Глава 8. «Нет розы без шипов» [5]

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 8.

«Нет розы без шипов» [5]

«Вниманию всего личного состава. Говорит комендант авиабазы. Вы все будете рады узнать, что подполковник Бадер жив и здоров. Он находится по другую сторону Ла-Манша в плену».

Через день или два после печальных событий Вудхолл сообщил по громкой связи эту радостную новость. Через несколько минут он пришел в наш домик на стоянке. Впервые наш великолепный комендант выказал признаки внутреннего напряжения.

«Мы узнали от Международного Красного Креста, что Дуглас находится в госпитале в Сент-Омере. Он серьезно повредил один из протезов, когда прыгал с парашютом. Немцы обещают свободный пролет во Францию для легкого самолета с протезами. — Вудхолл сделал паузу и посмотрел в окно на маленький „Мажистер“. — Мы можем выкрасить „Мэгги“ в белый цвет и положить протезы на заднее сиденье. В этом случае я сам поведу самолет. Может быть, мне разрешат приземлиться в Сент-Омере. — Он улыбнулся. — Может быть, я даже увижу Дугласа».

Мы сразу предложили:

«Мы будем сопровождать вас, сэр. Если появятся „мессеры“, будет интересно».

«Ни в коем случае, — возмутился полковник. — Лететь должен только один самолет, иначе все сорвется. Я свяжусь со штабом группы».

Однако мы решили, что не можем принять спортивное и даже местами рыцарское предложение Люфтваффе. Наши разбомбленные города и отступление в Западной пустыне как-то не настраивали на рыцарский лад. В Тангмере мы почти сразу решили, что протезы будут сброшены во время обычного налета бомбардировщиков. Головной «Бленхейм» сбросит ящик на парашюте над Сент-Омером до того, как бомбардировщики атакуют цель. В то время решение командования показалось нам справедливым и правильным. К тому же оно полностью отвечало нашим настроениям. Мы обеспечивали непосредственное прикрытие «Бленхеймов». Плотная стена разрывов окружила бомбардировщики, когда была сброшена посылка. Новый командир крыла передал по радио на волне, которую могли слушать немцы:

«Мы сбросили запасные протезы для подполковника Бадера. Повторяю, мы сбросили запасные протезы для подполковника Бадера в 10 милях юго-западнее Сент-Омера».

А еще через 2 дня у нас был жестокий бой, когда мы снова прикрывали «Бленхеймы». Это был один из туманных осенних дней, когда вы еще можете видеть землю внизу, но видимость по горизонту ограничена. Еще больше ухудшал ситуацию плотный слой облаков на высоте 19000 футов. Поэтому 4 истребительным крыльям сопровождения пришлось втискиваться в узкий промежуток между облаками и бомбардировщиками.

Зато вражеские пилоты сразу использовали преимущества, которые им предоставили погодные условия. Действуя парами и четверками, они наносили удары по «Спитфайрам» на всем пути к цели в район Шока. Я видел, как за одним из «Спитфайров» появился хвост гликоля, и он пошел вниз, чтобы совершить аварийную посадку. Потом выяснилось, что это был Крау, который дрался вместе с Кеном и Тони Гейзом, но был подбит[6].

Вскоре после этого боя нас покинула 610-я эскадрилья, которая в последнем бою потеряла Краули-Миллинга и еще 3 летчиков. Летчики двух эскадрилий Вспомогательной авиации (610-й и нашей) добились полного взаимопонимания в воздухе, и теперь мы потеряли Кена Холдена, на которого всегда можно было положиться, как на каменную стену. После того, как они убыли, мы вдруг обнаружили, что 616-я эскадрилья все лето выполняла самые легкие задачи, выпадавшие авиакрылу Тангмера. Мы всегда летали под руководством командира крыла, сверху нас прикрывали 2 эскадрильи. Поэтому, завязывая бой с «Мессершмиттами», мы всегда знали, что 24 «Спитфайра» охраняют нас от внезапного удара сверху. Теперь, когда мы оказались самой опытной эскадрильей, на нас рухнули обязанности высотного прикрытия. Командир крыла вел совсем другую эскадрилью в миле ниже. Вскоре мы поняли, что легко лететь во главе строя за командиром под охраной двух эскадрилий. И гораздо сложнее патрулировать в высоте, имея на хвосте только солнце, и при этом вести внимательнейшее наблюдение.

Примерно месяц назад я получил среднюю нашивку старшего лейтенанта и некоторое время был заместителем командира звена у Кокки. Как-то в середине сентября, когда я вылезал из кабины, меня встретил командир эскадрильи.

«Поздравляю, Джонни. Ты получил вторую нашивку и принимаешь звено В».

На следующий день последовали новые поздравления, когда стало известно, что Нип и я награждены Крестом за летные заслуги, а Джефф Уэст получил Медаль за летные заслуги. С этого момента я всегда возглавлял собственную четверку «Спитфайров», а на земле отвечал за 9 или 10 пилотов вместе с полусотней человек наземного персонала. В отсутствии Бартона я получал возможность вести эскадрилью. Серебряно-малиновая ленточка на мундире тоже означала многое. Фактически она отличала ветеранов и командиров от новичков.

