Проект речи по аграрному вопросу во второй Государственной думе{70}

Проект речи по аграрному вопросу во второй Государственной думе{70}

Господа! Перед Думой выступал уже ряд ораторов, изложивших основные взгляды разных партий на вопрос о земле. Пора подвести некоторые итоги. Пора дать себе ясный и точный ответ на вопросы: в чем суть спора? в чем трудность вопроса о земле? каковы основные взгляды всех главных партий, представители которых высказались в Думе? в чем решительно и бесповоротно расходятся между собою разные партии по вопросу о земле?

В Думе изложено было четыре главных взгляда на аграрный вопрос представителями четырех главных партий или партийных течений. Депутат Святополк-Мирский изложил взгляды «правых», объединяя под этим словом октябристов, монархистов и т. д. Депутат Кутлер изложил точку зрения кадетов, или так называемой «партии народной свободы». Депутат Караваев изложил взгляды трудовиков. Его дополнили по существу согласные с ним депутаты Зимин, Колокольников, Баскин, Тихвинский. Наконец, мой товарищ, Церетели, изложил воззрения Российской социал-демократической рабочей партии. Представитель правительства, министр Васильчиков, изложил взгляды правительства, которые сводятся, как я потом покажу в своей речи, к примирению взглядов «правых» и взглядов «кадетов».

Посмотрим же, в чем состоят основные взгляды этих четырех политических направлений в аграрном вопросе. Начну в том порядке, в котором говорили депутаты в Думе, т. е. с правых.

Основной взгляд депутата Святополка-Мирского есть взгляд всех так называемых «монархических» партий и всех октябристов, взгляд громадной массы русских помещиков. Депутат Святополк-Мирский превосходно выразил его своими словами: «Итак, господа, оставьте мысль об увеличении площади крестьянского землевладения, кроме исключительных случаев действительной земельной тесноты» (я цитирую по отчету газеты «Товарищ», как самому полному, ибо стенографические отчеты еще не вышли).

Это хорошо сказано: прямо, ясно и просто. Оставьте мысль об увеличении крестьянских земель – вот действительный взгляд всех правых партий, от Союза русского народа до октябристов. И мы прекрасно знаем, что именно таков взгляд массы русских помещиков и помещиков других наций, населяющих Россию.

Почему помещики советуют крестьянам оставить мысль о расширении крестьянского землевладения? Депутат Святополк-Мирский объясняет: потому, что помещичьи хозяйства лучше устроены, чем крестьянские, «культурнее» крестьянских. Крестьяне, дескать, «серы, темны, невежественны». Им нельзя, изволите видеть, обойтись без руководства помещиков. «Каков поп, таков и приход», острил депутат Святополк-Мирский. Он крепко верит, очевидно, в то, что помещик всегда будет попом, что крестьяне всегда будут пасомыми овечками, всегда будут давать себя стричь.

Всегда ли, г. Святополк-Мирский? Всегда ли, господа помещики? Ой, не ошибиться бы вам в этом? Не потому ли оставались до сих пор крестьяне «пасомыми овечками», что они были слишком «темны и невежественны»? Но мы все видим теперь, что крестьяне становятся сознательными. Крестьянские депутаты в Думе идут не к «правым», а к трудовикам и социал-демократам. Такие речи, как речь Святополка-Мирского, помогут и самым темным крестьянам разобраться, где правда, можно ли действительно помогать тем партиям, которые советуют крестьянам оставить мысль о расширении крестьянского землевладения?

Вот почему я от всей души приветствую речь депутата Святополка-Мирского и речи всех будущих ораторов с правых скамей по этому вопросу. Продолжайте в том же духе, господа! Вы прекрасно помогаете нам раскрывать глаза даже самым темным крестьянам!

Говорят: помещичьи хозяйства культурнее крестьянских… Крестьянам не обойтись без руководства помещиков!

А я скажу вам: вся история помещичьего землевладения и хозяйства в России, все данные о теперешнем помещичьем хозяйстве показывают, что помещичье «руководство» всегда означало и означает безмерные насилия над крестьянами, бесконечное надругательство над личностью крестьян и крестьянок, означает самую бессовестную, бесстыдную, нигде в мире невиданную эксплуатацию (по-русски это значит: ограбление) крестьянского труда. Такой задавленности и забитости, такой нищеты, как у русских крестьян, не найти не только в Западной Европе, но и в Турции.

Мой товарищ, Церетели, говорил уже о том, как раздавали населенные имения временщикам и любимчикам придворных «сфер». Я хочу остановить ваше внимание на вопросе о хозяйстве, затронутом депутатом Святополком-Мирским, который говорил о пресловутой «культуре» помещиков.

Знает ли этот депутат, что называют крестьяне отработками или панщиной? что называет экономическая наука отработочным хозяйством?

Отработочное помещичье хозяйство есть прямое наследие, прямой пережиток крепостнического, барщинного хозяйства помещиков. В чем состояла сущность крепостнического хозяйства? В том, что крестьяне получали от помещика надел для прокормления своей семьи, а за это должны были работать три дня (а иногда и больше) на помещичьей земле. Вместо того, чтобы платить рабочему деньгами, как платят теперь повсюду в городах, платили землей. С надела, получаемого от помещика, крестьянин мог едва-едва прокормиться. И за этот корм крестьянин и сам и вся его семья должны были обрабатывать помещичью землю крестьянскими же лошадьми, крестьянскими орудиями или «инвентарем». Такова сущность крепостнического хозяйства: нищенский надел вместо платы за труд; обработка помещичьей земли крестьянским трудом и крестьянским инвентарем; принуждение крестьянина работать из-под палки помещика. При таком хозяйстве крестьянин и сам должен был становиться крепостным, потому что без принуждения силой ни один человек, сидящий на наделе, не стал бы работать на помещика. А каково было это крепостное право для крестьян, – об этом сами крестьяне слишком многое знают, слишком хорошо помнят.

