Лето 1951-го…
Лето 1951-го…
Из воспоминаний Юрия Гагарина:
«Саратов нам понравился. Мы приехали туда в августе. Устроились в общежитии на Мичуринской улице, в доме № 21, – и сразу на Волгу…
Все прибывшие в техникум волновались: как пройдут экзамены? А нам, люберецким, экзаменов сдавать не надо: у нас отличные оценки за семь классов. Единственное, что требовалось, – сделать пробу по производственной практике. Но каждый из нас уже имел пятый разряд литейщика-формовщика, и, конечно, пробы сдали успешно…»
Об этих полетах ничего не сообщалось. А жаль! Ведь то, что происходило в июле – августе 1951 года на полигоне Капустин Яр, что находился в степях между Сталинградом и Астраханью, по сути дела, было прологом великой космической эпопеи, свидетелями и участниками которой нам выпало счастье быть.
Собачек было шесть (через десять лет к первому старту будет отобрано тоже шесть кандидатов). Породистые псы из-за своей изнеженности к старту на ракетах готовы не были, а потому все собаки были дворовые: борьба за жизнь выработала у них те самые качества, которые так пригодились им при подготовке к стартам на ракетах. Капсулы, где помещались собачки, были крохотные, очень тесные, но тем не менее псы очень быстро к ним приспособились. Благо, кормили их щедро, и за кусок мяса с консервами псы готовы были выполнять любые команды и переносить любые испытания.
Они прошли полный цикл, вплоть до огневых экспериментов на подмосковном полигоне, где имитировались не только грохот двигателей, но и страшные вибрации. Позже этим же путем пойдут будущие космонавты…
Летом 1951 года собачки и их шеф – будущий Главный конструктор космической медицины и биологии профессор Владимир Иванович Яздовский – прибыли на полигон Капустин Яр, где их встречал Главный ракетный конструктор Сергей Павлович Королев. Было запланировано шесть пусков ракет в стратосферу – их мощности хватало лишь на вертикальные пуски, в невесомости головные части ракет могли находиться всего несколько минут. На вершине ракет и располагались контейнеры с животными. Каждый раз их устанавливал сам Яздовский – этого требовал Королев, так как никому другому он не доверял…
Профессор Яздовский вспоминал: «Очень любил Королев собак. Постоянно расспрашивал об их самочувствии, а приходя в лабораторию, ласково трепал их, гладил. На полигоне было жарко, собаки пили много воды. В обязанности солдат, охраняющих вольеры, входило обеспечение животных водой. Однажды проходя мимо, Сергей Павлович увидел, что миски пустые. Он страшно рассердился, приказал посадить «на губу» нерадивого солдата, а сюда подобрать такого, который любит животных».
На рассвете 22 июля 1951 года состоялся первый старт ракеты. Выбор для полета пал на Дезика и Цыгана. Обе дворняжки показали себя во время предстартовой подготовки лучше других. Перед посадкой в контейнер их накормили тушеным мясом, хлебом, молоком. Собачки с удовольствием забрались в контейнер. Частота пульса и дыхания в норме.
Через двадцать минут после старта в небе показался белый купол парашюта. Сразу после приземления контейнера все увидели, что собачки живы – они благополучно перенесли полет. Когда с них сняли полетное снаряжение – чуть позже это будет названо «скафандрами», Дезик и Цыган начали носиться вокруг медиков, демонстрируя им свою преданность.
Тщательный анализ всех данных собачек показал, что они абсолютно нормально перенесли полет. Так начала закладываться основа медицинского обеспечения первых полетов человека в космос.
Через неделю Дезик вновь стартовал в стратосферу. Уже вместе с Лисой. Однако при возвращении на Землю не раскрылся парашют – животные погибли.
15 августа новый старт. Теперь в полет отправились Мишка и Чижик. Собачки благополучно приземлились.
Четвертый старт состоялся 19 августа. Полетели Смелый и Рыжик. Эксперимент был удачный.
В пятый полет отправлялись «ветераны» – Чижик и Мишка. Это было 28 августа. Во время полета кабина разгерметизировалась, собачки погибли.
А 3 сентября – во время последнего, 6-го пуска – произошел невероятный случай: Рожок сбежал! Рожок должен был стартовать вместе с Непутевым, но в клетке на стартовой площадке второй собачонки не оказалось. Тут же около столовой поймали какую-то дворняжку светлой масти. Ее и посадили в контейнер. О происшедшем Королеву ничего не сказали.
Эксперимент закончился удачно. Новоявленный космонавт чувствовал себя превосходно, и теперь уже скрывать от Главного конструктора случившееся не стоило… Сергей Павлович расхохотался, когда ему рассказали о происшедшем.
В принципе этой серией экспериментов С.П. Королев был доволен. Впервые было доказано, что живое существо может летать в космос…
А судьба первопроходца Цыгана сложилась более счастливо, чем у его напарника Дезика. Цыгана решили беречь и больше не пускать на ракетах. Собаку взял себе председатель Госкомиссии академик А.А. Благонравов, у которого в сытости и тепле она прожила до глубокой собачьей старости.
Иногда мне кажется, что гении очень простые и доступные люди. Они всегда рядом, с ними всегда можно посоветоваться и найти выход из любого, даже самого трудного положения.
Гении помогают нам по достоинству оценивать любые события и всех людей – от рядовых до избранных.
Вот почему некоторых гениев власти любят и лелеют, а об иных стараются забыть.
Однако есть люди, не подвластные сиюминутности, они вошли в историю Родины навсегда, потому что их дела бессмертны, как и народ, их породивший.
В ряду тех, коими славна наша Отчизна, особое место занимает Мстислав Всеволодович Келдыш.
