Сергей Есенин
Сергей Есенин
Имажинизм в творчестве выдающегося лирика XX в., поэта, выразившего красоту русской природы и крестьянской души, Сергея Александровича Есенина (1895, с. Константиново Рязанской губ., – 1925, Ленинград) имел эпизодический характер, но все-таки повлиял на образную систему и средства художественного выражения. В 1915 г. Есенин приехал в Петербург, где познакомился с А. Блоком, стал вхож в салон Д. Мережковского и З. Гиппиус. В ранних стихах Есенина чувствовалось влияние А. Кольцова и С. Надсона, фольклора и народной песни, его называли «рязанским Лелем» [261], крестьянским поэтом-самородком. В Петербурге вышел первый сборник Есенина «Радуница» (1915).
В автобиографической заметке «О себе» поэт указывал: «Из поэтов-современников нравились мне больше всего Блок, Белый и Клюев. Белый дал мне много в смысле формы, а Блок и Клюев научили меня лиричности» [262]. Атмосфера Серебряного века, кризис символизма, появление новых групп и течений в 1910-е гг. для Есенина представлялись сложными явлениями. Влияние Н. Клюева, с которым поэт познакомился в 1915 г., умного и высокообразованного человека, знатока древнерусской культуры, народного сектантства и фольклора, сказалось в том, что он убедил Есенина не отказываться от крестьянской темы, народной культуры и ее религиозных основ. В сборнике «Радуница» много стихотворений о Руси и вере в Богородицу и Христа. Поэт в начале творческого пути отождествляет себя со «смиренным иноком» («Пойду в скуфье смиренным иноком…»), пастухом («Я, пастух, мои палаты…»), позже – последним поэтом деревни («Я последний поэт деревни…»), прохожим («В этом мире я только прохожий…») и, наконец, – с хулиганом.
Мир природы и мир человеческий в поэзии раннего Есенина увидены сквозь призму и язычества, и христианства, которые оказываются слиты в едином сюжете-мистерии. В «Песне о собаке» (1915) человеческая жестокость восполняется Божьей милостью – один из утопленных щенков, который сравнивается с месяцем, взят на небо. Основой поэзии Есенина являлся прием олицетворения природных явлений, выстроенных на загадке, переносе качеств одного явления на другое, по принципу метафоры или метонимии, что характерно и для народного творчества. Эти принципы стали основными для поэтики Есенина. В своем манифесте «Ключи Марии» (1918) поэт писало законах славянской мифологии, глубинной связи предметов ежедневного пользования и представлений о законах вселенной. Свою задачу видел как обнаружение «узловой завязи природы с сущностью человека» [263]. Поэт, воссоздавая законы крестьянского космоса, использует «мистическое изографство». Художественное письмо такого типа позволяет реальный мир увидеть сквозь призму мифопоэтического народного восприятия. О «мистическом изографстве» как о «двойном зрении, оправданном двойным слухом» Есенин писал в неотправленном письме 1921 г. к Р. Иванову-Разумнику [264]. В стихотворении «Табун» (1915) создается изоморфный космическому видению образ табуна коней, который и реален, и метафизичен, поскольку неотделим от таинства вселенской жизни:
В холмах зеленых табуны коней
сдувают ноздрями златой налет со дней.
С бугра высокого в синеющий залив
упала смоль качающихся грив.
Дрожат их головы над тихою водой,
и ловит месяц их серебряной уздой
В поэтике Есенина метафоры возникают на пересечении переносного значения с точной семантикой конкретных деталей природы и крестьянского быта; используются диалектизмы, приметы, заговоры, песенные и частушечные ритмы. Синтаксис прост, фразы закончены в границах стихотворной строки, смысл и мелодика стихотворения соподчинены единому замыслу, характерным приемом является параллелизм состояний души и природы:
Выткался на озере алый свет зари.
На бору со звонами плачут глухари.
Плачет где-то иволга, схоронясь в дупло.
Только мне не плачется, на душе светло.
