Дмитрий Мережковский

Дмитрий Мережковский

Теоретиком русского символизма – создателем основных критериев, принципов и программных задач – стал Дмитрий Сергеевич Мережковский (1866, Санкт-Петербург – 1941, Париж), писатель, поэт, философ, эссеист, драматург, переводчик, основатель Религиозно-философского общества в Санкт-Петербурге. Он начинал свой творческий путь под влиянием поэзии С. Надсона и Н. Минского и пришел к созданию концепции «нового искусства». Основной вопрос творчества Мережковского: религиозный смысл жизни.

В «Автобиографической заметке» Мережковский рассказал о своем происхождении: «Дед, Иван Федорович, в последних годах XVIII в., в царствование императора Павла I, приехал в Петербург и, в качестве дворянина, поступил младшим чином в Измайловский полк. Тогда-то, вероятно, и изменил он свою малороссийскую фамилию Мережки на русскую – Мережковский» [24]. Отец его служил помощником столоначальника, а затем и столоначальником в придворной конторе, занимая эту должность в течение всего царствования Александра II. Старинные петербургские дворцы стали местом постоянного пребывания юного поэта, который жил в доме напротив Летнего сада и Троицкого собора. В 1880 г. отец повез мальчика на аудиенцию к Ф.М. Достоевскому, чтобы показать знаменитому писателю первые стихотворные опыты своего сына. «Слабо, плохо, никуда не годится. Чтобы хорошо писать, страдать надо, страдать,» – сказал Достоевский юному поэту.

«Помню, – вспоминал Мережковский, – прозрачный и пронзительный взор бледно-голубых глаз, когда Достоевский на прощанье пожимал мне руку. Я его больше не видел и потом узнал, что он умер» [25].

Первые сборники стихотворений Мережковского выходили в 1888–1896 гг. Для нового направления в искусстве – символизма, у истоков которого стоял Мережковский, по его мысли, должна быть «творческая вера во что-нибудь бесконечное и бессмертное» [26]. В оформлении его концепции русского символизма значительную роль сыграли творчество П. Верлена, Ш. Бодлера, Э. По, философские построения Ф. Ницше и особенно идеи Вл. Соловьева, а также традиции русской классики. Наиболее ярким образцом художественной практики символизма стал сборник Мережковского «Символы (Песни и поэмы)» (1892), который был встречен разноречивыми откликами в критике. Характерен был предпосланный сборнику эпиграф из «Фауста» Гете: «Все преходящее / Есть только Символ…». Основные принципы символистской поэтики Мережковский видел в «мистическом содержании, символах и расширении художественной впечатлительности» [27]. Программное стихотворение этого сборника – «Бог».

Я Бога жаждал – и не знал;

Еще не верил, но, любя,

Пока рассудком отрицал, —

Я сердцем чувствовал Тебя.

И ты открылся мне: Ты – мир.

Ты – все. Ты – небо и вода,

Ты – голос бури, Ты – эфир,

Ты – мысль поэта, Ты – звезда…

Сборник «Символы» включал поэму «Легенда о Франциске Ассизском», стихотворения «Пророк Исайя», «Марк Аврелий», «Колизей» и отразил интерес Мережковского к «вечным спутникам» человечества и проблеме соотношения язычества и христианства, волновавшей его на протяжении всей жизни.

Статья «О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы» (1893) была воспринята как манифест новой литературы, эстетическая декларация и философско-эстетическое, теоретическое обоснование русского символизма. В статье в мистико-символическом духе автор рассматривает наследие русской классики, видя в ней основы «нового идеализма». Новое религиозное искусство, по концепции Мережковского, должно быть основано на «мистических прозрениях художника». Рождению «нового искусства» способствовали умонастроения противоречивой эпохи, отрицающей позитивизм и рационализм, но не нашедшей новые основания духовной деятельности. Мережковский писал: «Никогда еще люди так не чувствовали сердцем необходимость верить и так не понимали разумом невозможности верить. В этом болезненном неразрешимом диссонансе, в этом трагическом противоречии так же, как в небывалой умственной свободе, в смелости отрицания, заключается наиболее характерная черта мистической потребности XIX века» [28]. Кризис позитивизма русской литературы 60-х годов XIX в., считал он, может привести к «смерти народной литературы – величайшему бедствию, немоте целого народа» [29].

В сборнике Мережковского «Новые стихотворения» (1896) выражено несколько полюсов мировидения современного человека: дерзновенный порыв к запредельному, к «преступанию» нормы и обыденное, тоскливо-беспросветное существование. Душевная обнаженность, выявление в образно-символической системе скрытых эмоций, как личных, так и характерных для целого поколения, религиозные поиски были тем принципиально новым, что отличало творчество старших символистов. Стихотворение «Дети ночи» было воспринято как декадентское.

Устремляя наши очи

На бледнеющий восток,

Дети скорби, дети ночи,

Ждем, придет ли наш пророк.

И, с надеждою в сердцах,

Умирая, мы тоскуем

О несозданных мирах,

Мы неведомое чуем.