Можно многое говорить о вкладе М.В. Келдыша в науку: о том, как он научил летать самолеты, победив «шимми» и «флаттер», как рассчитывал процессы, идущие при ядерном взрыве и старте ракеты, как мысленно проникал в небеса Венеры, на Луну и в марсианские пески, чтобы потом направить туда автоматические станции, как искал новые применения спутникам и провожал Юрия Гагарина и его друзей в космические полеты, потому что был единственно признанным «Теоретиком Космонавтики». И если среди Главных ракетных конструкторов еще бывали споры о том, кто из них «главней», то в отношении Келдыша никогда сомнений и споров не возникало…
Келдыш – гений, и никто не может оспаривать это, а потому остается только изучать его труды, ставшие классикой, да подсчитывать все увеличивающееся число его учеников, так как математическая «школа Келдыша» не умерла вместе со своим создателем, а была и есть в том самом институте, который теперь носит его имя.
Но был и другой Келдыш…
Он открывался редко, чаще всего его красивое лицо, окаймленное благородной сединой, оставалось суровым, непроницаемым, будто хозяин его доступен лишь избранным… «Эй, как у вас там дела на Олимпе?» – хочется крикнуть таким людям… Мне кажется, что огромное число женских сердец разбивалось вдребезги, видя эту недоступность…
«Мстислав Всеволодович обладал ярким талантом, большой выдержкой и огромной работоспособностью, был предан делу, – говорил нобелевский лауреат академик В.Л. Гинзбург. – С этим, вероятно, все согласятся. Отнюдь не из стремления к оригинальности позволю себе заметить также, что мне, со стороны, Мстислав Всеволодович казался не очень-то счастливым человеком и, даже более того, в какой-то мере трагической фигурой. Быть может, такое впечатление обусловлено тем, что, хотя я и видел иногда Мстислава Всеволодовича смеющимся и веселым, гораздо чаще он бывал мрачным и, как мне казалось, грустным…»
Мне кажется, что такое представление о Келдыше ошибочное. Академию наук он возглавил в очень трудные времена: шла неистовая гонка вооружений, начинался прорыв в космос, разгоралась борьба с «лысенковщиной», в ЦК КПСС старались использовать Академию в идеологических целях, так как только у нее был высочайший авторитет в мире, и многое другое, что в первую очередь ложилось на плечи президента. И, конечно же, правозащитная деятельность А.Д. Сахарова – его защита легла на плечи Келдыша и Академии…
Так уж случилось, но работа в «Комсомольской правде», а затем и в «Правде», помогла мне увидеть академика Келдыша в «нестандартных ситуациях», и это было для меня открытием Человека, доброго, заботливого, подчас даже сентиментального. И Мстислав Всеволодович стал для меня очень близким, тем более что его участие в моей личной судьбе стало решающим, и естественно, я никогда не забывал об этом и не забуду.
Итак, несколько эпизодов из жизни Келдыша, как принято говорить в писательской среде – «материалы к биографии ученого». Они рождались и в воспоминаниях его коллег, близких и соратников, а также в собственных встречах и беседах с ним. Открылись и секретные архивы, в них мне встретились любопытные материалы, которые стали откровением даже для тех, кто был с М.В. Келдышем рядом всю жизнь.
Я долго искал образ, который смог бы выразить отношение Келдыша к науке. И объяснить, почему он стал служить именно ей.
Однажды он сказал о научном открытии и чувствах, которые испытывает человек, сделавший его: «Это напоминает мне Грига. Он шел полем и услышал, как простая деревенская девушка поет песню на его мелодию. И он понял, что его музыка стала частью ее души… Его творение вошло в народную душу… Вот такая радость овладевает и исследователем, когда он видит, что его открытие преобразует жизнь».
Келдыш знал и любил музыку, увлекался живописью (нет, не писал сам, а собирал репродукции и фотографии картин), бывал в театрах, хорошо знал литературу.
Вспоминает доктор наук К.В. Брушлинский:
«Келдыш родился и вырос в интеллигентной дворянской семье. Нетрудно вычислить, что период его отрочества, юности и образования в формировании личности приходится на первые 15 лет советской власти, и совершенно очевидно, что нет никаких оснований подозревать советскую власть в любви к Келдышу, а Келдыша – в любви к ней… Келдыша несколько раз пытались исключить из Московского университета за «непролетарское происхождение», и лишь усилиями его учителя М.А. Лаврентьева это удалось предотвратить. Более того, семья Келдыша перенесла трагедию: в 1936 г. был арестован и расстрелян его брат – Михаил Всеволодович. В подобных обстоятельствах многие ломаются, теряются, озлобляются и переносят свое резко отрицательное отношение к режиму и властям на Родину и народ в целом. Келдыш принадлежит к другому типу людей. Образование, воспитание, врожденное чувство патриотизма формировали в нем твердое убеждение: власть и Родина не тождественны. Родина у человека одна («запасных» нет), жизнь и шанс подарить людям свое творчество даются один раз и даются Богом, а не властями».
В мае 1961 года М.В. Келдыш стал президентом Академии наук СССР. Мы, журналисты «Комсомолки», отчасти по наивности, но скорее по присущему молодости нахальству, решили, что пора «открыть» Келдыша, снять с него налет секретности – ведь мы хорошо знали, что «Теоретик Космонавтики» – это как раз Мстислав Всеволодович, или «М.В», как называли мы его между собой.
Вместе с Ярославом Головановым мы отправились к его отцу, генералу и академику-строителю. Жил он рядом с Пушкинским музеем, занимал полуподвал дома, что нас удивило: все-таки отец президента Академии, можно квартиру и повыше предоставить! Мы попросили рассказать что-то «особенное» о сыне – не случайно же он стал президентом Академии?!
