Иван Иванович Акулов (15 сентября 1922 – 25 декабря 1988)

Иван Иванович Акулов

(15 сентября 1922 – 25 декабря 1988)

Иван Иванович Акулов написал много повестей и рассказов, опубликованных в Свердловске в 1958—1963 годах, был там известным писателем, но вдали от Москвы проходил как-то незаметно, стороной, мало писали о нём и столичные критики. Но произведения последних лет жизни, такие как романы «В вечном долгу» (1966), «Крещение» (1971), «Касьян Остудный» (1978), сборники повестей и рассказов «Земная твердь» (1974), «Нечаянное счастье» (1984), роман «Ошибись, милуя» (Москва. 1987. № 1—3), Избранные сочинения в трёх томах (1982—1984), поставили его в первые ряды русской современной литературы.

Родился в деревне Уросово Екатеринбургской (позднее – Свердловской) области в 1922 году, учился и работал в деревне. Участник Великой Отечественной войны. Окончил Свердловский педагогический институт в 1950 году. B ту пору и потянуло его к журналистике и первым рассказам и повестям. Только сейчас, после публикации романа «Касьян Остудный», понимаешь, какой это смелый и талантливый художник, под пером которого самые обычные и заурядные эпизоды из жизни обычного человека становятся значительными и наводят на серьёзные раздумья и переживания.

Казалось бы, проста и незатейлива жизнь его героев, никаких особых драматических волнений они не испытывают. Да и сам писатель спокойно взирает на героев, ничем не выдавая своих чувств и симпатий. Ну что особо драматического, если узнаем, что муж уходит от жены? Увы. Частенько случается. Этим никого не удивишь. Или приходят на село шабашники и долго выжидают, пока председатель колхоза не согласится на их предложения. Тоже ничего нет в этом удивительного. Или приходит из армии солдат, собираются родственники, гордятся своим солдатом, радуются, что он возмужал, раздался в плечах и пр. Тоже ничего особенного и в этом эпизоде как житейском факте мы не находим. Дело привычное.

А вот Иван Акулов в каждом таком рядовом житейском факте видит огромные возможности для показа и раскрытия внутренних богатств человеческого характера. Он умеет выявлять человеческий характер в незаметных на первый взгляд движениях души, в порывах, в обычных каждодневных разговорах. Иногда человек ведёт размеренно и степенно разговор, кажется спокойным и серьёзным, но вдруг неожиданно для себя взрывается, «соскакивают» какие-то «гайки» с тормозов душевных и что-то яростное и необычное прорывается в нём, сметая у нас только что сложившееся представление об этом человеке, об этом характере. Это свойство, это умение, это качество принадлежит настоящим писателям, настоящим художникам. Таким талантом обладал и Иван Акулов.

Умение запечатлеть такие порывы, когда что-то человек начинает делать неожиданное даже для самого себя, производит очень хорошее впечатление своей «всамделишностью»: точно так же чаще всего происходит и в жизни: задумал одно, а какой-то «бес», сидящий внутри чуть ли не каждого человека, подсказывает или подталкивает сделать совсем другое, чаще всего экстравагантное, производящее неприятное впечатление на собеседников. Одни могут подавлять эти порывы, другие нет.

Рассказы «Родительский день», «Пчёлы», «Вознесение», «Старый солдат», «Лесник», «У перевоза» – это прекрасные рассказы о мужестве, о бескорыстии, о доброте, о силе и жалости. Здесь истинные герои русской современности, которые говорят, что и земля изнашивает «без догляду», «скудеет», перевозчик отказывается брать плату за перевоз, мечтает уйти с этой вроде бы никчёмной работы, пойдёт строить мост.

Роман «Крещение», опубликованный в журнале «Молодая гвардия», сразу привлёк внимание читателей и критики. Автор подробнейшим образом рассказывает, как молоденькие рядовые солдаты входили в понимание войны, вздрагивали от испуга при необычном шуме, как с трудом привыкали к окопной правде, как мужали и крепли их души и характеры. «И когда захлестнула Родину смертельная удавка войны, Охватов не сразу сумел понять всю глубину народного бедствия, не сразу оценил и себя по-мужски, сурово и твёрдо, а потому и петлял в своих мелких мыслях, горько думал всё о себе да о себе». Боевой Пётр Малков, степенный Урусов, комиссар Сораткин, взводный, ротный, командир полка, каждый по-своему роняют в его душу зёрна, и падают они на благодатную почву. От апатии и тоски не осталось и следа. Он взвинчен, возбуждён какими-то всё ещё неясными мыслями и ожиданиями, но активный процесс духовного созревания уже отчётливо намечается в Николае Охватове, как и в других молодых солдатах.

Иван Акулов процитировал слова Геббельса, обращённые к своим солдатам: «Дикий фанатизм, с которым сопротивляются русские, очень дорого обойдётся им. Мы всё больше и больше ожесточаемся, и надеяться России решительно не на что: милость и великодушие, свойственные победителям, вряд ли заговорят в сердцах немецких солдат. Но это обстоятельство во многом и облегчит нам поведение и военных и административных мер на Востоке, так как каждый немец будет сознательным и стратегом и судьёй в завоёванной России. Жестокость наших войск в России неизбежна и оправданна. Война для солдата – это время мужания и подвигов, и отныне доблесть вашу Германия измеряет количеством убитых русских».

Так вызревала ненависть к фашистам, от Гитлера и Геббельса до генералов и солдат, которые пришли завоевать русский народ и Россию, объединившую различные народы в единую и несокрушимую семью. И, глядя на трупы фашистов, погибших в ночном бою, Охватов уже не испытывает предательского чувства жалости к ним: «Вот так надо, влёжку. Всех. Сейчас они уже не встанут, и это единственный путь избавиться от них».

