Гражданская война и активизация волонтерства
Гражданская война и активизация волонтерства
Накануне войны Севера и Юга экономика США становилась все более индустриальной и урбанистической. Росло число крупных городов-метрополисов, каждый из которых стремился занять господствующее положение в окружающих их регионах, строя каналы, шоссейные и железные дороги. Но она еще не стала в полной мере национальной экономикой. Лишь немногие из этих путей сообщения пересекали границы штатов, крупный капитал был редким явлением и имел местное значение, исключая те проекты, в которых был заинтересован европейский капитал. Большинство товаров и услуг производилось на небольших местных предприятиях и их поставки обычно не выходили за границы штатов и регионов.
Единственным исключением были отрасли, связанные с переработкой хлопка и зависящие от основанного на рабстве плантационного сельского хозяйства. «Король-хлопок», как его тогда называли, оказывал мощное влияние на остальные отрасли экономики – транспорт, строительство, торговлю и финансы, причем не только на Юге, но и на Севере. Основанная на рабстве индустрия хлопка и составляла тогда национальную экономику США. Многие крупные состояния филантропов Бостона, Нью-Йорка и Филадельфии были созданы при прямом или косвенном участии рабовладельческой экономики. Рабство в Америке существовало с колониальных времен, но к концу 18 века многие жители молодой республики, в том числе ее лидеры, прежде всего южанин Джефферсон, ожидали, что оно постепенно отомрет из-за низкой эффективности.
Все резко изменилось с изобретением в США хлопкоочистительной машины, позволявшей доводить грубый американский хлопок до кондиций, приемлемых для бурно растущей текстильной промышленности Англии, которая ввозила до этого более дорогой хлопок из Индии. Беспрецедентный рост спроса на американский хлопок в Европе и реорганизация плантаций на Юге США на выращивание хлопка вместо табака сделали рабскую экономику сказочно прибыльной. Из-за бурного развития ткацких фабрик в самих США плантационное рабство получило ещё один стимул для своего роста. Хотя ввоз новых рабов был запрещен еще в 1808 году, их численность неуклонно росла. Если в 1800 году на Юге было около 1 миллиона рабов, то к 1860 году здесь уже находилось 4 миллиона чернокожих, и этот скачок был достигнут за счет «разведения рабов» на месте. Ряд штатов, специализируясь на вновь возникшей «индустрии» выращивания новых рабов в семьях прежних рабов, имели прибыль даже большую, чем при выращивании хлопка на рабских плантациях.
С этих пор в стране начались ожесточенные дебаты. Уже не столько об отмене рабства на Юге, диктуемого Конституцией с ее равенством прав человека, так же, как и христианской доктриной равенства всех людей перед Богом, сколько об основаниях для его распространения в новых штатах на Западе и Юге. Эти не утихавшие всю первую половину 19 века публичные дебаты были на время приглушены двумя законодательными федеральными компромиссами. В 1820 году состоялся «Миссурийский компромисс», по которому рабство севернее 36-й параллели запрещалось. Наряду с Миссури, принятым в США в качестве рабовладельческого штата, в Союз был включен и свободный от рабства штат Мэн. В 1854 году новое обострение конфликта привело к отмене «Миссурийского компромисса» и принятию взамен «Компромисса Канзаса и Небраски». Белое население этих территорий, преобразуемых в штаты, получило право решить вопрос о допущении или запрещении у себя рабства. Последний компромисс, нарушив равновесие между северными и южными штатами, привел вскоре к новому обострению борьбы сторонников рабства и его противников (аболиционистов), приведшей в итоге к Гражданской войне Севера и Юга.