– Я не знал, что это произойдет, – улыбнулся Всеволод Михайлович. – Мстислав был пятым ребенком в семье. Рос, как все. Единственное, что могу сказать, – он пошел своим путем, строителем не стал…
Потом мы пили чай, разговаривали о прошлом семьи, о ситуации в стране, о первых космических полетах.
Вдруг Всеволод Михайлович обратился ко мне:
– Правильно, что вы его раскритиковали! Это всегда полезно делать вне зависимости от того, какой пост занимает человек. А Мстислав, я уверен, реагировал на критику правильно…
Мне оставалось только покраснеть и утвердительно кивнуть. Действительно, сын его среагировал на мою заметку, опубликованную в газете, быстро и неожиданно.
Речь шла об Институте мерзлотоведения.
Н.С. Хрущев, как известно, человеком был решительным. Идей у него много, и он старался реализовывать их быстро, не очень-то считаясь с ситуацией. Одна из идей – переселить ученых из Москвы поближе к «объектам их исследований». Есть Институт мерзлотоведения? Отправить его в Якутск! Именно такое распоряжение главы государства получил только что избранный президент Академии наук. Келдыш начал его выполнять…
В «Комсомольскую правду» написали коллективное письмо специалисты по мерзлотоведению. Их было более 80 человек, и они убедительно показали, что такое решение ошибочно – погибнет одна из лучших научных школ.
Письмо мы напечатали, а я написал короткий комментарий, смысл которого был в том, что молодой президент не является специалистом в этой области, а потому допустил ошибку… Каково же было мое удивление, когда в тот же день Келдыш позвонил в редакцию и попросил меня приехать к нему побеседовать. И вот совсем молодой журналист сидит за столом с президентом Академии наук, попивает с ним чай, который был тут же любезно предложен, и выслушивает объяснения М.В., почему он считает верным перевод института в Якутск… Я с чем-то не соглашался, спорил, говорил какие-то глупости, но прославленный ученый терпеливо и обстоятельно объяснял свою позицию.
Потом мы при встречах вспоминали ту первую беседу, потому что Наталья Леонидовна Тимофеева – бессменный помощник Келдыша в Академии – сказала, что Мстислав Всеволодович очень болезненно воспринял первую публичную критику в свой адрес и помнил много лет. Насколько я знаю, это был единственный случай, когда Келдыш уступил нажиму ЦК… Позже он сражался с «ведомством Суслова» бескомпромиссно, и это, безусловно, стоило ему многих лет жизни. А меня в президиуме Академии называли «мерзлотоведом», и честно признаюсь, мне слышать это приятно.
Очерк о «Теоретике Космонавтики» так и не увидел свет в то время. Голованов пытался добиться разрешения по публикации «на самом верху». Но оттуда пришло твердое «нет». Позже объяснили: нельзя работу академика Келдыша сводить только к космическим и ракетным исследованиям, мол, вклад его в науку намного шире и важнее…
Тогда такое объяснение показалось надуманным, формальным. Позже выяснилось, что оно имело право на жизнь, потому что работы Келдыша по атомной тематике не только не могли быть раскрыты, но о них в ту пору даже нельзя было упоминать.
В 30-е годы авиация устремлялась ввысь и побеждала новые скорости. На ее пути постоянно возникали барьеры, которые на первый взгляд выглядели непреодолимыми.
Однако математики учили инженеров, как именно их преодолевать. Среди них одно из лидирующих мест принадлежит молодому Келдышу. Его имя, его работы знают не только авиаконструкторы, но и летчики. Ведь именно он спасает их жизни.
Сотрудники ЦАГИ Я.М. Пархомовский и Л.С. Попов вспоминают:
«При испытаниях новых опытных образцов самолетов на скоростях, близких к максимальной, начали происходить спонтанные разрушения конструкции или отдельных ее частей. Если летчикам удавалось спастись, они могли заявить, что разрушению предшествовала внезапная интенсивная тряска – «флаттер». Быстро нарастая, иногда в течение 1–2 секунд она ломала самолет…
В многочисленных работах того времени делались попытки решать эти задачи по-разному. Но во всех странах на первой стадии результаты были одинаково неутешительными… М.В. Келдышем в ходе исследований, начатых в ЦАГИ, были сформулированы и поставлены основные задачи о «флаттере», намечены пути их решения, получен ряд важнейших результатов. Был найден путь инженерного решения задачи…
Работы М.В. Келдыша и его школы в ЦАГИ открыли возможность предсказывать для каждого данного самолета, на какой скорости полета ему грозит «флаттер», и дали в руки авиаконструктора средства гашения «флаттера» на самолетах того времени. Эти средства прошли суровую проверку в годы Великой Отечественной войны».
«Флаттер» остался в прошлом, а на смену ему пришел экзотический танец переднего шасси самолета – «шимми». Это были сложные колебания в системе «колесо – стойка», и, казалось, никаким расчетам они не поддаются.
Однако Келдыш предложил принять ряд конструктивных мер, которые позволили навсегда избавиться от опасного танца переднего колеса.
Понятно, что авторитет молодого ученого в среде летчиков-испытателей был необычайно высок. Они всячески старались показать ему свое расположение, заботились о нем. Однажды это спасло ему жизнь.
Как-то супруга ученого Станислава Валерьяновна рассказала о таком эпизоде:
«Зимой Мстислава Всеволодовича срочно вызвали в Москву. Он заезжает на несколько минут домой и сразу же на аэродром. Проходит несколько дней – от Мстислава никаких вестей. Пытаюсь что-то выяснить на его работе. Чувствуется, там тоже в недоумении – все сроки прошли, а Келдыша нет. И вдруг открывается дверь – он стоит какой-то подавленный. Обнялись, я не стала лезть с расспросами.
