рио: „У Генриха было великое множество любовниц, но в постели он бывал не слишком расторопен, а поэтому всегда носил рога“, — резюмирует хроникер, наблюдавший четверть века за жизнью короля.

„Вот тебе бабушка и Юрьев день“, — хочется нам воскликнуть! Это про Великого любовника, неистового сатира, который для любовных утех любое государственное дело отложит? В чем дело? А может, придворный личную антипатию к королю чувствовал, что такую нелестную характеристику о сексуальных возможностях короля выдал? Ведь в действительности было как раз все наоборот. Мы не сексопатологи, чтобы разгрызать сию проблему. Но наш „крестьянский разум“ нам подсказывает, почему некоторые, даже почти все любовницы действительно имели любовников, без конца „наставляли ему рога“, а некая острая на язычок Генриетта де Антраг даже его называла: „Господин хочет, да не может“, то есть обвиняла в импотенции. В двух словах о неистовой страсти Генриха не расскажешь. Перевернуты сотни документов, прочитаны десятки монографий уважаемых биографов. Вывод один напрашивается: с потенцией было у Генриха IV ох как все в порядке, но испорченным, сексуально развращенным барышням непривычен был ядреный и безвкусный „черный хлеб“, им подавай пикантное нежное блюдо долгого обольщения, любовных игр, изысканность интимных ласк, на которые рубашечный, слишком темпераментный, слишком „цельный“ Генрих был просто не способен. Отбрасывая нудную хронологию, анатомический анализ, попросту заглянем в альков этого „великого рогоносца“, величие чувства которого намного превышало ничтожество чувства его многочисленных любовниц.

Любовниц у Генриха IV было великое множество. И, как всегда бывает, сплетни, взрастившие этот слух, увеличили их до немыслимого количества: чуть ли не до двух тысяч. Скрупулезный историк Кондратий Биркин, любящий во всем точность, уселся за их арифметические подсчеты… и насчитал, фи, всего пятьдесят шесть штук. Оказалось, не так уж и много, как на великого развратника пристало. Но это не считая разных „проходных“ любовниц, которые мелькали в ложе короля с быстротой секундной стрелки, особого следа ни в жизни короля, ни в истории не оставляя, — успокаивает читателей Кондратий Биркин, обескураженный таким ничтожным у короля количеством любовниц. Да, разврат короля на проверку оказался ничтожнее его величия. Всех этих горничных, маркиз, монашенок и простых сельских девушек мы тоже во внимание принимать не будем. Их действительно было много. Король был темпераментен и любил секс. Отношение Генриха к этим любовницам было разное. Одним он обеспечивал будущее, замуж выдавал, приданое давал, других оставлял, нимало о их будущем не беспокоясь, и девушки вели жалкое нищенское существование и чуть ли не умирали с голоду. Одних рожденных от таких любовниц детей король любил, признавал своими, других нет. И не потому, что был жестоким и бессердечным, а из-за своего легкомыслия. И если Генрих IV, остыв к предмету своей страсти, загорался новым чувством, прошлая связь его уже совершенно не интересовала. Он часто любил сиюминутно, но горячо, истово, но как соломенный, огонь быстро гас и зажечь наново его мог только новый объект.

Многие любовницы Генриха IV были фрейлинами его жен — королевы Марго и Марии Медичи. Тут прямо по присказке: „Зачем далеко искать, когда можно взять, что под рукой лежит?“ И направляясь в спальни своих жен, он часто задерживался по дороге в спальнях их фрейлин. Особого внимания этим временным и краткосрочным любовницам историки и исследователи не уделяли, если не считать тех, о которых королева Марго сочла нужным упомянуть в своих воспоминаниях. Писатель Брантом, влюбленный, как говорится, „по уши“ в королеву Марго, ее воспоминания очень хвалил, отмечая их высокую литературность. Нам же они представляются скучным бесцветным изложением своей тяжкой жизни под боком деспотичной матушки Екатерины Медичи и варвара братца Генриха III, в которых и намека нет на правду и искренность. Обелить себя, смазать с лица земли свою порочность — такова цель воспоминаний Марго. И пусть она в памяти потомков представится не развратной королевой, вечно организующей интриги, преследующей любовниц своего мужа, и даже его намеревавшейся убить, но героиней на меру Жанны д’Арк, в своем ложе спасающей протестантов от резни Варфоломеевской ночи, всегда протягивающую дружественную ладонь Генриху IV и с огромной симпатией относящейся к его любовницам. Все это не так и очень далеко от правды.

И когда постаревшая, толстая, лысая, обрюзгшая Марго, с щечками-мешочками, уселась писать свои воспоминания, она ненавидела вокруг всех и все и даже своих молодых любовников-блондинов, у которых резала их волосы для своих белокурых париков. То и дело, несмотря на старание скрыть это, в воспоминаниях промелькнет эта зашифрованная ненависть, особенно к любовницам мужа-короля, которого никогда не любила и которому всегда изменяла, но, как каждая женщина, страдала от его измен ревностью простой смертной. Особенно возненавидела Марго двух любовниц своего мужа — Ребур и Фоссэз. Обе были ее фрейлинами.