Широко известным поэтом Есенин стал после выхода его поэтических сборников «Преображение», «Сельский часослов», «Голубень» (все – в 1918), атакже «Трерядница» (1920). «Письмо к матери», стихотворения о природе и любви, отмеченные особой, присущей только Есенину интонацией, казалось, не были сочинены, столь органичными и естественными были их поэтический строй и чувства. Б. Пастернак подчеркивал: «Есенин был живым, бьющимся комком той артистичности, которую вслед за Пушкиным мы зовем высшим моцартовским началом, моцартовской стихиею. <…> Самое драгоценное в нем – образ родной природы, лесной, среднерусской, рязанской, переданной с ошеломляющей свежестью, как она далась ему в детстве» [265].
Революция была воспринята Есениным как исполнение обетовании «новой земли и нового неба». Он сблизился с Р. Ивановым-Разумником, теоретиком «скифства» и неона-родничества, считавшего, что грядет революция духа, которая выдвинет Россию на первое место среди всех народов, так как она обладает духовной уникальностью. В течение августа – ноября 1917 г. поэтом создаются «маленькие поэмы»: «Октоих», «Пришествие», «Преображение», в которых воплощается напряженное ожидание принципиального обновления мира. Отменялся «старый» Христос, ожидался новый Спаситель: «Новый на кобыле/ Миру едет Спас». Есенин взял на себя задачу создания поэтически выраженного мужицкого крестьянского Завета. Разрушительные вихри истории были увидены в масштабах вечности и истории народа. В основе поэм «Иорданская голубица», «Небесный барабанщик» (обе– 1918) и «Пантократор» (1919) лежат модернизированные и мифопоэтически осмысленные библейские сюжеты, которые проецируются на современные события.
Поэтика Есенина 1920-х гг. строится на соотнесении небесного и земного, в библейской перспективе и масштабе нынешних и будущих жизненных и исторических потрясений, на утверждении роли поэта как «тринадцатого апостола». В «Октоихе» звучит вопрос:
О Боже, Боже, Ты ль
Качаешь землю в снах?
Созвездий светит пыль
на наших волосах…
В «Инонии» рождается образ «главы… власозвездной» поэта. Религиозные, лирические и символические образы втягивали в свой крут освященные веками имена Китежа и Радонежа. Себя поэт уподобляет одному из апостолов, который, однако, отрицает учение Христа и совершает кощунство над евхаристией. Этот «сюжет» и его глубинный смысл был раскрыт Ф. Достоевским (глава «Влас» в «Дневнике писателя» за 1873 г.).
Не устрашуся гибели, ни копий,
ни стрел дождей, —
так говорит по Библии
пророк Есенин Сергей.
Время мое приспело,
на страшен мне лязг кнута.
Тело, Христово тело,
выплевываю изо рта.
В конце «Инонии» поэтом провозглашается новая вера и новая жизнь.
Эти произведения Есенина, как правило, не рассматривались официальной советской критикой, упрекавшей поэта за «религиозность» и утверждавшей, что он «все еще плутает среди трех сосен отжившего православия» [266]. В русском зарубежье эти поэмы получили противоречивые оценки. М. Слоним рассматривал их в русле «мессианистической» поэзии, рожденной «Двенадцатью» А. Блока, с «уподоблением революционной России воскресающему Христу» [267]. Вл. Ходасевич указывал на псевдохристианский характер образности этих произведений [268]. Резко отрицательно об «Инонии» отозвался И. Бунин, увидев в ней надругательство над русскими духовными святынями.
Ожидания Есениным «крестьянского рая» оказались утопичны. Гражданская война и жестокий голод в Поволжье заставили поэта отказаться от утопических взглядов. Осознание утраты истинных путей приводит Есенина к трагической и сюрреалистической образности. В поэме «Кобыльи корабли» (1919) возникают страшные образы: «Бешеное зарево трупов», «Облетает под ржанье бурь / Черепов златохвойный сад», «Злой октябрь осыпает перстни / С коричневых рук берез», – само естество приобретает гротескно искаженный вид: «Посмотрите, у женщин третий / вылупляется глаз из пупа. / Вот он! Вылез, глядит луной, / Не увидит ли помясистей кости…». Звучат и провидческие строки: «Веслами отрубленных рук / вы гребетесь в страну грядущего». Н. Асеев указал на «правдивость попыток отобразить искаженные гневом и болью черты мученического лика народа» [269]. Уничтожение человеческого – главная черта современности, звери и люди меняются местами, «братья меньшие» ближе поэту, чем мир человеческого самоутверждения, своеволия насилия:
Кто это? Русь моя, кто ты? Кто?
