IV
IV
Посмотрим на «основные положения платформы» у Л. Мартова… В основу ее он кладет, – как и следовало, конечно, – программу. По частям и своими словами программа эта пересказывается у Мартова. Остается неясным, ту ли программу проповедует Мартов, которая им изложена в № 7–8 «Нашей Зари»: эта частичка старой программы приемлема и для Ларина, и для Левицкого, и для Прокоповича, вероятно. Или Мартов приемлет всю старую программу?
Справедливость требует отметить, что одно местечко в статье Мартова указывает на последнее; именно: это – местечко на стр. 48, где говорится, что иногда приходится «не договаривать в ясной форме» (это правда), но, дескать, не следует отказываться. «Нас не заставят» – «урезать содержание наших требований». Это очень хорошие слова. К сожалению, этим словам не соответствует дело, ибо мы прекрасно знаем, например, что «не подозреваемый (Мартовым) в реформизме» Ларин урезывает и отказывается. Нам придется убедиться очень скоро, что и Мартов в той же самой своей статье, обещая «не урезывать» и «не отказываться», на деле урезывает и отказывается.
Фактическое положение, следовательно, таково, что по вопросу о программе, как составной части и базе платформы, имеется налицо не одна, а две платформы: без урезывания и отказов, и с теми урезками и отказами, направление которых ясно указано характером проповеди Ларина, Левицкого, Потресова.
Далее идет вопрос о тактике. Исторический смысл третьеиюньского периода должен быть оценен, и на такой оценке должны базироваться все определения наших задач, все наши «высказывания» по каким бы то ни было общим и частным вопросам современной политики. Мартов вынужден признать и сам, – несмотря на обычные у ликвидаторов и характерные для ликвидаторства насмешки над «оценкой текущего момента», – что вопрос этот кардинальный. И вот, по отношению к «старому», оформленному ответу на этот вопрос Мартов заявляет:
«Исторический смысл «третьеиюньского» периода пытались определить неудачной, ибо способной вводить в заблуждение, формулой, говоря о «шаге на пути к превращению («по пути превращения» было бы точной цитатой) в буржуазную монархию»…»
«Неудачная» формула… Как это мягко сказано! А давно ли коллеги Мартова видели в этой формуле полное принципиальное отрицание той точки зрения, которая им кажется единоспасающей? Давно ли Ф. Дан говорил: «хотят переть туда, где были раз разбиты»? В чем же дело? Есть ли коренное расхождение по вопросу об историческом смысле третьеиюньского периода или нет?
Слушайте дальше:
«…В такой формулировке исчезает реальность сделанного назад шага к разделу власти между носителями абсолютизма и землевладельческим дворянством. Из сказанного выше следует, что те формы, в которых после событий 1905 года только и мог совершаться этот раздел, создали благоприятные условия для мобилизации и организации тех социальных сил, которых исторической миссией является работать над созданием «буржуазной монархии»…»
Эти социальные силы, по Мартову, буржуазия, которой третьеиюньский период «дал право быть легальной или терпимой оппозицией».
Присмотритесь же к рассуждению Мартова. Он упрекает «неудачную формулу» как будто бы только в том, что она забывает шаг назад, сделанный властью. Во-1-х, это фактически неверно. Мартову поразительно не везет с «формулой» 1908 года: как только примется говорить о ней, так сейчас же оказывается странное неумение (или нежелание?) точно передать очень хорошо известную ему «формулу». В «формуле» говорится прямо и точно о сохранении за крепостниками-землевладельцами (а не буржуазными землевладельцами, как следовало бы говорить по Ларину) «их власти и их доходов»! Значит, ежели этакий раздел власти называть «шагом назад», то этот шаг назад не только не исчезает в нашей формуле, а, напротив, констатируется самым точным образом. Во-2-х, и это главное, говоря о шаге назад, сделанном властью, Мартов прикрывает, затушевывает этим шаг назад, сделанный либеральной буржуазией. Вот где зарыта собака! Вот в чем суть рассуждения, затемняемая Мартовым.
Шаг назад, сделанный либеральной буржуазией, есть веховство этой буржуазии, ее отречение от демократизма, ее приближение к «партиям порядка», ее поддержка (прямая и косвенная, идейная и политическая) попыток старого режима удержаться ценою минимальных «шагов по пути превращения в буржуазную монархию». Буржуазная монархия не может не только сложиться, но даже и начать складываться без контрреволюционной – (веховской) либеральной буржуазии. Мартов «забывает» это прежде всего и больше всего по той простой причине, что он сам «веховец»… среди марксистов.