На этом процессе духовного пробуждения Иван Акулов останавливается так подробно не случайно: если уж такие, как Охватов, пробудились, стали активными, смелыми, сноровистыми, думающими, то уж нет оснований беспокоиться за будущее поединка с фашистами.

Роман «Крещение» во многом автобиографичен. Скольких друзей и товарищей похоронил он в эти трагические годы войны! Сколько неправильных решений принималось за это время, неправильных то ли от глупости, то ли от трусости, то ли от неопытности и консерватизма. Но это было не главным и решающим. Шёл неумолимый процесс духовного созревания русского человека, зрела ненависть к фашистам, беспощадность в бою, пробуждалась высокая любовь к своей земле.

«Св. Касьян считается во мнении народа строгим и недобрым. Это ложное мнение произошло оттого, что память его совершается 29 февраля, в високосный год. А високосные годы почему-то, конечно, без основательной причины, у нас на Руси исстари считаются несчастливыми» – вот вам эпиграф романа «Касьян Остудный», две книги которого были напечатаны издательством «Современник» в 1978 году, а третью часть автор завершил в 1981 году, и весь роман в трёх частях вышел в 1981 году.

Читая роман Ивана Акулова, испытываешь сложные, поистине противоречивые чувства: с одной стороны, каждая страница вызывает восхищение талантом автора, способного так глубоко и ёмко воссоздать картины прошлого, показать героев романа такими, что мы невольно начинаем верить в достоверность их реального существования, запечатлевать подлинные поэтические картины природы; покоряет историзм мышления автора; с другой стороны, ни на одно мгновение не покидает мысль, что художник взялся за тему, которая серьёзно и глубоко разработана в отечественной литературе, и прежде всего в романах «Сотворение мира» В. Закруткина, «Люди не ангелы» И. Стаднюка, «Русская земля» Д. Зорина, «Кануны» В. Белова, «Мужики и бабы» Б. Можаева… Ведь во всех этих произведениях в меру собственного таланта, с разной силой и глубиной проникновения в прошлую жизнь, рассказывалось о коллективизации и о предшествовавшем ей времени, о сложностях и противоречиях, которыми сопровождалось неумолимое движение жизни к новому устройству сельской общины, о бедняках и кулаках, о классовых противоречиях между ними, о классовой борьбе вообще. Тогда же заговорили и о том, что среди кулачества были люди неплохие по своим душевным качествам, что нельзя упрощать сложнейшие отношения между людьми того времени. В частности, в романе Виталия Закруткина кулак Антон Терпужный уже в первых эпизодах выявляется как гнусная личность, обнажается его злоба, его стремление подмять под себя любого человека, распоряжаться судьбами людей по своей прихоти, он испытывает наслаждение, упивается этой властью над людьми. Это истинный кулак, притом обладающий умом, силой, трудолюбием. И вместе с тем неукротимая жадность, хищное корыстолюбие, рвачество всегда одерживают в нём верх над положительными человеческими качествами.

Но есть в романе и другой кулак, Тимоха Шелюгин. Добрый, отзывчивый по своей натуре человек. Эти разные по своим натурам и характерам люди желают одного и того же: чтобы всё в жизни оставалось неизменным, чтобы никакой коллективизации не происходило, чтобы по-прежнему кулаки богатели, а бедняки оставались в бедняках. Их одинаково устраивал старый порядок жизни. Им одинаково кажется, что их богатство нажито собственным трудом. И действительно, они раньше всех выходят в поле, позже всех уходят. У них, как и у всех крестьян, мозолистые руки, но им и невдомёк, что нажились они всё-таки на эксплуатации чужого наёмного труда. Тихий человечный Тимоха Шелюгин начал свою жизнь в семье отца-кулака. И как бы лично он ни был честен, невольно, даже независимо от желания, присваивал результаты чужого труда.

Многим писателям, когда они брались за изображение крестьянина, идущего по своей воле в колхоз, казалось, что надо показать прежде всего так называемую двойственность его души, и, уж конечно, говоря о душе собственника, они не жалели чёрных красок. А оказалось, что собственническое начало в душе крестьянина быстро начало отмирать, как только мужики убедились в благодатности коллективного труда: в первые годы почти повсеместно колхозники при меньших затратах физических и душевных сил получали из общей трудовой копилки вполне достаточно продуктов. И никто уж не вспоминал свой клочок земли и своих лошадёнок. Новое в крестьянском характере быстро обретало материальную форму.

Но потом к результатам крестьянского колхозного труда потянулась рука государственная, желающая чуть ли не всё выгрести из колхозной продукции. Тут и начались противоречия…

Новый шаг в разработке этой «старой» темы сделал Иван Акулов в романе «Касьян Остудный».

В романе Ивана Акулова «Крещение» есть эпизод, когда полковник Заварухин дерзнул обсуждать приказ командарма о наступлении… По мнению старого командира дивизии Пятова, Заварухина нужно было наказать, а его назначают командиром дивизии: «И верно сделал, – размышляет Пятов о столь внезапном возвышении дерзкого полковника. – Верно сделал: ведь это же Заварухин. А я бы наказал… А за что? За то, что командир смело высказал своё мнение? Вот оно как делается, Пятов. Ошибись, милуя…»

Ошибись, милуя, – вот ключ к пониманию смысла одноимённого романа.

Спокойно, неторопливо развиваются события. Объективно и серьёзно автор вдумывается в прошедшие времена, показывая, какие условия сложились на селе после великого революционного половодья. Размышляет о том, что принесла революция простому русскому крестьянину: свершилась давняя его мечта о равенстве перед государством и законом, наконец-то все равны. Облегчённо вздохнули все крестьяне, паши-сей на своей землице. Как поработаешь, так и поешь. Всё зависит от твоего трудолюбия, смекалки, расторопности, умения почувствовать землю, скотину и от везения, конечно, которое тоже зависит от старания.