Позднее узнала, что произошло. Он летел в Москву через Горький. А оттуда в Москву договорился лететь вместе со своим другом по ЦАГИ летчиком-испытателем Юрием Станкевичем, который должен был перегнать в Москву новый самолет. Мстислав уже стал садиться, а летчик сказал: «Не спеши… Дай-ка кружок на самолете сделаю, облетаю новую лошадку». Самолет, пробежав по взлетной полосе, поднялся в небо, совершил один круг, и вдруг машина, словно на что-то наткнувшись, ринулась вниз. Через несколько секунд раздался взрыв…
Мстислав Всеволодович не любил вспоминать об этой истории. Он очень любил Станкевича…»
О том, что Келдыш будет работать только с физиками или только с авиаконструкторами, мечтали те и другие. Как только И.В. Курчатов и его команда приступили к работе по атомной бомбе, сразу же поступило предложение о привлечении к ним и молодого профессора. Рассказывает академик И.М. Виноградов:
«Вскоре после войны пришли ко мне Ю.Б. Харитон и другие физики. Просили порекомендовать математика, который мог бы поставить расчеты по атомной тематике. Я им порекомендовал взять Келдыша – он в любом приложении математики способен разобраться лучше всякого. Келдыш им понравился. Прикладной математикой у нас в институте всегда много занимались, особенно много делали во время войны. Вот Келдыш и организовал к осени 1946 г. расчетное бюро, сначала из старых сотрудников, а потом туда пришло много молодежи».
Но «битва за Келдыша» еще только начиналась!
30 апреля 1946 года Институт химической физики АН СССР во главе с Н.Н. Семеновым включается в «Атомный проект». То, чего добивался Николай Николаевич, осуществляется: он убежден, что только его институт способен решить ядерную проблему в СССР. Полной информации у него нет, академик Семенов не подозревает, что он лишь одно звено в той цепи, которую уже создали Берия и Сталин…
Академик Семенов обращается к Берии:
«…в Постановлении Совета Министров от 30 апреля нет указания о переводе в наш институт из ЦАГИ члена-корреспондента Академии наук проф. Келдыша и проф. Седова. Это обстоятельство ставит меня в крайне тяжелое положение, т. к. именно Келдыш должен был обеспечить наиболее ответственное из заданий Лаборатории № 2, связанное с решением ряда задач, необходимых для конструирования основного объекта…»
В данном письме чрезвычайно любопытна оценка, данная академиком Семеновым Мстиславу Всеволодовичу Келдышу:
«Обращаю Ваше внимание на следующие обстоятельства:
1) По отзывам всех руководящих математиков нашей страны, профессор Келдыш является самым талантливым математиком молодого поколения (ему 34 года), к тому же имеющий опыт технических расчетов…
Наша математика является самой сильной в мире. Эту силу мы должны использовать – это наш козырь. Проф. Келдыш – сильнейший математик, находящийся в самом творческом возрасте и активно желающий сосредоточить все свои силы на новой проблеме. Мне кажется, что этому его желанию препятствовать нельзя. Я придаю огромное значение привлечению его к новой проблеме. Как только он овладеет новой областью, создастся возможность втягивания в проблему всех основных математических сил…»
Берия отвечает за «Атомный проект»: казалось бы, он должен немедленно откликнуться на предложение Семенова и перевести Келдыша в его институт. Но Берия отвечает и за развитие авиации, а министр авиационной промышленности М.В. Хруничев не соглашается «отдать» Келдыша.
Б.Л. Ванников информирует Берию:
«Тов. Хруничев соглашается на работу тт. Келдыша и Седова в лаборатории академика Семенова лишь по совместительству, т. е. по 3 дня в неделю, с тем чтобы 3 дня они работали в ЦАГИ.
Тов. Семенов настаивает на том, чтобы профессор Келдыш и профессор Седов, как необходимые условия для возможности работы Специального сектора Института химической физики, работали в этой лаборатории 5 дней и лишь один день в ЦАГИ.
Считаю возможным ограничиться тем, чтобы тт. Келдыш и Седов работали у академика Семенова 4 дня в неделю и в ЦАГИ – 2 дня в неделю, что и прошу утвердить».
В этой истории любопытен сам факт борьбы за математиков. И ученому, и министру ясно, что без них нельзя решать проблемы, связанные с новой техникой.
А сегодня мы только и слышим громкие слова о «высоких технологиях», но почему никто из оракулов не вспоминает о математиках. Впрочем, они упоминаются лишь в связи с «утечкой мозгов» на Запад, где наших математиков ценят несравненно выше, чем на родине.
Резолюция Берии тоже весьма поучительна: «Тов. Ванникову и тов. Хруничеву. Прошу дать совместные предложения». Берия требовал, чтобы его подчиненные умели находить общие решения, а не перекладывать свои заботы на начальство.
В 1952 году Сталин часто хворал, и каждый раз после очередной болезни интерес к «Атомному проекту» у него падал. Если раньше он ревниво следил за тем, чтобы под каждый документом, будь то строительство нового цеха или бытовая помощь наиболее важным фигурам проекта, стояла его подпись, то теперь он полностью доверял это Берии.
Однако Лаврентий Павлович старался все-таки чаще спрашивать Сталина о тех или иных атомных проблемах, но однажды тот отрезал: «Сам решай, не маленький!», и с той поры Берия по пустякам не беспокоил дряхлеющего вождя.
Было очевидно, что успешные испытания «своей» бомбы успокоили Сталина, да и мировая общественность признала существование второй ядерной державы, – в общем, Сталин добился того, что считал необходимым для равновесия в мире, а потому все свои оставшиеся силы теперь он направил на восстановление страны после войны.
Впрочем, о ходе работ над водородной бомбой он знал. Берия заверил его, что к середине 53-го она будет испытана…
Сталин терпеливо ждал, а Берии приходилось решать множество новых проблем, которые возникали постоянно.