С какой радостью оставляла Марго свою фрейлину, вынужденную остаться в По из-за своей болезни. Всеми оставленная, без средств для дальнейшее существования, умирала эта фрейлина в великих мучениях. А когда уже лежала на смертном одре, к ней приехала Марго и сказала ей следующие „утешительные“ слова: „Ты, конечно, много страдала. Но и зла натворила немало“. Успокоила, словом, умирающую надгробным словом, что, возможно, Господь Бог не простит такую злодейку и гнить ей в адовом огне. Сложные отношения были у Марго и с другой любовницей мужа, госпожой Фоссэз. Это была очень красивая девушка и в нее придворные поголовно влюблялись. Обратил на нее внимание и Генрих IV, и вскоре она стала его любовницей и отнюдь не кратковременной. Их роман длился целых пять лет, что для ветреного Генриха, конечно же, долго. Конечно, не каждой жене понравится, что супруг тут же во дворце в Нераке свил над ее головой, в спальне Фоссэз, уютное любовное гнездышко и регулярно навещает ее фрейлину. Марго, думающая сделать из Фоссэз свою шпионку, вскипает к ней жуткой ненавистью, когда ей это не удалось. И эту ненависть не прикрывает сердобольный акт, оказанный беременной фрейлине, — Марго принимала у нее роды. В своих воспоминаниях она пишет:

„Генрих сказал, что его девушка (так он называл Фоссэз) нуждается в лечебных водах из-за болей в желудке, которые ее мучают. Каждый день я получала сообщения от Ребур, которую мой муж любил раньше и которая была испорченной и двурушной девушкой, желавшей выставить вон Фоссэз и занять ее место при моем муже, о том, что Фоссэз говорила обо мне всякие гадости, будучи уверенной в том, что если у нее родится сын и она сможет избавиться от меня, то она выйдет замуж за моего мужа. Я пролила столько слез, сколько они (с Генрихом IV, который тоже поехал на воды — Э. В.) выпили лечебной воды. Через несколько недель они вернулись. Ее прихватило утром, на рассвете, в комнате девушек. Она попросила послать за врачом. Когда врач объявил Генриху эту новость, он страшно смутился, не зная, что делать, боясь, с одной стороны, ее скомпрометировать, но с другой — лишить ее помощи. Он ее очень любил. Наконец, он решился признаться мне во всем, прекрасно зная, что бы ни случилось, я всегда готова буду служить ему. Он приоткрыл занавес моей кровати и сказал: „Моя крошка, я скрыл от вас один пустячок, но нужно, чтобы я признался. Прошу вас меня извинить, но сделайте мне одолжение, пойдите помочь Фоссэз, ей очень плохо. Вы знаете, как я ее люблю“.

Марго помогла Фоссэз родить мертвую девочку и на этом все матримониальные планы фаворитки женить на себе короля закончились. Больше она интереса для короля не представляет. Марго не удалила ее со службы, но забрала с собой в Париж, а Генрих постарался быстро выдать ее замуж за некоего господина де Брока, которому пришлось отстегнуть из своего кошелька — не девственницу в жены брал, но весьма „подпорченную“ девицу.

Королева Жозефина так кокетлива, так мила, так невероятно обольстительна“, — писали о ней современники.

Мария-Антуанетта. Людовик XVI, законный муж, ходил в спальню супруги как на каторгу.

Вот так, тесным мирком, готовились к свадьбе: наряжались, интриговали, сплетничали.

Великосветские куртизанки любили, когда их изображали в неглиже за туалетом.

Любовь может все. Наполеон собственноручно коронует свою жену Жозефину в соборе Нотр-Дам.

Утренний туалет. В будуаре после бурной ночи.

Королева Евгения с придворными дамами. Мило воркует о своем, о девичьем…

Невероятные деньги тратились кокотками на туалеты.

Император Иосиф II музицирует с сестрами Анной и Елизаветой. Он был преданным любовником и любящим братом.

Отношения королевы Марго с Генрихом нас вообще удивляют, дорогой читатель! Потому что ни в какие рамки отношений между мужем и женой не вмещаются. Вроде не любят друг друга, вроде бы женились по политическим соображениям, по настоянию Екатерины Медичи, и Марго на вопрос, зачем она выходила замуж за короля Наваррского, ответила: „Ну тогда они бы меня отравили“. Вроде всем ясно, что их супружество — это брак протестантства с католицизмом, примиренческий брак, вроде оба имеют связи на стороне уже с первого дня своей брачной ночи, вроде у них дружеские отношения и они вполне лояльны друг к другу, но время от времени или Марго или Генрих IV закипают вдруг ревностью и начинаются попытки лишения жизни мужа со стороны жены, или умерщвление любовника жены со стороны мужа. Да, сложные, надо сказать, отношения!