В романе Ивана Акулова многие размышляют о новом устройстве жизни, считают его разумным и справедливым, но только мало ещё организованности в этой новой жизни, всяк ещё на особинку смотрит, только о своём благополучии думает.

И задумались мужички. Разломать-то разломали, а не очень-то торопятся заново построить разрушенное. А если начинают делать, то торопливо, как будто не для себя, как будто на минутку, а не навек строят. Ломай, если сделаешь лучше. А если изломал, а сделать лучше не умеешь, то ты вредитель вечного людского дела.

К таким размышлениям приходят герои романа. Нет, ещё не всё разрушенное революцией и Гражданской войной восстановлено не только в селе, но и в душах самих людей. Вот такие размышления одолевают автора.

Некогда богатейшее село славилось своими торговыми ярмарками, обилием всяческих продуктов и ремесленных изделий, а сейчас словно кровью истекает от смертельных ран, хотя здесь боёв и не было. Почему всё это происходит на глазах у жителей села?

Иван Акулов и пытается ответить на этот нелёгкий вопрос. Многие собственные мысли автор доверяет высказывать замечательному человеку, Семёну Григорьевичу Оглоблину, настоящему партийцу, болеющему за положение в деревне, хотя судьба определила жить ему в городе, занимая заметные посты в районном масштабе. То заведовал дорожным отделом Ирбитского округа, то земельным. А мысли его почти всё время уносили в родную деревню Устойное, где жили его родственники, много было знакомых, близких. В земельном отделе он надеялся помочь «мужику-трудовику укрепляться в новой жизни через добро и согласие…». Не раз приходили Оглоблину мысли, что жизнь крестьянская тяжка, «нету покоя мужику от хозяйских забот и неуправ, горьки его сны, как незрелая рябина», но «встающее солнце застаёт мужиков и баб на покосе». И почему одни мужики и бабы любят крестьянскую работу и ждут страду, «как званый пир, где можно отвести душу и погулять по горячей земельке до полного изнеможения», а другие только в полдень приезжают на свою делянку… Ну и ясно, что по-разному и живут, одни побогаче, другие победнее.

Оглоблин много размышляет о крестьянской судьбе:

«Русский крестьянин своей подвижнической судьбой заслужил великие похвалы. В далёкой давности царёвы слуги загнали беглых мужиков в лесные и суровые дебри, где каждый лоскуток хлебородной пашни приходилось брать надсадой не одного поколения. Не легче выпала доля и тем, кто пришёл в мир на обустроенную и обжитую отцами деляну. Та земля могла кормить только трудолюбивых и выносливых, потому что сама она уходит на полгода под снег и впадает в ледяной беспробудный сон. Надо иметь неизбывную душевную стойкость, чтобы на холодных бескрайних землях с одной сохой утвердить хлебопашество. В постоянном поединке с неодолимой зимой, гибельным бездорожьем, частыми недородами мужик учился вести своё хозяйство неуронно, и в самые лютые морозы, когда до звона леденеет воздух и на лету замерзают птицы, под тёплой крестьянской рукой телятся коровы, поросятся свиньи, в котухе петух опевает грядущую весну. В заснеженных околицах от стужи и холода дохнет зверьё, а в избе мужика пахнет хмельным пивом, потому что на святки завязана свадьба.

Где мужику взять силы, чтобы всё сохранить, всё обогреть, чтобы плодилась живность, чтобы кошка, уютный зверёк, по утрам, сидя на припечке, замывала непременных гостей? Перед лицом немилосердной судьбы русский крестьянин обречён на труд до забвения и бессилия. Иначе – не приведи господь оборваться его многодетной семье: в бесхлебную пору никто на белом свете не пособит ему, вымрет скоротечно весь мужицкий корень. Залог верного, неугасающего и приплодного двора в бесконечном припасении. Когда день кормит год, а год – поколение. И да простится сибиряку кровная тяга к сусеку. Потому как скудное солнышко не посулит ему два урожая, не даст самородных плодов, не угостит пряным вином…»

И не только об этом приходится думать Оглоблину. За годы советской власти «среди крестьян усилился рост и укрепление середняцких хозяйств, произошли заметные передвижения бедноты в состоятельных хозяев. Лидерам оппозиции в корне не нравилось укрепление экономики и товарности советской деревни, и они торопились вбить клин между трудовой деревней и городом, требуя возрождения методов военного коммунизма. Они считали, что середняк – это эксплуататор и никогда не станет союзником рабочего класса и потому-де надо смело идти на разлад с ним. Антисередняцкий уклон, этот буржуазный предрассудок, толкал недальновидных руководящих товарищей в центре и на местах на путь разрыва с крестьянином, на путь форсированного загона его в государственные кооперативы, где у мужика должны остаться только рабочие руки. Сбивая таким образом деревню с партийного курса, оппозиция настаивала на создании «союза деревенской бедноты», чтобы противопоставить его основной массе крестьянства, кормившей страну и армию…». Оглоблин с ужасом думал о возгласах, которые не раз слышал, что к крестьянам надобно применять насильственные и несдержанные действия в деревне – это сразу отпугнёт крестьян от земли, нарушит сложившиеся производственные силы в сельском хозяйстве. С яростью думал Оглоблин по поводу предложений оппозиции. Деревне нужны только мирные средства.

Тихо и безмятежно было в Устойном. Для большинства его жителей жизнь наперёд угадывалась работящая, заманчивая, без злобы и обмана. Кто умеет работать, у того и достаток; советская власть всем дала земли с избытком, только не ленись. Но тут сравнять всех невозможно, есть и ленивые в работе, гордятся своей бедностью… Не случайно Иван Акулов рассказывает о том, как Егор Сиротка едет на покос: за спиной на соломе лежала литовка, грабли и гармошка. И едет он поздно, многие работники уж собираются на обед, а он только выезжает на работу. Какой уж от него толк. А он не горюет: «Советская власть поможет бедняку». Вот ведь какая философия выработалась у дармоедов.