Вскоре после этого нас покинул Кокки. Он был страшно измотан в ходе боев, получив при этом два страшных психологических удара. Его сбили во время Битвы за Англию, а в начале 1941 года ему пришлось совершить аварийную посадку в Хокиндже на поврежденном «Спитфайре». Он был последним из довоенного состава эскадрильи, но был вынужден покинуть ее, хотя был искренне к ней привязан. Ему несомненно требовался отдых, хотя в то время слово «отдых» вызывало дурные ассоциации. Обычно он сводился к 6 месяцам в учебной эскадрилье, где вам приходилось летать очень много, пытаясь научить зеленых новичков основам своего искусства. Обстановка в учебных подразделениях резко отличалась от подлинного братства фронтовых эскадрилий. Ваш отдых превращался в серию попыток сбежать оттуда. Наконец ваши усилия приносили плоды, и вы возвращались в эскадрилью первой линии, гораздо более уставший, чем 6 месяцев назад, когда ее покидали.

Люфтваффе подходили к этой проблеме совсем по-иному. Сам Галланд рассказывает, что после напряженных боев эскадрильи по одной отводились в тыл, и пилоты получали отпуск, катаясь на лыжах в Альпах или загорая на средиземноморских курортах. После такого полноценного отдыха, который позволял на время вообще забыть о полетах, пилоты возвращались в свои эскадрильи бодрые, готовые к новым боям. Хмурой зимой 1944 — 45 года, когда мы сидели на земле в Голландии и Бельгии, наш дальновидный командир группы начал действовать по такой же схеме. Мы улетали во Французские Альпы, где 2 недели катались на лыжах под ярким горным солнцем. Но в 1941 году такой отдых был просто немыслим.

Поэтому однажды воскресным сентябрьским утром мы попрощались с Кокки Дандасом. Он был направлен в учебное подразделение на севере Англии, и улетал туда на крошечном двухместном «Мэгги». Вместе с ним отправлялся канадец Хэк Мюррей, который должен был вернуть «Мажистер» обратно. Несколько минут мы толпились вокруг самолета, желая Кокки удачи. Он был одет совсем неподобающим образом. Позади остались сотни вылетов во Францию на поиск и для сопровождения бомбардировщиков. Все это не улучшало состояния мундира. Одна из двух знаменитых «А» вообще пропала, а желтый шелковый шарф превращал Дандаса в какого-то спортсмена-забулдыгу. Помятая фуражка уже была заброшена в кабину «Мэгги».

Мы все вместе засунули его в переднюю, открытую кабину «Мажистера», которая никак не была рассчитана на таких высоких людей. Его голова в шлеме и очках торчала над лобовым стеклом. Я стоял на крыле, застегивая Кокки привязные ремни, и прокричал ему в ухо сквозь шум мотора:

«Всего наилучшего, Кокки. Держись молодцом и не позволяй учебным делам засосать себя. Жаль, что в этой лоханке нет кислорода. Ты выглядишь как настоящий астматик!»

Он кисло усмехнулся и твердо ответил:

«Не беспокойся, Джонни. Я вернусь в строй еще до Рождества. Я оттуда сбегу».

«Мэгги», качаясь, пополз по полю, и Кокки развернулся против ветра. Перед тем как самолет начал разбег, мы проводили Дандаса дружным громким криком. Через час канадец вернулся и не скрывал своей радости. Мы насели на него.

«Ну что, Хэк? Как там дела?»

«Хорошо. Мы приземлились около полудня и отправились в бар выпить». — Он сделал паузу, чтобы собраться с мыслями.

«Продолжай, Хэк», — потребовали мы.

«Ладно. Мы вошли в бар и заказали пару пива. Там проходила какая-то инспекция, и вся база была полна золотых галунов. Мне кажется, там был вице-маршал».

«И что произошло?» — не отставали мы.

«Да ничего, если вы понимаете, что я хочу сказать. Они просто посмотрели на нас. Никто не сказал ни слова. Но мне просто кусок не полез в горло, и я поспешил улететь оттуда».

После этого он подошел к креслу и тяжело рухнул в него.

Кокки установил рекорд по краткости отпуска. Слишком большие люди желали, чтобы он вернулся в строй, и всего через 4 недели он снова оказался вместе с Кеном в 610-й эскадрилье на посту командира звена. На Рождество Кокки получил прекрасный подарок — ему присвоили звание майора. Дандас был назначен командиром первой эскадрильи истребителей «Тайфун». Столь быстрое возвращение во фронтовую эскадрилью показало, что это вполне возможно, если только вы сами этого действительно желаете и прилагаете для этого усилия. Впрочем, наши пути разошлись. Кокки завершил войну в Италии, получив множество вполне заслуженных наград. Он был одним из самых молодых и способных полковников Королевских ВВС.

Полковник Виктор Бимиш, который играл в регби за «Арлекинов», служил в штабе 11-й авиагруппы и часто прилетал в Тангмер, чтобы обсудить ход боев и тактику действий. Он был идеальным типом штабного офицера, так как не только планировал операции, но и сам часто летал вместе с нами. Он был умным, опытным и общительным, всегда говорил на том же языке, что и обычные летчики-истребители. Бимиш имел привычку ходить в синем комбинезоне механика поверх мундира, без всяких знаков различия. Это однажды привело к забавному инциденту, когда он впервые прилетел к нам и пристроил свой «Спитфайр» возле домика на стоянке, на том самом месте, где обычно находился самолет командира эскадрильи.