Чей черпак в снегов твоих накипь?
На дорогах голодным ртом
Сосут край зари собаки.
Им не нужно бежать в «туда» —
Здесь, с людьми бы теплей ужиться.
Бог ребенка волчице дал.
Человек съел дитя волчицы.
<…>
Сестры-суки и братья-кобели,
Я, как вы, у людей в загоне.
Не нужны мне кобыл корабли
И паруса вороньи.
Если голод с разрушенных стен
Вцепится в мои волоса, —
Половину ноги моей сам съем,
Половину отдам вам высосать.
В конце поэмы «Кобыльи корабли» поэт признается, что пришел в этот мир, чтобы «Все познать, ничего не взять».
В пореволюционные годы Есенин обращается к проблеме русского бунта в поэме «Пугачев» (1921). Конфликт между властью и крестьянством отражен также в поэме «Страна негодяев» (1922–1923). Поэт пережил крах своей утопической веры в крестьянский рай на земле. Стихотворение «Я последний поэт деревни» (1920) – плач по России-храму и крестьянской культуре. На смену старому укладу приходит новая «железная» культура, в которой нет места поэту. «Стальное» во многих стихотворениях, в том числе и в «Сорокоусте» (1920), ассоциируется с мертвым и обманно-дьявольским. Трагический тон звучит в стихотворении «Русь бесприютная» (1924), посвященном малолетним беспризорникам. Собственная неуместность в новой жизни скрывается за шутливым желанием, «Задрав штаны, / Бежать за комсомолом», но там же автор «Руси уходящей» признается:
Я человек не новый!
Что скрывать?
Остался в прошлом я одной ногою,
Стремясь догнать стальную рать,
Скольжу и падаю другою.
И хотя поэт ищет возможность примирения и гармонии двух обликов Руси («Но и все же хочу я стальною / Видеть бедную, нищую Русь»), внутренний конфликт с историческими событиями, которые были до конца не понятны Есенину («С того и мучаюсь, что не пойму – / Куда несет нас рок событий», – признавался он в «Письме к женщине», 1924), привели к поискам новых творческих контактов. Порывая с Н. Клюевым, Есенин входит в группу имажинистов. В биографическом очерке «О себе» поэт писал: «В 1919 г. я с рядом моих товарищей опубликовал манифест имажинизма. Имажинизм был формальной школой, которую мы хотели утвердить. Но эта школа не имела под собой почвы и умерла сама собой, оставив правду за органическим образом» [270]. Концепция А. Мариенгофа во многом объясняет, почему Есенин выбрал именно имажинизм. «Имажинизм не формальное учение, – утверждал А. Мариенгоф, – а национальное мировоззрение, вытекающее из глубины славянского понимания мертвой и живой природы своей родины» [271].
Сотрудничество Есенина с поэтами-имажинистами, воспринятые им идеи русского авангарда своеобразно преломились в его поэзии. В «Ключах Марии» раскрыто понимание поэтом образа. Он должен включать тайное и очевидное, интуитивное постижение мира как целого и конкретность, органичность «земли». В статье «Быт и искусство» Есенин утверждал национальные истоки искусства. Реальная творческая эволюция поэта шла в направлении от авангарда к воплощению реальных исторических противоречий русской жизни, преломленных через крестьянскую душу. Сборники 1921 г. «Трерядница», «Радуница», «Преображение» были изданы издательством «Имажинисты».
В поэзии 1920-х гг. усилился мотив странничества, который становится мотивом изгойства, отверженности, босячества и хулиганства. В «Исповеди хулигана» (1920) (по авторскому определению – «великая исповедь»), христианское покаяние сливается с уличными настроениями, чувством отчуждения от родной земли и людей:
Я нарочно иду нечесаным,
С головой, как керосиновая лампа, на плечах
<….>
Бедные, бедные крестьяне!