Крепостное право считается отмененным. Но на деле у помещиков осталась и до сих пор такая власть в руках (благодаря награбленным ими землям), что они и теперь держат крестьянина в крепостной зависимости – посредством отработков. Отработки, это и есть современное крепостничество. Когда мой товарищ Церетели в своей речи по поводу декларации правительства говорил о крепостническом характере помещичьего землевладения и всей теперешней государственной власти в России, – то одна газета, пресмыкающаяся пред правительством, – имя этой газеты «Новое Время», – подняла крик о неправде, сказанной депутатом Церетели. Нет, депутат социал-демократической рабочей партии сказал правду. Только круглые невежды или продажные писаки могут отрицать то, что отработки есть прямой пережиток крепостничества, что наше помещичье хозяйство держится отработками.

В чем сущность отработков? В том, что помещичья земля обрабатывается не помещичьим инвентарем, не наймом рабочих, а инвентарем крестьянина, закабаленного соседним помещиком. А идти в кабалу приходится мужику потому, что помещик отрезал себе лучшие земли, посадив мужика на «песочек», загнав его на нищенский надел. Помещики отняли себе столько земли, что крестьянам не то, что хозяйство нельзя вести, но и «курицу выпустить некуда».

Помещичьи губернские комитеты в 1861 году и помещики – мировые посредники (они названы были мировыми, должно быть, потому, что мирволили помещикам){71} – они так освободили крестьян, что пятая часть крестьянской земли оказалась отрезанной помещиками! Они так освободили крестьян, что за оставшийся у крестьян после этого грабежа надел заставили мужика платить втридорога! Ни для кого не тайна ведь, что при «выкупе» 1861 года мужика заставили заплатить гораздо больше того, что земля стоила. Ни для кого не тайна, что мужика заставили тогда выкупать не только крестьянскую землю, но и крестьянскую свободу. Ни для кого не тайна, что «благодеяние» государственного выкупа состояло в том, что казна содрала с крестьян больше денег за землю (в виде выкупных платежей), чем она отдала помещикам! Это был братский союз помещика и «либерального» чиновника для ограбления мужика. Если г. Свято-полк-Мирский забыл все это, то крестьяне этого, наверное, не забыли. Если г. Свято-полк-Мирский не знает этого, пусть прочтет то, что писал тридцать еще лет тому назад профессор Янсон в своем «Опыте статистического исследования о крестьянских наделах и платежах» и что тысячу раз повторялось с тех пор во всей статистико-экономической литературе.

Крестьянина так «освободили» в 1861 году{72}, что он сразу попал в петлю к помещику. Крестьянин так притеснен захваченными помещиком землями, что ему остается либо умирать с голоду либо идти в кабалу.

И «свободный» русский крестьянин в XX веке все еще вынужден идти в кабалу к соседнему помещику – совершенно так лее, как в XI веке шли в кабалу «смерды» (так называет крестьян «Русская правда»{73}) и «записывались» за помещиками!

Слова менялись, законы издавались и исчезали, столетия проходили, – а суть дела оставалась прежняя. Отработки, это и есть кабальная зависимость крестьянина, который вынужден своим инвентарем обрабатывать соседние помещичьи земли. Отработочное хозяйство, это – то же самое, подновленное, подкрашенное, перелицованное, крепостническое хозяйство.

Чтобы пояснить свою мысль, приведу один из бездны примеров, которыми полна литература о крестьянском и помещичьем хозяйстве. Существует обширное издание департамента земледелия, относящееся к началу 90-х годов и основанное на сведениях, полученных от хозяев о системе помещичьего хозяйства в России («Сельскохозяйственные и статистические сведения, полученные от хозяев». Изд. департамента земледелия. Вып. V. СПБ. 1892). Обработал эти сведения г. С. А. Короленко – не смешивать с B. Г. Короленко; не прогрессивный писатель, а реакционный чиновник, вот кто этот г. C. А. Короленко. В обработанной им книге, на стр. 118-ой, можно прочесть:

«На юге Елецкого уезда (Орловской губ.) в крупных помещичьих хозяйствах, рядом с обработкой годовыми рабочими, значительная часть земли обрабатывается крестьянами за сдаваемую им в аренду землю. Бывшие крепостные (слушайте, г. Святополк-Мирский!) – продолжают снимать землю у своих прежних помещиков и за это обрабатывают их землю. Такие деревни продолжают (заметьте это!) носить название «барщины» такого-то помещика».

Это писано в 90-х годах прошлого века, тридцать лет спустя после пресловутого «освобождения» крестьян. Тридцать лет спустя после 1861 года существует та же «барщина», та же обработка крестьянским инвентарем земли прежних помещиков!

Может быть, мне возразят, что это единичный случай? Но всякий, кто знаком с помещичьим хозяйством в среднечерноземной полосе России, всякий, кто видал хоть краешек русской экономической литературы, должен будет признать, что это не исключение, а общее правило. В собственно русских губерниях, как раз там, где преобладают истинно русские помещики – (недаром так дороги они всем истинно русским людям с правых скамей!) – преобладает и поныне отработочное хозяйство.

Сошлюсь, например, на такую известную научную работу, как книга «Влияние урожаев и хлебных цен», составленная рядом ученых. Эта книга вышла в 1897 году. Преобладание отработочного хозяйства у помещиков доказано в ней относительно губерний: Уфимской, Симбирской, Самарской, Тамбовской, Пензенской, Орловской, Курской, Рязанской, Тульской, Казанской, Нижегородской, Псковской, Новгородской, Костромской, Тверской, Владимирской и Черниговской, т. е. в 17 русских губерниях.

