3.3.1. Советское делопроизводство как исторический феномен

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

3.3.1. Советское делопроизводство как исторический феномен

Общая характеристика советского делопроизводства

Марксистская теория социального развития связывала потребность в управленческом аппарате с «эксплуатацией человека человеком»; в коммунистическом обществе, где с эксплуатацией должно быть покончено, управлять станет некому и некем, а значит, и орудия управления неизбежно отомрут. Однако практика борьбы за власть заставила отложить выполнение этой романтической программы. Уже летом 1919 г. В. И. Ленин разъяснял, что пролетарская революция не только не означает немедленной ликвидации «государственной машины», но и требует ее всемерного укрепления.

Глава советского государства, выступая перед слушателями Коммунистического университета им. Я. М. Свердлова, говорил:

Этой машиной или дубиной мы разгромим всякую эксплуатацию, и, когда на свете не останется возможности эксплуатировать, не останется владельцев земли, владельцев фабрик, не будет так, что одни пресыщаются, а другие голодают, – лишь тогда, когда возможностей к этому не останется, мы эту машину отдадим на слом[437].

В итоге провозглашенное на идеологическом уровне отмирание управленческого аппарата ограничилось национализацией частных компаний. Государственные учреждения и управленческие структуры общественных объединений (единственной легальной партии, профсоюзов, кооперативов и т. п.) не только не были распущены, но и значительно укрепились, а значит, получали стимулы к развитию и соответствующие отрасли делопроизводства. Более того, частный капитал был окончательно ликвидирован лишь в начале 1930?х годов, так что с момента перехода к нэпу (1921) и до конца 1920?х годов существовали определенные условия для развития делопроизводства коммерческих организаций (хотя бы в объеме, необходимом для взаимодействия с уполномоченными органами профильных ведомств, – Народного комиссариата финансов и Народного комиссариата труда).

Советский управленческий аппарат не отличался высокой эффективностью. Профессиональные чиновники царских времен, имевшие твердые навыки «письмоводства», как правило, не хотели сотрудничать с новой властью, а квалифицированных служащих – большевиков было немного. Поэтому в первые годы существования советского государства на управленческие посты пришло множество случайных людей, не обладавших необходимыми знаниями и умениями. В свою очередь, новое поколение управленцев, воспитанное на опыте 1920?х годов, стало одним из основных объектов массовых репрессий 1930?х. В результате развитие делопроизводства было вновь отброшено назад. Кроме того, с середины 1920?х годов существовали перечни (номенклатуры[438]) руководящих должностей, назначения и даже выборы на которые осуществлялись только после согласования кандидатур в соответствующих по уровню партийных органах (вплоть до ЦК, когда речь шла об управленцах высшего звена), а партийное руководство ориентировалось в своей кадровой политике не только и не столько на деловые качества кандидатов, сколько на последовательность в проведении «генеральной линии», так что очередные назначения не всегда доставались достойнейшим с профессиональной точки зрения. Вместе с тем власть никогда не утрачивала контроля над страной, а советское делопроизводство представляло собой стройную и внутренне взаимосвязанную систему.

Характеризуя делопроизводство с источниковедческой точки зрения, приходится считаться с чрезвычайным многобразием его разновидностей. Все учреждения и организации должны взаимодействовать с гражданами, аккумулировать необходимые сведения, вырабатывать решения и доводить их до адресатов, а также периодически оценивать собственные достижения и неудачи, и каждое из этих действий оформляется созданием как минимум одного, а обычно нескольких делопроизводственных документов. Кроме того, в областях управления, обладающих выраженной спецификой, складываются так называемые специальные системы делопроизводства – дипломатическая, военно-оперативная, судебно-следственная и ряд других[439]. В каждой из этих систем существуют особые разновидности делопроизводственных источников, появление которых обусловлено отличительными чертами соответствующих управленческих функций. Наконец, с первых же лет существования советской власти в нашей стране осуществлялось централизованное планирование экономической деятельности[440], а в конце 1920?х годов вся экономика была подчинена задачам выполнения «пятилетних планов развития народного хозяйства». Материалы планирования – это сложный конгломерат разных по происхождению документов[441], и традиционно их рассматривают в качестве самостоятельного вида исторических источников. Очевидно, однако, что планирование – это один из уровней управления экономикой, а значит, и материалы планирования могут трактоваться в качестве группы делопроизводственных документов; формальное тождество документов Госплана с документами других ведомств дополнительно убеждает в справедливости такого решения. В принципе, каждая из упомянутых отраслей советского делопроизводства заслуживает собственной характеристики. Но сложность и разнообразие делопроизводственных источников грозят сделать ее слишком объемной. В дальнейшем будут рассмотрены наиболее типичные разновидности делопроизводственных источников, встречающиеся практически во всех системах документации. Желающие углубить свои знания по какой-либо конкретной отрасли или специальной системе делопроизводства могут обратиться к дополнительной литературе, прежде всего – к методическим пособиям, разрабатываемым профессионалами в соответствующих областях[442].