В частности, из «Атомного проекта» старались забрать ученых и специалистов, которые занимали в нем ключевые посты. В Академии наук и в министерствах почему-то посчитали, что бомба взорвана, а следовательно, они там не нужны.
Пришло тревожное письмо от А.П. Завенягина. В нем, в частности, говорилось о том, что предполагается назначить М.В. Келдыша академиком-секретарем Отделения технических наук АН СССР, а потому предлагается освободить его от работ по заданиям Первого главного управления.
Завенягин напоминает Берии, что:
«а) товарищ Келдыш М.В. возглавляет математическое расчетное бюро, занятое расчетами изделий РДС-6Т;
б) кроме того, т. Келдыш М.В. Постановлением Совета Министров СССР от 9 мая 1951 г. за № 1552-774оп утвержден председателем секции № 7 Научно-технического совета ПГУ и возглавляет научное руководство работой по созданию конструкций быстродействующих вычислительных машин и разработке методов работы на машинах;
в) т. Келдыш М.В. руководит организацией вычислительного центра Первого главного управления (в помещении быв. ФИАН), в котором будут установлены мощная вычислительная машина «Стрела» и другие вычислительные машины.
Большая важность и большой объем работ для Первого главного управления, проводимых т. Келдышем М.В., не позволяют освободить т. Келдыша М.В. от работ Первого главного управления…»
В своей резолюции на этом письме Л.П. Берия отдает распоряжение руководителям Академии наук СССР найти другого кандидата…
Только через несколько лет Мстислав Всеволодович станет сначала одним из руководителей Академии наук, а затем и ее президентом.
Но что следует из этого письма, которое ранее никогда не публиковалось?
Наконец-то появляется возможность оценивать роль академика Келдыша в «Атомном проекте СССР». Об его участии лишь упоминается, а на самом деле именно академику Келдышу принадлежит решающая роль в расчетах как атомной, так и водородной бомбы. По мере того как рассекречиваются документы военно-промышленного комплекса СССР, это становится все более очевидным.
В архивах, к счастью, сохранился уникальный документ. Он рассказывает об участии ученого в испытаниях первой водородной бомбы. Это «Записка» академика М.В. Келдыша с пометкой «Исполнено от руки в 1 экз. 16.VIII.53 г.»:
«Во время испытания я находился на возвышенности вблизи ОКП. Первую вспышку наблюдал через очки. Вместе с яркой вспышкой ощущался в течение нескольких секунд на лице жар от облучения. Через несколько секунд я снял очки, однако свет был еще столь сильным, что пришлось снова надеть очки. После вспышки был виден расширяющийся и поднимающийся кверху огненный шар. Через несколько секунд я снял фильтры от очков и продолжал наблюдать. Огненный шар понемногу обратился в желтое облако, подпертое ножкой, образованной подсасываемой шаром струей, смешанной с пылью. В некоторый момент была ясно видна отделяющаяся от шара ударная волна. Приход ударной волны к месту наблюдения ощущался по довольно сильному звуку.
Грибообразное облако быстро двигалось кверху и увеличивало свои размеры. Размеры облака росли столь быстро, что казалось, что оно двигается к месту наблюдения, хотя оно относилось ветром в противоположную сторону. Во время развития облака было заметно вращение подсасываемой струи в тороидальное вращение облака. Через некоторое время после взрыва облако снизу покрылось туманом от сконденсировавшейся на нем атмосферной влаги. Этот слой тумана был быстро втянут тороидальным вращением внутрь облака и затем, отставая от движения облака, образовал развивающийся колокол над ножкой облака. Этот колокол держался несколько минут и потом разрушился. Когда облако поднялось довольно высоко, было замечено выпадение из него вниз взвешенных частиц. Достигнув высоты свыше 10 км, облако начало размываться и отделяться от ножки, которая тоже размывалась. Еще до этого момента было заметно искривление ножки, вызванное переменой силы ветра на высоте.
На земле большая площадь около центра взрыва была продолжительное время покрыта пылевым облаком. Через некоторое время стали наблюдаться дымы от пожаров».
За участие в создании термоядерного оружия академику М.В. Келдышу было присвоено звание Героя Социалистического Труда.
Вторую Звезду Героя он получит через пять лет…
Келдыш выбрал свой собственный путь в науке: у него хватило сил и на авиацию, и на ракетную технику, и на создание атомной бомбы, и на космические исследования. Он возглавляет институт, который занимается самыми сложными и актуальными проблемами науки и новой техники. Ныне Институт прикладной математики РАН носит имя М.В. Келдыша.
В 1961 году академик М.В. Келдыш стал дважды Героем Социалистического Труда. Так был отмечен его великий вклад в рождение, становление и развитие отечественной космонавтики.
С 12 апреля 61-го его начали называть «Теоретиком Космонавтики». Неофициально, конечно. Но никто больше на звание это не претендовал.
С Сергеем Павловичем Королевым они были не только соратниками, но и близкими друзьями. Келдышу и Королеву обязана наша Родина тем, что мы запустили первый искусственный спутник Земли и первого человека в космос.
Не будь этих двух людей, без сомнения, мы так и остались бы вторыми…
Впрочем, как это и случилось, когда их не стало…
Из воспоминаний Н.Л. Тимофеевой:
«За несколько дней до операции Сергей Павлович приехал в Академию… Он был грустный и просидел у президента очень долго. Когда вышел, немного посидел с нами и сказал, что ему предстоит операция. Чувствовалось, что это его очень тревожит. Через несколько дней он позвонил по телефону Мстиславу Всеволодовичу, но тот отсутствовал. Сергей Павлович попросил передать ему привет и сказать, что он уезжает в больницу, машина уже ждет.