Преобладание отработочного хозяйства… что это значит?

Это значит, что помещичья земля обрабатывается тем же крестьянским инвентарем, трудом разоренного, обнищалого, закабаленного крестьянина. Вот она какова, та «культура», о которой говорил депутат Святополк-Мирский и о которой говорят все защитники помещичьих интересов. У помещиков, конечно, лучший скот, которому живется в барской конюшне лучше, чем мужику в крестьянской избе. У помещика, конечно, лучшие урожаи, потому что помещичьи комитеты еще в 1861 году позаботились отрезать лучшие земли от крестьян и записать их помещикам. Но о «культурности» хозяйства русских помещиков можно говорить только в насмешку. В массе имений никакого помещичьего хозяйства нет, а ведется то же крестьянское хозяйство, земля пашется обессиленной крестьянской лошадью, обрабатывается старым и плохим крестьянским инвентарем. Ни в одной стране в Европе не уцелело до сих пор это крепостническое хозяйство на крупных и крупнейших участках земли при помощи закабаленного крестьянина, – ни в одной, кроме России.

Помещичья «культура» есть сохранение помещичьего крепостничества. Помещичья культура есть ростовщичество по отношению к обнищавшему крестьянину, которого обирают, как липку, и кабалят за десятину земли, за выпас, за водопой, за лес, за пуд муки, данной в ссуду голодному мужику зимой за безбожные проценты, за рубль денег, выпрошенный крестьянской семьей…

И эти господа с правых скамей толкуют еще об эксплуатации крестьян евреями, о еврейских процентах! Да тысячи евреев-купцов не оберут так русского мужика, как обирают его истинно русские, православные помещики! Никакие проценты самого худшего ростовщика не сравняются с теми процентами, которые берет истинно русский помещик, который зимой нанимает мужика на летнюю работу или заставляет его за десятину земли платить и деньгами, и работой, и яйцами, и курами, и бог знает еще чем!

Это кажется шуткой, но эта горькая шутка слишком похожа на правду. Вот вам фактический пример того, что платит крестьянин за одну десятину земли (пример, взятый из известной книги Карышева о крестьянских арендах): за одну десятину крестьянин должен обработать 1¹/₂ десятины, да принести 10 яиц и 1 курицу, да дать один женский рабочий день (см. стр. 348-ую книги Карышева).

Что это такое? «Культура» или самая бесстыдная крепостническая эксплуатация?

Вопиющую неправду говорят про крестьян, клевещут на крестьян те, кто хочет заставить Россию и Европу думать, будто наши крестьяне борются против культуры. Неправда! Русские крестьяне борются за свободу против крепостнической эксплуатации. Крестьянское движение разлилось всего шире, всего смелее, крестьянская борьба против помещиков была всего острее именно в тех истинно русских губерниях, где крепче всего держится, больше всего укоренилось истинно русское крепостничество, истинно русские отработки, кабала, надругательство над обедневшим и задолжавшим крестьянином!

Отработки держатся не силой закона – по закону крестьянин «свободен» умирать с голоду! – они держатся силой экономической зависимости крестьян. Никакими законами, никакими запретами, никаким «надзором» и «опекой» нельзя ровно ничего поделать против отработков и кабалы. Для уничтожения этой язвы на теле русского народа есть только одно средство: уничтожение помещичьей земельной собственности, ибо она в преобладающей массе случаев есть до сих пор крепостническая собственность, источник и опора крепостнической эксплуатации.

Все и всяческие разговоры о «помощи» крестьянам, об «улучшении» их положения, о «содействии» им в приобретении земли и тому подобные речи, излюбленные помещиками и чиновниками, все они сводятся к пустым отговоркам и уверткам, раз обходится основной вопрос: сохранить или нет помещичью земельную собственность.

В этом гвоздь дела. И я в особенности должен предостеречь крестьян и крестьянских депутатов: нельзя позволять обходить эту суть дела. Нельзя доверять никаким посулам, никаким хорошим словам, пока не выяснено самое главное: останется помещичья земельная собственность за помещиками или перейдет к крестьянам. Если останется за помещиками, – останутся отработки и кабала. Останется нужда и постоянные голодовки миллионов крестьян. Муки медленного вымирания от голода – вот что означает для крестьян сохранение помещичьей земельной собственности.

Чтобы ясно показать, какова эта суть аграрного вопроса, надо припомнить главные цифры о распределении земельной собственности в России. Статистические сведения о землевладении в России – самые новые, какие только есть, – относятся к 1905 г. Центральный статистический комитет собрал их по особому обследованию, полные результаты которого еще не опубликованы. Но главные итоги уже известны из газет. Всего считают в Европейской России до 400 миллионов десятин. Из 395¹/₂ миллионов – о которых есть предварительные данные – казне, уделам, церквам и учреждениям принадлежит 155 миллионов десятин, частным лицам – 102 миллиона десятин, надельной крестьянской земли – 138¹/₂ миллионов десятин.

На первый взгляд может показаться, что больше всего земли у казны, что поэтому вопрос вовсе не в помещичьих землях.

Но это ошибка, которую часто делают и которую надо раз навсегда устранить. Казне принадлежит, правда, 138 миллионов десятин, но почти вся эта земля приходится на северные губернии – Архангельскую, Вологодскую, Олонецкую и притом на такие местности, где нельзя вести земледелия. Казенных земель, которые можно бы было отдать крестьянам, само правительство, по точным расчетам статистиков (сошлюсь, например, на г. Прокоповича и его книгу «Аграрный вопрос в цифрах»), не могло бы набрать больше 7 с небольшим миллионов десятин.