И как раз именно такие лодыри и стали во главе сельсовета: Яков Умнов, Егор Сиротка… И нет уважения к этой власти, сразу повели себя как хозяева, стали действовать по принципу «что хочу, то и ворочу».

Не жалеют своих сил на земле такие, как Фёдор Фёдорович Кадушкин и Аркадий Оглоблин. Только при советской власти во всю мощь развернулись их силы: «А Советская власть, пошли ей Господь доброго здоровья, нарезала земли по едокам – и работай всяк на себя. И я работаю. Ребята мои от дела ложились, к делу вставали… Я ни себя, ни детей не жалел. Жену от работы раньше времени на погост снёс, а теперь одна честь: мироед. Какой я к чёрту мироед. Лонись по одному налогу хлеба сдал государству столько, сколько околоточному за десять лет не сдавывал. Денег в рост не даю… Человеку ведь нет пределов, ежели он с руками… Каждый должен есть свой хлеб… я всегда за товарищей большевиков, как они помогают трудовому человеку. Но на местах, а у нас в Устойном особливо, не та рука ведёт дело: потачка дана лентяям. Вот против кого я и воюю. И Умнову режу правду в глаза. Пусть сердится…»

Нет, твёрдо считает Кадушкин, советская власть не может разорить таких, как он, хозяев, которые могут обеспечить хлебом всю страну. Может, и есть где-нибудь праведная беднота, которая может решать вопросы справедливо, но только не в Устойном, где к власти пришли «одни хлебоеды да охаверники». И Аркадий Оглоблин тоже считает, что сейчас стыдно гордиться своей бедностью, когда советская власть дала крестьянину всё для того, чтобы стать зажиточным, нужно только руки приложить к земле. Да, многие были бедняками до революции и сразу после революции, но ведь прошло десять лет с тех пор, «теперь земли взахлёб, до горла, руки – вот они, и какая такая беднота? Меньше спи, рук не жалей, в башке скреби, чтоб добрые мысли там не залёживались».

Как же не поддержать такие здравые мысли?

Тишина и спокойствие в деревне не удовлетворяли беспокойную душу председателя сельсовета Яшки Умнова. Уж очень деятельным он себе казался, а делать нечего. Все занимаются своими делами и вовсе не нуждаются в его руководстве. Вот тогда-то и пришла в голову Яшке мысль о кулацком заговоре. Собрал членов сельсовета и активистов, рассказал о своём плане атаковать ночью обоз, который намерены вывозить кулаки Рожновы. На это возразил ему степенный Влас Зимогор, красный партизан в прошлом, умный и серьёзный мужик на селе. Так его немедленно занесли в списки «чистых перерожденцев» и «контры». И всё потому, что он не согласился действовать ночью против своего же односельчанина: если есть закон, то арестуй его днём. «Где вы были, оглоеды, в гражданскую? Ты, Яшка, в бане под полкой прятался, а мой брательник, ровесник тебе, разведкой командовал и погиб от руки белых».

Но не вняли уговорам разумного человека активисты сельсовета, вышли на дорогу и попытались остановить обоз с хлебом. Вышла потасовка, в результате которой было случайно прострелено плечо Сиротки. После этого случая, естественно, сразу же появилась заметка в газете о вылазке классового врага. Но мы-то знаем, кто виноват в этой нелепой истории. Зависть, корысть, беспомощность в решении сложных вопросов сельского устройства, элементарная неграмотность и неподготовленность пришедших к власти на селе. И автор честно и прямо говорит об этом. И вот в результате этих перегибов активисты разорили дом трудового крестьянина, дававшего много товарного хлеба стране. Но об этом узнали, когда пришли описывать имущество Мишки Рожнова. Небогато он жил. Описывать-то особо нечего. Обычная крестьянская рухлядь. Но хлеб был. Были и лошади. Увлекался лошадьми. Призы брал. Много тратил на лошадей, но и любил их. Разорили дом, где каждому зёрнышку знали счёт и под каждый мешок съеденного хлеба закладывали труд для верных новых трёх мешков. Расчётливая, бережливая жизнь Рожновых с надёжными запасами впрок вызывала в деревне постоянные насмешки, а вместе с тем и зависть: пожалуй, только Рожнова не может уронить первый неурожайный год, его «ни жары, ни морозы не проймут, потому хозяин он укоренённый». Рожнов был «апостолом праведной крестьянской жизни», тем «усердцем», на которого должна была опираться новая власть. А она взяла его и разорила руками бездумных временщиков типа Яшки Умнова. Что-то безнравственное вошло в жизнь села Устойное вместе с тем произволом и разорением некогда столь укоренённого гнезда. Что-то пошатнулось в сознании крестьян, увидевших, как легко и просто расправляется эта «голь перекатная» с хозяевами в деревне. Пошатнулась вера в справедливость и правду на земле Сибирской, издавна жившей высокими моральными законами. Потеряли веру в будущее, в устойчивость законов и решений, недавно принятых и обещанных народу. И нелегко эту веру было вернуть.