Ничего непонятно! Без психолога тут не разберешься! Но бывало, конечно, когда Генрих даже помогал Марго укрывать любовников от бдительного ока мадам Екатерины, которая, имея огромную связку ключей от всех покоев Лувра, вечно ими гремела, как ключница какая-нибудь, и в самую неподходящую минуту, чаще ночью, появлялась как огромное грозное привидение в самых неожиданных местах, даже в спальне Генриха IV. Генрих так и сказал ей: „Мадам, я не мешаю вам спать по ночам, почему же вы лишаете меня сна?“

А он, бедный, лишился сна не только от грозного вида мадам Екатерины, но и от ее попыток отравить его. И ее нелогичные действия нас тоже удивляют. Так стремилась и даже настаивала на браке своей дочери с королем Наварры, а теперь, когда они уже муж и жена, делает все, чтобы этот брак расстроить, даже к яду прибегает. Об этом факте, нимало не щадя мать, нам королева Марго сама в своих воспоминаниях рассказывает, как, присутствуя при одевании матери, та спросила ее: „Король, твой муж, мужчина или нет, и если нет, то можно бы аннулировать твое супружество“. Я ей говорю, чтобы поверила, что у меня нет сведений в этой области, но поскольку она меня за него выдала замуж, я хочу остаться его женой. Я догадалась, что нас хотят разлучить, чтобы его убить».

Эту внешнюю нелогичность Екатерины Медичи, которая во всем была изумительно логична, мы объясняем так: вначале она хотела примирить католиков с протестантами, ибо на почве религиозных распрей всегда государство, а прежде всего народ страдает. Во все времена и народы! Но потом, когда протестанты стали достаточно сильными и слишком уж распрямили плечи от такого либерального шага, и католическое могущество начало быть под угрозой, Екатерина со своим сыночком Карлом IX устроили Варфоломеевскую ночь — резню гугенотов: двадцать тысяч человек их было зверски убито, Генрих IV спасся, будучи охраняем Карлом IX, вопреки желанию Екатерины Медичи видеть своего зятя мертвым. Для Марго была приготовлена новая партия на роль мужа. Действия Екатерины Медичи были целенаправленны и продуманны. Тут было все по принципу: «Мавр сделал свое, мавр может уйти». Привлечь громадное количество гугенотов в свой дворец на свадьбу Марго с Генрихом IV, а потом жестоко их уничтожить — это ли не варварство времен Тиберия и Нерона? И нас изумляет, дорогой читатель, как многие сегодняшние авторы нашли оправдание для Екатерины Медичи, представляя ее чуть ли не целомудренной королевой, полной благородных порывов и целей. И никого-то она не травила, резни не устраивала, отравителя Рене в своем дворце под видом парфюмера не держала, по отношению к Генриху двойную игру не вела, и дочь свою «политическим товаром» не выставляла. Стремление историков переиначить и обелить историю наблюдается повсеместно на сегодняшний день. Они даже додумались до того, что явного преступника и злодея Ричарда III, горбатого, зловещего, холодного убийцу, превратили в прекрасного рыцаря типа Зорро. И даже горб его в свою угоду выправили. Ричард III у них не только не горбат, но вообще строен, как крымский кипарис, и красавец писаный. Пусть все это будет на совести этих историков, имена которых мы даже упоминать не будем, достаточно порыться в современных изданиях западных авторов о Генрихе IV и Ричарде III. Словом, роль мавра Екатерина Медичи предназначила Генриху IV. Но он оказался хитрым «мавром». И самую лучшую, вполне правдивую ему характеристику дал, по нашему мнению, никакой не историк, а величайший новеллист Ги де Мопассан: «Коварный, бессовестный, лукавый, хитрый, как лис, лицемер, шут, каких мало, развратник, пьяница, не верящий ни в бога, ни в черта, сумел своими шутками стяжать славу рыцарски благородного, великодушного, доброго, честного и неподкупного короля».

Но стяжать славу такого идеального короля, только притворяясь невозможно, не правда ли? Надо же ее хоть немного подкрепить действиями, и мы вас уверяем, что очень часто действия Генриха не расходились со словами. Обещанных куриц, правда, его крестьяне не ели каждое воскресенье («Я хочу, чтобы в моем королевстве не нашлось такого бедного крестьянина, у которого не варилась бы курятина к воскресному обеду»), зато любовью народа он пользовался, как ни один король, ну может исключая Елизавету I английскую, которую народ обожал. У Генриха при его слабостях и пороках было одно неоспоримое достоинство: он был прост и великодушен. Народ не прощает королям высокомерия. Делайте много милосердных для народа дел, но отнеситесь к нему высокомерно, и он вас возненавидит. Генрих мог запросто усесться за крестьянский стол, расспросить крестьянина о семье, угостить табачком — это был «свой король». Но до правления над Францией Генриху IV еще далеко.