Потом… Потом позвонил академик В.П. Мишин, находившийся в «кремлевке» в день операции С.П. Королева, и тихо-тихо сказал: «С.П. умер». Это было страшно, в это не хотелось верить! Ведь только что он разговаривал с нами по телефону… Я написала записку Мстиславу Всеволодовичу, который проводил заседание в конференц-зале. Записку посмотрел и отложил. Я просто остолбенела: что это он? Продолжает вести заседание! Вдруг он опять взял записку, прочитал и просто рухнул на стул… Встал, остановил докладчика и прочел записку вслух. Все замерли. В зале было тихо, тихо. То, что они услышали, казалось неправдоподобным!»
Наверное, только М.В. Келдыш понимал в эти тяжкие дни, что судьба отечественной космонавтики теперь станет иной.
…Мне удается взять большое интервью у президента АН СССР. В нем впервые Мстислав Всеволодович рассказал о том, что было «за семью печатями». И в то же время он четко представил то будущее, которое открывает нам космонавтика и наука о космосе. Вот фрагмент интервью:
– За последнее время в нашей стране были запущены спутники и ракеты, с помощью которых проводились различные физические эксперименты в космосе. Как вы оцениваете результаты этих исследований?
– 4 октября 1957 года советская наука и техника открыли путь в космос. Вышел на орбиту первый в мире искусственный спутник Земли. Начался исторический этап – планомерное исследование космического пространства. Новой важной вехой на этом пути явились полеты советских ракет в сторону Луны, при помощи которых было произведено фотографирование обратной стороны Луны и доказано отсутствие у нее существенного магнитного поля.
Спутники Земли и автоматические межпланетные станции прочно вошли в арсенал технических средств для исследования космического пространства, а также планет Солнечной системы. Все это привело к появлению новой науки о космосе – космической физики.
В настоящее время получены важные сведения о структуре верхних слоев атмосферы, о зависимости плотности и давления атмосферы от деятельности Солнца. Была открыта так называемая «ионизированная геокорона», простирающаяся на расстояние до 20 тысяч километров. В межпланетном пространстве впервые экспериментально зарегистрированы потоки корпускул, выбрасываемых Солнцем, получены данные о структуре магнитного поля Земли на расстоянии нескольких земных радиусов, построена планетарная карта распределения интенсивности космического излучения на высотах 220–300 километров и обнаружена область аномально высокой интенсивности излучений в районе Бразильской магнитной аномалии и многое другое.
Одним из наиболее важных достижений в изучении околоземного космического пространства является открытие радиационных поясов Земли. Они оказались очень сложным образованием как по своей природе, так и по своему строению. До настоящего времени неизвестен механизм их возникновения. Целый комплекс сложных физических процессов, которым они обязаны своим существованием, требуют постановки новых опытов, особенностью которых является проведение одновременных измерений в различных точках околоземного космического пространства.
Такая постановка задачи потребовала создания специальной космической системы, состоящей из нескольких спутников, выводимых на существенно разные орбиты. Космическая система «Электрон» является первой такой системой.
– Слова «спутники Земли», «космические ракеты» – все чаще звучат в нашей жизни. С каждым днем их становится все больше. Что они дадут науке, нашей стране?
– Исследования на спутниках и космических ракетах открывают дальнейшие большие перспективы в изучении околоземного пространства, планет Солнечной системы и далеких глубин Вселенной. Создание спутников – астрономических обсерваторий позволит получить новые сведения о планетах, Солнце, звездах и туманностях, откроет новые возможности в астрофизике. Космические ракеты доставят автоматические научные станции на Луну и ближайшие планеты Солнечной системы и принесут новые сведения об их строении, физических свойствах. Открывается возможность изучение форм жизни в новых мирах.
Уже сейчас применение спутников открывает большие перспективы для народного хозяйства. По-иному будут решаться задачи прогноза погоды, состояния ионосферы, службы Солнца. Создание спутников-ретрансляторов и спутников связи приведет к коренному улучшению радио– и телевизионных передач на всем земном шаре. Это будут только первые шаги в этом направлении…
– А роль пилотируемого космоса?
– 12 апреля 1961 года на орбиту был выведен корабль «Восток», пилотируемый первым в мире летчиком-космонавтом Юрием Алексеевичем Гагариным. Продолжением подвига Ю.А. Гагарина явился суточный полет летчика-космонавта Г.С. Титова. П.Р. Попович и А.Г. Николаев, а затем В.Ф. Быковский и В.В. Терешкова-Николаева на космических кораблях «Восток» совершили первые в мире групповые полеты.
Космический корабль «Восход» существенно отличается от серии кораблей-спутников «Восток». Впервые космонавты совершали полеты без скафандров и без системы катапультирования. Для этого было необходимо обеспечить прежде всего герметичность корабля, ибо малейшее ее нарушение повлекло бы за собой гибель экипажа. Посадка корабля требовала надежности работы всех систем в момент приземления. Была также обеспечена возможность посадки корабля на воду и приняты все необходимые меры по его непотопляемости. Для обеспечения надежности спуска корабля с орбиты была установлена вторая резервная тормозная установка.
Первый в мире коллективный полет космонавтов на корабле «Восход» открывает новую страницу в истории космонавтики. Значение этого полета чрезвычайно велико. Впервые ученый и врач могли лично проводить наблюдения и научные измерения непосредственно на борту корабля. Особенно это будет важно при дальнейших космических полетах, скажем, к Луне и планетам…
– Мстислав Всеволодович, а как вы оцениваете полет космического корабля «Восход-2», который пилотировали Павел Беляев и Алексей Леонов?