Значит, о казенных землях нельзя серьезно говорить. Не приходится говорить и о переселениях крестьян в Сибирь. Это уже достаточно выяснено оратором в Думе от трудовиков. Пусть сами гг. помещики, если они действительно верят в пользу переселений в Сибирь, – сами переселятся в Сибирь! На это крестьяне, пожалуй, согласятся… А предложение крестьянскую нужду лечить Сибирью они встретят, наверное, насмешкой.

По отношению к русским губерниям, и в особенности к центральным черноземным губерниям, где всего сильнее крестьянская нужда, речь идет именно о помещичьих землях и о никаких других. Напрасно толковал депутат Святополк-Мирский об «исключительных случаях земельной тесноты».

Земельная теснота в центральной России не исключение, а правило. И тесно крестьянам именно потому, что слишком уже вольготно, слишком уже просторно расположились господа помещики. «Крестьянская теснота», – это значит захват помещиками массы земель.

«Крестьянское малоземелье», это значит помещичье многоземелье.

Вот вам, господа, простые и ясные цифры. Крестьянской надельной земли 138¹/₂ миллионов десятин. Частновладельческой – 102 миллиона десятин. Сколько из этой последней принадлежит крупным владельцам?

Семьдесят девять с половиной миллионов десятин земли принадлежит владельцам, имеющим свыше 50 десятин каждый.

И какому числу лиц принадлежит эта громадная масса земли? Меньше чем 135 тысячам (точная цифра – 133 898 владельцев).

Подумайте хорошенько над этими цифрами: 135 тысяч человек из сотни с лишним миллионов жителей Европейской России владеют почти восьмидесятью миллионами десятин земли!!

А рядом с этим 12¹/₄ (двенадцать с четвертью!) миллионов крестьянских надельных дворов владеют 138¹/₂ миллионами десятин.

На одного крупного владельца, на одного (будем говорить для простоты) помещика приходится 594 десятины.

На один крестьянский двор приходится 11¹/₃ десятин.

Вот что г. Святополк-Мирский и его единомышленники называют «исключительными случаями действительной земельной тесноты»! Как же не быть всеобщей крестьянской «тесноты», когда горстка богачей в 135 тысяч человек имеет по 600 десятин, а миллионы крестьянства по 11 десятин на хозяйство? Как же не быть крестьянскому «малоземелью» при таком громадном и чрезмерном помещичьем многоземелье?

Г-н Святополк-Мирский советовал нам «оставить мысль» об увеличении крестьянского землевладения. Нет, рабочий класс не оставит этой мысли. Крестьяне не оставят этой мысли. Миллионы и десятки миллионов не могут оставить этой мысли, не могут остановить борьбы за достижение своей цели.

Цифры, приведенные мной, ясно показывают, за что идет борьба. Помещики, имеющие по 600 десятин в среднем на хозяйство, борются за свои богатства, за доходы, которые составляют, вероятно, больше 500 миллионов рублей в год. А крупнейшие помещики – очень часто и крупнейшие сановники в то же время. Наше государство, как говорил уже справедливо мой товарищ Церетели, отстаивает интересы кучки помещиков, а не народные интересы. Неудивительно, что и масса помещиков и все правительство борется с ожесточением против крестьянских требований. Не видано еще в истории человечества таких примеров, чтобы господствующие и угнетающие классы добровольно отказывались от своих прав на господство, на угнетение, на тысячные доходы от закабаленных крестьян и рабочих.

Крестьяне же борются за освобождение от кабалы, отработков, крепостнической эксплуатации. Крестьяне борются за то, чтобы иметь возможность жить сколько-нибудь по-человечески. И рабочий класс всецело поддерживает крестьян против помещиков, поддерживает в интересах самих рабочих, на которых тоже лежит помещичий гнет, – поддерживает в интересах всего общественного развития, которое тормозится гнетом помещичьей власти.

Чтобы показать вам, господа, чего могут и должны добиться крестьяне своей борьбой, я приведу вам маленький расчет.

Министр земледелия, г. Васильчиков, сказал: «настало время для выяснения этого вопроса прибегнуть уже к красноречию не столько слов, сколько цифр, фактов и действительности». Я вполне, вполне согласен с г-ном министром. Да, да, именно так, господа: побольше цифр, побольше цифр о размерах помещичьей земельной собственности и о размерах крестьянской надельной собственности. Я вам привел уже цифры о том, сколько «излишней» помещичьей земли. Теперь приведу цифры о размерах крестьянской нужды в земле. В среднем, как я уже сказал, каждый крестьянский двор владеет 11¹/₃ десятинами надельной земли. Но этот средний расчет прикрывает крестьянскую нужду в земле, потому что большинство крестьян имеет наделы ниже среднего, а ничтожное меньшинство выше среднего.

Из 12¹/₄ миллионов крестьянских дворов 2 миллиона 860 тысяч (беру с округлением) дворов имеют наделы менее 5 десятин на двор. Три миллиона 320 тысяч имеют от 5 до 8 десятин. Четыре миллиона 810 тысяч имеют от 8 до 20 десятин. Один миллион 100 тысяч дворов имеет от 20 до 50 десятин и только четверть миллиона – свыше 50 десятин (эти последние имеют в среднем, вероятно, не более 75 десятин на двор).

