3.1. Общая характеристика источников новейшего времени

3.1. Общая характеристика источников новейшего времени

Единство и внутренняя целостность Новейшего времени как исторической эпохи, включающей в себя большую часть XX в., не бесспорны.

Зачастую (особенно в англоязычной научной традиции) выделяются не один, а два периода, один из которых («межвоенный период», англ. Interwar period, аналогичные термины имеются во французском и немецком языках) охватывает время между Первой и Второй мировыми войнами, а второй («послевоенная эра», англ. Postwar era) – простирается со второй половины 40?х по начало 90?х годов XX в. Напротив, французское понятие «l’?poque contemporaine» (буквально «современная эпоха») объединяет в себе все исторические события с конца XVIII по второе десятилетие XXI в. включительно. История России, в которой существует так называемый советский период 1917–1991 гг., резко обособленный как от предшествующего, так и от последующего времени, выглядит в этом отношении парадоксальным исключением, возникшим как результат сознательного изъятия «одной отдельно взятой страны» из мирового исторического процесса. Вместе с тем источниковедческий (т. е. ориентированный на цели и пути созидательной деятельности человека) подход позволяет обозначить характерные черты Новейшего времени, отличающие этот период ото всех прочих и обеспечивающие его внутреннее единство.

Наступление Новейшего времени было подготовлено ходом промышленной революции. Механизированное фабричное производство остро нуждалось в притоке новых людских сил, а развитие транспорта создавало условия для постоянного пополнения рабочего контингента. При этом стремление предпринимателей к извлечению максимальной прибыли обусловливало высокие требования к интенсивности труда, тогда как относительная простота технологий, напротив, понижала требования к квалификации основной массы заводских рабочих. В результате хлынувшие в города люди либо не отличались развитыми умственными способностями и утонченной душевной организацией, либо не имели физической возможности реализовывать свои таланты; те немногие, кому удавалось вырваться из заколдованного круга, стремительно поднимались по открывшейся социальной лестнице, вытесняя прежнюю элиту – дворянство. Отрываясь в момент переезда от традиционной сельской культуры, новые горожане не могли в то же время освоить и классическую культуру Нового времени, ориентированную на более подготовленного реципиента. Возникал культурный вакуум, который заполнялся упрощенными по форме и содержанию произведениями, получившими в дальнейшем собирательное название массовой культуры. До известного времени зародыши массовой культуры существовали параллельно с высокой культурой как ее искаженная проекция, однако с развитием записывающей и воспроизводящей техники (фотография, звукозапись, киносъемка, в дальнейшем – радиовещание и телевидение) массовая культура получила инструменты для интенсивной экспансии и начала уже не транслировать, а вытеснять классическую культуру, диктуя ей жесткие условия выживания в новом мире. Преодоление неграмотности, ставшее (по крайней мере в развитых странах) одним из важнейших социальных достижений второй половины XIX – начала XX в., лишь усугубило ситуацию, поскольку овладение навыками чтения и письма еще не означало приобщения ни к образцам высокого искусства, ни к новейшим достижениям научной мысли. В итоге масса и массовая культура сделались знаковыми социальными феноменами наступившего XX в.

Ключевая характеристика массовой культуры вытекает из описанных выше обстоятельств ее появления и состоит в ориентации большинства создаваемых произведений на неискушенного потребителя. Прежде всего, данная тенденция наблюдается в области источников личного происхождения, появившихся в Новое время и служивших средством выстраивания межличностной коммуникации. Классическая культура Нового времени породила сложную систему видов и разновидностей источников личного происхождения, обслуживавших различные варианты соответствующей целевой установки. Теперь же отложенная во времени коммуникация с самим собой (целеполагание дневников) утрачивает свое значение (очевидно, ввиду сложности самого процесса саморефлексии), коммуникация с ограниченным кругом реципиентов (близкими людьми) осуществляется с помощью телефона, снимающего потребность в эпистолярном жанре, а мемуары и эссеистика, служившие раньше индивидуализированной коммуникации с неограниченным кругом читателей, сливаются с публицистикой, теряя личностное начало вплоть до распространения практики написания политических «мемуаров» бригадами референтов той или иной высокопоставленной персоны. Итогом становится системный кризис всей обсуждаемой группы видов.

Существенные трансформации переживает законодательство. Проблема основных прав человека была в целом решена, по крайней мере на бумаге, еще в предыдущую историческую эпоху. К началу Новейшего времени в большинстве европейских стран был юридически обеспечен статус таких важнейших институтов гражданского общества, как органы политического представительства, независимый суд и свободная пресса; в значительной степени эти институты присутствовали и в России (особенно после оглашения Высочайшего манифеста от 17 октября 1905 г.). Поскольку же основные права уже были сформулированы и предоставлены, то на передний план вышли новые вопросы, и прежде всего – вопрос социальных гарантий, острота которого подогревалась циклическими кризисами экономики, включая знаменитую Великую депрессию 1929–1939 гг. Социалистические, рабочие и крестьянские партии, пользуясь широкой поддержкой всех слоев населения, требовали от властей обеспечить право на труд и достойную заработную плату, провести перераспределение земли в пользу тех, кто ее обрабатывает, сформировать систему социального страхования и государственной поддержки малоимущих, прекратить дискриминацию по половым, этническим и религиозным признакам. Обеспечить достойные условия жизни для всех оказалось непросто: для этого требовалось известное самоограничение властей предержащих, шедшее вразрез с интересами существовавшей элиты. Кроме того, предоставление социальных гарантий влекло за собой значительные финансовые обязательства и дисбалансировало экономику, провоцируя инфляцию и создавая благоприятную почву для разного рода спекуляций. Но игнорировать социальные требования тоже было невозможно – лозунги защиты «обездоленных» и «униженных» стали ключевым оружием практически всех существующих политических сил. Неблагоприятное сочетание указанных факторов породило такой характерный феномен XX в., как популизм законодательства, принимавшегося не для исполнения, а для демонстрации известной тенденции в развитии общества и государства. Понятно, что прибегать к такого рода уловкам можно не в последнюю очередь потому, что основной аудиторией закона-прокламации оказываются не профессиональные управленцы, юристы и экономисты, а неискушенные «простые» люди.

