3.7. Семантика сюжетной композиции поэмы «Двенадцать»

3.7. Семантика сюжетной композиции поэмы «Двенадцать»

Сюжет и фабула поэмы «Двенадцать» не часто приковывают внимание исследователей. Исключение – работа Л. К. Долгополова, где он четко описывает эту фабулу, называя ее «романтической». По Долгополову, эта фабула включает три основных компонента: «появление Двенадцати, эпизод погони, во время которого и была убита героиня поэмы, и, наконец, появление в заключительной строфе Иисуса Христа…»²⁷⁵ Кроме того, ценным в плане понимания сюжетики «Двенадцати» представляется наблюдение Л. А. Трубиной о том, что сюжетную основу произведения составляет мотив движения²⁷⁶.

Событие поэмы разворачивается одновременно в двух планах: плане конкретно-историческом и плане мистико-символическом и метаисторическом – ни один из этих планов не имеет преимущества перед другим, их соединение, скрещение происходит в финале поэмы.

Фактически перед нами две скрещивающиеся линии. Первая и основная – шествие Двенадцати мимо символических фигур старого мира, возглавляемое в финале Иисусом Христом. Ее можно обозначить как «историческую» или «эпическую». Вторая, пересекающаяся с ней, – едущая на санях пара, своего рода «процессия», «свадебный кортеж». Эта линия, в свою очередь, может быть обозначена как «любовная» или «лирическая». Пересечение двух сюжетных линий – шествия и «свадебной» процессии – приводит к столкновению и катастрофе, прерыванию одной из них. Однако этот обрыв не отменяет важности второй линии, которую нельзя недооценивать в плане художественного целого. Есть даже исследователи, полагающие, что любовная коллизия, недооцененная блоковедами, является «ключом» к разгадке поэмы, в центре которой покаяние и «духовное преображение» невольного убийцы Петрухи именем Спаса²⁷⁷. При всей оригинальности такой трактовки, думается, все же она содержит искажение авторской оптики.

Но очевидно, что и первая, и вторая сюжетные линии имеют свои символические планы. Прежде чем подходить к очень сложному образу Христа в поэме, необходимо точно выяснить два вопроса: о смысле шествия Двенадцати и о смысле пересечения этого шествия с парой на санях, которое завершается смертью героини – Катьки.

Смысл основного шествия определяется как его характером, так и направлением, целью. Поэтому методологически правы исследователи, задающиеся вопросом: куда идут двенадцать?²⁷⁸ Другой вопрос, что ответ здесь содержится не столько внутри текста, сколько выясняется посредством анализа характера шествия.

Символика (в терминологии автора – метафора) шествия подробнейшим образом была исследована в книге О. М. Фрейденберг «Поэтика сюжета и жанра». Шествие убедительно толкуется исследовательницей в связи с семантикой победы: «Шествие» как метафора солнечного хода означает то же самое, что и «победа»; двигаться по небу солнце может только после схватки с ночным мраком. Победа – это смерть, ставшая жизнью, это акт жизни вослед акту смерти. Победитель тот, кто остается жить. Самая жизнь означает солнце, небо, а смерть – преисподнюю, мрак»²⁷⁹.

Фактически здесь Фрейденберг, отнюдь не имея в виду блоковской поэмы, расшифровывает именно ее, давая структурное описание шествия. Совершенно очевидно, что для прояснения смысловых аспектов «Двенадцати» имеет огромное значение «схватка с ночным мраком». Возможно, это и есть вообще «глобальный» смысл поэмы. Тогда надо лишь понять, что делают сами Двенадцать – разгоняют мрак или, наоборот, сгущают его. И тут мнения, конечно, разделятся, поскольку это вопрос уже идеологический, историософский. Несомненно, важно и указание Фрейденберг на то, что победителем является тот, кто остается жить.