Локальные нормативные акты

Системообразующая разновидность делопроизводственных документов – локальные нормативные акты, имеющие разные самоназвания: уставы, положения, правила, приказы и т. д. Функция такого рода документов состоит в определении целей, задач и принципов работы учреждений, организаций и общественных объединений или в установлении норм, применяемых в каких-либо частных областях (строительство, рыболовство, торговля и т. п.).

Видовая природа локальных нормативных актов неоднозначна. С одной стороны, такого рода документы устанавливают нормы и в этом отношении примыкают к законам. С другой стороны, уставы общественных объединений возникают (по крайней мере в теории) на основе соглашения между всеми членами этих объединений[443], а лица, присоединяющиеся к объединению уже после создания такового, самим фактом своего вступления подтверждают готовность следовать действующему уставу. Такой договорной характер сближает уставы с актовыми источниками. Вместе с тем положения и уставы не проходят утверждения представительными органами власти, а значит, не могут рассматриваться как законы в строгом смысле слова. Что же касается договорной природы локального нормотворчества, то она имеет ограниченный характер: ведомственные положения, уставы, правила, нормы, рекомендации и т. д. вырабатываются и вводятся в действие сугубо бюрократическим путем, а уставы общественных организаций зачастую приходится согласовывать с теми или иными органами власти (а в советской практике такое согласование требовалось всегда). Напротив, управленческая роль локальных нормативных актов колоссальна, ибо всякое управленческое решение принимается лишь постольку, поскольку оно предусмотрено в подобном документе. Как следствие, представляется возможным рассматривать локальные нормативные акты как одну из разновидностей делопроизводства.

Уставами, как правило, назывались нормативные документы, которые определяли принципы работы общественных организаций. Важнейшим из уставов советского времени был Устав коммунистической партии (РСДРП(б) до 1918 г., РКП(б) в 1918–1925 гг., ВКП(б) в 1925–1952 гг., КПСС с 1952 г. и до ее ликвидации в 1991 г.). Первый устав РСДРП был принят на II съезде партии в 1903 г. и послужил причиной раскола между большевиками и меньшевиками, а в дальнейшем текст устава неоднократно перерабатывался и изменялся (выделяется порядка десяти редакций). В момент октябрьского переворота действовала редакция устава, принятая на VI съезде РСДРП(б) в августе 1917 г., а в момент распада СССР – редакция XXII съезда КПСС (1961 г.) с изменениями, внесенными на XXIII (1966), XXIV (1971) и XXVII (1986) съездах. Устав определял порядок приема в партию и исключения из нее, права и обязанности ее членов, организационную структуру партии (в том числе состав и порядок формирования руководящих органов), отношения партии с государственными и общественными организациями, а также (в общих чертах) порядок формирования партийных денежных фондов, включая суммы обязательных членских взносов. Поскольку до конца 1980?х годов коммунистическая партия была единственной легальной политической организацией в стране и контролировала все области общественной жизни, то влияние ее устава на жизнь страны было очень велико.

По образцу устава союзной коммунистической партии составлялись уставы республиканских компартий, существовавших в каждой союзной республике, кроме РСФСР, местные партийные организации которой подчинялись напрямую центральным органам ВКП(б)/КПСС.