Взбешенный оружейник посмотрел на комбинезон без всяких значков и принял Бимиша за одного из многочисленных сержантов. Когда тот выключил мотор, оружейник начал длинно и красиво выражаться. Бимиш ничего не ответил и выпрыгнул из кабины, расстегнул комбинезон и продемонстрировал 4 нашивки полковника, а также целый набор орденских ленточек. Оружейник чуть не проглотил язык.

Но Бимиш не обратил на него внимания. Он вызвал Билли Бартона и меня для небольшой беседы, в ходе который мы прогуливались вокруг аэродрома.

«Мы уводим вас с фронта, Билли. Вы хорошо потрудились, и на следующей неделе отправитесь в Киртон. Вас заменит 65-я эскадрилья».

«Но я думал, что мы повоюем еще немного, — запротестовал наш командир эскадрильи. — Вы же знаете, что мы самая опытная эскадрилья, остальные еще просто новички».

Бимиш ответил:

«Я знаю. Но погода ухудшается, и до весны вы будете в основном бездельничать. Гораздо лучше отвести вас прямо сейчас, чтобы вы отдохнули и хорошо подготовились к следующему сезону. И кроме того, у меня есть пара слов лично для вас, Билли».

Вскоре Бимиш отбыл, а я подошел к командиру, который стоял, понурившись и засунув руки в карманы.

«В чем дело, сэр?» — спросил я.

«Они достали меня, Джонни. Меня тоже забирают с фронта, завтра я передаю эскадрилью Колину Грею. Ты его знаешь. Он новозеландец, имеет 16 или 17 сбитых фрицев».

«А что будет с вами, сэр?»

«Меня переводят на канцелярскую работу в штаб 11-й группы. Это просто восхитительно», — огрызнулся он.

Я попытался утешить его.

«Вы действительно сделали все, что могли, сэр. Год назад вы приняли кучку деморализованных пилотов. Вы подготовили их. Закалили в боях. Это был чудесный год, и 616-я эскадрилья снова стала боевым подразделением».

Командир промолчал, а я продолжил:

«Я согласен с Виктором Бимишем. Гораздо лучше для нас отправиться в тыл прямо сейчас и вернуться весной. А вы, вероятно, получите свое собственное авиакрыло, проведя несколько месяцев в штабе группы».

«Может, ты и прав, Джонни. Не сообщишь обо всем парням? В следующий вторник майор Грей поведет вас в Киртон. Полагаю, ночью будет немного шумно?»

«Разумеется, сэр», — согласился я и побежал организовывать прощальную вечеринку.

* * *

Постоянный состав базы Киртон-Линдсей приветствовал наше возвращение с неподдельной теплотой. Лето в Линкольншире прошло довольно спокойно, и они внимательно следили за нашими действиями, так как считали 616-ю собственной эскадрильей. Наши домики отдыха на стоянках были заново покрашены, комнаты застелены новыми половиками. Там было множество новых кресел, свежих журналов, интересных книг, радио, граммофон. Хотя наше пребывание в Киртоне было сопряжено с рутинным патрулированием над Северным морем, учебными полетами и стрельбами, можно сказать, что всю зиму мы провалялись в постели. Лишь изредка мы отправлялись на юг, чтобы помочь 11-й группе.

Каждая эскадрилья Вспомогательной авиации имеет собственного почетного коммодора. Нашим был маркиз Тичфилд[7], который приехал из своего поместья в Ноттингемшире, чтобы встретить нас. После обеда разговор зашел об охоте. Тичфилд спросил, не интересует ли нас это? Разумеется, никто не возразил. В Уэлбеке всегда были хорошие фазаны, а кроме того, там можно было пострелять куропаток. Все сразу загорелись энтузиазмом. Я думаю, нас можно было принять за заядлых охотников, хотя на самом деле только на моей совести имелась случайно подстреленная птичка. А Уэлбек славился как одно из лучших охотничьих угодий в стране. Когда я изложил свои опасения Колину Грею, тот быстро ответил:

«Не беспокойся, я уверен, что все будет в порядке. А кроме того, с сегодняшнего дня ты назначаешься ответственным за охоту».

Через два дня последовал телефонный звонок из Уэлбека. Лорд Тичфилд будет рад пригласить в следующий вторник четверых летчиков. Следует захватить побольше патронов и какую-нибудь закуску. Охотиться будем с автомобилей, таскаться пешком не придется. У меня была ровно неделя, чтобы сформировать команду и преподать летчикам основы охотничьей этики.

Наш новый командир был прирожденным охотником и потому возглавил экспедицию в Уэлбек. Нип мог подстрелить фазана и не представлял опасности для окружающих с заряженным ружьем в руках. В качестве четвертого охотника я выбрал Джеффа Уэста, только что ставшего офицером. Ему было полезно познакомиться с сельской жизнью. Он никогда раньше не охотился, но умел сбивать «Мессершмитты». Принципы стрельбы по фазанам не слишком отличаются от принципов стрельбы по вражеским истребителям.

