Оптимизация духа

Оптимизация духа

Чтобы до конца понять, как либеральная экономика и идеология связаны со сферой духовного, необходимо учесть один важный момент. Дело в том, что в современном обществе либерализм вынужден обслуживать отнюдь не экономику классического капитализма. После эпохи классического капитализма произошло нечто вроде обратного отклонения маятника. Сегодняшнюю ситуацию можно определить, скорее, как денежный феодализм информационного общества.

Такое общество даёт более сильные рычаги для контроля за населением, нежели во времена Адама Смита, Вудро Вильсона или Пиночета. И, между прочим, в значительной степени отрицает те принципы свободы торговли, которые либерализм старой школы провозгласил два века назад.

Любопытно, что российские либералы, когда с ними говоришь, всё ещё отстаивают ценности либерализма классического, либерализма XIX века. А сегодняшние социальные диспропорции и тоталитарные тенденции, которые порождает диктатура финансового капитала, списывают на якобы имеющий место отход от заповедей либерализма. Критикуя практику, защищают теорию. Так делали и коммунисты, когда призывали вернуться к «ленинским нормам».

Но на самом деле нынешнее состояние общества есть закономерный этап развития всё того же либерализма – он мутирует именно так, потому что должен ТАК мутировать. Это заложено в его внутреннем механизме, в генетике.

Главный вопрос не в том, плох или хорош либерализм вообще (эта абстракция существует только в учебниках), а в том, каков он в условиях экономической и культурной зависимости.

Мы-то знаем, что в России попытки построить «свободное общество» по либеральным лекалам упираются в колониальную модель, порождённую тем же самым либерализмом, но в глобальном, мировом масштабе. И происходит это под аккомпанемент разговоров о «модернизации». В этом и заключается проблема, а точнее, неразрешимый тупик российской либеральной мысли.

Но и примеров того, как наши кураторы открытого общества и свободной экономики нарушают собственные правила, хватает. Взять хотя бы мировой кризис. Разве российские банки, оказавшись банкротами, уступили место под солнцем другим и ушли с рынка? Нет, они не признали поражение в конкурентной борьбе, но отправились к государству с протянутой рукой, требуя кредитов и ещё раз кредитов. То есть того самого собеса, о котором так презрительно отзываются иные банкиры, когда речь идет о пенсионерах, врачах и учителях. По итогам кризиса мы получили самый настоящий социализм. Но социализм для банкиров, а не для страны.

Недавно на одном из европейских форумов в этом откровенно сознался Герман Греф, прямо сказавший: нельзя доверять народу политическую инициативу. Так думает не он один.

Но самое печальное заключается в том, что либерализм колониального толка претендует не только на материальное, но и на духовное. Апеллируя к «светскости», «политкорректности», он стремится ограничить стимулы общества к единству и мобилизации, которые есть залог экономической и культурной самостоятельности. Вот этого никак не могут допустить либеральные политтехнологи. Объединение общества против власти финансовых элит – кошмар для либерала. Система глобальной политики и «мирэкономики» должна работать как часы. Отсюда постоянный мониторинг, который ведут глобальные институты за любым обществом, за каждой политической нацией. И выжигание из социальной среды всего, что связано с традиционными ценностями, общинностью, некоммерческой мотивацией и глубинной пассионарностью.

Для оптимизации капитала надо оптимизировать дух. Именно этим и занимается либеральная идеология в таких странах, как Россия.

В России удар в первую очередь направлен на традиционную религию, а также на память о Великой Отечественной войне, поскольку это два мощнейших фактора национального единства. Сам накал антицерковной и антиправославной кампании в России (и не только в России, стоит проследить, что происходит с Афоном в Греции) говорят об огромной «удерживающей» роли Церкви. Смириться с этим глобальные элиты не могут. Нельзя допустить, чтобы в «модернизируемой» стране оставались в принципе не модернизируемые институты. Именно поэтому Церкви сегодня выставляют политические ультиматумы и навязывают концепцию секулярной Реформации.

И здесь мы вновь подходим к вопросу о двух ликах либерализма, но уже в духовно-нравственном измерении. На примере Pussy Riot очень хорошо видно, насколько по-разному понимают свою задачу либералы в России и в Европе. Там, в свободном мире, есть тьма похожих прецедентов. И два-три года лишения свободы за осквернение храма – не просто допустимая, а рутинная практика европейской судебной системы. Но как только аналогичное преступление совершается в России, дело моментально объявляется политическим, и на этом основании виновных требуют освободить.

Другой пример. Из культурного лексикона среднего европейца изымается всё, что связано с византийским наследием. Здесь, похоже, имеет место безотчётный, глубинный страх. Страх расколотого «Я», распада идентичности западного общества. Невозможно даже допустить мысль о том, что критика современной европейской цивилизации может исходить не снаружи, а изнутри. То есть из самой Европы, к каковой, бесспорно, относится православная цивилизация. Отсюда штампы, определяющие византийскую и русскую линии в христианстве как восточную схизму. А как же хвалёный плюрализм? А никак. Двойные стандарты? Разумеется. Но дело не в чьей-то персональной злой воле. Двойные стандарты существуют, потому что либерализмов – два: для внутреннего и внешнего пользования.

Наш «внешний» российский либерализм, как в любой периферийной стране, обречён иметь деструктивную, антиобщественную сущность. Дело не в том, что у него здесь плохие вожди. Просто такова его системная функция в рамках глобальной политики. От этой функции он не может уклониться. Колониальное государство не в состоянии быть демократическим.