Свои уставы имели и другие общественные (или, во всяком случае, формально общественные) организации – Коммунистический союз молодежи, пионерская организация, профессиональные и творческие союзы, академии и т. п. В частности, уставы Академии наук СССР принимались в 1927, 1930, 1935, 1959 и 1963 гг. и фиксировали изменения как в административной структуре, так и в статусе члена академии.

Органы государственного управления – народные комиссариаты (с 1946 г. – министерства) и другие ведомства – опирались в работе на Общее положение о народных комиссариатах (министерствах), а также на положения об отдельных ведомствах, составлявшиеся с учетом отраслевой специфики. До 1936 г. эти документы принимались центральными исполнительными комитетами общесоюзного или республиканского уровня, в дальнейшем – советами народных комиссаров (министров). Положение определяло задачи ведомства и способы их решения, а также его организационную структуру и штатное расписание (или порядок формирования таковых). Сами ведомства, в свою очередь, принимали специализированные нормативные акты в сфере своей компетенции – положения, уставы (в армии и других военизированных структурах), правила и т. п. Число такого рода документов постоянно росло, и все они время от времени обновлялись с учетом актуальных тенденций в развитии регулируемых отраслей.

На ведомственном уровне утверждались и положения об отдельных учреждениях и организациях, находившихся в подчинении у соответствующих структур. Если в структуре какого-нибудь наркомата (министерства) существовало много однотипных учреждений (больницы в системе министерства здравоохранения, школы в системе министерства просвещения и т. п.), то разрабатывалось примерное положение об учреждениях данного типа, а отдельные нормативные документы воспроизводили этот «примерный» текст с минимальными отклонениями. Нормотворчество руководства самих организаций оформлялось приказами или положениями.

Наконец, законодательство времен нэпа допускало акционерный капитал, а значит, существовала и такая разновидность локальных нормативных актов, как уставы акционерных обществ. В свою очередь, ставка партии и правительства на коллективные формы собственности сделала необходимой разработку уставов кооперативных организаций и коллективных хозяйств (колхозов). Большое социальное значение имело принятие Примерного устава сельскохозяйственной артели (1935) и двух Примерных уставов колхозов (1969 и 1988 г.)[444]. В этих документах определялись рекомендуемый состав и полномочия колхозного руководства, порядок ведения и принципы оплаты сельскохозяйственных работ, а также размеры приусадебных участков и максимальное поголовье домашнего скота, находящегося в личной собственности у отдельных членов колхоза. Изменения в Примерном уставе колхоза фиксировали эволюцию аграрной политики в СССР.

В целом локальные нормативные акты образуют своеобразный скелет советской управленческой системы. Знание подобного рода документов – необходимое условие адекватной интерпретации отдельных управленческих решений.

Заявления и обращения граждан

Следующая важная разновидность делопроизводственных документов – заявления и обращения граждан.

В принципе, управленческий аппарат не нуждается в том, чтобы к нему обращались; более того, некоторые группы функционеров (например, сотрудники правоохранительных органов) наделены правом самим вмешиваться в жизнь граждан (особенно если имеются основания полагать, что эти последние заняты чем-то противозаконным). В то же время существует множество ситуаций, в которых аппарат не может начать действовать без инициативы извне. Формальным выражением такой инициативы и становятся заявления и обращения.

Подавляющее большинство заявлений советского времени (как и сегодня) создавалось в стандартных ситуациях вроде поступления на работу или увольнения с нее, приема в какую-либо организацию, регистрации брака и т. п. По канцелярской традиции заявления должны были быть исключительно рукописными: почерк выступал в данном случае дополнительным признаком подлинности составляемого документа; бланки использовались лишь в некоторых случаях. Однако тексты оставались трафаретными; менялись только отдельные фрагменты, относящиеся к личности заявителя. Личностное начало в подобных документах выражалось лишь постольку, поскольку заявитель осознанно или неосознанно отступал от действующих образцов.