Еще перед ним два короля На французском троне сидят и третий претендент объявился, и эту сильную троицу во главе умной, хитрой, твердой их матушки Екатерины Медичи победить трудно. И Генрих IV не думает «побеждать». Ему надо элементарно выжить — среди сложных интриг двора Екатерины. Это великое умение и лучше всего притвориться простачком-дурачком, что и делает Генрих IV. Насильно приняв католичество — «Париж стоит обедни» — он всецело предается любовным утехам, со снисходительностью «послушного рогоносца» наблюдая за многочисленными любовными связями своей супруги.

Марго родилась в 1552 году. Когда ей было семь лет, на турнире был убит ее отец — Генрих II. Воспитывала строгая мать — Екатерина Медичи. Все вокруг восхваляли необыкновенную красоту королевы Марго. Но менее пристрастные и более требовательные наблюдатели обнаруживают ее раннюю склонность к полноте (полностью оправдалось в зрелом возрасте), так что родной брат Карл IX не называл ее иначе, как «толстуха». Ее длинное лицо с висящими даже в молодости (наследие Екатерины Медичи) щеками, общую неопрятность при очень изысканных, роскошных платьях с голубыми горностаевыми плащами. А главное, всем открывалась необыкновенная порочность Марго. Историк Биркин, не щадящий королев, резко выразился о Марго: «Достойная дочь Екатерины Медичи, она родилась развратной, всосала с молоком матери неутолимое сладострастие, выросла в атмосфере, пропитанной пороком». Александр Дюма будет описывать, как даже в свой свадебный вечер с Генрихом IV Марго обменивалась записочками, любовными конечно, с Генрихом де Гизом, своим любовником. Записки туда и обратно носил маленький карлик. В Генриха де Гиза, действительно, Марго была безумно влюблена. Этот красавец, которого позднее Генрих III, брат Марго, убьет, боясь того могущества, в сущности никак не мог «отделаться» от любви Марго. Ему больше отвечала прекрасная дама де Сов, но Марго зорко стояла «на страже».

Кстати, мать Генриха де Гиза — родная внучка известной Лукреции Борджиа. Когда Екатерина Медичи приставила шпионов к дочери, она, чтобы закамуфлировать свою связь с Гизом, «разрешает» ему жениться, что он не замедлил с радостью исполнить, и его супругой становится герцогиня Лотарингская, Екатерина Клевская. Упрекая королеву Марго в излишней чувственности и даже порочности, необходимо принять во внимание — при каком дворе она воспитывалась: при дворе Екатерины Медичи, которая, напялив на себя на всю жизнь траурные одежды по умершему супругу, устраивала отнюдь не поминки по нем, и ее ужасные оргии вошли в историю вместе с ее «летучим эскадроном». Пятьдесят (по другой версии — сто пятьдесят) развратных красавиц, полуголых и на конях развлекали двор немыслимыми оргиями под бдительным оком Екатерины Медичи. Роскошные пиры, в которых голые дамы обслуживали голых мужчин за закрытой дверью, скоро стали тайной полишинеля. Некрасивая, толстая, одутловатая Екатерина Медичи, какою были даже во времена своей молодости, тем не менее любила красивых женщин. Часть из них были ее шпионками, часть развратницами высокого пошиба. Словом, Марго с раннего детства насмотрелась много «вольных» сцен во дворце своей матери. Ну и переняла этот изысканный разврат, внеся в него свою лепту чувственности. Достоверно известно, что Марго любила обнажать своим девушкам-служанкам лона, заставлять их сосать свою грудь, а когда мерзла, то обнаженная грудь девушки, на которой она грела свои ноги, была самым теплым для нее местечком.

В одиннадцать лет она потеряла свою девственность с мальчиком, немного старше ее возрастом, потом «переспала» со всеми тремя братьями — Карлом IX, Генрихом III и герцогом Алансонским. Ее рано развитая чувственность очень пугала мать, но напрасно она поила свою дочь и настоем из барбариса, и кормила щавелевыми супами, ограничивающими похоть, — не помогло. Угрозы матери тут не помогли, хотя, по утверждению самой Марго, она панически мать боялась:

«Воспитана я была в таком страхе перед королевой-матерью, что не только не осмелилась обратиться к ней, но когда она на меня смотрела, то я вся ежилась от страха».

С первыми двумя братьями связь быстро кончилась, а Генрих III впоследствии даже стал ее заклятым врагом, а вот с прыщавым, неказистым, некрасивым младшим братом герцогом Алансонским связь (половая) продолжалась довольно долго. Марго его полюбила и сестриной и плотской любовью одновременно, что, по мнению некоторых сексопатологов, изучающих различные патологии в половой жизни, создает конгломерат особенно сильного чувства. Достаточно вспомнить хотя бы Калигулу, римского императора, который любил свою сестру как женщину, и дня, кажется, без нее прожить не мог, а когда она умерла, заставил оплакивать весь Рим, соорудил для нее мавзолей и объявил божеством.