Вы, наверное, стали некрасивыми,
Так же боитесь бога и болотных выдр.
О, если бы вы понимали,
Что сын ваш в России
Самый лучший поэт!
«Исповедь хулигана» меняла представление о поэте, его искренность подкупала, правда жизни растерянной и измученной души вызывала сочувствие. Поездка с мая 1922 по август 1923 в Германию, Бельгию, Францию, Италию и США дали Есенину возможность по-новому увидеть путь России. Противоречивые впечатления от поездки отразились в очерке «Железный Миргород». Есенин писал А. Кусикову: «Тоска смертная, невыносимая, чую себя здесь чужим и ненужным, а как вспомню Россию, вспомню, что там ждет меня, и возвращаться не хочется» [272].
В 1924 г. вышел сборник «Москва кабацкая», в котором талант Есенина парадоксально направлен на «Гимн Чуме» (пушкинская метафора). Происходит упоение духовным падением, за которым следуют тоска и отчаяние. Русская широта суживается до пространства кабака («Снова пьют здесь, дерутся и плачут…»; «Сыпь гармоника. Скука. Скука…», «Пускай ты выпита другим…»). Однако Есенин ищет выход не в прославлении Чумы или ее проклятии, а в поэзии. Его творчество предельно обнажает ужас одиночества и боли, страх перед неминуемым концом («Смешная жизнь, смешной разлад. / Так было и так будет после. / Как кладбище, усеян сад / В берез изглоданные кости») и удивление перед случившимся («Голова ль ты моя удалая, / До чего ж ты меня довела?»). Народность «Москвы кабацкой» заключалась в том чувстве, которое автор вынес из жизненных перипетий, – это было чувство высокого примирения с жизнью и ее чистого прославления:
Знаю я, что не цветут там чащи,
Не звенит лебяжьей шеей рожь.
Оттого пред сонмом уходящих
Я всегда испытываю дрожь.
Знаю я, что в той стране не будет
Этих нив, златящихся во мгле.
Оттого и дороги мне люди,
Что живут со мною на земле.
В 1924 г. Есенин публично отказался от принципов имажинизма. Зрелый Есенин сказал о себе: «Не хочу отражать крестьянские массы, не хочу надевать хомут Сурикова или Спиридонова-Дрожжина… Я просто русский поэт» [273]. Свое отношение к кардинальным историческим изменениям и преобразованиям патриархальной Руси в индустриальную Советскую Россию Есенин воплотил в поэтической трилогии «Возвращение на родину», «Русь Советская» (1925). Поэт и благословляет новую жизнь, и говорит о своем, «неведомом» пути:
Цветите, юные! И здоровейте телом!
У вас иная жизнь, у вас другой напев,
А я пойду один к неведомым пределам,
Душой бунтующей навеки присмирев.
В «Руси Советской» поэт искренен, заявляя: «Отдам всю душу октябрю и маю, / Но только лиры милой не отдам». Пройдя через опыт поэтического эксперимента, не вмещаясь при этом в рамки имажинизма, но и не теряя веры в «органический образ», поэт чутко впитывает пушкинскую традицию. Отзывы критиков и реакция современников поэта отразили эти классические рецепции в мироощущении и эстетике Есенина.
Есенин прежде всего лирик. Его поэзия носит исповедальный характер. Поэт воплощает и гармонию любви, ее очищающее и возвышающее начало, и драматизм страсти, и безвозвратность чувств («Ты меня не любишь, не жалеешь»). Он часто использует формы посланий, прямых обращений к возлюбленной («Письмо к женщине», 1924), в которых признается в одиночестве, подавленности «роком событий». В послании «Шаганэ ты моя, Шаганэ…» (1924) любовная тема окрашена чувством нерасторжимой связи с родиной: «Эти волосы взял я у ржи»; «Я готов рассказать тебе поле»; «Про волнистую рожь при луне / По кудрям ты моим догадайся». Надежда на духовное возрождение выражена в «Письме к матери» (1924), в котором звучат покаяние и тоска, чувство сыновней вины перед жизнью и кровной связи с отчим домом и матерью («Ты одна мне помощь и отрада»).