Больше свободы давали заявления, вызванные к жизни конфликтными или нетривиальными ситуациями (скажем, жалобы или заявления о преступлениях). В таких заявлениях нормативами определялись только реквизиты, а основная часть составлялась заявителем в меру его способностей к выражению своих мыслей[445]. Такого рода документы дают относительно большое пространство для самовыражения автора, позволяя историку увидеть не только суть ситуации, но и внутренний мир ее участников.

Наконец, обращениями граждан принято именовать письма, адресованные депутатам, руководителям регионов и ведомств, а также лидерам страны, вплоть до первых лиц партии и государства. Для авторов такие письма служили последним аргументом в особенно длительных конфликтах; власть, в свою очередь, видела в письмах граждан, во-первых, индикатор общественных настроений[446], во-вторых – возможность показать себя защитницей слабых и обездоленных, подпитывая старую, но очень выгодную всем правящим режимам мифологему «доброго царя в окружении злых бояр». Особенно действенными были коллективные письма, демонстрировавшие широкий общественный интерес к заявленной проблеме. Работой с обращениями граждан занималось одно из подразделений аппарата соответствующих органов власти (обычно общие отделы или секретариаты, хотя иногда для таких целей создавались и специальные структуры), которое анализировало поступившую информацию, готовило ответы или перенаправляло обращения в профильные ведомства для принятия мер.

Как правило, заявления и обращения граждан в массе своей не подлежат приему на государственное архивное хранение и уничтожаются «по миновании надобности». Фрагментарная сохранность препятствует исследованию такого рода документов в качестве массового источника: трудно собрать надлежащего размера корпус. Однако если обращения во властные структуры сохраняются (скажем, в личных архивах заявителей или в составе каких-либо резонансных дел), то ученый получает уникальную возможность взглянуть на жизнь страны глазами рядового человека.

Анкеты

При всей жизненности и нетривиальности информации, поступающей из заявлений и обращений, этих сведений, как правило, недостаточно для принятия решений. Следовательно, получив тот или иной «сигнал», аппарат должен собрать дополнительные сведения по затронутому вопросу.

Работа советских чиновников по аккумуляции данных приводила к появлению множества разнообразных документов – запросов, справок, заключений и т. п. Наименования, состав, порядок оформления и требования к содержанию этих материалов могут быть различными в зависимости от исторического периода, отрасли или региона и обычно определяются в каком-либо нормативном акте. Но одна форма сбора сведений заслуживает особого внимания как по значимости в жизни рядового жителя СССР, так и по своим информационным ресурсам. Эта форма – анкета.

Анкеты или опросные листы возникали и возникают не только в рамках делопроизводства, но и в статистике, где они выступают основным инструментом сбора первичной информации. Анкетирование широко применяется при проведении социологических и психологических исследований. Наконец, и в XIX, и в XX в. составление и заполнение анкет с вопросами о «жизни и мнениях» практиковалось как способ досуга[447], и такие анкеты следует относить к числу источников личного происхождения. Цель делопроизводственных анкет – получить сведения о заявителе, а специфические черты (по сравнению с анкетами, используемыми, скажем, в социологии) – расчет на собственноручное заполнение самим анкетируемым, необходимость сообщать точную информацию, невозможность отказаться от ответа на «неудобные» вопросы и определяющее воздействие на дальнейшую судьбу заполняющего их лица.

Использовавшиеся в советском делопроизводстве анкеты были рассчитаны на то, что отвечать на вопросы будут люди, несведущие в канцелярских процедурах, а возможно, и малограмотные. Поэтому при разработке бланков анкет делалось все, чтобы исключить возникновение ошибок: вопросы формулировались максимально развернуто, а типичные ответы по возможности вносились в бланк заранее, чтобы заполняющему осталось только выбрать нужный. Попутно решалась еще одна задача: чем меньше свободы в форме ответов, тем сложнее скрыть неблагоприятную информацию о себе, иными словами – тщательная разработка бланка должна была способствовать достоверности предоставляемых данных.