Генрих III, став королем, заставил младшего брата Париж покинуть, выслав его на какую-то там борьбу. (Короли вечно воевали, прямо за ними не уследишь.) Но Марго так переживала разлуку с братом, что мать за ее рассудок стала опасаться. И просит своего царствующего сына отпустить Марго по добру по здорову к своему братцу. И когда они встретились друг с другом, то кинулись друг другу в объятья и, обнявшись, в спальню удалились, ни на кого не обращая никакого внимания. Три дня и три ночи войско оставалось сиротой: их военачальник предавался любви с собственной сестрой. И если во всех этих фактах и есть некоторое преувеличение биографов, любящих «пикантное», то нет дыма без огня и сама Марго в своих воспоминаниях отнюдь не скрывает факта преступной связи с братьями.

Королева Марго. Эта горячая дама не пропускала мимо своей постели никого, даже своих братьев.

Но как все это терпел муж Марго? «И как ты все это терпишь?» — подобно спросил его Генрих III, и подвез к тому дому, где Марго занималась любовью с очередным любовником. Генрих IV только плечами пожал и врываться в преступный особняк не пожелал. Он был удивительным человеком и его скрытность характера при внешнем добродушии и легкомысленности и помогли ему добиться французской короны. Он прекрасно «раскусил» свою Марго с самого начала и понял, что этот характер никакой преданной дружбы и любви не предвещал, а тем более понятие супружеской верности. Так не лучше ли жить каждому своей жизнью и пытаться не стать врагами? Не способна королева Марго на глубокие чувства, хотя и носила на поясе в жестяной коробочке засушенные сердечка своих погибших любовников. Хотя и прокрадывалась ночью на кладбище за отрубленной головой своего любовника, чтобы потом его в своей юбке прятать, горячо оплакивая. Характер горячий, страстный, темпераментный, неуправляемый. На ровное, долгое, горячее чувство совершенно неспособный! В этом алькове, дорогой читатель, как в детской игре: холодно, жарко, горячо. Все температуры он испытал от зимней стужи до жаркого лета, кроме долгого, ровного, осеннего бабьего лета. Думаем, нет надобности нам перечислять всех многочисленных любовников королевы Марго. Их очень много. Почти все ничтожненькие по духу, но молодые и красивые внешне. Из наиболее значительных был де Моль, из-за которого-то сыр-бор разгорелся во Французском королевстве и началась «охота за ведьмами».

Интеллектуальные любовники не были нужны королеве Марго. Только молодые и красивые. Ей достаточно было своего образования. Матушка постаралась воспитать ее образованной девицей, знакомой и с философией, и с арифметикой. А по латыни читала стихи, как на своем родном языке. Любовники служили не для разговоров на высокие темы, а для удовлетворения чувственности Марго. Де Моль был придворным красивым повесой, хорошо танцевал, имел изящные манеры светского человека и умел любить женщин. Когда-то он в качестве посла ездил к Елизавете I Английской и так очаровал ее, что ее любовник Лейчестер серьезно ревновал его к королеве. У этого повесы была удивительная привычка: после каждого «греха» он, подобно мусульманам, которые после каждого полового сношения омываются водой, шел в церковь и простаивал на коленях. Карл IX смеялся: «кто хочет узнать, сколько раз де Моль проспал с женщиной, пусть подсчитает количество его обедней».

Иногда де Моль простаивал на коленях перед алтарем и три раза в день. Особой трудности влюбить его в себя для Марго не представляло. Голубчик живо оставил мадам де Сов, которая «спала» абсолютно со всеми — и королями и придворными, начиная с Генриха IV и кончая конюшим.