Большинство наших летчиков-истребителей летало достаточно хорошо. Они были неплохо подготовлены и умели держаться вместе в воздушном бою, но в решающем испытании средний пилот пасовал. Точно определить дистанцию и угол упреждения при стрельбе по вражескому самолету он не мог. Это было следствием того, что мы мало внимания уделяли стрелковой подготовке. Хотя, наверное, так можно говорить только о тех, кто прошел летные школы в годы войны. Но факт остается фактом. Средний пилот мог сбить «мессер», лишь находясь точно у него на хвосте на минимальной дистанции. При этом 2 пушек и 4 пулеметов хватало еле-еле. Если же требовалось дать упреждение хотя бы в пару градусов, средний пилот начинал безнадежно мазать. Лично я обнаружил, что мой опыт охоты принес мне огромную пользу. Если летчик-истребитель способен подстрелить беспорядочно кувыркающегося фазана или ныряющую куропатку, или сбивает голубя в темнеющем вечернем небе, у него не возникает проблем с «мессерами». Выдающиеся асы всегда прекрасные охотники.

Все признают, что самым метким стрелком среди нас был новозеландец Уэллс, прозванный «Ястребиным Глазом ». Перед войной он выиграл несколько чемпионатов Новой Зеландии в стрельбе по голубям и считался лучшим снайпером своей страны. Ястребиный Глаз полностью раскрылся во время Битвы за Англию. Используя врожденные и натренированные качества, он сбил множество вражеских самолетов издалека, совершенно не рискуя сам. И сегодня мало кто может сравниться с ним в охоте на куропаток.

Ястребиному Глазу уступал только канадец «Сумасброд» Берлинг. Он прославился на Мальте, где его меткость стала просто легендарной. За 2 недели он сбил не меньше 27 немецких и итальянских самолетов. Очень часто его рапорты ограничивались информацией о том, сколько снарядов попали в цель. Однажды Берлинг заявил о «вероятной» победе, указав, что всадил 5 снарядов в кабину вражеского самолета. Вскоре после этого пришло сообщение, что найден разбившийся итальянский самолет с 5 снарядными пробоинами в кабине. Берлинг тоже был снайпером от бога. Позднее, когда он летал в составе моего крыла, то часто одалживал у меня ружье и собаку.

Мы были уверены, что и Джефф справится, так как мы преподали ему несколько основных уроков. Когда мы тренировались в стрельбе по тарелочкам, он показал себя далеко не рядовым стрелком. Потом мы объяснили ему, как ведут себя птицы в полете, и растолковали основные правила безопасности. Я применил испытанный временем способ: поставил его между двумя вертикальными жердями, чтобы, поворачиваясь, он автоматически поднимал ружье вверх и не опускал его до тех пор, пока не начнет целиться в птицу.

Мы прибыли в Уэлбек. Стоял прекрасный зимний день, который обещал неплохую охоту. Нас распределили по номерам, и Джефф оказался между нашей группой и знаменитым игроком в гольф. Я стоял следующим. Затрубили охотничьи рога, и куропатки начали выскакивать из заиндевелых кустов, стремительно ныряя на лету. Несколько первых выводков полетели прямо на Джеффа и он начал стрельбу. Остальные пока молчали, так как Джефф видел только врага и вертел ружьем направо и налево на высоте плеча. Его лордство со свитой — егерем, псарем и камердинером — благоразумно постарался укрыться, точно так же, как и гольфист.

После первого раунда я сказал Джеффу несколько крепких словечек и предложил перевести его в тыл, чтобы он никому не угрожал. Но лорд Тичфилд, не моргнув глазом, сказал, что он уверен, мистер Уэст вскоре освоится, а потому лучше взять его с собой. Мое настроение еще больше ухудшилось, когда один из наших предприимчивых механиков, взятых в качестве запасного егеря, решил тоже поучаствовать в деле и, скуки ради, подстрелил дикую утку!

Мы продолжали охотиться в Уэлбеке до конца сезона. Для нас эти дни стали самыми счастливыми за время войны. Мы всегда стреляли дотемна. Загонщиками работали только пожилые люди, так как вся молодежь была призвана в армию. Как-то, холодным дождливым днем, мы закончили охоту, и кто-то из нас обратился к загонщикам, которые собрались вместе:

«А не будете вы против, если я приглашу вас поработать еще раз?»

Пожилой крестьянин ответил совершенно неожиданно:

«Ради 616-й мы готовы работать хоть до полночи, милорд».

* * *

12-я группа всегда держала в готовности крыло «Спитфайров», чтобы в случае необходимости немедленно отправить его на юг. В начале ноября мы заправились в Уэст-Маллинге и вместе с 2 канадскими эскадрильями отправились патрулировать над Дюнкерком. Мы должны были прикрыть отход «пчелиного роя» из района Лилля.