Наступление «века масс» мало что изменило в положении делопроизводства и статистики, которые с самого начала создавались для управления массовыми процессами. В XX в. получает дальнейшее развитие тенденция к формализации делопроизводства и математизации статистических исследований, а внедрение вычислительной техники (табуляторов, затем ЭВМ) делает актуальной задачей приспособление формы документов к автоматизированной обработке. Результатом стало максимально широкое распространение бланков, происходившее, кстати, еще и потому, что заполнять формуляр проще, чем составлять даже шаблонные фразы, а значит, разработка бланков снижает требования к компетентности низового управленческого персонала.

Наконец, подлинный расцвет переживают периодическая печать («средства массовой информации» или «средства массовой коммуникации») и публицистика, чьи возможности по структурированию общества оказываются востребованы как никогда. Периодические издания характеризуются колоссальными тиражами, а также многообразием разновидностей и жанров. Уже в начале XX в. интенсивное развитие средств связи и полиграфической техники обеспечивает газетам невиданную ранее оперативность. Так, первое сообщение о столкновении «Титаника» с айсбергом появилось в «Нью-Йорк Таймс» спустя всего лишь несколько часов после того, как беспроводной станцией системы Маркони в Кейп-Рейсе на Ньюфаундленде был принят сигнал бедствия с тонущего лайнера, и содержало только догадки относительно хода трагедии, которая разворачивалась в Северной Атлантике параллельно с подготовкой очередного номера газеты[416]. Однако и эти рекорды скорости были превзойдены с появлением радиовещания и, спустя еще несколько десятилетий, телевидения, сделавших возможными прямую трансляцию с места событий. Распространение прямых трансляций поставило перед обществом новые этические проблемы, связанные с возможностью случайной (а иногда и намеренной) демонстрации в эфире неприемлемых сцен и непристойного поведения, а исследователям, обращающимся к подобного рода материалам в поисках исторической информации, приходится осваивать приемы работы с новым типом источников – аудио– и видеозаписями. Важнейшей проблемой при этом оказывается отпечаток, налагаемый на публикуемые сведения (а зачастую и на ход самого исторического процесса) особенностями жизненного цикла «актуальных новостей».

В предложенной общей характеристике Новейшего времени намеренно не затрагиваются вопросы, связанные со спецификой исторического развития России XX в. До известной степени такое решение связано с тем, что о России будет говориться во всех последующих параграфах этой главы, однако за ним стоят и соображения содержательного плана. Облик российского общества минувшего столетия был определен тоталитарным режимом, сложившимся после большевистского переворота 1917 г. и распавшимся в конце 80?х – начале 90?х годов. Сам этот режим интенсивно эксплуатировал тезис о собственной уникальности (до Великой Отечественной войны как «первого в мире государства рабочих и крестьян», а после – как флагмана «мировой системы социализма») и в некоторых случаях действительно преуспел в выстраивании стен между «самой передовой страной на планете» и окружающим миром. Скажем, упомянутая выше периодика в ее советской «редакции» радикально отличается от периодики, как ее понимали и развивали на Западе: это касается и оперативности информации, и жанровой структуры, и стилистики. В то же время уже самопозиционирование советской власти как «власти рабочих и крестьян» раскрывает суть коммунизма как феномена Новейшего времени, ориентированного на трудящуюся массу, а подчеркнуто биполярная, не признающая оттенков и полутеней советская картина мира практически идеально воплощает теоретическую модель массовой культуры, будучи прежде всего исключительно простой для восприятия (и в значительной степени антиинтеллектуальной). Немаловажно и то, что режимы, подобные советскому, сложились в XX в. не только в России и государствах Восточной Европы, попавших в советскую зону влияния по итогам Второй мировой войны, но и других странах – Италии, Германии, Китае, Северной Корее, Вьетнаме, Кампучии. Данное обстоятельство позволяло и позволяет рассматривать тоталитаризм как универсальное историческое явление минувшего века. Правда, оформившийся как идеология в 20?е – начале 30?х годов «марксизм-ленинизм» представляет собой реакцию прежде всего на актуальные проблемы именно этого исторического периода – резкое социальное расслоение в городах, обезземеливание крестьянства, рост популярности крайне правых, реваншистских и популистских течений. Социально-политические изменения, произошедшие в странах Запада после Великой депрессии (в частности, «Новый курс» Ф. Д. Рузвельта), а тем более послевоенное «государство всеобщего благосостояния» не вписывались в советскую картину мира, по крайней мере в ее версии, предназначенной для массового распространения. Однако нараставшее отставание от истории и связанная с ним гротескность многих проявлений коммунистической идеологии не отменяют того факта, что эта идеология сформировалась именно как продукт Новейшего времени и несла на себе его характерные черты, а значит компаративное исследование советской культуры и ее феноменов – обосновано и уместно.

Столь же сознательно обойдена вниманием тема Постновейшего времени – исторической эпохи, переход к которой обозначился с началом научно-технической революции, а закончился распадом СССР в 1991 г. Типология и видовая структура источников, создаваемых в последние десятилетия, заслуживают отдельного рассмотрения.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.