Лондон, пятница, 19 мая 1939 года

Лондон, пятница, 19 мая 1939 года

Утром к Чемберлену на Даунинг-стрит, 10 приехал американский посол в Лондоне Джозеф Кеннеди.

– Я на несколько минут, – сказал посол премьер-министру, когда они остались в кабинете вдвоем. – Вы помните, после Мюнхена я говорил, что английский народ должен воздвигнуть вам статую – вы спасли тогда Британию и Европу от войны.

– Так никто и не воздвиг, – мрачно усмехнулся Чемберлен.

– Не только английский народ, но все народы мира, – продолжал Кеннеди, – будут обязаны это сделать, если сейчас вы вновь спасете мир.

Пятидесятилетний миллионер, оказавший немало услуг Рузвельту во время избирательной кампании, Джозеф Кеннеди получил за это в прошлом году пост посла в Лондоне. И сразу же стал здесь сенсацией сезона: беспрецедентный случай в дипломатическом корпусе – посол был отцом девяти детей. Пять дочерей и четыре сына (один из которых – Джон – станет президентом Соединенных Штатов). Фотографии семейства Кеннеди не сходили со страниц английских газет. Шесть университетов избрали посла почетным доктором права.

Но в деятельности посла была сторона, о которой газеты не писали. Он стал одним из активных участников встреч по воскресеньям в Клайвдене. Поначалу Нэнси Астор пригласила его просто как лондонскую знаменитость. Но вскоре выяснилось, что взгляды Кеннеди полностью совпадают со взглядами других постоянных гостей Асторов. Он верил в могущество гитлеровской Германии, не верил в способность Британии противостоять ей и совсем не жаловал Советский Союз. Он стал апостолом «умиротворения», с его советами считался Чемберлен.

– Вы можете и должны вновь спасти мир, – оказал Кеннеди. – Я гарантирую вам поддержку Америки. Нужен новый Мюнхен. У английского бизнеса серьезные интересы в Германии. Немцы со своей стороны заинтересованы в английском капитале. На днях здесь, в Лондоне, я встречался с одним человеком из ближайшего окружения Геринга. Его имя вам мало что скажет – Гельмут Вольтат. Он подтвердил заинтересованность Берлина в широком соглашении с Англией. В июне он снова будет в Лондоне. Кому-то из ваших людей, вероятно Вильсону, надо с ним встретиться – Вильсона в Берлине уважают, его весьма ценит сам Риббентроп.

– Вы думаете соглашение возможно?

– Уверен, – сказал Кеннеди и откланялся.

Как всегда без стука из смежной комнаты тихо вошел Хорас Вильсон.

– Хорас, вы помните Гельмута Вольтата? – спросил Чемберлен.

– Да, сэр, – почтительно ответил Вильсон.

– Хорас, – сказал Чемберлен, – когда мюнхенское соглашение в прошлом сентябре было под угрозой, его спасли вы – я этого никогда не забуду. Сейчас вам надлежит заняться еще более тонким делом. Вольтат в июне будет в Лондоне, вы должны с ним встретиться и нащупать почву для соглашения.

Вильсон кивнул головой. В кабинет вошел Галифакс.

– Господа, Москва ждет нашего ответа на свои последние предложения. Кажется, мы подходим к моменту, когда надо сделать выбор – или пакт с большевиками, или провал наших переговоров с ними со всеми вытекающими отсюда последствиями.

– Я скорее подам в отставку, – бросил Чемберлен, – чем подпишу пакт с Москвой.

– Мне тоже неприятно думать об объединении с большевиками, – сказал Галифакс. – К тому же если будет заключен договор с Москвой, то может сложиться впечатление, что мы окончательно отказались от всякой надежды договориться с Германией.

– У пакта с Москвой, как она его предлагает, – добавил Вильсон, – есть, кроме прочих, еще один крупный минус. Если Польша или Румыния не смогут дать отпор Гитлеру, если Германия нападет на Россию морем или через Прибалтийские государства, то может сложиться парадоксальная ситуация: мы будем втянуты в войну для защиты Советской России!

– Только этого не хватало, – сказал Чемберлен. – Нам нужно такое соглашение, чтобы в случае нападения на Англию Россия вступила бы в войну и вынудила Германию драться на два фронта. Так или иначе соглашение должно сразу же при возникновении войны втянуть в нее Россию.