Канадцы попали в серьезную переделку. Рой Марплс, который летел рядом с нашим неопытным командиром крыла, холодно сообщил, что видит выше дюжину «Мессершмиттов». Они пикировали, чтобы атаковать нас. Рой приказал отрываться. Нип и я возглавляли фланговые четверки «Спитфайров». Мы круто развернулись, чтобы встретить неприятеля. Однако Рой пришел в ужас, когда увидел, что командир крыла продолжает лететь прямо, совершенно не подозревая об опасности. Рой снова закричал, и когда рядом уже засвистели вражеские снаряды, все, кроме командира крыла, разлетелись в разные стороны.

Мы были озадачены незнакомыми силуэтами некоторых вражеских истребителей, которые имели почти прямоугольные консоли крыльев и более толстые фюзеляжи, чем «Мессершмитты», с которыми мы привыкли встречаться. Позднее Нип разглядел, что один из немецких самолетов, гнавшихся за ним, имеет мотор с радиальным расположением цилиндров. Другой пилот заявил, что видел смешанное вооружение в крыльях — пушки и пулеметы.

Но, кто бы то ни был, незнакомые истребители крепко нам задали. Они набирали высоту быстрее «мессера», держались более устойчиво в вертикальном пикировании, лучше разворачивались. Сандерсон, один из наших канадских сержантов, который входил в головную четверку, попался на зуб 3 или 4 немцам. Они гнались за ним через весь Ла-Манш, и он едва сумел посадить свой «Спитфайр» на брюхо возле Саутэнда. Мы никогда больше не видели командира крыла и позднее узнали, что он был сбит и погиб.

Наши собственные проблемы на этом не закончились. Когда мы вернулись, то обнаружили, что юго-восточная оконечность Англии закрыта туманом. Он поднимался на высоту не менее 100 ярдов. Более 200 «Спитфайров», у которых бензина оставалось всего на несколько минут полета, пытались найти хоть какой-то аэродром. Эфир был забит отчаянными требованиями включить радиомаяки. Я повел свою четверку на закат, где видимость была чуть лучше. Удача нам улыбнулась, и мы нашли что-то вроде заброшенного аэродрома. Это был очень маленький аэродром, и садиться пришлось крайне осторожно, не снижая мощности мотора и высоко задрав нос «Спитфайра», чтобы пробег оказался минимальным. Потом выяснилось, что мы сели на разбомбленный аэродром возле Чатама, который больше не использовался. Поэтому ждать заправщики нам пришлось довольно долго. Но даже тогда несчастья не закончились. Взлетая в сумерках, Алан Смит ухитрился попасть в одну из воронок.

Когда мы вернулись в Киртон, нас встретил неизменный Гиббс. Мы уселись в кресла и стали набрасывать профиль незнакомого самолета. Нип полагал, что его консоли напоминают крылья Майлс «Мастера». Джефф Уэст сказал, что его фюзеляж полнее, так как установлен радиальный мотор. И все мы сошлись на том, что этот самолет превосходит Me-109F, а наш «Спитфайр V» с ним вообще нельзя сравнивать. Наши эскизы пошли по таинственным каналам разведывательных служб, и мы больше ничего о них не слышали. Однако наши пилоты все чаще сообщали о встречах с этими самолетами над северной Францией.

Позднее нам сообщили фантастическую историю о том, что это могла быть партия самолетов Кертисс «Хок», которые Франция закупила в Соединенных Штатах незадолго до начала войны. Предполагалось, что эти самолеты были переданы Люфтваффе, и немцы начали их использовать. Это была совершенно абсурдно, так как довоенные самолеты не могли иметь такие летные характеристики. Лишь через несколько месяцев наша разведка сообщила, что это совершенно новый истребитель, знаменитый FW-190, спроектированный Куртом Танком.

Вскоре после этого состав нашей эскадрильи почти полностью сменился. Джефф Уэст и Нип отправились драться на Мальту. Рой был переведен на тыловую работу, и мы лишились хорошего товарища. Позднее он вернулся на фронт и совершил выдающуюся карьеру. Оборвалась она крайне трагично. Его ведомый, набирая высоту, потерял Роя на фоне солнца и пропеллером отрубил хвост его «Спитфайру». Нас также покинул Алан Смит, отличившийся в последний год. Их место заняла группа 20-летних юнцов, прибывших из доминионов и колоний. Из 11 пилотов моего звена трое были канадцами (Боуэн, Сандерсон и Страутс), четверо новозеландцами (Крафтс, Уэр, Болтон и Дэвидсон), один австралийцем (Смитсон), один родезийцем (Уинтер), один англичанином (Уэлш). Ну, и я сам. Мы были пестрой компанией. Южно-Йоркширская эскадрилья потеряла свою однородность, однако новички воевали ничуть не хуже уроженцев графства Йоркшир.

В начале 1942 года мы перебазировались на новый аэродром в Кингзклифф. Рядом находился главный аэродром сектора — Уитеринг. Теперь мы жили в жалких деревянных домишках и с тоской вспоминали наши роскошные квартиры с центральным отоплением в Киртоне. Погода была отвратительной, а скверные новости с Дальнего Востока и недавний прорыв через Ла-Манш германских линкоров «Шарнхорст» и «Гнейзенау» еще больше ухудшали настроение.