Наиболее распространенной из анкет, которые приходилось заполнять гражданину СССР, был личный листок по учету кадров, оформлявшийся каждый раз при приеме на работу. При этом в соответствии с господствующей идеологией отделы кадров интересовались не только профессиональными качествами, но и «классовой сущностью» будущего работника. В частности, в личных листках 1930?х годов наряду с привычными и сегодня вопросами о дате рождения, образовании, владении иностранными языками и военной обязанности присутствовали графы «Сословие или происхождение до революции» (с вариантами ответа: из крестьян, мещан, дворян, купцов, духовного звания, военного сословия), «Кто из родственников ваших или вашей жены (мужа) лишен избирательных прав и за что?», «Имеете ли родных или близких знакомых за границей, где и чем занимаются, когда и почему выехали из СССР и их адрес», «Партийность: а) какой организацией принят в ВКП(б), б) время вступления, в) № партбилета и/или кандидатской карточки», «Состояли ли раньше в других политических партиях, в какой именно, где, когда и причины выхода», «Состояли ли раньше в ВКП(б), когда и причина исключения или выбытия», «Участвовали ли в оппозициях, каких и когда»[448], «Были ли за границей», «Служили ли в войсках и учреждениях белых правительств (белых армий) в каком чине, должности, где и когда; были ли на территории белых, когда, где и сколько времени», «Участвовали ли в революционном движении и подвергались ли репрессиям за революционную деятельность до Октябрьской революции (за что, когда, каким)», «Принимали ли активное участие в Октябрьской революции и гражданской войне, когда, где и чем именно выразилось ваше участие», «Подвергались ли вы партвзысканиям за время пребывания в ВКП(б)», «Результат прохождения партчистки»[449]. Существенно подробнее, чем сегодня, расспрашивали о родственниках: о родителях надо было написать, «владели ли недвижимым имуществом, каким именно, где и когда», «чем занимались до революции (указать конкретно)», «чем занимаются и где находятся (указать точный адрес) в настоящее время»; состоящим в браке, кроме того, требовалось ответить на ряд вопросов о супруге и родителях супруга. В 1960–1970?е годы формуляр личного листка по учету кадров стал проще: скажем, об участии в оппозициях уже не спрашивали. Однако исключительную остроту приобрел вопрос о национальности, шедший в большинстве советских документов под номером 5, откуда его разговорное название – «пятый пункт». В пристальном внимании кадровиков к этому «пункту» сказалась официально замалчиваемая, но широко существовавшая в СССР практика дискриминации представителей определенных национальностей, прежде всего евреев. Можно только догадываться о чувствах тех, кому приходилось заполнять изощренные советские анкеты. Вместе с тем историк может извлечь из анкет не только уточненные биографические данные того или иного конкретного лица, но и информацию об изменениях в политике советского государства.

Протоколы заседаний, постановления и стенографические отчеты

Господствовавшая в СССР идеология диктовала не только классовый подход ко всем сторонам общественной жизни, но и максимально широкое использование совещательного принципа принятия решений. В нашей стране не получили развития идеи рабочего самоуправления, предполагавшие, что трудовые коллективы (напрямую или через выборных представителей) распоряжаются средствами производства и доходами предприятий: в 1918 г. фабрично-заводские комитеты, явочным порядком бравшие на себя эти функции после Февральской революции, объединились с профессиональными союзами, которые вмешивались в вопросы администрирования лишь настолько, насколько это было нужно для защиты гарантированного рабочим права на труд. Соответственно, не сложилось и системы коллективного управления производством. В то же время коллегиальный характер имела работа ряда органов государственной власти (советов, вплоть до Верховного и его президиума, исполнительных комитетов, Совета народных комиссаров / министров), а также управленческих структур партии, комсомола и других общественных объединений. В 1917–1932 и 1957–1964 гг. существовали коллективные органы управления производством на региональном, республиканском и всесоюзном уровнях – советы народного хозяйства, а в 1920–1937 гг. действовал, кроме того, Совет труда и обороны, отвечавший за координацию деятельности в оборонной области. Наконец, в наркоматах (министерствах) и ведомствах существовали коллегии и научно-технические советы, на заседаниях которых обсуждались многие вопросы из компетенции соответствующих ведомств. Как следствие, значительный объем управленческих решений принимался совещательным путем. Материальное воплощение коллегиального принятия решений представляют собой три разновидности источников – протоколы заседаний[450], постановления и стенографические отчеты.