– Осуществление проведенного эксперимента по выходу человека в космос – одно из самых замечательных свершений на пути освоения космоса. Это событие знаменует собой начало качественно нового этапа в исследовании Вселенной. Теперь открываются новые грандиозные перспективы создания орбитальных станций, стыковки космических кораблей на орбите, проведения астрономических и геофизических исследований в космосе. В недалеком будущем на орбите вокруг Земли можно будет создать космический научно-исследовательский институт, в котором смогут работать ученые самых различных специальностей. Результаты, полученные при полете космического корабля «Восход-2», являются важнейшим шагом на пути осуществления полетов к Луне и другим небесным телам…
…К сожалению, границы секретности не позволяли говорить тогда о многом, и в первую очередь о людях, которые прокладывали пути в космос. Но поразительно, что Келдыш достаточно уверенно предсказывал будущее космонавтики, в том числе и полеты на Луну, и создание орбитальных станций, и появление мощных научно-исследовательских центров в космосе, в том числе и международных космических станций. Но в такой прозорливости ученого нет ничего сверхъестественного – просто гении умеют не только видеть будущее, но и приближать его.
Особое внимание президент Академии наук СССР уделял международному сотрудничеству. В науке вообще и в космонавтике в частности.
…1975 год. У Мстислава Всеволодовича Келдыша всемирная слава и признание. Многие почитают за честь пожать ему руку. «Теоретик Космонавтики» – теперь уже его называют так открыто, а потому он всегда в центре внимания. Тем более что идет знаменитый советско-американский полет «Союза» и «Аполлона».
После старта двух кораблей посол США в Москве дает большой прием. Съезжается элита Москвы, ученые, конструкторы, космонавты и астронавты, деятели искусства, журналисты…
Веселье в разгаре. Танцы… Вдруг в зале появляется большая группа ученых и конструкторов. Первым идет Келдыш… Мы – Борис Егоров, его жена Наташа и я – от неожиданности прерываем беседу и с удивлением смотрим на Мстислава Всеволодовича. Он слегка «навеселе», а потому улыбчив, весел – в общем, совсем иной, чем обычно… Знаю, что у него плохо с сосудами, но тем не менее Мстислав Всеволодович ведет себя так, будто ему только что исполнилось тридцать… Подходит к нам, здоровается и приглашает Наташу на танец. Почему-то подмигивает мне и просит: «Заговорите, пожалуйста, Бориса Борисовича, а я попытаюсь увлечь его жену…» И он закружился с Наташей в вальсе – молодой, соблазнительной, импозантной… Это была самая красивая пара, и все ею залюбовались…
Когда вспоминают программу «Союз» – «Аполлон», я почему-то сразу же вижу эту сцену: зал приемов, музыка и летящая по паркету красивая пара – седой «Теоретик Космонавтики» и полуобнаженная актриса…
…Крохотный зал Центра дальней космической связи под Евпаторией. Большая комната, перегороженная пополам диваном. С той стороны пульты управления, за которыми сидят операторы, тощая фигура Георгия Николаевича Бабакина – Главного конструктора, мечущаяся между пультами, и академик Келдыш, отдыхающий на диване. С этой стороны – вся остальная публика: члены Госкомиссии, журналисты.
Для Келдыша это была бессонная ночь, он вылетел из Москвы уже за полночь, а на рассвете (Венера – Утренняя звезда!) уже был в Центре дальней космической связи. Мне показалось, что Мстислав Всеволодович заснул…
Оператор сообщает данные о ходе полета аппарата в атмосфере Венеры – температура, давление, высота над поверхностью…
Бабакин мечется вдоль пультов…
Келдыш сидит с закрытыми глазами…
Напряжение страшное: все-таки впервые автоматический зонд пытается осуществить посадку на поверхность чужой планеты…
Наконец приходит последнее сообщение, связь прерывается…
«Сели!» – радостно кричит Бабакин.
Зал взрывается аплодисментами…
Келдыш открывает глаза, говорит:
– Не будем торопиться. Мне кажется, до поверхности еще далеко – там совсем иные условия, чем мы представляем…
Но ликует не только этот зал, но и Москва, где принимали данные о полете «Венеры», и голос Келдыша не услышан. Ему так и не удалось доказать «наверху», что торопиться не следует – официальное Сообщение ТАСС объявило «об очередной победе в космосе – посадке на планету Венера…».
Через пару недель в кабинете Главного конструктора Г.Н. Бабакина шло совещание по итогам полета автоматической станции. Было уже ясно, что реальное принято за желаемое, а аппарат раздавлен во время спуска – давления на Венере совсем иные, чем представляли астрономы… Бабакин снял трубку «кремлевки» и набрал номер Келдыша. Он доложил о выводах их комиссии. В ответ услышал: «Я ни секунду в этом не сомневался… Порадовались немного, а теперь пора за работу – я верю, что вы посадите аппарат на поверхность!»
И это вскоре случилось…
У меня в кабинете висит фотография межпланетной станции «Венера» с автографами Келдыша и Бабакина. Помню, они расписывались на ней с удовольствием…
Эти две истории не связаны между собой, да и случились они в разные годы.
Однако для меня у них есть общий стержень – это позиция президента Академии наук.
В обоих случаях М.В. Келдыш доказал не только свою принципиальность, но и мужество.
1964 год. Хрущев еще у власти, но мы в «Комсомолке», а следом и «Литературка» опубликовали несколько статей, рассказывающих об успехах экспериментальной генетики.
Борьба с Т.Д. Лысенко предстоит жесткая, и единственная опора в ней – Келдыш в Академии наук… Вообще-то противников у Лысенко много, но они в основном среди физиков, до которых Трофим Денисович не смог добраться даже во времена Сталина – их «спасла» атомная бомба, которую они сделали. Теперь же на стороне Лысенко сам Хрущев… Дочь Рада попыталась убедить отца, что положение в биологии ненормальное, но он слушать ничего не хотел – очень уж нравился ему «народный академик». И Лысенко этим пользовался… Надо было нанести неожиданный удар, и ваш покорный слуга (опять-таки по молодости!) подготовил реплику о том, что в журнале «Агробиология» постоянно хвалится лишь один Лысенко, и это тем более странно, так как он является главным редактором. Заметка, казалось бы, простенькая, небольшая, но она вызвала настоящий «бум» и в ЦК партии, и в Академии наук, и среди генетиков.