Анализ символики шествия присутствует и в других многочисленных работах по мифопоэтике, этнографии, религиоведению²⁸⁰. Нам здесь чрезвычайно важно установить эту связь между «революцьонным шагом», становящимся «державным» у красногвардейцев, и победным шествием. Главная особенность «революцьонного» и «державного» шага в том, что в нем закрепляется победа. Победное шествие Двенадцати противопоставлено нетвердому шагу сатирических (или балаганных) фигур старого мира. Они скользят, спотыкаются, пропадают во тьме (но все же пес-буржуй в конце замыкает шествие).

Трактовка А. Эткинда относительно «кастрированных революцией» красногвардейцев не более чем остроумна²⁸¹. Да, революция несет в себе новые значения тела, новую стать, но это стать именно победная, а победа скорее достигается над врагами, над мраком. Переносить категории «врага» и «мрака» исключительно в половую сферу и трактовать победу как победу над собственным телом, как «самооскопление» было бы крайним сужением темы, предвзятым и односторонним. Эткинд в двух своих книгах словно стремится навязать Русской революции узко-сектантский «скопческий» характер.

Итак, смысл шествия, который присущ любому шествию как таковому, это – победа. Притом это обязательно победа света – над мраком, жизни, воскресения – над смертью. Шествие – древнейший архаический ритуал, знаменующий именно эту семантику. Эта семантика присуща всем видам шествия, как религиозным (в России это, прежде всего, крестные ходы), так и секулярным (демонстрация, военный парад, наступление строем, карнавальное шествие). И то что Двенадцать движутся именно в таком направлении, Блоком подчеркнуто: финал поэмы есть несомненная победа белого над черным, светлого над темным, с резкого контраста которых, как мы помним, начинается поэма. Последняя строфа не содержит ни одного слова, связанного с семантикой «темного», зато цвето-световая семантика «светлого» представлена целой россыпью эпитетов и метафор: «вьюга», «надвьюжный», «снежный», «жемчужный», «белый»:

…Так идут державным шагом,

Позади – голодный пес,

Впереди – с кровавым флагом,

И за вьюгой невидим,

И от пули невредим,

Нежной поступью надвьюжной,

Снежной россыпью жемчужной,

В белом венчике из роз –

Впереди – Исус Христос (19–20).

Светлые (снежные и жемчужные) ризы Христа, а также белые розы, распустившиеся на терновом венце²⁸², несомненно, указывают на семантику победы над смертью, семантику весны и воскресения. Так что, вне зависимости от оценки самих Двенадцати или революции как таковой, приходится признать, что отряд движется в полном соответствии с логикой архаического шествия: к победе над мраком, смертью, то есть к воскресению. Это совершенно объективный смысл поэмы, который, что чрезвычайно важно, сложился вопреки авторской воле²⁸³.

Вторая сюжетная линия также имеет глубокий архаический пласт. Фактически это свадебная процессия. Несмотря на беспросветность ночи («черный вечер») и глобальный характер вселенской пурги, все же в этой лирической любовной линии латентно присутствует семантика весны и тема невесты. Собственно, сама невеста – это весенняя тема. Сюжет с Катькой – сюжет свадьбы, карнавальной свадьбы, которая оборачивается похоронами и поминками. Брачная процессия буквально оборачивается погребальной, что соотносится с народным, фольклорным началом поэмы: ведь свадебный и погребальный обряды имеют общие мотивы и местами даже идентичны²⁸⁴. К числу отчетливо свадебно-погребальных мотивов следует отнести сани, метель, снег. Катька погребается снегом («Лежи ты, падаль, на снегу»). Снег имеет семантику савана, но и свадебного покрывала. Здесь существенен пушкинский контекст («Бесы», «Метель»). В народной традиции вьюга – это «ведьмина свадьба». Особенностью данной свадьбы является то, что Катька всем известна, она как бы «общая» невеста:

С юнкерьем гулять ходила,

С солдатьем теперь пошла (13).