Комендантом авиабазы в Уитеринге был знаменитый полковник Бэзил Эмбри, который уже имел Орден за выдающиеся заслуги с двумя пряжками. В 1940 году его сбили, он попал в плен к немцам. После множества приключений, убив часовых, Эмбри бежал и пробрался в Испанию. Немцы объявили за него награду (живого или мертвого — безразлично). Но до самого конца войны Эмбри продолжал летать под вымышленной фамилией. Когда мы базировались в Кингзклиффе, ему исполнилось ровно 40 лет. И в день рождения он вдребезги разнес меня в сквош.

Еще одной примечательной фигурой в Уитеринге был офицер управления полетами Питер Клэпхем. Как и многие другие, он подпал под очарование своего полковника, и в 1942 году начал летать на «Бофайтере» в качестве оператора радара. Потом разгорелась затяжная война с начальством. Питер старался вырваться из кресла и перейти в летный состав. Когда Бэзил Эмбри стал вице-маршалом авиации и командиром 2-й авиагруппы, Питер присоединился к нему. Вместе они совершили немало вылетов на штурмовку. Питер был награжден Крестом за летные заслуги с пряжкой. Самое смешное, что приказ о его переводе в летный состав пришел за 4 дня до окончания войны.

Командиром авиакрыла Уитеринга являлся новозеландец Пат Джеймисон, который показал себя выдающимся командиром. Командиром звена в составе 46-й эскадрильи Джейми принял участие в злосчастной Норвежской экспедиции. Когда конец в Норвегии был уже близок, его командир эскадрильи «Бинг» Кросс получил приказ либо уничтожить свои «Харрикейны», либо перелететь на другой аэродром и погрузиться на любой транспорт, который окажется в соседней гавани. Ни одно из этих предложений Кроссу не понравилось. Он посетил авианосец «Глориес» и договорился с его капитаном, что попытается посадить 10 уцелевших «Харрикейнов» к нему на палубу. Для этого «Глориесу» следовало развить самую высокую скорость со дня приемных испытаний.

Ни один современный истребитель вроде «Спитфайра» или «Харрикейна» не мог сесть на авианосец. Они не имели тормозных крюков, поэтому в заднюю часть фюзеляжа им напихали мешки с песком, чтобы удержать хвост при посадке прижатым к палубе. Первую попытку должен был совершить Джеймисон с 3 самолетами. Если она окажется удачной, командир эскадрильи отправит радиограмму с приказом вести остальные самолеты.

Маленькую группу Джейми повел тихоходный «Суордфиш» с «Глориеса», и она быстро пропала из вида. Прошли несколько томительных часов, но никаких известий не поступало. К этому времени они уже должны были находиться либо на авианосце, либо на дне. Кросс взлетел вместе с остальными пилотами. Их повел второй «Суордфиш». Пилотам пришлось проделать долгий путь, прежде чем они увидели «Глориес». Сухопутные истребители не привыкли совершать длительные перелеты над морем. Но в данном случае их подстегивало нежелание оставаться в Норвегии. Авианосец направлялся домой и мог забрать их вместе с самолетами. Все истребители благополучно сели на корабль и вскоре были спущены в ангар.

Кросс отправился обходить «Глориес» и посетил штурманскую рубку. Там ему сказали, что корабль находится в 200 милях от берегов Норвегии. Главной опасностью в этих водах, по словам моряков, являлись немецкие подводные лодки. Однако корабль шел со скоростью 17 узлов, что страховало его от атак подводных лодок. Во время похода к берегам Норвегии впереди корабля патрулировали бортовые «Суордфиши». Однако теперь патрулирование не велось, и только один «Суордфиш» стоял в готовности на палубе с подвешенными глубинными бомбами. (Официальный отчет о гибели «Глориеса» говорит, что старый корабль имел ограниченную дальность плавания. Если бы у него осталось больше топлива, он следовал бы вместе с другими кораблями. На борту еще имелись 5 торпедоносцев-разведчиков, но в день гибели полеты не проводились.)

Когда прозвучала боевая тревога, Кросс побежал на квартердек и увидел на горизонте два столба дыма. Почти немедленно в 20 ярдах от борта взметнулись три высоких столба воды. Это упали снаряды первого залпа «Шарнхорста» или «Гнейзенау». Кросс подумал: «А ведь я увижу настоящий морской бой. Увижу вплотную. Гораздо интереснее, чем то, что нам рассказывали в штабном колледже!»

Он поднялся на полетную палубу. В этот момент новый залп попал в правый борт авианосца, уничтожив трап, по которому он только что поднялся. Один снаряд упал всего в нескольких ярдах от Кросса. К счастью, он не взорвался, а только сделал в палубе большую дыру с рваными краями, из которой сразу повалил черный дым. Вскоре немецкие линкоры начали класть в «Глориес» два снаряда из каждых трех выпущенных. При попадании снарядов раздавался страшный грохот, напоминающий треск рвущегося коленкора, только в тысячу раз более сильный. Кто-то подошел к нему и сказал:

«Последний залп поджег ваши „Харрикейны“ в ангаре. Но не беспокойтесь. Скоро мы все там будем».