***
Основанная на рабстве индустрия хлопка была не только источником политических и социальных конфликтов. Она также рождала огромное богатство. Связанные с ним крупные филантропические пожертвования создали обильную почву для развития добровольческих ассоциаций. Они, конечно, приняли активное участие в столкновениях вокруг рабства. Многие видные американцы, особенно из северных штатов, озабоченные нарастающим конфликтом республиканской Конституции и рабства, издавна создавали антирабовладельческие ассоциации, занимавшиеся активной агитацией за его отмену. Б. Франклин был одним из организаторов «Пенсильванского общества за отмену рабства», созданного сразу после революции. В 1787 году освобожденные черные рабы организовали в Филадельфии «Свободное африканское общество» (Free African Society), филиалы которого вскоре появились в Бостоне, Нью-Йорке и Ньюпорте.
В 1816 году группа влиятельных американцев, среди них будущие президенты Джеймс Монро и Эндрю Джексон, сенаторы Дэниел Уэбстер и Генри Клей, организовали «Американское колонизационное общество» – АКО (Society for the Colonization of Free People of Color of America). От него поступил проект переселения освобожденных рабов в Африку. Этот проект получил поддержку и от чернокожих лидеров, и от членов Конгресса США, его одобрили даже многие видные рабовладельцы. В состав АКО входили, в основном, квакеры, горячо поддерживающие аболиционизм, но также и те рабовладельцы, что желали избавиться от освобождённых негров, вредно, по их мнению, влияющих на подавляющее их большинство, остающееся в рабстве.
Обе, казалось бы, мало совместимые группы, нашли общий язык, и АКО предприняло первые переселения свободных рабов. Для финансирования были использованы частные пожертвования рожденного в смешанном браке квакера-аболициониста и богатого судовладельца из Новой Англии Пола Каффи (Paul Cuffee, 1759–1817). Каффи был не только одним из инициаторов проекта. Он также нашел в контролируемой Британией Сьерра-Леоне землю для переселенцев, перевозил туда на своих судах первые группы бывших рабов и помогал их обустройству на месте. После смерти Каффи его дело активно продолжило АКО. Получив федеральный грант в 100 тыс. долл. Колонизационное общество приобрело в Африке землю (на территории нынешней Либерии) и начало в 1820 году регулярную перевозку черных переселенцев, доставив туда за 20 лет более 3 тыс. человек.
Однако после восстания в 1831 году негров-рабов во главе с черным баптистским проповедником Натом Тёрнером (Nat Turner), во время которого по его приказу были убиты 60 белых мужчин, женщин и детей, деятельность АКО была свернута. В южных штатах поднялась стихийная волна ответного террора, завершившаяся созданием репрессивной системы обращения с рабами. Ответом на усиление террора на Юге стал новый подъем движения за отмену рабства на Севере. Одним из его глашатаев был Уильям Л. Гаррисон (William L. Garrison, 1805–1879), видный аболиционист, социальный реформатор и журналист, которого позднее высоко оценил Л. Н. Толстой как близкого ему по духу теоретика и практика ненасильственной борьбы.
Издаваемая Гаррисоном в 1831–1865 годах бостонская газета «Либерейтор» постепенно превратилась в основную трибуну аболиционистского движения в стране. Насилию физическому, царившему на Юге, Гаррисон противопоставил «насилие словом» – свой воинствующий стиль моральной пропаганды. Гневное обличение и страстная проповедь в духе ветхозаветных пророков должны были, по его убеждению, разбудить совесть нации. Его статьи и проповеди вызывали ярость рабовладельцев Юга и их сторонников на Севере. Власти штата Джорджия предлагали 5000 долл. за его арест и заключение под стражу. В 1835 году только предусмотрительное заключение Гаррисона в тюрьму властями Бостона и последующая высылка из города спасли его от линчевания местными сторонниками рабства. Созданное Гаррисоном в 1833 году «Американское общество борьбы с рабством» (American Anti-Slavery Society, 1833–1870), у которого в 1838 году было 1350 филиалов, где состояло 250 тыс. членов, затопило почтовые отделения страны литературой против рабства. Это вынудило Конгресс принять специальный акт о запрете ее распространения отделениями федеральной почты…
***
Конфликт вокруг рабства стимулировал создание добровольческих организаций и поток филантропических вкладов, прямо нацеленных на содействие освобождению от рабства. Ярким примером тому стала так называемая «подпольная железная дорога» (Underground Railroad). Она представляла собой неформальную сеть борцов с рабством, помогавшей рабам бежать с Юга в северные штаты, а после введения в 1850 году сурового федерального закона о беглых рабах (Fugitive Slave Law) – на британские территории, составляющие нынешнюю Канаду. Это было особенно популярное направление, поскольку рабство здесь было запрещено, а длинная граница была весьма «дырявой». Сюда, как считают, доставили около 30 тысяч беглых рабов.