Допустим, что 79¹/₂ миллионов десятин помещичьих земель идут на расширение крестьянского землевладения. Допустим, что крестьяне – согласно словам сторонника Крестьянского союза, священника Тихвинского, – не желают обездолить помещиков и оставляют на каждого из них по 50 десятин. Это, наверное, слишком высокая сумма для таких «культурных» господ, как наши помещики, но мы все же возьмем пока, для примера, эту цифру. За вычетом 50 десятин на каждого из 135 тысяч помещиков освободилось бы для крестьян 72 (семьдесят два) миллиона десятин земли. Вычитать из этой суммы леса (как делают некоторые писатели, например, г. Прокопович, цифрами которого я не раз пользовался) нет оснований, ибо леса тоже дают доход, и оставлять этот доход в руках горсти помещиков невозможно.

Прибавьте к этим 72-м миллионам удобные казенные земли (до 7,3 миллионов десятин), затем все удельные (7,9 миллионов десятин), церковные и монастырские (2,7 миллионов десятин), – вы получите сумму до 90 миллионов десятин[24]. Эта сумма достаточна для того, чтобы расширить землевладение всех беднейших крестьянских дворов не менее как до 16 десятин на двор.

Понимаете ли вы, господа, что это значит?

Это был бы громадный шаг вперед, это избавило бы миллионы крестьян от голодания, это подняло бы жизненный уровень десятков миллионов рабочих и крестьян, облегчило бы им возможность жить сколько-нибудь по-человечески, как живут сколько-нибудь культурные граждане «культурного» государства, а не так, как живет вымирающее племя теперешнего русского крестьянства. Это не избавило бы, конечно, всех трудящихся от всякой нищеты и угнетения, – (для этого нужно преобразование капиталистического общества в социалистическое) – но в громадных размерах облегчило бы им борьбу за такое избавление. Свыше 6-ти миллионов крестьянских дворов, больше половины всего числа крестьян имеет, как я уже сказал, менее 8 десятин на двор. Их землевладение было бы более чем удвоено, почти утроено.

Это значит, что половина крестьянства, вечно бедствующая, голодающая, сбивающая цену на труд рабочих в городах, на фабриках и заводах, – половина крестьянства могла бы почувствовать себя людьми!

И г. Святополк-Мирский или единомышленники его могут серьезно советовать миллионам рабочих и крестьян оставить мысль о таком вполне возможном, осуществимом и близком выходе из невыносимого, из отчаянного положения?

Но этого мало, что большая половина дворов крестьянской бедноты могла бы почти утроить свое землевладение на счет наших слишком многоземельных господ помещиков. Кроме этих шести миллионов дворов бедноты есть еще почти пять (точная цифра 4,8) миллионов крестьянских дворов, имеющих от 8 до 20 десятин. Из этих пяти миллионов семей не менее трех миллионов тоже, несомненно, бедствует на своих убогих наделах. И эти три миллиона дворов могли бы довести свое землевладение до 16 десятин на двор, т. е. увеличить его в полтора, а некоторые даже в два раза.

В общей сумме выходит, что из всего числа 12¹/₄ миллионов крестьянских дворов 9 миллионов дворов могли бы в громадных размерах улучшить свое положение (и положение рабочих, которым они бы перестали сбивать цены!) насчет земли слишком многоземельных и слишком привыкших к крепостническому хозяйству господ помещиков!

Вот что говорят цифры о сравнительных размерах крупной помещичьей и недостаточной крестьянской собственности. Я сильно боюсь, что эти цифры и факты не понравятся любителю цифр и фактов, господину министру земледелия, Васильчикову. Ведь он сказал нам в своей речи вслед за пожеланием прибегнуть к цифрам:

«…При этом нельзя не выразить опасение, что те надежды, которые многими связываются с осуществлением подобных (т. е. широких земельных) реформ, при сопоставлении с цифрами не будут иметь шансов на полное их осуществление…»

Напрасные опасения, г. министр земледелия! Именно при сопоставлении с цифрами надежды крестьян на избавление от отработков и крепостнической эксплуатации должны получить шансы на полное осуществление!! И как бы ни были неприятны эти цифры господину министру земледелия, Васильчикову, или г. Святополку-Мирскому и другим помещикам, но опровергнуть этих цифр нельзя!

* * *

Я перейду теперь к возражениям, которые можно сделать против крестьянских требований. И, как это ни странно слышать на первый взгляд, – при разборе возражений против крестьянских требований мне придется разбирать доводы главным образом представителя партии так называемой «народной свободы», г. Кутлера.

Необходимость этого вытекает вовсе не из того, что я желал бы поспорить с г. Кутлером. Ничего подобного. Я был бы очень рад, если бы спорить сторонникам крестьянской борьбы за землю приходилось только против «правых». Но г. Кутлер в течение всей своей речи возражал, по существу дела, против крестьянских требований, заявленных социал-демократами и трудовиками, возражал и прямо (например, оспаривая предложение, сделанное моим товарищем Церетели, от лица всей Российской социал-демократической рабочей партии) и косвенно, доказывая трудовикам необходимость ограничить, сузить их требования.

Депутат Святополк-Мирский и не думал, в сущности, никого убеждать. Особенно далека была от него мысль убеждать крестьян. Он не убеждал, а заявлял свою волю, вернее: заявлял волю массы помещиков. Никакого увеличения площади крестьянского землевладения, – вот к чему сводилась, говоря просто и прямо, «речь» депутата Святополка-Мирского.

Депутат Кутлер, наоборот, все время убеждал и убеждал главным образом крестьян, убеждал их отказаться от того, что он объявил в проекте трудовиков неосуществимым или чрезмерным, а в проекте нашей, социал-демократической, партии не только неосуществимым, но и «величайшей несправедливостью», как он выразился о предложении представителя социал-демократии.