Либерал обращает все внимание при оценке третьеиюньского периода на то, что власть сделала «шаг назад», к Пуришкевичам: если бы та же самая власть при сохранении тех же самых основных черт режима (и прижима против демократии) сделала «шаг» к нему, к либералу, то это все, что ему требуется. Я доказал «Вехами», веховской политикой («Лондон» Милюкова), что я, либерал, искренний, серьезный, беспощадный враг демократии «противогосударственной», отщепенской, ребячьей, преступной, «воровской», безнравственной, безбожной и как там еще говорится в «Вехах». И несмотря на это, власть делится не со мной, а с Пуришкевичем! – вот каков смысл либеральной политики третьеиюньского периода, вот каков смысл «столыпинского либерализма» господ Струве и Милюковых. Я к тебе всей душой, говорит либерал, обращая взоры к власти, а ты мне предпочитаешь Пуришкевича!
Наоборот, точка зрения пролетарской демократии на третьеиюньский период принципиально, коренным образом иная. «Шаг назад», к Пуришкевичам, сделан властью на иной, гораздо более высокой ступени развития, чем прежде. И в 80-ых годах был «шаг назад» к дворянству, но это был шаг назад на ступени пореформенной России, далеко ушедшей от времени николаевской эпохи, когда дворянин-помещик командовал без «плутократии», без железных дорог, без растущего третьего элемента. Так и теперь, «шаг назад» к Пуришкевичам происходит на базе буржуазной аграрной политики, на базе организованного и прочного участия буржуазии в представительстве: это – гегемония Пуришкевича в общем, и пуришкевичевском и милюковском, повороте против демократии, против движения масс, против так называемых «эксцессов», против так называемой «интеллигентской (Вехи) революции» и т. д.
Задача либерала – «попугать» Пуришкевича так, чтобы он «потеснился», побольше места уступил либерализму, но так, чтобы отнюдь не могли при этом вовсе устранить с лица земли все экономические и политические основы пуришкевичевщины. Задача демократа вообще и представителя пролетарской демократии, марксиста, в особенности – использовать резкий конфликт, чтобы втянуть на арену низы как раз для такого устранения. С точки зрения задачи преобразования России вообще, исторический смысл третьеиюньского периода в том и состоит, что этот новый шаг по пути превращения в буржуазную монархию есть шаг к большей размежевке классов во всех отношениях и, в частности, к большей размежевке либерализма («ответственная» оппозиция Пуришкевичам) и демократии (устранение всех основ пуришкевичевщины).
Отсюда ясно, что Мартов, якобы критикующий лишь «неудачную формулировку», на деле дает платформу либеральной рабочей политики. Он видит «шаг назад», сделанный старой властью к Пуришкевичам, и не видит шага назад, сделанного либеральной буржуазией к старой власти. Он видит, что события 1905 года создали благоприятные условия для «мобилизации и организации» либеральных буржуа против Пуришкевичей и рядом с Пуришкевичами, но он не видит, что эти события создали «благоприятные условия» для мобилизации и организации веховской, контрреволюционной, либеральной буржуазии против демократии, против движения масс. Из цитаты Мартова неизбежно вытекает поэтому, что рабочие должны «поддержать» либералов в их борьбе с Пуришкевичами, должны предоставить гегемонию либералам, – и отнюдь не вытекает, что рабочие должны, вопреки веховству либералов, вопреки стремлению Милюковых усесться рядом с Пуришкевичами, поднимать низы на работу полного устранения самых глубоких корней (и самых высоких вершин) пуришкевичевщины.
Отсюда ясно далее, почему Мартов может и должен соглашаться с Лариным в основном, расходясь с ним лишь в частностях, лишь в приемах формулировки задач либеральной рабочей политики. У нас уже есть буржуазная монархия, говорит Ларин, у нас уже теперь землевладельцы не «крепостники», а аграрии, т. е. буржуазные, сельские предприниматели. У нас поэтому не стоят на очереди исторические «скачки», у нас должна быть «не гегемония, а классовая партия» (Левицкий), у нас задача поддерживать либералов-конституционалистов, сохраняя свою самостоятельность[12]. У нас нет еще буржуазной монархии, возражает Мартов, но для нас «вполне достаточно» знать, что сочетание абсолютизма и конституционализма противоречиво и что мы должны «ухватить старый режим за Ахиллесову пяту противоречий». Оба спорящие не видят связи родившейся или рождающейся буржуазной монархии с контрреволюционностью либеральной буржуазии, у обоих исчезает со сцены деятельность «гегемона» по определению не только объема, но и типа буржуазного преобразования России; у обоих – говорят ли они это или нет – рабочий класс «устраивается» в новой, буржуазной России, а не устраивает ее, ведя за собою демократию, способную к отрицанию всех основ пуришкевичевщины.