Дерзновенны наши речи,

Но на смерть осуждены

Слишком ранние предтечи

Слишком медленной весны.

А. Волынский писал, что у Мережковского «декадентский талант мелкого пошиба, с ничтожно горделивыми мечтаниями» [30]. Молодые поэты воспринимали Мережковского как своего учителя. А. Белый вспоминал в «Арабесках»: «Когда по вечерам приходили друзья, близкие, поклонники, Мережковский развертывался во всю свою величину, казался большим и близким, родным, но далеким, пронизанным лучами одному ему ведомого восторга. <…> Здесь, у Мережковского, воистину творили культуру… Вокруг Мережковского образовался целый экспорт новых течений, из которых все черпали. Все здесь когда-то учились, ловили его слова» [31]. Б. Никольский отметил парадоксальную ситуацию: вокруг Мережковского организовался центр нового искусства и новых идей, а наградою являлось «порицание и глумление» над ним [32].

Мировая история, взятая в широких временных и пространственных координатах, и всечеловеческая культура, от ранних культов до христианства, осмысливалась писателем-философом как вечное борение «религии духа» и «религии плоти». Антитеза – основа архитектоники художественных и критических произведений писателя. Антитетичны и поэма Мережковского «Протопоп Аввакум» (1887), в которой звучало заклинание: «Нашу светлую Россию / Отдал дьяволу Господь. / Пусть же выкупят отчизну / Наши кости, кровь и плоть»; «Повесть в стихах», названная по имени главной героини «Вера» (1890); и поэма «Семейная идиллия» (1890), в которой утверждается мысль о неиссякаемой жизненной силе, разлитой и проявленной в самых привычных и обыденных вещах.

Последующие сборники, в том числе «Собрание стихов 1883–1903» (1904), отражали романтические порывы к нездешней красоте, «бессилие» современной души, конфликт между идеалами и ущербностью жизни, мечты об обретении «нового света грядущей веры»:

Боже, дай нам избавленье,

Дай свободы и стремленья,

Дай веселья Твоего.

О, спаси нас от бессилья,

Дай нам крылья, дай нам крылья,

Крылья духа твоего.

В сборник «Собрание стихов» (1883–1910) вошло 49 лирических стихотворений и 14 легенд и поэм. К этому времени Мережковский стал восприниматься как писатель-классик. А. Блок отметил, что «пафос его стихов – молитвенный; это молитвы об отпущении греха любви к поэзии. Он пел всегда – покаяние» [33].

Культурным событием русской и европейской жизни стала трилогия «Христос и Антихрист», включающая романы «Смерть богов. Юлиан Отступник», «Воскресшие боги. Леонардо да Винчи», «Антихрист. Петр и Алексей», создававшаяся с 1896 по 1905 г., и сборник статей «Вечные спутники» (1897, третье издание 1906) – цикл критических статей о величайших творениях человеческого гения от М. Аврелия до А. Пушкина и Ф. Достоевского, а также исследования «Толстой и Достоевский» (1901), «Гоголь и черт» (1906). В рамках излюбленной концепции о вечном борении плоти и духа Мережковский рассматривает Толстого как «провидца плоти», а Достоевского как «провидца духа». В. Розанов, ценивший талант Мережковского, считал его «европейцем» в русской культуре [34].

Мережковский был одним из крупнейших русских переводчиков. Им переведены с греческого трагедии Эсхила «Скованный Прометей»; Софокла «Эдип-царь», «Эдип в Колонне», «Антигона»; Еврипида «Медея», «Ипполит», «Смерть Клитемнестры». Переводы были выполнены в первой половине 1890-х гг. и характеризуют его как блестящего мастера, но, изданные в 1914 г., сейчас они мало известны. Он переводил Ф. Горация, Ф. Петрарку, И. Гёте, Д. Леопарди, А. Мюссе, Ш. Бодлера.

Поэзия и проза Мережковского отмечены особой религиозно-философской концепцией – взглядом на историю как всемирную драму борьбы Христа и Антихриста, плоти и духа, язычества и христианства. Все явления и события мировой истории рассматриваются с этой точки зрения, в том числе и русские революции. В статье «Грядущий Хам» (1905) Мережковский писал: «Одного бойтесь – рабства и худшего из всех рабств – мещанства, и худшего из всех мещанств – хамства, ибо воцарившийся раб и есть хам, а воцарившийся хам и есть черт <…> грядущий Князь Мира сего, Грядущий Хам. У этого Хама в России – три лица. Первое – настоящее – над нами, лицо самодержавия, мертвый позитивизм казенщины. <…> Второе лицо – прошлое – рядом с нами, лицо православия, воздающее кесарю Божие <…> той церкви, о которой Достоевский сказал, что она «в параличе». <…> Третье лицо – будущее – под нами, лицо хамства, идущего снизу, – хулиганства, босячества, черной сотни – самое страшное из всех трех лиц» [35]. Он искал общую, объединяющую идею: «Со Христом – против рабства, мещанства и хамства». Эта идея выражена им и в статьях, написанных в годы первой русской революции, – «Гоголь и черт», «Пророк русской революции. К юбилею Достоевского» (1906).