Марго, как всегда у нее бывало, тоже влюбилась в де Моля и совершенно неизвестно, почему это он обратился за помощью к магам, если у него в кабинете нашли куколку восковую с короной на голове и в голубой мантии с проколотым иголкой сердцем. Происхождение этой куколки де Моль объяснял так: я-де хотел получить взаимность в любви королевы Марго и обратился к чернокнижнику. И эта куколка с короной на голове представляла якобы не короля Генриха III, а его сестру. Никто в такую чепуху не поверил, Марго без всяких там куколок никому в любовных ласках не отказывала, а тут отказать такому обольстительному придворному? Словом, следственные органы посчитали, что фигурка изображала короля и расценила это как государственную измену с попыткой лишить французского Генриха III жизни. Де Моля бросили в тюрьму и приговорили к смертной казни через огрубление головы. «Охота на ведьм» — то есть охота на преступников, мастеривших восковые фигурки и прокалывающих их иголкой в области сердца, — началась уже в эпоху Филиппа Красивого. При его сыне, Людовике X, начались массовые казни из-за колдовства, ибо фигуркам действительно приписывали смертоносную мощь. Как они делались? Из воска лепили куколку, похожую на того человека, которого хотели лишить жизни или послать «порчу». Фигурку по всем правилам церковного ритуала крестили и называли именем того человека, которого хотели уничтожить, потом одевали в одежду, похожую на ту, которую данный человек носит, и с колдовскими заклинаниями прокалывали область сердца. Все. Дело сделано. Человека спасти невозможно, на него послана порча. Екатерина Медичи была уверена, что от такой «порчи» умер ее сын Карл IX, если вскрытие показало, что никакой болезни у короля не было, но внутренности были исколоты ранами. Следственная комиссия незадолго до ареста де Моля нашла у одного из придворных восковую фигурку Генриха III, которую прокалывали целых 14 дней. Вспомнили давнюю историю: как епископ Гишар околдовал жену Филиппа Красивого, смастерив восковую фигурку, которую яростно колол даже не иглами, а гвоздями, бедняжка умерла, конечно. Епископа заживо сожгли на костре. Словом, дорогой читатель, довод государственной измены неоспоримый и де Молю грозит не только смертная казнь, но и жесточайшие пытки с целью добиться признания. Ни один человек пыток не выдерживал, вот почему «ведьмы» так легко признавались во всем, в чем бы их ни обвиняли. Напрасно Марго льет перед матерью слезы, умоляя помиловать ее любовника, напрасно младший сын герцог Аласонский на коленях умоляет мать простить его лучшего друга. Ничего не поможет. Участь де Моля решена и, пока его мучают в застенках Тауэра, мы вам, дорогой читатель, расскажем кое-что о пытках. Предупреждаем, эта часть главы не для слабонервных. И те, у кого слабые нервы или сердце, пусть несколько страниц пропустят, дабы не отвечать нам за обвинение пустить «порчу» на ни в чем невиновного читателя! Итак, пытки! И кто вас выдумал? Почему так один человек жестоко поступает по отношению к другому? Почему приговоренного к смерти нельзя просто убить? Почему его надо унижать нечеловеческими муками, при которых смерть представляется наигуманнейшим актом милосердия? Помните рассказ Джека Лондона, когда кровожадное племя мучило белых людей невыносимыми пытками, и один, чтобы избежать этой участи, объявил, что придумал мазь, которая, если ею смазать шею, не поддается никакому мечу, белый человек согласился доказать это на своей шее. И, когда сваренной мазью намазал себе шею, приказал дикарю рубить ее что есть силы, все равно меч от шеи отскочет, ее не нарушив. Дикарь постарался, конечно. И только когда голова белого человека отлетела от туловища, дикари поняли, что их обдурили.

И вот на Гревской площади де Молю отрубили голову, а тело растерзали. Голову надели на кол и поставили на публичное обозрение. Марго ночью крадет эту голову, бальзамирует и положив в оловянный гроб, по-христиански хоронит на кладбище Монмартри. Вместе с де Молем погибли и его товарищи. Во время Французской революции гробы раскопали и монашенки приняли усопшие тела за тела мучеников. Мученики — конечно, но не во имя Христа, а во имя любви.

У Маргариты очень много любовников и отношение к ним в основном сентиментально-романтическое. Почему-то все они скоро погибали. Такой уж роковой женщиной была королева Марго. Сама своих любовников в отличие от шведской Кристины не убивала, ну разве одного-двух да и то на это ее толкали соответствующие обстоятельства. Вот едет Марго со своим любовником-пажем в Булонский лес, вдруг на подножку ее кареты вскакивает прежний любовник и в ревностной горячке закалывает второго любовника кинжалом. Марго не растерялась, подвязку с ноги сорвала и, обращаясь к страже, воскликнула: «Вздерните его». Стража не захотела на дамской подвязке ревнивца вешать, французское королевство — законное государство и закон соблюдает: ревнивца повесили по всем правилам палачных дел мастера. Убитых любовников у Марго было так много, что, по словам одного придворного, написавшего потом интересные воспоминания, она носила на поясе их засушенные сердца. Таллеман де Рео об этом пишет так: «Она (Марго. — Э. В.) носила большие фижмы со множеством карманчиков, в каждом из коих находилась коробочка с сердцем усопшего любовника. Ибо когда кто-то из них умирал, она тотчас же заботилась о том, чтобы набальзамировать его сердце. Фижмы эти она каждый вечер вешала на крюк за спинкой кровати и запирала на замок».

Шутки со своими любовниками, теми, не особенно ею любимыми, она устраивала коварные, на садизм похожие. Один гасконский дворянин Салиньяк в ту пору, когда королева Марго была молода и красива, влюбился в нее безумно, но она не отвечала на его чувства. Доведенный до крайности в своей любви к Марго, он начинает укорять ее в черствости. Тогда Марго спросила его: «А чем бы вы могли доказать вашу любовь?» — «Нет ничего такого, чего бы я не сделал для вашего величества», — отвечает кавалер. «Даже приняли бы яд?» — интересуется Марго. «Да, — лишь бы вы позволили умереть мне у ваших ног». «Я согласна», — воскликнула Марго радостно, ибо любила своих мертвых любовников. Еще одно высушенное сердечко прибавится в ее коллекции у ее пояса. Они назначили день, и Марго дала клятвенное обещание, что в тот момент, когда влюбленный кавалер примет яд, она позволит взять себя физически и смерть его будет «красна», не только у ее ног, но и в ее ложе. И вот эта коварная Марго приказывает в вино кавалеру насыпать большую порцию сильно действующего слабительного. Потом его замыкают в уединенной комнате, с кушеткой, да, но без туалета и Марго готовится придти в его объятья, пока кавалер умирать будет, успев, конечно, перед смертью насладиться неземной любовью с Марго. И его оставляют ровно на двадцать два часа в роскошно обставленном апартаменте, но даже без намека на присутствие в ней ночного горшка. Хроникер комментирует лаконично: «Когда открыли дверь, вонь была невыносимая». Надо же, какую дикую прозу жизни Марго в романтическую любовь кавалера внесла!