Инициативу организации этой «дороги к свободе», грозившей тюрьмой или смертью не только беглецам, но и их помощникам, взяли на себя еще в начале века квакеры. Позднее к ним присоединились методисты, пресвитериане и конгрегационалисты, а также группы освобожденных негров и мулатов. На этой, как правило, ночной дороге «проводник», хорошо знающий местность, переправлял одного или нескольких рабов на «станцию». Ею обычно служил дом сочувствующего «начальника станции», оттуда на другую «станцию» и так далее, пока рабы не попадали на свободную территорию. За десятилетия существования «дороги свободы», которая не могла бы действовать без тайных организаций, смелости и щедрости ее членов и прямых пожертвований богатых аболиционистов, на Север (американский и канадский) были переправлены многие десятки тысяч рабов. По одной из оценок к 1850 году «железная дорога», движение по которой стартовало в начале 19 века, переправила на Север и дала свободу примерно 100 тыс. рабов.
После Закона 1854 года, позволившего жителям новых штатов Канзас и Небраска самим решить быть ли им свободными или рабовладельческими, как аболиционисты, так и сторонники рабства отправляли сюда деньги, оружие и снаряжение для противоборствующих групп. Среди были и террористические банды. Со стороны аболиционистов одну из таких банд возглавил Джон Браун (John Brown, 1800–1859), позднее повешенный в Вирджинии за организацию вооруженного восстания рабов. Молодой рабовладелец Уильям Квонтрилл (William C. Quantrill, 1837–1865) возглавил подобную банду со стороны защитников рабства. В годы Гражданской войны Квонтрилл стал лидером партизанских отрядов южан, наводивших ужас на жителей свободных регионов. Это были не столь частые в Америке случаи, когда использование ассоциаций и филантропии было доведено до крайностей радикализма и терроризма, неизбежных в условиях надвигающейся Гражданской войны.
***
Усиление гражданской активности вокруг вопроса о рабстве способствовало, по словам П. Холла, «национализации публичной жизни» в стране. Он имеет в виду перемещение этой активности снизу на уровень национальных ассоциаций и политических организаций, появлению многочисленных изданий и публикаций, обращенных к общеамериканской аудитории и требующих от федеральных властей, наряду с отменой рабства, проведения и других социальных реформ.
Среди последних особенно значительным было движение за гуманное обращение с душевнобольными из бедных семей. Его возглавила Доротея Дикс (Dorothea L. Dix, 1802–1887) из Новой Англии. Она известна американцам не только заслугами в этом движении. Будучи суперинтендантом медицинских сестер армии северян в годы войны, Дикс велела сестрам оказывать помощь всем раненым на полях сражений – как северянам, так и южанам. У нее было тяжелое детство в семье алкоголиков и собственный душевный срыв в молодости, что во многом определило ее милосердное и социально активное поведение в дальнейшем. Тому же способствовала ее поездка Дикс в Англию, где она, проживая в квакерской семье известных социальных реформаторов, познакомилась с тем, как здесь с участием Палаты общин и правительства решалась проблема душевнобольных бедняков.
Все это подвигло ее в 40-е годы 19 века на «крестовый поход» за решение этой проблемы в США. Объездив со своей социальной миссией многие штаты, Дикс добилась наибольшего успеха в Луизиане. Она убедила власти штата и ряда округов, а также общинных активистов и богатых людей приступить к организации контролируемых правительством и общественностью публичных психиатрических госпиталей. Эта мера, как тогда полагали, должна была значительно улучшить положение душевнобольных, которых обычно отдавали в чужие семьи или в частные заведения, где с ними нередко жестоко обращались.