Октябрьский переворот Мережковский воспринял как трагедию. Вместе с женой, З. Гиппиус, эмигрировал в 1919 г. и до конца дней жил в Париже, организовал там литературно-философский салон «Зеленаялампа», просуществовавший до 1939 г., где встречались представители различных поколений русской эмиграции.

Мережковский был противником всех форм тоталитаризма, его философия духовной свободы как основы Царства Божия на Земле (по его концепции, царства Третьего Завета) делала для него невозможным любое сотрудничество с большевизмом или нацизмом, он надеялся на взаимное уничтожение этих двух мировых зол. Мережковский был уверен, что повергнутая в кровь и прах Россия духовно возродится и начнет «спасение мира». Еще до революции Мережковский писал:

Давно ли ты, громада косная,

В освобождающей войне,

О Русь, как туча громоносная,

Восстала в вихре и огне?

И вот опять, опять закована,

И безглагольна, и пуста…

Какой ты чарой зачарована?

Каким проклятьем проклята?

В эмиграции Мережковский продолжает свое творчество, создает ряд романов («Царство Антихриста», «Рождение богов. Тутанхамон на Крите», «Мессия», «Иисус Неизвестный»), эссе и стихотворения. Его выдвигали на Нобелевскую премию, которую он не получил. И в прозе, и в поэзии Мережковский проявляет исключительный тип символистского художественного сознания. В мире все является символом, нужно только увидеть, в чем его значение. Как писателя Мережковского привлекают личности, оказавшие влияние на ход мировой истории. Он увлеченно пишет о Наполеоне, посвятив ему роман, в котором в символическом ключе интерпретируется судьба мирового кумира-завоевателя, умершего в ссылке, так же прочитываются стихотворения А. Пушкина, М. Лермонтова и Ф. Тютчева, посвященные Наполеону и ставшие своеобразным импульсом к созданию концепции автора. В книге «Лица святых от Иисуса к нам» Мережковский создает яркие портреты-символы Франциска Ассизского, апостола Павла, который был яростным гонителем первых христиан, а затем, уверовав, стал последователем Христа. Он пишет о великих реформаторах – Кальвине и Лютере, проводит аналогии и параллели между языческими верованиями и христианством, ищет общий знаменатель всей культуры человечества, пророчествует о будущем Третьем Завете – Завете Святого Духа. В судьбах своих героев писатель выявляет переломные моменты, когда происходит преображение личности, ее обращение к высшему, вневременному и вечному началу, и делает вывод о том, что это является общечеловеческим духовным законом. Все наследие Мережковского представляет собой обширнейшее смысловое и эмоционально насыщенное пространство, в котором каждая деталь соответствует иному плану бытия, что-то собой означает и нечто предвещает. Значителен стихотворный цикл «В эмиграции», куда вошли «Кассандра», «Вечерняя песнь», «Плавает лебедь», в котором символические образы музы-лебедя и лебедя– души сливаются в символ убывающей и беспомощной жизни, по-прежнему прекрасной и таинственной:

Плавает лебедь в воде замерзающей,

Но уже с трудом;

Скоро сожмет его лед мерцающий

Мертвым кольцом.

<…>

А звездная тайна полночная,

Как улыбка моя.

И падает лебедь беспомощно,

Как я, как я!

Оценка творчества Мережковского представляется достаточно трудной. Многие критики указывали, на вторичность и книжность его творчества, переизбыточность иллюстративного материала, однообразие религиозно-философских идей. Г. Адамович настаивал на значительности культурной роли Мережковского [36]. А. Белый считал, что «для уяснения его деятельности приходится придумать какую-то форму творчества, не проявившуюся в нашу эпоху» [37]. Н. Берберова вспоминала: «Сколько раз мне, как когда-то А. Блоку, хотелось поцеловать Д.С. руку, когда я слушала его, говорящего с эстрады, собственно, всегда на одну и ту же тему, но трогающего, задевающего десятки вопросов и как-то особенно тревожно, экзистенциально ищущего ответов, конечно, никогда их не находя» [38].

Выступив как первопроходец символистской поэтики, Мережковский стал пограничной фигурой, принадлежащей и Серебряному веку, и русскому культурному ренессансу. Стремясь преодолеть декаданс и индивидуализм, он искал новых открытий на религиозно-мистических путях, видя в художественном творчестве огромные духовные возможности.

Сочинения

Мережковский Д.С. Собрание стихотворений. СПб., 2000.

Мережковский Д.С. Собр. соч.: В 4 т. М., 1990.

Мережковский Д. Л. Толстой и Достоевский. Вечные спутники. М., 1995.

Мережковский Д. Тайна трех. М., 1999.

Мережковский Д. Лица Святых. М., 1997.

Литература

Бахтин М. Мережковский и история // Звено. 1926. № 156.

Белый А. Арабески. М., 1911.

Гиппиус З. Живые лица: В 2 т. Тбилиси, 1991.

Ильин В. Памяти Д.С. Мережковского // Возрождение. 1965. № 168.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.