Да, экзальтированная особа! И пример такой экзальтации, наверное, от матушки переняла. Екатерина Медичи носила на шее засохшую кожу младенца, охраняющую ее якобы от «порчи». Мы вот заметили, дорогой читатель, что каждый экзальтированный монарх что-то такое имел от порчи. Какие-то странные амулеты. Так, Нерон носил всегда с собой платок, сшитый из кожи саламандры, Наполеон Бонапарт какой-то рубиновый перстень, выгнутый из ока египетского божка. Перстень приносил императору удачу и берег от сглаза. И, когда он подарил перстень одной австрийской даме, удача моментально «ушла» от Наполеона и он начал терпеть одно поражение за другим. Матери дикарских племен вешают на шею ребенка искусственные фаллосы, сделанные в зависимости от материального положения родителей из самого разного материала: от слоновой кости до глины. Римский папа Александр VI носил на шее ладанку, подаренную ему одной цыганкой, которая сказала ему, что, пока он ее носит на шее, убийство ему не грозит. Раз римский папа забыл надеть ладанку и принялся травить кардиналов без своего спасительного антидотум, но и по ошибке выпил «свою» отраву, предназначенную для других. Уже отравленный, он закричал: «Ладанку, скорее ладанку», — но было поздно. Ладанка, расставшись с шеей папы, уже мощи не имела. Римскому папе пришлось умереть отравленному. Иван Грозный за «ладанку» имел посох единорога, спасавшего его от болезни. Но злодеяния русского царя были так велики, что посох утратил свою мощь и Иван Грозный заживо гнил. Луи Орлеанский, брат французского сумасшедшего короля Карла VI, носил на пальце кольцо, побывавшее во рту у повешенного. Но талисман его от насильственной смерти не спас, потому что заколдован был на успех у женщин, а не на охрану от смерти.

Многие короли носили на груди магический индийский камень безуй, обладающий способностью охранять от «порчи».

Кроме того, что королева Марго была экзальтированной особой, она была еще и авантюрной особой. Нам нет тут резона исписывать страницы всех ее интриг и по отношению к своей матери, которая даже одно время пыталась физически ее уничтожить, и по отношению к брату Генриху III, и к мужу Генриху IV. За нанесенную ей обиду Марго отвечала злом. Она была очень мстительной и нанесенных оскорблений не прощала. Не всегда ей удавалось отомстить и она сама несла кару: просидела в своем замке целых восемнадцать лет после развода с Генрихом IV. Но потом решила наверстать опущенное, приехала в Париж и принялась писать воспоминания.

Марго к пятидесяти годам очень постарела и потолстела. Ее внешний вид ей самой внушает такое отвращение, что она перестала смотреть в зеркало. А когда однажды увидела в нем себя, то спросила: «Кто эта женщина?». До самой старости, то есть до шестидесятидвухлетенего возраста (в таком-то возрасте она умрет), Марго будет иметь маленьких мальчиков любовниками.

Ее сладострастие не угасает с возрастом. В довольно хороших отношениях она будет со второй женой Генриха IV Марией Медичи. И толстой лысой старухой, с огромным париком на голове, сделанным из белокурых волос ее любовников (только таких и держала), ковыляет Марго во дворец Марии Медичи, чтобы немного понянчиться с ее детьми. Ибо несмотря на некоторые сенсационные сообщения некоторых историков, утверждающих, что у Марго было двое внебрачных детей, по нашему мнению, она бесплодна и никогда детей не рожала. «Бодливой корове бог рогов не дает». Наградив королеву Марго необыкновенной чувственностью, у нее навсегда была отнята радость материнства. Генриха IV она пережила на пять лет.

Не испытав никакой радости супружества с женой королевой Марго, Генрих ищет такую «радость» на стороне.

