Отец

Отец

Я родился и вырос в Сухуми. В 1905 году мой дед женился и поселился в этом замечательном городе, и дом его до сих пор стоит там. Мои родители были типичными представителями советской интеллигенции: отец – геолог, а мать – провизор. Детство мое неразрывно связано с морем, необыкновенно красивой тропической природой Абхазии и с ощущением радости. Детство и отрочество вспоминаются мной как райская жизнь.

Я хочу рассказать о своем отце Илье Андреевиче Джоджуа. Родился он в 1917 году в Сухуми, городе, который безмерно любил. Говорили, что он родился в рубашке – это действительно так: Господь его спасал в таких опасных ситуациях! Отец добровольцем ушел на фронт в 1941 году, в 1942 году закончил Военную академию химической защиты имени Ворошилова. Воевал отец на Северо-Кавказском фронте. В боях за освобождение Харькова был тяжело ранен. Его полностью засыпало землей, была видна только одна рука! Молодая русская санитарка ползла под артобстрелом и увидела, что рука пошевелилась. Она схватила отца за руку и вытащила. Лечился отец в военном госпитале города Изюма, а потом – опять на фронт. В поезде у него под подушкой был табельный пистолет, и его украли. За это отца сняли с поезда, арестовали, а поезд ушел на фронт. Дело старшего лейтенанта Джоджуа передали Особому отделу НКВД. Подполковник, начальник Особого отдела, армянин из Еревана, прочитав документы, узнав, что он из Сухуми, улыбнулся и замял дело (так рассказывал отец). На следующем поезде его отправили на фронт, а по дороге отец узнал, что первый поезд разбомбили немцы, никто не остался в живых. Опять Бог его спас.

Вернулся он в 1945 году. Был геологом-поисковиком. Рассказывал о том, что как-то шли высоко в горах, в связке. Впереди пожилой абхазец-проводник. Вдруг веревка отца порвалась, и он камнем полетел в пропасть! Абхазец успел наступить на самый конец веревки, так и поднял его из пропасти. В 1960-е годы работал мой отец во Вьетнаме, главным геологом-консультантом от Советского Союза. Кстати, три года искали в джунглях не только уголь, но и уран. Урана не нашли, но орден Хо Ши Мина отцу дали. Во Вьетнаме он попал под американскую бомбардировку. Он американцев недолюбливал и назло не убегал в землянку от американских бомб. Как говорил отец, не к лицу фронтовику-победителю от них бегать, – упрямый был. Еще он был в командировке в Китае, уважал эту страну и ее культуру. Помню, он рассказывал про случай в Пекине. Скончался кто-то из советских, может, и геолог. Отец стал свидетелем такой сцены в аэропорту: пришел китайский офицер, маленького роста, с очень строгим лицом, и приказал своим солдатам поместить в холодильник тело покойного, чтобы отправить в Москву. Через час этот начальник вернулся и, увидев, что солдаты ничего не сделали, на месте расстрелял четверых подчиненных! Ужас!

Недавно я был в Москве, в Подольске, в военном архиве, где искал фронтовые документы отца. С помощью друзей нашел личное дело лейтенанта Ильи Джоджуа, номер 12, где была его рукой написана автобиография и подпись под присягой. Дата – 7 декабря 1941 года. Мне пятьдесят лет, у меня седина, и передо мной он – двадцатичетырехлетний, в военной гимнастерке… Очень я волновался, как будто встречался с моим молодым отцом.

Отец был крещеный, причащался в детстве, а в Бога, к сожалению, не верил, а верил в честность, как он говорил. Но богохульником он никогда не был. Сейчас многие люди, считающие себя православными, следуя массовым тенденциям в информационном поле, считают себя вправе осуждать Церковь. А отец мой был коммунистом, в прямом смысле носившим партийный билет под сердцем; он приходил с работы, вытаскивал его из левого кармана и аккуратно укладывал на стол. Будучи партийным духом и мыслями, отец никогда не давал себе права осуждать Церковь. А это были шестидесятые годы, мощнейшая антицерковная кампания! Отец не принял в ней ни малейшего участия, он сторонился любых насмешек над верой, совсем не имел атеистической агрессии. Он не мешал моей матери молиться и прививать нам, детям, любовь к Богу. И я чту память отца и благодарен ему за то, что он не препятствовал формированию чувства веры в моем сознании.