Большое место в романе отведено изображению Федота Кадушкина, разбогатевшего при советской власти крестьянина. Автор детально описывает его крестьянские будни, как начинаются его дни и как кончаются. В страдные дни он почти не спит, всё продумает, а утром он уже знает, что делать. Он строг, умён, обходителен, далеко смотрит вперёд, мечтает о том, чтобы похозяйствовать на большой земле. Все у него учатся. Он вовсе не враг советской власти. Сам послал служить своего сына в Красную армию. Он не держит камня за пазухой. Власть призывала больше сеять, больше вывозить хлеба на базар. Он и делает это – помогает советской власти. Потребуют от него ещё больше засевать, он и с этим вполне согласный. Искренне он признаётся о своей давней мечте – поработать на большой земле, с машинами, большими планами и размахом. Сколько хлеба он может дать государству! Но представитель Ирбитского округа предупреждает его – не мечтай об этом: жизнь начинается неустойчивая, всё громче говорят о разорении кулачества, напротив, нужно сворачивать свои хозяйства, чтобы не признали за кулака и не пустили по миру. Но даже Оглоблин не мог предвидеть, что с колхозами так будут торопиться.

Важное место в композиции романа занимает выступление И. Сталина на областном совещании партийных работников Сибири и Урала. Сталин обвинил сибиряков и уральцев в боязни чрезвычайных мер, в недобросовестном исполнении законов, в сердобольном отношении к кулакам: «Поставить нашу индустрию в зависимость от кулацких капризов мы не можем».

За три недели пребывания Сталина в Сибири он посетил Новосибирск, Барнаул, Рубцовск и Омск, провёл десятки встреч и заседаний с партийными и советскими работниками, нацеливая их на выполнение решений ХV съезда партии о начале сплошной коллективизации и об ускоренной изоляции кулака из хозяйственной жизни деревни. Из всех его выступлений следовало, что на кулака необходимо оказать давление, нужны были экстренные меры – в стране не хватает товарного хлеба, а кулак его не везёт, потому что на проданное зерно он не может купить то, что ему нужно для хозяйства: нет керосина, нет гвоздей, нет строительных материалов.

По-разному восприняли речь Сталина партийные работники, слушавшие его: одни, как Мошкин, радовались, видя в этой речи оправдание жестокости по отношению к деревне, враждебной, дескать, городу, рабочему классу; другие, как Семён Оглоблин, предчувствовали, что после этой речи возникнет новое озлобление, в деревне, и без того измученной неустойчивостью, начнётся новый раскол, ненависть и распри… Уполномоченный заготовитель Мошкин понял речь Сталина просто: ходи и выгребай, только так можно выполнить план заготовок. Другие, более трезвые и дальновидные, поняли, что многострадальная русская деревня снова будет раздираема противоречиями голодного и сытого.

Так оно и оказалось: эти речи Сталина сыграли большую роль в последующих исторических событиях; естественно, отразились и на судьбах героев романа Ивана Акулова. Потом-то чуточку отпустят, поймут, что наломали дров, поймут, что можно выгрести зерно вплоть до семенного, а что на будущий год? Кто будет сеять? Ведь не одним годом живёт народ, государство. Полегче нужно с крестьянством. Нашлись трезвые люди и подсказали Сталину и его единомышленникам, что необходимо изменить тактику разговора с крестьянином, помягче нужно, поклониться ему за хлебушек-то надо, а не выметать его из хлебного гнезда.

Но пока пройдёт время, пока придут к верным решениям, судьбы отдельных крестьян успеют трагически закончиться. Особенно потрясает судьба Федота Кадушкина. Автор рисует его человеком сложным, противоречивым. Не раз высветлит в нём положительные черты трудового человека, который гордится тем, что он сдал государству тысячи пудов хлеба, сотни килограммов мяса и пр. и пр. Кадушкин гордится тем, что он полезный человек на земле. Но Иван Акулов с сожалением пишет и о том, что уж слишком человек затомил себя работой, накопительством. Были ли у него радости, кроме работы? Ведь даже не успевал порадоваться рождению детей, попестовать их от души, всё работа, всё работа. И вот расплата – бедняки из сельсовета всё отняли, всё разорили, всё вымели. И ладно уж бы досталось в трудовые руки, а то ведь пустят всё на распыл. Как вот этот Ванюшка Волк его добротные пимы…

Психологически тонко писатель раскрыл душевное состояние в драматический период жизни таких персонажей, как Дуняша и Харитон, Аркадий Оглоблин, Влас Зимогор, председатель округа Баландин. На наших глазах светлеет образ Якова Умнова, человека напористого, увлекающегося, но честного, прямого, совестливого. В конце концов он понимает, что как председатель сельсовета вместе с другими активистами они нанесли большой вред общему делу. «Вся жизнь пошла – узелок на узелке. Не раз разберёшься, кто прав, кто виноват. А Мошкин знает одно – брать через колено. Гнёт не паривши, сломав – не тужит. Души людские топчем… Всё переживём: и голод, и разорение, и пожары, и недороды, – только не озлобить бы ребячьей памяти, чтобы жевали они досыта хлеб из доброй и согласной руки».

Во второй части романа события становятся более острыми и драматическими. Кажется, не было ни одной семьи в Устойном, которая бы не пострадала в результате вмешательства в жизнь села уполномоченного Мошкина и активистов из сельской бедноты, почувствовавших, что пришёл их час торжества – торжества бедняков… А в Сибири, и это не раз подчеркнёт автор, только лодырь мог быть бедняком, стыдно быть бедняком. Бедулев, бедняк из бедняков, стал командовать на селе, это трагически отозвалось на всей жизни в Устойном.

Всё переживём, но лишь бы души людские не растоптать – к этому выводу приходят многие герои Ивана Акулова. И не раз промелькнёт глубокая философская мысль, которую высказывают и старая Кириллиха, и председатель окрика Баландин: «В мире, Яшенька, не разберёшь, кто праведник, а кто грешник. Бог велит себя казнить, а мы на людей кидаемся. О милости, Яшенька, не забыть бы. Ошибись, милуя, – вот как в Писании сказано…»

В конце второй книги автор приводит разговор между дедом Филиным и коммунистом Баландиным. Дед Филин осуждает таких, как Мошкин, которые, куда бы их ни направили на работу, «почнут над людьми изгаляться», у него «сердце злобой надсажено», и, «конешно, держать надо таких подале».