«Генрих IV, будучи весьма склонен к любовным забавам, соблюдал неизменную почтительность к милым созданиям, умел хранить тайну, а потому всегда был радушно принимаем и взлелеян, хотя, я знаю, часто менял свои привязанности, благо всегда находился другой альков, где его уже ожидали. А являлся он всегда без охраны — даже когда приходилось отправляться в самые гнилые, гиблые и опасные места Сен Жерменского поместья, блуждая там по темным проулкам и лестницам. Его сопровождал только доверенный лакей Гриффон, шедший впереди со своим небольшим охотничьем копьецом и факелом. За ним шагал сам повелитель, укрывшись плащом по самые глаза, или прямо в ночном халате со шпагой подмышкой. А возлегши с дамой, клал копье и шпагу у изголовья, меж тем как верный Гриффон у крепко запертой двери сторожил и чуть подремывал». Гриффону очень часто приходилось «подремывать» у разных дверей, ибо Генрих IV, как хорошая гончая, что-то искал и нечто большее в своих эскападах, чем насыщение тела. Для души оставалось слишком мало, а вернее ничего, а королю непременно надо было испытать большое и лучше всего взаимное чувство, какое он нашел в «Прекрасной Коризанде», вдове графа Граммоиа. Ей двадцать четыре года и она белокура, словно мадонна Рафаэля. Но отнюдь не прекрасна, а даже некрасива, и эпитетом «Прекрасная» наделил ее Генрих исключительно из великодушия. Знакомство с Коризандой началось с того, что Наваррского короля ошеломил ее выезд. Представьте себе, дорогой читатель, роскошный кортеж из нескольких карет, в которых расселось самое экзотическое общество: и громадина мавр, и маленький карлик, и обезьянки в ливреях, львы и тигры под присмотром индусов в чалмах и полуголых арабов. Потом Генриху IV понравилось ее романтическое имя — Коризанда. Потом ее бескорыстие. Это была единственная любовница Генриха IV, которая не только не требовала от него денег, но на свои средства экипировала его войска. «Офицеры доложили, что ее полк прибыл. Король поцеловал руку графини Граммон. Он приказал знаменосцу выйти вперед, а к ней обратился с просьбой освятить знамя. Она сделала это и прижала тяжелый затканный шелк к своему лицу».

С таким же почтением Генрих IV будет привозить ей знамена неприятелей, чтобы кощунственно прикрывать ими их любовное ложе: «Они барахтались на простынях, сделанных из знамен неприятеля».

Коризанда умело подогревала страсть Генриха IV обыкновенной лестью. Какие прекрасные письма, полные восторга его полководческим способностям, его таланту и восхищения им как любовником, пишет ему Коризанда. Уже издание самой этой переписки в течение очень долгого промежутка времени могло бы составить интересную литературу. Генрих отвечает ей весьма пылко. Любовь, подогреваемая лестью и денежными средствами со стороны Коризанды, продолжается. Генрих готов даже жениться на ней и спрашивает совета у своего друга — министра де Сюлли. Он советует подождать ему два года. Через два года соломенный огонь Генриха IV погас, и он уже все реже и реже посылает письма своей любовнице и гораздо реже приезжает сам в ее поместье. Коризанда, любовь и тщеславие которой перемешались в одно неистребимое желание стать королевой, мучится, не спит по ночам и наконец посылает своего кузена узнать в чем дело. С обезоруживающей прямотой Генрих заявляет, что дело в том, что он… влюблен. В другую, конечно. Пришлось Коризанде проглотить этот комок, спрятать подальше документ, обещающей на ней жениться через два года, и по примеру мудрой маркизы Помпадур довольствоваться ролью приятельницы, в письмах к которой можно говорить обо всем: от домашних неурядиц с женой до чувств к новым любовницам. Сейчас этой новой любовницей стала Шарлотта Дезэссар. От нее у Генриха родилось две девочки. Связь быстро надоела Генриху и он выдает мать своих двух детей замуж за некоего графа Романтена. Графиня Романтен на всю жизнь сохранила приятные воспоминания о короле. Потеряв от Генриха рожденного в 1592 году ребенка — сына — графиня Грамон заболевает нервной болезнью и на этой почве, как часто бывает, сильно растолстела. Ничего уже нет от прежней прекрасной Коризанды. Остались, как говорится, «рожки да ножки», в голубых поблеклых глазах этой толстой, краснорожей (пардон за грубое слово, не мы его придумали) матроны навсегда застыла печаль.

Примерно в это же время у Генриха IV появляется новая любовница Эстер Имбер. Она оказалась нудной и король быстро ее оставил, не удосужившись не только обеспечить ей будущее, но даже принять ее в своем дворце, когда она приходила к королю просить помощь. И она умерла в огромной нищете, проклиная и Генриха IV и рожденного от него ребенка.

Потом будут еще любовницы — «мелкие рыбешки», озлобляя сердце короля, пока он не влюбится горячо, серьезно и со всем пылом своей необузданной натуры. Предметом его необыкновенной любви будет Габриэль д’Эстре, женщина, сумевшая напялить на Генриха IV «рога» и звание вечного «рогоносца».

Брантом о многочисленных связях женщин сказал так: «Доброму судну надобен не один, а несколько, два либо три якоря, чтобы прочно удержаться на месте». Отобрать любовника у этой женщины, самому безумно в нее влюбиться, чтобы потом все время мучиться муками ревности и своего бессилия, — таковы в нескольких словах отношения Генриха IV и Габриэль.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.