Я разберу теперь возражения депутата Кутлера и главные основания тех взглядов на аграрный вопрос, тех проектов аграрной реформы, которые защищает партия так называемой «народной свободы».

Начнем с того, что депутат Кутлер, возражая моему товарищу по партии, назвал «величайшей несправедливостью». «Мне кажется, – сказал представитель партии кадетов, – что уничтожение частной земельной собственности явилось бы величайшей несправедливостью, покуда существуют остальные виды собственности, движимого и недвижимого имущества»!.. И потом дальше: «…Раз никто не предлагает уничтожить собственность вообще, то необходимо во всей силе признать существование собственности земельной».

Так рассуждал депутат Кутлер, «опровергавший» социал-демократа Церетели ссылкой на то, что «и другая собственность (кроме земельной) приобретена путем, быть может, еще менее похвальным». И чем больше я думаю над этим рассуждением депутата Кутлера, тем больше я нахожу его… как бы это помягче выразиться?., странным. «… Несправедливо уничтожать земельную собственность, если не уничтожать других видов собственности…».

Но позвольте, господа, припомните же свои собственные посылки, свои собственные слова и проекты! Ведь вы же сами исходите из того, что известные виды помещичьей собственности «несправедливы» и несправедливы настолько, что требуют особого закона о способах и путях их уничтожения.

Что же это такое выходит, в самом деле? «Величайшая несправедливость» – уничтожать один вид несправедливости, не уничтожая других ее видов?? Так выходит из слов господина Кутлера. Я в первый раз вижу перед собой либерала, и притом еще такого умеренного, трезвого, бюрократически вышколенного либерала, который бы провозглашал принцип: «все или ничего»! Ибо рассуждение г-на Кутлера построено целиком на принципе: «все или ничего». И, в качестве революционного социал-демократа, я должен решительно восстать против этого приема рассуждения…

Представьте себе, господа, что мне надо вывезти со двора две кучи сора. А телега у меня одна. И на одной телеге больше одной кучи вывезти нельзя. Как мне быть? Отказаться ли мне вовсе от очистки своего двора на том основании, что было бы величайшей несправедливостью вывозить одну кучу сора, раз нельзя сразу вывезти обе кучи?

Я позволяю себе думать, что тот, кто действительно хочет полной очистки двора, кто искренне стремится к чистоте, а не к грязи, к свету, а не ко тьме, будет рассуждать иначе. Если действительно нельзя сразу вывезти обе кучи, тогда вывезем сначала первую кучу, которую можно сразу достать и взвалить на телегу, – потом опростаем телегу и вернемся домой, чтобы приняться за вторую кучу. Только и всего, г. Кутлер! Только и всего!

Сначала русскому народу надо вывезти вон на своей телеге весь тот сор, который называется крепостнической, помещичьей, собственностью, а потом с опростанной телегой вернуться на более чистый двор и начать укладывать на воз вторую кучу, начать убирать сор капиталистической эксплуатации.

По рукам, г. Кутлер, если вы действительный противник всякого сора? Давайте, так и напишем, цитируя ваши собственные слова, в резолюции Государственной думы: «признавая, вместе с депутатом Кутлером, что капиталистическая собственность не более похвальна, чем крепостническая помещичья собственность, Государственная дума постановляет избавить Россию сначала от этой последней, с тем, чтобы затем взяться за первую».

Если г. Кутлер не поддержит этого моего предложения, тогда у меня останется неискорененным предположение, что партия «народной свободы», отсылая нас от крепостнической собственности к капиталистической собственности, просто отсылает нас, как говорится, от Понтия к Пилату{74} или – говоря проще – ищет уверток, спасается бегством от ясной постановки вопроса. О том, что партия «народной свободы» хочет бороться за социализм, мы никогда не слыхали (а ведь борьба против капиталистической собственности и есть борьба за социализм). Но о том, что эта партия хочет бороться за свободу, за права народа, мы очень много… очень, очень много слышали. И вот теперь, когда на очередь встал как раз вопрос не о немедленном осуществлении социализма, а о немедленном осуществлении свободы и свободы от крепостничества, – г. Кутлер вдруг отсылает нас к вопросам социализма! Г. Кутлер объявляет «величайшей несправедливостью» уничтожение опирающейся на отработки и кабалу помещичьей собственности – по той причине, исключительно по той причине, что он вспомнил о несправедливости капиталистической собственности… Как хотите, это немного странно.

До сих пор я думал, что г. Кутлер не социалист. Теперь я прихожу к убеждению, что он вовсе не демократ, вовсе не сторонник народной свободы, – настоящей, не взятой в кавычки, народной свободы. Ибо таких людей, которые в эпоху борьбы за свободу объявляют «величайшей несправедливостью» уничтожение того, что губит свободу, гнетет и давит свободу, – таких людей никто еще на свете не соглашался назвать и считать демократами…

Другое возражение г. Кутлера направлено было не против социал-демократа, а против трудовика. «Мне кажется, – говорил г. Кутлер, – что можно представить себе политические условия, при которых проект национализации земли (речь идет о проекте Трудовой группы, и г. Кутлер неточно характеризует его, но не в этом сейчас суть дела) мог бы получить силу закона, но я не могу представить себе в ближайшем будущем таких политических условий, при которых этот закон был бы действительно осуществлен».

Опять удивительно странное рассуждение, и странное вовсе не с точки зрения социализма (ничего подобного!), даже и не с точки зрения «права на землю» или иного «трудового» принципа, – нет, странное с точки зрения той самой «народной свободы», о которой мы слышим так много от партии г-на Кутлера.