Две пересекающиеся сюжетные линии, в результате чего одна прерывается, говорят о том, что они являлись «конкурирующими», оспаривали друг у друга семантику спасения, присущую как свадьбе, так и шествию. Если в первом случае это как бы «личное» спасение (потому и подчеркиваются индивидуальные черты Катьки и Ваньки), то во втором речь идет об «общем», «коллективном» спасении, которое выражается Двенадцатью. «Личное» в деле революции как строительстве нового мира должно уступить место «общему», женское – мужскому. В этом смысл столкновения двух шествий. Историософский инвариант отряда двенадцати – «скифы», о чем будет подробнее сказано ниже. Катька – это «мертвая царевна», воскресающая во Христе. Ложные «женихи» ее – Петруха и Ванька – губят ее. Истинный ее жених – Сам Христос, несущий в том числе и преображенную частицу Катьки: у нее «зубки блещут жемчугом», Он движется «россыпью жемчужной». Жемчуг – отчетливо русское в Катьке и блоковском Христе. Это самое драгоценное в России – символ русской красы.

Таким образом, «Двенадцать» – это, конечно, не церковь, не апостолы (несмотря на то что возглавляются Христом), но скорее мужской воинский союз, воплощение архетипа «семи богатырей». Именно с таким типом коллективного целого Блок, по-видимому, связывал успех революции и спасение России, удивляясь, что увидел во главе такого союза «женственного» Христа.

Свадьба блоковская имеет отчетливые пародийные, сниженные, карнавальные мотивы и заканчивается смертью «невесты». Это ложная, несостоявшаяся весна. Здесь, конечно, мы имеем дело с наиболее личной лирической темой для Блока. Оплакивая вместе с героем поэмы Катьку, он оплакивает и свою «несостоявшуюся» любовь, свой распавшийся мистический брак.

Для Блока совершенно ясно, что поскольку такой брак не удался и более невозможен, то смерть, жертва необходима в деле строительства нового мира. Спасение России и мира достигается не через брак, а через жертву. Старая Россия как старый мир должна быть принесена в жертву – это императив русской общественной мысли, начиная с Чаадаева (см. гл. 1).

Итак, мифопоэтический и контекстный анализ «Двенадцати» и блоковской лирики показывают, что смысл сюжета поэмы заключается в мистическом переходе двенадцати от старого мира к новому, от черного к светлому, от зимы к весне. Новый мир обозначен образом Исуса Христа, возглавляющим шествие-переход. Этот переход совершается двенадцатью бессознательно: думая, что преследуют «врага», они на самом деле ведомы Христом. Он выводит их из заколдованного круга – замкнутого мира, состояние которого обозначено как «ночь» (ср.: Ночь, улица, фонарь, аптека…).

«Историософская рефлексия А. Блока, – отмечает Л. А. Трубина, – неотделима от поисков выхода из замкнутого круга и обращения в этой связи к теме о России»²⁸⁵. В самом шествии (даже при отсутствии ясной цели), таким образом, заложена семантика спасения, семантика победы над смертью. Но спасителями являются не двенадцать. Спаситель – Христос. К нему как к Спасителю обращены молитвы красногвардейцев: о победе революции («Господи, благослови!»), заупокойная о Катьке («Упокой, Господи, душу рабы твоея») и собственно о спасении в ненастье – на этом сложном историческом перепутье («О пурга какая, Спасе…»). Христос появляется в ответ на последний призыв невольного убийцы. До своего появления Он присутствует незримо в образе ветра, который является метафорическим обозначением духа времени, истории. Образ Христа имеет общее с образом жертвы – Катьки (жемчуг и кровь). Исус Христос (написание имени подчеркнуто русское) и Катька – символическое выражение блоковской России (смерть, ставшая жизнью). Россия, сошедшая со своих истинных путей, изменившая своему призванию, приносится в жертву, чтобы воскреснуть усилиями двенадцати (хотя и вопреки их представлениям и стремлениям) во Христе.

Вот полное и точное описание сюжетной семантики поэмы Блока «Двенадцать».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.