Наиболее распространенная из этих разновидностей – протокол заседания. Протокол должен следовать строгому формуляру, все элементы которого имеют свое значение. В заголовке документа приводятся название органа, ход заседания которого протоколируется, порядковый номер документа согласно принятой системе нумерации и дата заседания. Затем перечисляются присутствующие[451] (или указывается их число), отдельно следует назвать председателя (ведущего заседание) и секретаря, ответственного за оформление протокола. Основная часть документа выстраивается согласно так называемой повестке дня (т. е. списку рассматриваемых дел) и включает содержательные блоки двух типов – «Слушали» (где характеризуется предмет обсуждения[452]) и «Постановили» (где излагаются принятые решения). В конце протокола указывается дата его создания (не обязательно совпадающая с датой проведения заседания), а также ставятся подписи председателя и секретаря. В приложения к протоколу помещаются материалы, подготовленные к заседанию в письменной форме (повестка дня, разосланная до начала заседания, тексты докладов, иллюстративный материал к выступлениям, проекты решений и т. д.). В итоге протокол не всегда дает детализированное представление о ходе заседания, однако всегда формирует впечатление основательной подготовки и легитимности принимаемых решений, обоснование которой и есть основная задача протокола. Если кому-либо надо сообщить информацию только об одном из принятых решений, на основании протокола создается выписка из него, заверяемая подписью секретаря.

Из комплекса протоколов, фиксирующих деятельность важнейших советских учреждений, особенно детально изучены протоколы Совета народных комиссаров и Совета труда и обороны начала 1920?х годов, когда председателем обоих органов был В. И. Ленин; кроме того, опубликованы протоколы заседаний Президиума Высшего совета народного хозяйства РСФСР за 1917–1920 гг. и Президиума Госплана СССР начала 1920?х годов.

Постановление посвящается одному из пунктов повестки дня и состоит, как правило, из двух частей – мотивировочной, в основу которой кладутся материалы обсуждения, и резолютивной, содержащей изложение принятых решений в соответствии с тем, как они были записаны в протоколе. Советская делопроизводственная практика допускала лаконичные мотивировочные части или даже отсутствие таковых. Так, мотивировка постановления СНК СССР от 28 апреля 1933 г. «О выдаче гражданам Союза ССР паспортов на территории Союза ССР» ограничивается ссылкой на «статью 3 Постановления ЦИК и СНК Союза ССР от 27 декабря 1932 г. об установлении единой паспортной системы по Союзу ССР и обязательной прописки паспортов». Но ярким проявлением особого стиля советского делопроизводства стали пространные и цветистые мотивировочные части, наполненные оценочными суждениями:

Совет народных комиссаров Союза ССР и Центральный комитет ВКП(б) констатируют, что преподавание истории в школах СССР поставлено не удовлетворительно. Учебники и само преподавание носят отвлеченный, схематический характер. Вместо преподавания гражданской истории в живой занимательной форме с изложением важнейших событий и фактов в их хронологической последовательности, с характеристикой исторических деятелей – учащимся преподносят абстрактное определение общественно-экономических формаций, подменяя таким образом связное изложение гражданской истории отвлеченными социологическими схемами. Решающим условием прочного усвоения учащимися курса истории является соблюдение историко-хронологической последовательности в изложении исторических событий с обязательным закреплением в памяти учащихся важных исторических явлений, исторических деятелей, хронологических дат. Только такой курс истории может обеспечить необходимую для учащихся доступность, наглядность и конкретность исторического материала, на основе чего только и возможны правильный разбор и правильное обобщение исторических событий, подводящие учащегося к марксистскому пониманию истории.

В соответствии с этим Совет народных комиссаров Союза ССР и Центральный комитет ВКП(б) постановляют:

1. Подготовить к июню 1935 года следующие новые учебники по истории…[453]

Поскольку постановления высших органов советской власти и ЦК Коммунистической партии широко публиковались, такие развернутые преамбулы играли не столько делопроизводственную, сколько пропагандистскую роль. В некоторых случаях (например, в постановлении ЦК КПСС «О преодолении культа личности и его последствий» от 30 июня 1956 г.) резолютивная часть отсутствует, так что делопроизводственный по происхождению документ утрачивает управленческое содержание и превращается в образец специфической публицистики, позиционируемой как официальная позиция «партии и правительства».