Г. Кутлер все время убеждал трудовиков в том, что их проект «неосуществим», что они напрасно преследуют цель «пересоздать в корне существующие земельные отношения» и прочее и т. д. Теперь мы видим ясно, что «неосуществимость» усматривает г. Кутлер не в чем ином, как в политических условиях теперешнего времени и ближайшего будущего!!

Позвольте, господа, но ведь это прямо какой-то туман, какое-то непростительное смешение понятий. Ведь мы здесь потому и называем себя представителями народа, потому и считаемся членами законодательного учреждения, что обсуждаем и предлагаем изменение худых условий к лучшему. И вдруг, когда мы обсуждаем вопрос об изменении одного из самых худых условий, нам возражают: «неосуществимо… ни теперь… ни в ближайшем будущем… политические условия».

Одно из двух, г. Кутлер: либо Дума сама есть политическое условие, – и тогда непристойно демократу приноровляться, подделываться под то, какие еще ограничения могут исходить от других «политических условий». Либо Дума не есть «политическое условие», а простая канцелярия, считающаяся с тем, что угодно или неугодно вверху стоящим, – и тогда нечего нам корчить из себя народных представителей.

Если мы народные представители, тогда мы должны сказать то, что думает и чего хочет народ, а не то, что угодно верхам или каким-то там еще «политическим условиям». Если мы чиновники, тогда, пожалуй, я готов понять, что мы заранее будем объявлять «неосуществимым» то, о чем нам дало понять «начальство», что ему это неугодно.

«…Политические условия»!.. Что это значит? Это значит: военно-полевые суды, усиленная охрана, произвол и бесправие, Государственный совет и иные столь же милые уч-ре-жде-ния Российской империи. Г. Кутлер хочет приспособить свой аграрный проект к тому, что осуществимо при военно-полевых судах, усиленной охране и Государственном совете? Я бы не удивился, если бы за это г. Кутлер был награжден… не сочувствием народа, нет, а… орденом за услужливость!

Г. Кутлер может себе представить такие политические условия, при которых проект национализации земли мог бы получить силу закона… Еще бы! Человек, называющий себя демократом, не мог себе представить демократических политических условий… Но ведь задача демократа, числящегося народным представителем, состоит не только в том, чтобы «представлять себе» всякие хорошие или худые вещи, но и в том, чтобы представлять народу истинно народные проекты, заявления, изложения.

Пусть не вздумает г. Кутлер сослаться на то, что я предлагаю отступать от закона или нарушать его в Думе… Ничего подобного! Такого закона нет, который бы запрещал говорить в Думе о демократии и представлять действительно демократические аграрные законопроекты. Мой коллега, Церетели, не нарушил никакого закона, когда внес декларацию социал-демократической фракции, говорящую и об «отчуждении земли без выкупа» и о демократическом государстве.

А ведь рассуждение г-на Кутлера сводится всецело к тому, что так как у нас государство не демократическое, то не надо нам и аграрных законопроектов вносить демократических! Как ни вертите вы рассуждения г-на Кутлера, ни единого грана иной мысли, иного содержания вы в них не найдете. Так как у нас государство служит интересам помещиков, то нельзя нам (представителям на-ро-да!) и в аграрных проектах писать того, что помещикам неугодно… Нет, нет, г. Кутлер, это не демократизм, это не народная свобода, это нечто весьма и весьма далекое от свободы, недалекое от сервилизма.

* * *

Посмотрим теперь на то, что сказал собственно г. Кутлер об аграрном проекте своей партии.

Г. Кутлер, прежде всего, говоря о земле, возражал трудовикам насчет «потребительной нормы» и насчет того, хватит ли земли. Г. Кутлер взял «норму 1861 года», которая, дескать, еще ниже нормы потребительной, и сообщил, что «по его приблизительному расчету» (Дума об этом расчете ни слова не слыхала и ровнехонько ничего не знает!) даже до этой нормы недостает 30 миллионов десятин.

Я напомню вам, господа, что депутат Кутлер говорил после представителя Трудовой группы Караваева, и возражал именно ему. А депутат Караваев прямо и определенно сказал в Думе и особым письмом в газету «Товарищ» (21 марта) подтвердил публике, что для увеличения крестьянского землевладения до потребительной нормы необходимо до 70 миллионов десятин. Он сказал также, что сумма казенных, удельных, церковных и частновладельческих земель и соответствует этой цифре.

Депутат Караваев источника своих расчетов не указал, Думу с способом получения этой цифры не познакомил. Мой расчет, основанный на точно указанном мною и притом официальном и самом новом издании Центрального статистического комитета, дал цифру более 70 миллионов десятин. Из одних частновладельческих земель свободны для крестьян 72 миллиона десятин, да удельные, казенные, церковные и проч, земли дают более 10 и до 20 миллионов десятин.

Во всяком случае факт остается фактом: возражая депутату Караваеву, депутат Кутлер старался доказать недостаточность земли для помощи крестьянам, но не мог доказать этого, давая голословные цифры и, как я показал, неверные цифры.

Я вообще должен предостеречь вас, господа, от злоупотребления этими понятиями: «трудовая норма», «потребительная норма». Наша, социал-демократическая рабочая партия поступает гораздо правильнее, избегая всех этих «норм». «Нормы» эти вносят нечто чиновническое, канцелярское в живой и боевой политический вопрос. «Нормы» эти сбивают людей с толку и затемняют истинную сущность дела. Переносить спор на эти «нормы», даже вообще толковать о них теперь значит, поистине, делить шкуру медведя, прежде чем он убит, – и притом делить эту шкуру словесно в собрании таких людей, которые, наверное, не будут делить шкуру на деле, когда мы убьем медведя.