Баландин понял старика по-своему:

«Значит, по-твоему, упечатать за решётку? Успеется. Ошибись, говорят, милуя. В Библии-то как сказано?

– Жалью море не переедешь…»

И не случайно выдвигается на первый план коммунист Баландин, красный партизан Влас Зимогор. В словах и раздумьях этих замечательных людей слышится и голос самого автора, глубоко и точно проанализировавшего положение сибирского крестьянства накануне коллективизации. Партийные съезды принимают зачастую правильные решения, а практика-то оказывается куда сложнее и противоречивее. Вот на ходу и необходимо было что-то поправить в теории. А эти «поправки» больно отразились на судьбах отдельных людей, о чём с беспощадной силой и правдивостью поведал нам Иван Акулов.

Третья часть романа – главное звено в цепи событий, хотя из песни ни одного слова не выкинешь. И здесь чаще всего люди оказываются в сложном и драматическом положении. Малограмотный, невежественный, самодовольный лодырь новый председатель сельсовета Егор Бедулев возомнил себя главной фигурой в деревне, его неверные решения и действия, его распоряжения приводят к драматическим ситуациям, больно ударяющим по судьбам людей.

Полнее раскрывается внутренний мир бывшей батрачки Маши, Любы Кадушкиной, Харитона и Дуняши. Ничего нет привычного в их жизни, всё старое рухнуло, а новая жизнь раскрывает их стойкость, душевную твёрдость, любовь к жизни, тягу к счастью, а главное – их ненасытную жажду трудиться на земле. Вот эта влюблённость в труд, умение работать на земле, уже на колхозных полях как на собственном поле прекрасно показал Иван Акулов.

Особое место занимает «счастливое обновление» Якова Умнова. За утерю нагана он получил срок и отбывает его на стройке завода. Работает усердно, сноровисто, его отмечают в газетах. Но не это главное в судьбе Якова Умнова. Главное в том, что он стал смотреть на мир обновлёнными глазами. Он ненавидел тех, кто жил «тёплой сытостью», он ретиво хотел уравнять всех, был суров в ярости против богатеев. Но жизнь отрезвила его, он увидел, к чему может привести такая беспощадность к другим: к оскудению собственной души, к озлоблению всего народа. Он, некогда сеявший зло в надежде вытравить сытых и хлебных, теперь с яростью доказывает, что пора прекратить обижать друг друга, мир и согласие должны войти в людские души, в ком нет добра, в том не сыщешь и правды. Жить надо по совести – вот выстраданный вывод Якова Умнова. И весь пафос романа в этом – жить надо по совести. После всяческих злоключений, драматических событий действующие лица становятся душевнее, человечнее, совестливее: «Причасти души наши добру. Причасти милосердию, ибо нету на земле другой опоры». Быть милосердными, жить по совести – таков гуманистический пафос романа и философская программа Ивана Акулова.

В романе «Ошибись, милуя» Иван Акулов подводит итоги своим размышлениям о земле, о человеке, который боролся за справедливое решение земельного вопроса в России, о предреволюционных спорах вокруг всех этих проблем.

«Ошибись, милуя» – эта заповедь высказывалась писателем ещё в романе «Крещение», пронизывала роман «Касьян Остудный», и вот теперь в новом романе. И эта настойчивость Ивана Акулова понятна: столько раз ошибались в ХХ веке в своей немилости к народу, в особенности к русскому крестьянину, нарушая его единственное желание быть хозяином на своей земле.

Семён Огородов – носитель лучших черт русского крестьянина, он добр, отзывчив, умён, начитан, рассудителен, прекрасно понимает и чувствует смысл существования крестьянина на земле, – проходит несколько этапов в своей жизни, как бы исследуя возможности различных путей в своих поисках счастья. И один за другим он отказывается от вроде бы найденного пути и начинает новые поиски, поиски новых форм жизни, которые бы соответствовали природе крестьянина, природе взаимоотношений с Землёй – Кормилицей всего живого. На своём жизненном пути он сталкивается с различными яркими людьми, которые охотно внушают ему свои мысли, но, охотно вбирая в себя всё чужое, он остаётся самим собой, каким бы сильным ни оказывалось на него влияние со стороны.

В разговоре с одним из ярких людей, созданных пером Ивана Акулова, Семён Огородов высказывает одну из своих, может быть, самых заветных мыслей – за шесть лет, что он не был на родине, выросли новые люди, он их просто не замечал, а сейчас в каждой женщине он увидел лучшего своего наставника, носителя лучших черт человека. Сколько раз он вспоминал свою мать, сестёр, соседок, и каждый раз думал о них с жалостью, вспоминал их только в слезах. Родился – слёзы радости, уходил в солдаты – слёзы горечи, провожали словно на смерть. «И прижилась в душе моей какая-то острая вина перед всеми женщинами, – признаётся Семён Огородов. – И нет в том чуда: забита наша женщина, затолочена, навечно утомлена и загублена в непосильной жизни. А ведь женщина призвана обновлять мир, и она рожает чистых, честных человечков, а вот кем они становятся – в этом уж наша вина. И женщина справедливее, великодушнее нас, потому что одинаково молится и за правых и за виноватых. А ведь рассудить людей по справедливости никому не дано, потому и кажутся мне высшей мудростью слова: ошибись, милуя… Ах, как она хороша, когда ей удаётся сделаться независимой…» (курсив мой. – В. П.).

