6. Речь по докладу о деятельности думской фракции. 8 (21) мая

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

6. Речь по докладу о деятельности думской фракции. 8 (21) мая

Я хотел бы снова вернуть прения к принципиальной оценке политики думской фракции. Тов. Церетели говорил: «у нас были ошибки, но не было шатаний». Я думаю, что осуждать за ошибки молодую, начинающую думскую фракцию было бы совершенно неправильно. Но суть-то именно в том, что были несомненно шатания в самой политике фракции. И не для осуждения лиц, а для воспитания пролетарской партии в целом, мы прямо должны признать эти шатания и поставить своей задачей устранение их.

Тов. Церетели ссылался на историю Европы. 48-ой год, – говорил он, – научил нас не только тому, что не созрели еще условия для социализма, но и тому, что за свободу нельзя бороться без того или иного союза с буржуазной демократией. Этот вывод т. Церетели есть чистейший ревизионизм. Напротив, и революция 1848 года и последующий исторический опыт научил международную социал-демократию как раз обратному, именно: что буржуазная демократия все более становится против пролетариата, что борьба за свободу ведется только там последовательно, где пролетариат руководит ею. Не союзам с буржуазной демократией учит 1848 год, а необходимости высвобождать последние по степени развития слои народных масс из-под влияния буржуазной демократии, неспособной бороться даже за демократию. Тов. Церетели своей ссылкой на опыт 1848 года в духе бернштейнианства обнаружил тот самый ревизионизм, о котором Плеханов неосновательно сказал, что он слаб в нашей партии.

Характерно также для всей шаткости принципиальной позиции т. Церетели было его заявление по поводу продовольственной комиссии. Мы недостаточно подчеркнули легальность нашего предложения расследовать дело на местах, – говорил Церетели. Мы увлеклись общими рассуждениями, упустив случай убедить других доводами о легальности нашего плана. В другой раз исправим эту ошибку.

В этой постановке вопроса замечательно ярко отражается вся шаткость позиции нашей фракции. Подумайте только: люди печалятся о недостаточности их мотивировки в пользу легальности! Неужели они не видят, что дело вовсе тут не в мотивах, не в ссылках на легальность, не в «убеждении» кадетов или кого-либо иного? Неужели им не ясно, что правительство по существу дела не могло допустить и не допустило бы расследования на местах, видя в этом (и справедливо видя) апелляцию к массам?

Какие бы ссылки на легальность ни были пущены в ход, суть дела от этого не изменилась бы. И вместо того, чтобы смотреть вниз, – убедить народные массы, показать им правду, – Церетели смотрит вверх, желая убедить либералов, привлечь легальностью… Это настоящий буржуазный парламентаризм. А бесплодность подобного мелкого, убогого, жалкого политиканства бьет в глаза, ибо ясно, что Столыпина от его политики никакие парламентские уловки ни меньшевиков, ни кадетов отклонить не могли бы. Отстранение от масс – факт налицо, выгоды от легального убеждения Столыпиных и кадетов – праздные мечты праздного интеллигента.

Такие же праздные потуги оппортунизма вижу я в переговорах с народовцами; защита их ссылкой на Бебеля совсем слаба. Бебель, дескать, сказал: если нужно для дела, хоть с чертовой бабушкой войдем в сношения. Бебель-то прав, товарищи: если нужно для дела, конечно, тогда можно и с чертовой бабушкой. Ну, а для какого дела оказались нужными ваши сношения с народовцами? Ни для какого. Пользы от них – ноль. И выходит, что Бебель говорил хорошо, а вы понимаете его плохо.

И хождение к народовцам, и голосование за Головина, и попытка выбросить конфискацию, – все это отдельные части одной неверной линии. Все это – проявления не неопытности, а именно политического шатания. И с этой точки зрения не мелочь и приглашение г-на Прокоповича. Нам говорили здесь: г. Прокопович отсутствует, без него нельзя осуждать его вступление. Это похоже на то, что нас отсылают от Понтия к Пилату. В Петербурге на конференции нам говорили: отложим до съезда, нельзя разбирать без съезда. Теперь на съезде говорят: нельзя без Прокоповича, отложим и перенесем в петербургскую организацию. Это софизм.