Не беспокойтесь, господа! Крестьяне сами поделят землю, когда попадет им в руки земля. Крестьяне легко сумеют поделить землю, – только бы им добыть земли. И не спросят крестьяне никого о том, как им делить землю. Не позволят крестьяне никому вмешиваться в то, как им разделить землю.

Пустые это речи о том, как делить землю. Мы здесь не межевая канцелярия, не землеустроительная комиссия, а политический орган. Мы должны помочь народу решить экономическую и политическую задачу, помочь в борьбе крестьянству с помещиками, как классом, живущим крепостнической эксплуатацией. Эту живую, насущную задачу затемняют разговоры о «нормах».

Почему затемняют? Потому, что вместо настоящего вопроса о том, надо ли взять 72 миллиона десятин у помещиков для крестьянства или нет, обсуждается сторонний и вовсе не важный, в конце концов, вопрос о «нормах». Этим облегчается обход вопроса, уклонение от ответа по существу. Споры о трудовой и потребительной и какой там еще норме запутывают настоящее ядро вопроса: надо взять 72 миллиона десятин помещичьей земли для крестьян или нет?

Пытаются доказать, достаточно или недостаточно земли для той или иной нормы.

К чему эти доказательства, господа? К чему эти пустые речи, эта мутная вода, в которой кое-кому легко ловить рыбу? Разве не ясно само собой, что на нет и суда нет, что крестьяне хотят земли не выдуманной, а очень хорошо им известной соседней помещичьей земли? И надо говорить не о «нормах», а о помещичьей земле, не о том, достаточны ли всякие там нормы, а о том, сколько помещичьей земли. Все остальное – простые увертки, отговорки, даже попытки засорить глаза крестьянам.

Например, депутат Кутлер так ведь и обошел настоящую суть вопроса. Трудовик Караваев как-никак сказал прямо: 70 миллионов десятин. Что ответил на это депутат Кутлер? На это он не ответил. Он запутал вопрос «нормами», т. е. прямо уклонился от ответа на то, согласен ли он, согласна ли его партия все помещичьи земли отдать крестьянам или нет.

Депутат Кутлер воспользовался ошибкой депутата Караваева, недостаточно ясно и резко поставившего вопрос, и обошел суть дела. А в этом-то весь гвоздь вопроса, господа. Кто несогласен действительно всех помещичьих земель отдать крестьянам (напоминаю, что я условился по 50 десятин оставить на каждого помещика, чтобы никого не обездоливать!) – тот не стоит за крестьян, тот не хочет действительной помощи крестьянам. Ибо если вы позволили затемнить или отодвинуть вопрос о всей помещичьей земле, так тогда все дело ставится под вопрос. Тогда спрашивается: кто же будет определять, какую долю помещичьей земли отдать крестьянам?

Кто будет определять? И 9 миллионов десятин из 79 – тоже «доля» и 70 миллионов десятин – «доля». Кто будет определять, если не определим мы, если не скажет ясно и решительно Государственная дума?

Депутат Кутлер недаром умолчал об этом вопросе. Депутат Кутлер щеголял словом: «принудительное отчуждение».

Господа, не давайте себя увлечь словами! Не обольщайтесь красивой фразой! Смотрите на суть дела!

Когда мне говорят: «принудительное отчуждение», я спрашиваю себя: кто кого принудит? Если миллионы крестьян принудят подчиниться интересам народа кучку помещиков, тогда это очень хорошо. Если кучка помещиков принудит миллионы крестьян подчинить свою жизнь корысти этой кучки, тогда это очень плохо.

И вот этот-то маленький вопрос сумел совсем обойти депутат Кутлер! Своим рассуждением о «неосуществимости» и о «политических условиях» он, по существу дела, даже звал народ примириться с тем, что он подчинен кучке помещиков.

Депутат Кутлер говорил непосредственно вслед за моим товарищем Церетели. А Церетели в декларации нашей социал-демократической фракции сделал два вполне определенных заявления, которые ясно решают именно этот, коренной и главный, вопрос. Первое заявление: передача земель демократическому государству. Демократический это значит такой, который выражает интересы народной массы, а не интересы кучки привилегированных. Мы должны прямо и ясно сказать народу, что без демократического государства, без политической свободы, без полновластного народного представительства никакое земельное преобразование в пользу крестьян невозможно.

Второе заявление: необходимость предварительного обсуждения земельного вопроса в столь же демократических местных комитетах.

Чем ответил на это депутат Кутлер? Молчанием. Плохой это ответ, г. Кутлер. Вы умолчали как раз по вопросу о том, крестьяне ли принудят помещиков уступить интересам народа, или помещики принудят крестьян надеть себе на шею новую петлю нового разорительного выкупа.

Молчать о таком вопросе непозволительно.

О местных комитетах, господа, говорили в Думе, кроме социал-демократа, и народные социалисты (депутат Баскин) и социалисты-революционеры (депутат Колокольников). О местных комитетах говорилось уже давно в печати, говорила о них и первая Дума. Мы не должны забывать этого, господа. Мы обязаны хорошо уяснить и себе и народу, почему так много говорили об этом вопросе и каково его настоящее значение.

Первая Государственная дума обсуждала вопрос о местных земельных комитетах в пятнадцатом заседании, 26-го мая 1906 года. Подняли вопрос члены Трудовой группы, подавшие письменное заявление за подписью 35-ти членов Думы (в том числе два социал-демократа, И. Савельев и И. Шувалов). Заявление было первый раз прочитано в Думе на 14-ом заседании ее 24 мая 1906 г. (см. страницу 589-ую «Стенографического отчета» о заседаниях первой Государственной думы); затем это заявление напечатано и обсуждалось через день. Привожу полностью главные места этого заявления:

Данный текст является ознакомительным фрагментом.