Вслед за тем она начала лоббировать Конгресс. В результате усилий Дикс и других активистов в 1854 году был принят закон, выделяющий штатам более 12 млн. акров федеральной земли, доходы от которых помогли бы им строить дома и лечебницы не только для душевнобольных, но также для слепых, глухих и немых. К огорчению не одной Дикс, но и всех, кто стремился облегчить участь этих несчастных, президент Франклин Пирс (Franklin Pierce, 1804–1869) наложил на закон вето, заявив, что он «…не находит никаких оснований в Конституции, для того чтобы превратить федеральное правительство в главного благотворителя всех Соединенных Штатов». Печально знаменитое «вето Пирса» обозначило тот консервативный подход федеральных властей к ответственности за социальную поддержку бедных и несчастных, который выдерживался вплоть до начала 20 века. Эта социальная проблема по-прежнему осталась заботой семей, местных властей, общин и, конечно, частной благотворительности.
***
Консерватизм федеральных властей в социальной политике и в их отношении к филантропии отчетливо проявился и в противоположной ситуации, когда Конгрессу, как высшему представительному учреждению страны, предложили принять частное пожертвование для использования в интересах всего общества.
В 1828 году незаконнорождённый сын британского аристократа Джеймс Смитсон (James Smithson, 1764–1829), посвятивший жизнь исследованиям в химии и минералогии (это он открыл минерал «смитсонит», названный так в его честь) и унаследовавший от матери крупное состояние, написал завещание, до сих пор полное загадок. В нем Смитсон сообщал, что в случае своей смерти, он оставляет богатство племяннику, но, если у того не будет наследников, оно должно быть подарено правительству США, чтобы «основать в Вашингтоне учреждение под названием Смитсоновский институт для приращения и распространения знаний среди людей». Когда в 1835 году племянник Смитсона умер, не оставив наследников, Конгресс «от имени американского народа» обещал принять его наследство, составившее по тогдашним оценкам 0,5 млн. долл.
Лишь спустя три года после того, как британский суд отклонил иск родственников Смитсона, 11 ящиков со 100 тысячами золотых монет, а также его библиотека и коллекция минералов прибыли в Вашингтон. Конгрессу, однако, потребовалось еще 10 лет упорных дебатов, чтобы решить, следовало ли принимать этот дар, имелись ли для этого законные основания и можно ли исполнить волю донора-иностранца, никогда не бывавшего в США.
Одни законодатели, и больше всего, южане, а среди них ярый защитник рабской экономики и националист Джон К. Кэлхаун (John C. Calhoun, 1782–1850), оспаривали не только право Конгресса принять этот зарубежный дар, но и основать институт, носящий имя частного лица из враждебной Британии. Другие же, в их числе сенатор из Бостона Джон К Адамс (John Q. Adams, 1767–1848), 6-й президент США, горячо одобряли подобное филантропическое начинание. Они видели в создании института, наконец-то основанного в 1846 году, огромный стимул для развития столь нужных молодой стране научных исследований.
Историки до сих пор не пришли к единому мнению о мотивах эксцентричного дара Смитсона. Однако сам он в одной из статей, опубликованной Смитсоновским институтом в 1857 году (еще до пожара 1865 года, уничтожившего его дневники), косвенно обозначил в качестве мотива жажду бессмертия, чем бы она ни была обеспечена – научной ли его славой или продуманной щедростью. «Он [Джеймс Смитсон] письменно заявляет, что, хотя в его венах течет лучшая кровь Англии, – писал он, – не поэтому его имя будет жить в памяти потомков, в то время как титулы графов и герцогов Нортумберлендов и Перси исчезнут или будут забыты». Предсказание Смитсона, подкрепленное щедрым пожертвованием, вполне исполнилось. В наше время Смитсоновский институт – самый крупный в мире музейный комплекс: 16 музеев, 4 исследовательских центра, обширная сеть научных библиотек, издательств, популярных и научных журналов83.