Прокопович – литератор, и его произведения всем известны. Прокопович – тип буржуазного интеллигента, внедряющегося в нашу партию для определенных, оппортунистических целей. Вступление его в жел.-дор. район – явная насмешка. Это – прикрытие для работы в думской среде. И вина нашего ЦК, что он таким прикрытием пользовался. Вина нашей думской фракции, что она облегчала вход в нашу партию с думской лесенки именно неработающих в партии и принципиально враждебных партии либеральных литераторов, сотрудничающих в «Товарище».

Череванин защищал здесь политику думской фракции, говоря: допустим, что кадеты теперь отстали, теперь реакционны. Но это не навсегда. Не надо этого фиксировать. Кадеты плохи в эпохи упадка, они могут пригодиться в эпохи подъема, когда они быстро левеют.

Это обычное меньшевистское рассуждение, только выраженное особенно прямо и резко. От этого фальшь его становится еще виднее. Возьмите два крупные верстовые столба революции: октябрь 1905 г. – наибольший подъем, и весну 1907 г. – наибольший упадок. Годились ли кадеты для демократии в 1905 г.? Нет. Это признали сами меньшевики в «Начале». Витте – агент биржи, Струве – агент Витте, так писали тогда меньшевики, и писали правильно. Тогда меньшевики были согласны с нами, что не поддерживать к.-д., а разоблачать их мы должны, ронять их престиж среди демократии.

Теперь, весной 1907 г., тоже все вы начинаете соглашаться с нами, что к.-д. негодные демократы. И выходит, что ни в эпоху подъема, ни в эпоху упадка к.-д. не годятся. А промежуток между этими эпохами всякий историк назовет именно порой колебаний, когда поколебалась в сторону мелкобуржуазной политики и часть с.-д., когда эта часть тщетно пыталась «поддержать» к.-д., принесла этим лишь вред рабочей партии и в конце концов увидела свою ошибку.

Несколько слов о Троцком. Он говорил от «центра», он выражал взгляды Бунда. Он громил нас за внесение нами «неприемлемой» резолюции. Он грозил прямо расколом, уходом думской фракции, якобы оскорбляемой нашею резолюциею. Я подчеркиваю эти слова. Я призываю вас перечесть внимательно нашу резолюцию.

Видеть оскорбление в спокойном признании ошибок, без всякого порицания в резкой форме, говорить по поводу этого о расколе, разве это не чудовищно?? Разве это не показывает болезнь нашей партии, боязнь признания ошибок? боязнь критики думской фракции?

Одна возможность такой постановки вопроса показывает, что есть непартийное нечто в нашей партии. Это непартийное – в отношениях думской фракции к партии. Думская фракция должна быть более партийна, более тесно связана с партией, более соподчинена всей пролетарской работе. Тогда исчезнут вопли об оскорблении и угрозы расколом.

Когда Троцкий говорил: ваша неприемлемая резолюция мешает провести ваши верные мысли, – я крикнул ему: «дайте же вашу резолюцию!». Троцкий ответил; нет, сначала снимите свою.

Не правда ли, хорошая позиция «центра»? За нашу (по мнению Троцкого) ошибку («нетактичность») он наказывает всю партию, лишая ее своего «тактичного» изложения тех же принципов! Почему вы не провели своей резолюции? спросят нас на местах. Потому, что на нее обиделся центр и отказался по обиде от изложения своих принципов!! (Аплодисменты большевиков и части центра.) Это не принципиальная позиция, а беспринципность центра.

Мы пришли на съезд с двумя давно известными партии тактическими линиями. Неумно и недостойно рабочей партии скрывать разногласия и прятать их. Сопоставим яснее обе точки зрения. Выразим их в применении ко всем вопросам нашей политики. Подведем ясные итоги партийному опыту. Только так мы выполним свой долг и положим конец шатаниям в политике пролетариата. (Аплодисменты беков и части центра.)

Данный текст является ознакомительным фрагментом.