Это была настоящая сенсация! И вдохновленный разрастающимся скандалом, я тут же встретился с опальным Николаем Петровичем Дубининым и написал большой очерк о нем, о его борьбе с Лысенко и президентом, о сессии ВАСХНИЛ 1948 года.
Главный редактор «Комсомолки» попросил меня показать очерк президенту Академии, мол, давайте немного подстрахуемся.
Келдыш очерк прочитал, но советовал не печатать. «Мы сами разберемся в Академии, – сказал он, – тут помощь журналистов не нужна…» И подарил мне книгу «Стенографический отчет о сессии ВАСХНИЛ 1948 года».
Через два дня очерк о Дубинине был напечатан в газете… Келдыш при встрече заметил: «Хорошо, что у вас есть собственное мнение. Так и поступайте в будущем!»
Много ли найдется людей, способных так оценить происшедшее?!
Конечно же, сражение за нормализацию положения в отечественной биологии М.В. Келдыш выиграл. Он был последователен, настойчив и непримирим. При всей своей внешней мягкости, казалось бы, уступчивости, он всегда добивался своего, шел упорно вперед, если понимал, что это нужно науке, а следовательно, и стране.
Именно при Келдыше значение науки, ее авторитет и стремительное развитие практически по всем направлениям в стране выросли поистине «до космических высот». Однажды нынешний президент РАН Ю.С. Осипов сказал: «Это был золотой век отечественной науки», и, безусловно, он прав.
Однако в судьбе президента АН СССР не все складывалось гладко. И, конечно же, «главной головной болью» для него стала ситуация, которая сложилась вокруг академика Сахарова.
Власть и Сахаров схлестнулись в бескомпромиссной схватке.
Зима 1970-го запомнилась оттепелями. Снег лежал почерневший, тяжелый, а оттого казалось, что он никогда не растает…
Из окна приемной президента АН СССР видна круглая чаша для цветов огромного газона (почему-то мне всегда казалось, что это неработающий фонтан, оставшийся еще с екатерининских времен?!), пустынная площадь и одинокая фигурка человека, который прохаживается вокруг замерзшего «фонтана»…
Это Андрей Дмитриевич Сахаров…
Идут в газеты письма с требованием «наказать» Сахарова, кое-где проходят даже митинги против него… Да, в Академии немало тех, кто выступает против ученого… В общем, в ЦК требуют (Суслов?), чтобы Андрея Дмитриевича вывели из состава членов Академии…
Такого в истории Академии наук не было, и пока единственная опора для Сахарова это Келдыш. Он не только всегда уважал Сахарова, но и поддерживал его – они хорошо узнали друг друга еще по работе над «атомной проблемой» (эх, как тогда они были молоды!).
Как же защитить Сахарова?
И тут представляется случай…
Келдыш рекомендует познакомиться с последней работой академика П.Л. Капицы, который получил в своей лаборатории «плазменный шнур». Он утверждает, что это и есть основа будущего термоядерного реактора.
Председателем комиссии по проверке работы Капицы Мстислав Всеволодович назначает Сахарова.
Тот с энтузиазмом выполняет поручение президента. Всего несколько страниц заключения: нет, это не термоядерная реакция, но Капица сделал большое открытие…
Петр Леонидович с гордостью показывает нам с Ярославом Головановым этот документ. Потом с хитринкой говорит: «А почему бы вам не написать в «Комсомолке» об этом?» Он прекрасно знает, что в любой газете крепко-накрепко запрещено даже упоминать фамилию «Сахаров». Заметив наше смущение, Петр Леонидович добавляет: «Но надо обязательно посоветоваться с Келдышем…»
Президент сразу же оценил и поддержал идею о подготовке такого материала. Ярослав сделал репортаж из лаборатории Капицы, а я встретился с Андреем Дмитриевичем и взял у него интервью, которое назвал «Холодная плазма». Я привез ему готовый материал, он внимательно просмотрел его, сделал необходимые поправки и завизировал.
– Убежден, что это интервью не напечатают, – заметил он.
Я попытался его убедить в обратном, но, видимо, интуиция и знание действительности у него были гораздо глубже, потому что события начали развиваться стремительно…
От «стукача» (тайные сотрудники КГБ работали и у нас) ушла информация, что в «Комсомолке» готовится к публикации интервью с Сахаровым. «Стукач» был законспирирован хорошо: мы так и не смогли его вычислить… Слух об интервью тут же дошел до Суслова, и он распорядился «примерно наказать виновных, снять с работы и исключить из партии за политическую близорукость…» Я мгновенно ощутил образовавшуюся пустоту… Единственная надежда – Келдыш… Он внимательно выслушал мой рассказ о том, что происходило в обоих ЦК – партии и комсомола, какие решения готовятся, что их осталось лишь «проштамповать» на ближайшем секретариате ЦК…
«Придется идти ко мне помощником, – вдруг сказал Мстислав Всеволодович, – возьму, даже если будете беспартийным… А сейчас подождите в приемной…»
Я понял, что при мне он не хочет разговаривать по телефону… С кем? Я мог только догадываться…
Он вышел из кабинета минут через пятнадцать. Очень взволнованный – лицо красное, губы дрожали…
– Печатать интервью нельзя, – сказал он, – но вы можете не беспокоиться, ведь вы работали по моей просьбе…
Я попытался возразить, но Келдыш уже не слушал – он ехал в ЦК партии…
Данный текст является ознакомительным фрагментом.