– Но Кремль трудно провести, – заметил Галифакс. – И его нельзя оттолкнуть. Я боюсь, если мы категорически откажемся от сотрудничества с ним, он останется один на один с Гитлером и они найдут какой-нибудь компромисс. Москву надо держать на привязи.

– Значит, мы должны продолжать переговоры с Москвой столько, сколько это возможно, – сказал Вильсон. – Повод для затяжки отыскать нетрудно. Особенно если переговоры поручить такому опытному дипломату, как Уильям Стрэнг.

– Хорошая идея, – сказал Чемберлен. – Но все-таки мы должны на крайний случай иметь такой вариант соглашения, который сохранял бы за нами свободу действий.

– А может быть, – предложил Галифакс, – подчинить соглашение процедуре Лиги наций?

– Подработайте эту идею, Эдвард, – сказал Чемберлен. – Кажется, она подходит. Мы успокоим общественность, припугнем Гитлера, а цена-то соглашения – пустяк.

Порешив на этом, все трое отправились в Вестминстер – в палате общин должны были начаться прения по вопросам внешней политики.

Открыл прения Чемберлен:

– Есть множество уступок, с которыми можно было бы согласиться без больших затруднений, если бы только существовала уверенность, что эти уступки будут использованы в тех целях, ради которых они сделаны.

Премьер говорил долго и непонятно. Сегодня он еще не мог открыть всем только что выработанный план.

После Чемберлена выступил Черчилль.

– Предложения русского правительства предусматривают создание тройственного союза – Англии, Франции и России. Его благами могут пользоваться и другие державы, если они того пожелают. Единственная цель союза – борьба против новых актов агрессии и помощь ее жертвам. Я не понимаю, что во всем этом плохого? Говорят: «Можно ли доверять Советскому правительству?» Думаю, в Москве говорят: «Можно ли доверять Чемберлену?» В таких вопросах надо руководствоваться но чувством, надо руководствоваться анализом затронутых вопросов.

В этом был весь Черчилль. Он придерживался одного принципа, когда это ему выгодно, и ратовал за прямо противоположный, когда ситуация менялась. Сейчас он понимал: соотношение сил в Европе, особенно после Мюнхена, было не в пользу Англии. Поэтому, несмотря на свою ненависть к коммунизму, он выступал за немедленный союз с СССР. Пройдут годы, ситуация изменится, и, желая максимально ослабить Советский Союз, он будет оттягивать открытие второго фронта в Европе. После победы он станет вдохновителем «холодной войны». Но сейчас, считал Черчилль, Англии выгоден и необходим союз с СССР.

Черчилль обратился к членам правительства:

– Если вы готовы быть союзником России во время войны, почему вы не хотите быть союзником России сегодня – ведь благодаря этому война может быть вообще предотвращена?!

Черчилль продолжал:

– Ясно, что Россия не пойдет на заключение соглашений, если к ней не отнесутся как к равной и если она не будет уверена, что методы союзников приведут к успеху.

Под бурные аплодисменты Черчилль закончил:

– Перед нами предложение справедливое и, по-моему, более выгодное, чем те условия, которых хочет добиться наше правительство. Нельзя допустить, чтобы его отложили в сторону. Я прошу правительство его величества усвоить, быть может, неприятную для него истину: без действенного восточного фронта нельзя по-настоящему защитить наши интересы на Западе, а без России невозможен действенный восточный фронт.

Затем выступил Ллойд Джордж:

– Без помощи России невозможно выполнить наши обязательства в отношении Польши и Румынии. Без помощи России мы попадем в западню.

За соглашение с СССР выступил Иден. Вечером Галифакс встретился с глазу на глаз с германским послом Дирксеном, который был переведен из Токио в Лондон, и попросил его передать Гитлеру: Англия интересуется, какие вопросы фюрер хотел бы обсудить путем прямых англо-германских переговоров.

Три дня спустя в Женеве у Галифакса состоится беседа с Майским, который будет представлять СССР на сессии Совета Лиги наций. Полпред сообщит в Москву с берегов Женевского озера:

Из рассуждений Галифакса совершенно очевидно, что английское правительство избегает тройственного пакта, не желая сжигать мостов к Гитлеру и Муссолини.

В тот же день, 22 мая, когда Майский встретится с Галифаксом, Германия и Италия подпишут агрессивный «Стальной пакт» – договоренность бок о бок «выступить объединенными силами за обеспечение их жизненного пространства». На следующий день Гитлер сообщит своим генералам о намерении напасть на Польшу.