Еще интенсивнее пропагандистская составляющая выражена в стенографических отчетах о разнообразных заседаниях, тем более что такие отчеты систематически публиковались как в периодической печати, так и в виде отдельных изданий[454]. В принципе, стенография – это особая техника ускоренного письма, позволяющая вести синхронную фиксацию человеческой речи. Когда средства звукозаписи были громоздкими и сложными в использовании, стенографирование было единственным способом дословной записи выступлений и дискуссий. Значение таких записей могло быть разнообразным. Самим участникам заседания стенографирование позволяло вернуться к ходу обсуждения и переосмыслить выдвинутые аргументы, чтобы полнее использовать сказанное в дальнейшей работе. В свою очередь, вышестоящие инстанции получали возможность проконтролировать организацию дискуссии, в частности убедиться, что председательствующий соблюдал регламент и предоставил слово всем, кто имел право высказаться[455]. Наконец, стенографирование заседаний, проходивших на высшем уровне (например, сессий Верховного совета СССР или съездов партии), воплощало статус соответствующих органов: коль скоро партийные съезды позиционировались пропагандой как эпохальные события в жизни страны и «всего прогрессивного человечества», то каждое слово, произнесенное со съездовской трибуны, следовало сохранить для истории, и стенография давала для решения этой задачи подходящий инструмент.

Вместе с тем, анализируя отложившиеся в архивах (а тем более опубликованные) стенографические отчеты, важно помнить, что необработанная расшифровка стенограммы или аудиозаписи сохраняет не только логику и стилистические особенности живого обсуждения, но и неизбежные в устной речи оговорки, незаконченные фразы, слова-паразиты и т. п., и если эти шероховатости не вычистить, то итоговый текст будет крайне трудно читать. Кроме того, необходимо продумать пунктуацию и разделить выступление на абзацы, которые также необходимы в письменном тексте, но по понятным причинам отсутствуют в устном. Как следствие, перед включением в отчет исходная запись проходит как минимум стилистическую правку. Но зачастую осуществляется и правка содержательного характера, призванная уточнить позицию автора, а то и подкорректировать ее, исходя из результатов обсуждения. В итоге текст, вошедший в стенографический отчет, может существенного отличаться от того, что было реально произнесено. При этом в стенографических отчетах наряду с развернутыми текстами всех прозвучавших выступлений приводятся вопросы к докладчикам, ответы на них и даже не предусмотренные протоколом реплики из зала, вплоть до хулиганских выкриков; более того, с помощью специальных ремарок обозначаются невербальные проявления эмоций – аплодисменты, смех, шум, свист и т. п. «Спонтанные» реакции аудитории большинства публичных мероприятий советского времени были, скорее всего, заранее срежиссированы; об этом свидетельствуют и наблюдения участников, и сам характер этих реакций[456]. В то же время благодаря подобным ремаркам читатель словно бы сам оказывается на описываемом заседании, так что широкая публикация такого рода материалов (параллельно с киносъемкой, радио– и телетрансляцией стенографируемых заседаний) помогала создать ощущение причастности «простого советского человека» к работе важнейших учреждений и организаций, а через это – и чувство участия в судьбах страны. Таким образом, делопроизводственный по происхождению документ подчинялся публицистической по своей сути задаче, превращаясь в инструмент агитации и пропаганды.

* * *

Планируя исследования, основанные на делопроизводстве советского периода, необходимо считаться с рядом ограничений. Далеко не все разновидности делопроизводственных документов Новейшего времени в должной степени сохраняются в архивах, что затрудняет формирование репрезентативного корпуса источников. Определенная часть материалов содержит не предназначенные для публикации личные сведения либо данные, составляющие государственную, военную или коммерческую тайну, и поэтому недоступна для исследования. Вместе с тем даже доступные материалы, при всей их специфичности, дают основания для выводов о том, как складывались отношения власти, общества и отдельного человека в едва ли не самый противоречивый период истории нашей страны.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.