«Глориес» накренился и горел. Кросс видел, как офицеры и матросы Воздушных Сил Флота отчаянно пытаются поднять на полетную палубу «Суордфиши» и подвесить к ним торпеды. Эти усилия были бесполезны. Через полчаса отказала внутрикорабельная связь. Приказ «покинуть корабль» передавался устно, от человека к человеку. Кто-то сообщил, что мостик уничтожен прямым попаданием, и капитан погиб. Приказ покинуть корабль был отменен, но вскоре его повторили. «Глориес» еще двигался, и за кораблем волочился шлейф спасательных плотиков, обломков и мертвых тел.

Кросс спросил молодого лейтенанта:

«Как лучше попасть на плот?»

«Дождитесь, пока они сбросят плотик Карли, сэр. А тогда прыгайте как можно скорее, иначе вам предстоит долгий заплыв!»

Майор авиации прыгнул за борт и поплыл к только сброшенному плотику Карли. Там уже находились трое или четверо моряков. Вскоре после этого Кросс увидел какого-то пловца, который буквально рассекал волны, демонстрируя отточенный стиль кроль. Джейми добрался до плотика, но тут же повернул назад, на помощь полузахлебнувшемуся матросу. Наконец на плотике собрались 37 человек.

«Глориес» остановился примерно в миле от плотика. Один из эсминцев сопровождения тоже остановился, что было большой любезностью по отношению к немецким линкорам. Кросс и Джеймисон не видели, как затонул авианосец, так как сидели спиной к нему. Только что он был здесь, и вот на море не осталось ничего, кроме нескольких плотов и массы обломков. Немецкие линкоры подошли совсем близко к плотику, тогда Кросс достал из меховой куртки бумаги эскадрильи и выбросил их в море. Однако вражеские корабли ушли прочь.

На третий день их подобрало маленькое норвежское судно, но к этому времени в живых осталось только семеро. После долгого лечения Кросс отправился воевать в Северную Африку. Джейми выздоровел вовремя, чтобы участвовать в Битве за Англию, а теперь служил командиром авиакрыла у Бэзила Эмбри.

Вот такие люди командовали нами в Уитеринге в ту мрачную зиму.

* * *

По какой-то неизвестной причине, которую нам так и не объяснили, нас внезапно пересадили на «Спитфайры VI». Всего было построено около сотни таких самолетов. Как заявил представитель фирмы, прибывший к нам в Кингзклифф, это был первый истребитель с герметической кабиной. Он был спешно создан для того, чтобы бороться с высотными разведчиками Ju-86P, действующими на Среднем Востоке. Они летали на высоте 40000 футов, и достать их было крайне сложно.

Кабина закрывалась наглухо. Наши тела обдавали потоки горячего воздуха, которые было невозможно контролировать. Кабина задраивалась за пилотом еще до старта и закрывалась на 4 защелки. Нам это совершенно не понравилось, так как мы привыкли к сдвигающему колпаку. А этот фонарь на защелках неприятно напоминал прозрачный гроб. Большинство вылетов из Уитеринга мы совершали на малых высотах. Патрулировать над конвоем, ползущим вдоль восточного побережья, под теплым весенним солнышком в глухой кабине, рассчитанной на высоту 40000 футов… Это было серьезное испытание физических сил. Больше всего такой полет напоминал турецкие бани, мы быстро теряли вес, несмотря на огромное количество пива, которое поглощали после каждого вылета.

Ради практики мы все-таки поднимали наши новые «Спитфайры» на высоту 40000 футов, но вести бой на таких высотах оказалось делом весьма непростым. Мы обнаружили, что при приближении к своему потолку истребитель требует исключительно аккуратного пилотирования. «Спитфайр» требовалось вести как можно ровнее. Нельзя было резко работать ручкой управления, а все изменения высоты следовало выполнять плавно и медленно, иначе самолет срывался в штопор и терял высоту.

Как-то в конце мая я со своим звеном дежурил вечером на аэродроме. Я отправился переодеться, так как был приглашен на коктейль одним из офицеров в Уитеринге. Переодевшись, я вернулся на стоянку, чтобы попрощаться с парнями. Когда я вошел в домик, меня чуть не сбили с ног Браун и Уэлш, которые бегом бросились к своим «Спитфайрам». Браун был невысоким безбородым юнцом, который летал так хорошо, что я сделал его командиром четверки.

«Что за переполох?» — спросил я, так как у нас не было тревог уже несколько месяцев.

Сержант Смитсон, симпатичный молодой австралиец, уже представленный к офицерскому званию, ответил:

«Не знаю, сэр. Нам по телефону приказали срочно взлететь. Мы должны патрулировать над Лейстером на высоте 2000 футов».

Это прозвучало интригующе, и я позвонил офицеру управления полетами. В этот день дежурил Питер Клэпхем.

«Что стряслось, Питер?» — поинтересовался я.

«Мы засекли одиночного бандита возле Лейстера. Он болтается ниже 1000 футов. Ваше синее звено уже рядом».

«Может, мне поднять еще четверку?»

«Давай. Позвони мне, когда они будут в воздухе».

Я позвал Смитсона, и мы прыгнули в два ближайших «Спитфайра». Времени закрывать фонарь не было, и это было хорошо, так как я не собирался портить свой лучший мундир.

«Зеленое звено в воздухе, Питер», — доложил я.