Итоговыми произведениями Есенина стали проникновенный лирический цикл «Персидские мотивы», поэма «Анна Онегина», окрашенная в светлые, но ностальгические тона, и исповедально-трагическая поэма «Черный человек» (1925), в которой используется сюжет маленькой трагедии Пушкина «Моцарт и Сальери». Тайный визитер, заказавший Моцарту реквием и не пришедший за ним, вестник смерти, является к поэту и цинично заявляет:
Ах, люблю я поэтов!
Забавный народ.
В них всегда нахожу я
Историю, сердцу знакомую,
Как прыщавой курсистке
Длинноволосый урод
Говорит о мирах,
Половой истекая истомою.
Конфликт между черным человеком и поэтом до конца не разрешим. Трость, брошенная в черного человека, разбивает зеркало, отражающее поэта.
В основе поэмы «Анна Снегина» – жизнь пореволюционной деревни. Поэт-рассказчик (герой носит автобиографические черты и имя Сергей) попадает в имение Снегиной, в которую когда-то был влюблен. Вместе с ним его друг Прон Оглоблин, которому теперь принадлежит помещичья земля. В итоге Анна уезжает в Лондон, Сергей – в столицу, а Прона убивают белые. Крестьяне тепло принимают поэта: «Бахвалишься славой не очень / И сердце свое не продашь», сам поэт говорит о своей верности крестьянам: «Но вы мне по-прежнему милы / Как родина и как весна». Обида, высказанная в начале поэмы («Но мало любили нас»), в конце произведения переосмысливается в ином ключе: «Мы все в эти годы любили, / Но, значит, любили и нас».
Современники знали, что сердце Есенина принадлежит родимому краю и крестьянскому общинному миру. Исторические преобразования, связанные с разрухой, голодом и смертью многих миллионов, не могли быть полностью приняты и оправданы. Поэт мыслит о смерти как желанном покое: «Дайте мне на родине любимой, / Все любя, спокойно умереть!». Умер Есенин трагически, покончив жизнь самоубийством, оставив последние, написанные кровью, стихи:
До свиданья, друг мой, до свиданья.
Милый мой, ты у меня в груди.
Предназначенное расставанье
Обещает встречу впереди.
До свиданья, друг мой, без руки, без слова,
Не грусти и не печаль бровей, —
В этой жизни умирать не ново,
Но и жить, конечно, не новей.
О причинах и обстоятельствах смерти поэта писали многие исследователи и критики, так и не придя к одной версии. После гибели Есенина было издано собрание его сочинений, но вскоре в Советской России на имя поэта был наложен негласный запрет. Официальное отношение к его творчеству выразил Н. Бухарин в «Злых заметках» (1927), где поэт предстал как выразитель мелкобуржуазных, кулацких настроений, чуждых советской культуре, а его настроения и лиризм были осуждены как есененщина (видимо, по аналогии с достоевщиной). В народе Есенина всегда любили, гордились его уникальным природным даром и называли «голосом России».
Современный исследователь В. Мусатов высказал мысль: «Есенин – художник мифопоэтической идеи, наследник русского символизма. В его творчестве эта идея выявила абсолютную тупиковость. Однако, пережив ее крушение психологически очень тяжело, он воплотил ее в собственном лирическом герое, который, говоря есенинскими словами, может «улыбнуться в стихе, шляпу снять, сесть…». То, что в ранних стихах существовало как идея, адресованная людям, в позднем творчестве предстало личностью самого поэта, превратившись в национальный миф» [274].
Сочинения
Есенин СЛ. Собрание сочинений: В 6 т. М., 1977–1980.
Литература
Вельская ЛЛ. Песенное слово. Поэтическое мастерство Сергея Есенина. М., 1990.
В мире Есенина: Сб. статей. М., 1986.
Марченко А. Поэтический мир Есенина. М., 1989.
Мусатов В. История русской литературы первой половины XX века (Советский период). М., 2001.
Прохоров СМ. Фольклор в художественном мире С.А. Есенина. Коломна, 1997.
Солнцева Н.М. Сергей Есенин. М., 1998.
Ходасевич Вл. Некрополь. Воспоминания. М, 1991.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.