С первых же страниц романа перед нами предстаёт не обычный солдат, со своей безграмотностью и покорностью, нет, Семён Огородов придумал такую новинку в артиллерии, что сам полковник его отличил, поблагодарил за службу. И сразу нам становится ясно, что перед нами талантливый русский крестьянин, который схватывает на лету всё, что он услышит полезного и толкового. Там, где он живёт, на Туре, между Уралом и Сибирью, много перевидал он грамотных ссыльных, они-то и научили его кое-чему. А тут ещё он познакомился со Страховым, социал-революционером, который понравился ему своей открытостью, прямотой, грамотой, советами. Страхов много полезного рассказал Огородову, посоветовал ему пойти на курсы аграрников, на которых было высказано много интересных мыслей разных людей, болеющих за русского крестьянина. Он прочитал много полезных книг, в которых говорилось о земле, о растениях, которые кормят человечество, он получил агрономическое образование. Резко осуждает Огородов террористов, осуждает Страхова, который послал свою любимую на верную гибель – убить генерала Штофа. Огородов признаётся Страхову, что он никогда не пойдёт «вашими кровавыми следами, где в почёте не только лукавство и предательство, но и сама любовь предана дьяволу. Вы всё опоганили… Вы рождены с мёртвым сердцем, и только смерть радует вас…».

Действие происходит в 1905—1907 годах, а порой кажется, что автор рассказывает о сегодняшней деревне, оказавшейся в трагических тисках головотяпского бездорожья, не приведшего к желаемому богатству и изобилию, особенно современны и актуальны те страницы романа, где рассказывается о ферме американского типа на Мурзе.

Семён Огородов приехал на родину, чтобы работать на земле. Слушая лекции на агрономических курсах, лекции Матюхина, говорившего такие простые и ясные слова об общем полеводстве, Семён Огородов соглашался с ним, с каждым его словом, но потом приходил с лекциями «крайний аграрник Ступин» и «со свирепым наслаждением проповедовал бозотлагательное разрушение общины»: «Уклад русской деревни надо безотлагательно переделывать, если мы хотим вырвать мужика из окостеневших объятий повального обнищания. Спасёт и возвеличит себя и Россию вольный хлебопашец. И только он». Если Матюхин видел в общине «продуманный народный инструмент, который создал великую славу русскому хлеборобу», где торжествует доверие и справедливость, где не было обездоленных, то Ступин твёрдо стоял за вольного хлебопашца, каким был прибалтийский хлебопашец, а община сегодня – «это форма крепостного права». Кто же прав? Этот вопрос не давал покоя Семёну Огородову: «Так он и жил с раздвоенной душой, уважая общину за её прошлое и ненавидя за настоящее». Крепко запали в душу слова Ступина: «Там, где личность крестьянина получила развитие, община, как принудительный союз, ставит преграду для его самомостоятельности; необходимо дать ему свободу приложения своего труда к земле с тем, чтобы крестьянин мог трудиться, богатеть и распоряжаться продуктами своего труда и своей собственностью… Каждый сам кузнец своей судьбы».

В тюрьме, где Огородов просидел полгода за связь с эсерами, Семён Огородов получил дополнительное образование от грамотных людей. В тюрьме он познакомился с «однокамерником» Сабановым, ярым противником русской общины, учителем мужской гимназии, бывшим членом 1-й Государственной думы, отбывавшим срок за подписание Выборгского воззвания. Сабанов тоже, как и Ступин, внушал Семёну Огородову мысль, что крестьянину необходимо освободиться от всякой опеки: «Пока, Огородов, ребёнка водят на помочах – он не упадёт, но и ходить не научится. Сейчас правительство пытается спасти деревню машинами, опытными полями, сельскохозяйственными школами, складами, железными дорогами, племенным делом, наконец, но у сельского населения отнято право на активное начало. Правосостояние крестьян окончательно низвело их к разряду лиц, состоящих в опеке бюрократических учреждений и лишённых всяких свобод в своей личной хозяйственной деятельности…»

По дороге на родину Огородов познакомился с Варварой, он в неё тут же влюбился, настолько она была хороша и близка его сердцу. Автор рассказал о трагической любви младшего брата Петра и красавицы Серафимы, о похоронах Петра и ушедшей в монастырь Серафимы, любившей Петра.

Не перечесть в романе таких же правдивых сцен, в которых высвечиваются прекрасные качества русского национального характера – доброта, искренность, трудолюбие, готовность жертвовать своими интересами во имя общего блага, отзывчивость к чужой беде, забота о земле и о том, что она даст хлебопашцу. Главное в романе – это мысли главных действующих лиц, мысли и рассуждения о земле, о путях развития крестьянства, об отношении крестьянства к земле и об отношениях между собой и властями.

Думать и искать, думать и искать – вот единственный вывод, который сделал Семён Огородов из всех своих встреч с замечательными и грамотными людьми. Он рождён пахарем, чтобы своими руками добывать хлеб, своим трудом – в этом он видит смысл своей жизни, в этом же – его счастье.

А на родине – земли полно, только работай. Но практика показала, как только он прибыл в своё родное село Межевое, что Семёну Огородову при всём его старании не выбиться из нужды, пока над ним стоит община с её вековыми застойными обычаями: «вечная неволя и чужой догляд». Староста Иван Селиванович – типичный мироед, прикидывается свойским, добреньким, а на самом деле жмёт экономическими способами чуть ли не всех жителей деревни.

И стали заглядывать к Семёну Огородову односельчане, все почувствовали, что Семён стал пограмотнее их, во многом, что их волнует, он разбирается лучше, заглядывают за советом – как жить дальше? Многие поняли, что нет сил жить больше общей кучей, потому что «приравнены все один к другому». «Чуть какой нащупал свою точку, только бы ему вынурнуть, а мы его хвать и на место, в кучу. Недоимку на недоимку – и приравнен. Меня так-то раз да другой раз одёрнули, и я теперь – завелась копейка, в кабачок её. А вот Кирьян мало что в кабачок, он ещё и спит досыта. С бедного у нас, что со святого, взятки гладки, язви его» – так высказывает наболевшее Матвей Лисован, один из единомышленников Огородова.