«Пеленг 270. Бандит в 10 милях впереди. — И через пару секунд: — Пеленг 300, бандит в 5 милях».

Мы находились всего в нескольких футах над землей и много ниже границы облачности. Мы мчались над полями Лейстершира. Впереди мелькнула серая башня церковной колокольни. Я вырос здесь и потому точно знал, где мы находимся.

Снова раздался голос Питера:

«Пеленг 350, Джонни. Газуй. Он совсем рядом».

Мы оба увидели его одновременно. Смитсон что-то выкрикнул, но мой палец уже лежал на гашетке. Это был двухмоторный «Дорнье» с тупым носом и двумя килями. Он повернул влево и пошел на снижение. Мы описали широкий вираж, и когда немец снова появился на прицелах, ринулись в атаку.

Внезапно меня остановило смутное сомнение, и я не нажал на спуск. Вместо черно-белых крестов на крыльях бомбардировщик имел большие темные круги, напоминающие опознавательные знаки Королевских ВВС. А что если это какой-нибудь двухкилсвой самолет американского производства? Я был совсем рядом, менее чем в 70 ярдах, но стрелять было неудобно, так как я автоматически отвернул, как только увидел круги. Уже имелось слишком много случаев ошибочных атак. Но все мои сомнения улетели прочь, когда стрелок из верхней средней турели дал по моему «Спитфайру» длинную очередь. Мне показалось, что сотни мячиков для гольфа промелькнули мимо кабины. Немец использовал фальшивые опознавательные знаки! Взбешенный, я заорал:

«Задай ему, Смити! Задай этому говнюку!».

Я заложил крутой вираж и снова попытался выйти в атаку, чтобы выместить на фрице свою злость. Смитсон проскочил мимо немца, и «Дорнье» нырнул в облако. Больше мы его не видели.

Два пилота синего звена слышали мой истошный вопль, и молодой Браун повел их в атаку. Клубочки белого дыма начали вылетать из одного мотора «Дорнье», но когда Браун выходил из атаки, немецкий стрелок подловил его и разнес фонарь. При этом Брауну повредило правый глаз. Он зажал рану, и белый шелковый шарф окрасился кровью. Наполовину ослепший пилот, испытывая страшную боль, все-таки посадил «Спитфайр» в Норт-Лаффенхэме.

Все остальные приземлились в Кингзклиффе, где нас встретил Бэзил Эмбри и его командир крыла. Они видели силуэт «Дорнье» и слышали пушечные очереди. Чем все кончилось? Горит где-нибудь в поле, а экипаж выпрыгнул? Я сообщил им неприятную правду. 4 «Спитфайра» сумели только повредить один мотор «Дорнье», а я сам вообще не выпустил ни одного снаряда. Другие пилоты тоже видели странные темные круги. Старших офицеров, как и нас, привела в ярость эта уловка.

Молодой Браун потерял правый глаз, но вскоре все-таки вернулся в эскадрилью, такой же бойкий, как и раньше. Он был полон решимости продолжать воевать. Командир авиакрыла проверил его на спарке, после чего разрешил летать на «Спитфайре». Высокое начальство предложило Брауну прекратить летать и перейти на канцелярскую работу. Но тут на арену выступил Бэзил Эмбри. Полковник лично рекомендовал допустить Брауна к боевым операциям. Он заявил, что лучше иметь одного смелого одноглазого пилота, чем пару двуглазых трусов! Высокое начальство поинтересовалось, как он будет управлять современным истребителем, имея один глаз? Тогда полковник выбросил козырного туза, заявив, что тот уже летает на «Спитфайре».

Вот так молодой Браун остался в строю, хотя перешел в эскадрилью ночных истребителей. Сегодня он командует эскадрильей «Шэклтонов» в составе Берегового Командования. Но после своих приключений, имевших место 14 лет назад, он стал известен в КВВС как «Циклоп» Браун.

Нас снова перевели, на сей раз в Кенли, в состав 11-й группы, эскадрильи которой понесли тяжелые потери в ходе Битвы за Англию. Наши «Спитфайры VI» могли оказаться полезными в боях высоко над Францией, так как «Фокке-Вульфы» значительно превосходили «Спитфайр V», который был основным самолетом Истребительного Командования. Немцы вырывали у нас из рук превосходство в воздухе, которое мы получили в ходе тяжелых боев 1941 года. Но мое собственное будущее уже не было связано с 616-й эскадрильей. Мне стало известно, что меня собираются назначить командиром другой истребительной эскадрильи. Через пару дней в Кенли пришел приказ. Я должен был принять 610-ю эскадрилью в Норфолке.

На прощания у нас оставались всего несколько часов. Собралась вся эскадрилья, и мы провели вечер вместе, выпив огромное количество пива в местном пабе. Я попрощался со своим командиром наземной команды Рандерсоном, механиком Фредом Бартоном, оружейником Артуром Рэдклиффом, Фредом Вэрли, Гледхиллом, Джекменом, Дурхэмом и всеми остальными. Им приходилось много и тяжело работать, чтобы наши «Спитфайры» могли подниматься в воздух. На следующий день Вэрли забросил мои пожитки в автомобиль, старенький «Моррис-Майнор», и я отправился в Норфолк, в 610-ю эскадрилью.