***
Хотя федеральное правительство весьма медленно осознавало собственную роль в публичной жизни, оно стало в этот период исключительно эффективным в создании условий, поощряющих неправительственные организации. Реформирование в 40-х годах 19 века почтовой службы США создало дешевое и весьма продуктивное средство связи, и благодаря ему американцы и их ассоциации могли быстро обмениваться информацией и продвигать совместные акции и проекты.
Контроль федерального правительства над торговлей между штатами привел к улучшению водной навигации и наземного транспорта, что помогло активистам и их идеям быстрее перемещаться на общенациональном уровне. Новые виды инфраструктуры широко использовали как американцы, заинтересованные в социальном реформаторстве, так и евангелистские активисты для создания общенациональных ассоциаций, сходных по структуре с агентствами федерального правительства. Они и были в своих сферах, как подчеркивает П. Холл, «неформальным правительством»84.
Особенно активно использовали вновь возникшие культурные и торговые возможности, а также перспективы освоения новых земель на Западе, евангелические протестанты из Новой Англии. Продвигая свои цели в интенсивном процессе формирования американской нации, они опирались, с одной стороны, на религиозную идеологию, считая поселения в Северной Америке, предписанной свыше «командировкой в дикость» для создания множества «Градов на Холме». С другой стороны – на демографию. При исключительно высоком оттоке населения из Новой Англии с ее истощенной землей в западные и южные районы, следовало для предотвращения безбожия сопровождать миграционные потоки соответственным «религиозным сервисом» – созданием там новых конгрегаций и связанных с ними благотворительных обществ.
Бурный поток иммиграции из Германии и Ирландии в 40-е годы также расширил рамки добровольческой и филантропической активности. Немецкие иммигранты, в большинстве своем протестанты, ввезли с собой собственные волонтерские традиции. Везде, где они поселялись, они создавали атлетические, музыкальные, библиотечные, аптечные, больничные и другие общества взаимопомощи, чтобы сохранить культуру и поддерживать друг друга на новом месте.
Ирландцам-католикам в этом смысле повезло меньше из-за враждебности католической церкви к тем добровольческим объединениям, которые она из-за отсутствия американского архиепископа не могла прямо контролировать. Среди объединений ирландцев было немало созданных католиками-мирянами местных конгрегаций, собиравших пожертвования, организующих ассоциации и даже избиравших священников – по примеру своих соперников-протестантов. С появлением у американских католиков архиепископа ему потребовалось несколько десятилетий и немало громких судебных процессов, чтобы подавить эту религиозную самодеятельность мирян и вернуть «заблудших» в рамки папской иерархии. Римская церковь запрещала католикам вступать в тайные организации типа масонских орденов, зато поощряла антиалкогольные, патриотические и другие благочестивые ассоциации.
В целом влияние католиков на развитие независимой филантропии и волонтерства вплоть до 20 века намного перекрывалось тем, что делали в этой сфере протестанты. Католическая церковь сумела, однако, компенсировать эту ограниченность собственной сетью школ, госпиталей, сиротских домов и других благотворительных организаций. Они были созданы ее монашескими орденами и региональными епархиями и сыграли впоследствии исключительную роль в американском социальном обеспечении, особенно в тех городах, где преобладали католики.
***
В десятилетия, предшествовавшие Гражданской войне, особенно изолированными и беспомощными оказались многие группы образованной элиты Америки. Ей пришлось столкнуться с мощным напором иммиграции, усилением продажных «политических машин» в городах, проникновением ценностей коммерции и конкуренции во все аспекты американской жизни.