И мысль отойти на подворные наделы всё чаще и чаще возникает в крестьянских головах.

Значителен в романе образ ссыльного поселенца Исая Сысоича, в котором происходят серьёзные перемены в отношении к крестьянству. Если раньше он думал о крестьянстве как безликой массе, то постепенно начал осознавать, что не случайно крестьянство рвётся к новому распорядку жизни: крестьянство обретает уверенность в своих силах, становится зрячим из-за таких вот, как Семён Огородов. Раньше он был ослеплён «книжной ересью», а сейчас вроде бы «проснулся». От Исая Сысоича Семён Огородов узнал, что купец Ларьков с каждой из своих 300 десятин намолачивает 160 пудов овса, а крестьянин со своей десятины снимает не больше 30—40 пудов. Отсюда разница в урожае. В Межевом ходит в обороте более 4 тысяч десятин пашни. Если бы каждая десятина давала хоть 100 пудов, – целое государство можно было бы прокормить. Вот к каким выводам приходит Исай Сысоич после того, как поработал в земстве. И, слушая его горячие мысли, Семён Огородов приходит к решению: «Думаю, надо за мужиком незамедлительно закрепить землю без всякой со стороны опеки над нею. Это раз. Наш крестьянин любит землю и скоро научится по-сыновьи культурно обихаживать её. Ведь он слит с нею душой и телом». К этому же выводу приходит и Исай Сысоич: «…высокое понимание чести у крестьянина от земли… Надо немедленно разделить землю между крестьянами и превратить её в наследственную личную собственность. Ваш мужик выстрадал свою святую волю и морально созрел на свободный труд на собственной земле. И только эта мера поднимет его культуру, правосознание и укрепит здравый взгляд на чужую собственность…»

К этому же выводу приходит и Семён Огородов после своей непродолжительной службы на сельскохозяйственной ферме техником-агрономом. Здесь всё вроде бы по-новому, «равенство и товарищество», «все равны, все одинаковы и никто никого не угнетает своим богатством», но вместе с тем он увидел, что на ферме работают плохо, в своём труде ничуть не заинтересованы, потому что получают жалованье всегда одинаковое – и за хороший труд, и за плохой. Правы оказались в земстве те, кто говорил ему, что работники на ферме – «дармоеды и лежебоки». Первые же дни на ферме показали ему столько безхозяйственности, бестолочи, воровства, уйму нелепостей, что он сразу разочаровался в своём решении попытать счастье здесь, в новом для всех деле. В хозяйствовании на ферме никто не заинтересован, одни убытки, но люди получают за свою работу жалованье, работают на своих огородах, а на ферме «нешто мы робим. Одно баловство», – говорит Анна. И плохая работа – результат того, что крестьянин не заинтересован в работе на ферме, каждый думает о своей земельке.

Важную мысль высказывает Николай Николаевич Троицкий, управляющий фермой: «…Нам неведома духовная жизнь крестьян, мы не изучаем её, не укрепляем, а всё стремимся как бы покрепче сбить народ в кучу, чтобы легче было гнать его на войну, на работу, на всякие повинности. Потому и отстаём от Европы, что в вечном стаде смешали с дурью живую неповторимую творческую душу мужика, который все свои силы тратит на борьбу за своё «я» и меньше всего думает о делах общества…»

На ферме хозяйство велось очень плохо, семена не готовили, поля не готовили, весь урожай выгребали и сдавали государству, чтобы показать прогрессивность нового землепользования на ферме. Так что вскоре Семён Огородов понял, что и ферма – это не тот путь крестьянства, который сулит радость от собственного труда. Приехавшие за ним односельчане рассказали, что в Межевом, как и по всей стране, начинаются крестьянские сходы, которые должны были решить важнейший вопрос – о выходе из общины и самостоятельном хозяйствовании на собственной земле. Готовится сход и в Межевом, вот мужики и послали ходоков к Огородову, который может сказать своё слово правды.

За эти предреволюционные годы поднималось мужицкое самосознание, стремление работать без указки и опеки. Счастье обрёл Семён Огородов только тогда, когда стал работать на собственной земле, стал крепнуть, купил вторую лошадь: «У меня всё сбылось, как я хотел. Я счастлив, и счастливы самые близкие мне, мать и жена Анисья. Земля, труд, любовь – не к этому ли я рвался! Я никому не желаю зла. У меня нет врагов». Но нет, и на этом не успокоился Семён Огородов, по-прежнему думает и ищет, думает и ищет лучшей доли для крестьянства.

Иван Акулов после романа «Касьян Остудный», в котором глубоко и серьёзно вскрыл недостатки и ошибки при коллективизации, не успокоился на этом, заглянув в предреволюционные годы и показав, как выстраивалась крестьянская жизнь в годы столыпинских реформ; Столыпину тоже немало пришлось поработать, чтобы столкнуть крестьянство с проверенного пути и показать гибельность и беспросветность диктатуры крестьянской общины и великую пользу от собственного владения землей, передачи её по наследству своим детям и близким.

Показал писатель и то, что произошло во время коллективизации, когда присылали руководить колхозами рабочих-двадцатипятитысячников, плохо разбиравшихся в крестьянском хозяйстве, но дававших наказы, как вести его, что приводило к чудовищным ошибкам, противостоянию жизненного крестьянского опыта.

Огромное количество книг прочитано, побывал Иван Акулов и в архивах, прочитал и старые газеты, почувствовав полемику тех лет, познакомился с программами партийных съездов, изучил выступления и статьи Столыпина, полемику в газетах «Новое время» и др.

«Ошибись, милуя» – вот гуманистический пафос, звучащий во всех книгах Ивана Акулова. Таким он и войдёт в историю русской литературы ХХ века.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.