Отделение церкви от государства уменьшило авторитет духовенства. В итоге американцы были вольны веровать по своему выбору или не верить вообще. Дипломированные врачи и адвокаты с начала века пытались оградить вступление в их профессиональный круг опытных практиков, получавших от властей, нередко за взятки, необходимые лицензии. В период правления президента Джексона (1829–1837) с его эгалитарной «демократией масс», они столкнулись с конкуренцией не только дилетантов и шарлатанов всех сортов, но и своих «подмастерьев» – амбициозных молодых людей, добивавшихся в судах разрешения на вступление в коллегии адвокатов или получения лицензии врача. Даже бизнесмены, относившие себя к местной элите, но намного позже начавшие считать себя профессионалами, столкнулись с вторжением самозванцев, авантюристов и спекулянтов, позоривших «цех бизнеса» нечестной практикой.
Хотя ассоциации, к которым профессиональные и коммерческие элиты прибегли для самозащиты, не смогли вернуть им прежнего статуса «избранничества», они позволили заново приобрести публичный статус и завоевать клиентуру. Основывая частные госпитали, представители городской элиты придавали им, как правило, статус благотворительных организаций, чтобы отделиться от прочих частных клиник. Медицинские школы университетов, филиалами которых эти госпитали становились, давали врачебные привилегии только дипломированным специалистам. В попечительские советы госпиталей, где доминировали богатые доноры, часто включали и авторитетных лидеров духовенства, что позволяло им отделиться от массы странствующих проповедников. В свою очередь, религиозные лидеры, привлекая благочестивых доноров, основывали связанные с их церквями новые организации – от теологических школ до религиозных издательств, американских и зарубежных миссий. Видные представители бизнеса предприняли организацию кредитных агентств – для оценки кредитоспособности клиентов и партнеров не только в терминах коммерции, но и с точки зрения их политической и моральной надежности.
***
В годы Гражданской войны родилось то новое направление в американской благотворительности, которое к концу века стали называть «рациональной», или «научной» филантропией. У ее истока стояла профессиональная элита Севера, люди которой проявили себя геройски не только на полях сражений, но и в добровольческих усилиях по поддержке армии с тыла.
Эти усилия наиболее ярко выразились в деятельности Санитарной комиссии США (United States Sanitary Commission), которая стала первым образцом рационального направления в американской филантропии. Созданная первоначально по инициативе снизу – на пожертвования частных лиц из среды профессионалов и с их прямым участием, Санитарная комиссия вскоре превратилась в федеральную ассоциацию, принявшую на себя ответственность за санитарное обслуживание и снабжение армии северян на передовой, в военных лагерях и госпиталях.
Процесс создания Санитарной комиссии может служить яркой иллюстрацией американского пути развития филантропии и добровольчества. Ее появление стало итогом объединенных усилий. С одной стороны, в этом приняла участие женская «Ассоциация помощи армии» из Нью-Йорка, ищущая, как и чем патриотически настроенные женщины могут поддержать армию. С другой стороны, за дело взялись группы «джентльменов-профессионалов», среди которых было несколько профессоров медицины и врачей-практиков, священников и деловых людей, знающих, что было необходимо в тот момент воюющей армии. Наиболее практичной была признана организационная идея Генри У. Беллоуза (Henry W. Bellows, 1814–1882), видного общественного деятеля, популярного проповедника и лидера Унитарианской церкви из Нью-Йорка – одной из либеральных ветвей протестантства, отвергающей доктрину Троицы, грехопадения и предопределения.
Беллоуз предложил составить детальный и рационально обоснованный проект неправительственной санитарной организации, которая будет заниматься теми проблемами санитарии и снабжения армии, для которых у правительства нет ни людей, ни денег. Преодолев недоверие политиков (президент А. Линкольн поначалу считал Санитарную комиссию «пятым колесом в телеге») и безразличие, а то и сопротивление военных чинов и армейских медиков, ее организаторы во главе Г. Беллоузом добились одобрения своего плана Конгрессом. В 1861 году Линкольн подписал закон о создании добровольческой Санитарной комиссии, имеющей правительственные полномочия, но финансируемой за счет частных пожертвований, а Г. Беллоуз стал ее президентом. В деятельности Санитарной комиссии слилось, по мнению историков, несколько направлений добровольческой и филантропической деятельности той поры85.
На первом направлении удалось организовать и направить патриотические усилия многих тысяч женщин-волонтеров. Они без устали обходили округа и кварталы, собирая пожертвования. Они работали медсестрами, создавали и обслуживали лагерные столовые, сопровождали суда-госпитали, шили одеяла и одежду, пекли хлеб. Они, наконец, проводили многочисленные «санитарные ярмарки», позволившие собрать для армии различные припасы на миллионы долларов. С тех пор подобные ярмарки стали традицией во многих городах Америки, которая поддерживается до сих пор. За время войны общая сумма пожертвований (деньгами и товарами) в пользу Санитарной комиссии составила около 25 млн. долларов86.
Второе направление также было связано с участием женщин, и оно позволило им приобрести организационный опыт, который в мирное время был исключен для них из-за дискриминации в правах. Они помогали организации на Севере тысяч ассоциаций солдатских жен, матерей и сестер, ищущих возможности помочь армии, создавали хранилища запасов, занимались их упаковкой и транспортировкой, работали санитарными агентами и инспекторами в лагерях и госпиталях, разрабатывали стандарты для найма медицинского персонала. Многие из тех женщин, что приобрели опыт работы в Санитарной комиссии, стали впоследствии видными социальными активистами и организаторами волонтерства и филантропии. Они также сумели вторгнуться в ранее недоступную им сферу бизнеса.
Наконец, третье направление было связано с деятельностью мужского крыла этой комиссии, тех «джентльменов-профессионалов», которые руководили ею рационально, «по-науке». Обосновывали ее планы, бюрократически распределяли ее полномочия, раздавали задания и составляли отчетность. Именно из их среды вышли те опытные профессионалы, которые в послевоенные десятилетия взялись вместе с женским крылом Санитарной комиссии реформировать устаревшую систему социального обеспечения под знаменем светских «благотворительных организаций» и «научной филантропии».
***
Однако старые традиции религиозной филантропии все же устояли перед мощным напором новаторов Санитарной комиссии. Об этом свидетельствует деятельность еще одной добровольческой федеральной организации – Христианской комиссии США (United States Christian Commission – USCC). Она была создана в конце 1861 года по инициативе Христианской молодежной ассоциации (Young Men’s Christian Association – YMCA). Поначалу Христианская комиссия занималась отправкой в армию – в помощь армейским священникам – протестантских пасторов для «религиозного врачевания» солдат и офицеров. Вскоре она вынуждена была взяться не только за облегчение их физических и моральных страданий, но и за социальное обслуживание. В годы войны Христианская комиссия направила в армию 5 тысяч своих волонтеров. Кроме того, в госпитали, военные лагеря и тюрьмы были отправлены закупленные на пожертвования прихожан миллионы экземпляров Библии и другой религиозной литературы общей стоимостью в 2 млн., а также медикаменты, продукты питания и одежду на сумму в 4 млн. долл.
Исследователи филантропии той эпохи обращают внимание на противоположный характер целей и форм деятельности этих двух комиссий в течение всей войны. Евангелически ориентированная Христианская комиссия ставила духовность и страдания отдельного человека выше утилитарных проблем эффективности деятельности организации в целом. Там, где Санитарная комиссия была озабочена решением общих проблем, Христианская комиссия стремилась помочь отдельному человеку. Если первая, помогая людям и проектам, исходила из того заслуживают ли они помощи, то вторая ориентировалась просто на нужду в ней. Когда деятели Санитарной комиссии, выполняя работу, опирались на профессионалов и экспертов, ее оппоненты набирали волонтеров с добрыми намерениями, чтобы прежде всего облегчить страдания, вызванные войной.
Работа этих двух комиссий отчетливо отразила коренное различие традиционной религиозной благотворительности и вновь складывающейся «научной благотворительности» – двух ведущих моделей американской филантропии, которые неоднократно сталкиваясь в оставшиеся десятилетия 19-го века, продолжают сосуществовать, а нередко и противостоять друг другу, до сих пор.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.