Американская революция и Война за независимость

Американская революция и Война за независимость

События, положившие начало существованию США как независимого государства, всегда находились в центре внимания американских историков. Каждое поколение подходило к революционной эпохе по-разному, формулировало свой набор вопросов и соответствующих им интерпретаций. Некоторые проблемы приобретали фундаментальный характер, и занимали историков на протяжении многих десятилетий, некоторые довольно быстро разрешались и утрачивали актуальность.

Пожалуй, самый заметный интерес у первых поколений историков американской революции вызывал вопрос о том, как мог произойти разрыв между колониями и метрополией, которые всего за несколько десятилетий до революционных событий сосуществовали вполне мирно и даже не помышляли о ссоре. Все авторы конца XVIII – первой половины XIX вв., за исключением историков «лоялистского» лагеря (таких как Т. Хатчинсон), приходили к выводу, что причины ссоры следует искать в «тиранической» политике Лондона, именно английские политики, стремясь подчинить себе свободолюбивых американцев, спровоцировали конфликт и просто не оставили колонистам иного выбора кроме провозглашения независимости. Поколение историков-романтиков, в лице Дж. Бэнкрофта, подтвердило эту трактовку, и дополнило ее провиденциальным смыслом – американцы не только сражались с тиранической Англией, но и решали универсальную общечеловеческую задачу расширения зоны свободы, воплощали в себе неумолимые силы прогресса цивилизации.

Первая существенная корректировка ответа на «главный вопрос» американской революции произошла в конце XIX в., как считается, из-за изменения обстановки в мире и внутри американского общества. Англия и Соединенные Штаты все больше сближались на почве антигерманских настроений, а в самих США произошло много событий, которые заставили усомниться в однозначно-позитивных оценках национального прошлого. Историки так называемой «имперской школы» (Г. Осгуд, Дж. Бир, Ч. Эндрюс)23 предложили взглянуть на события второй половины XVIII в. с позиции Великобритании, рассмотреть американскую войну за независимость как одно из проявлений кризиса Британской империи, приведшего в конце концов к ее упадку. Получалось, что причиной американской революции были объективные, системные явления, колонии рано или поздно должны были отделиться от метрополии и стать независимыми государствами, а «тирания» и «любовь к свободе» тут совершенно не причем. Окончательно, как казалось, миф о великих и благородных отцах-основателях США развеяли историки-прогрессисты, причислившие их к протокапиталистической элите, движимой жаждой личного обогащения.

Из своеобразной «историографической ямы» отцов-основателей после окончания второй мировой войны извлекли представители «школы консенсуса», для которых либерализм американских лидеров XVIII века был важен в качестве исторического ориентира для выстраивания стратегии противостояния «мировому коммунизму». При всех своих частнособственнических инстинктах, Вашингтон, Гамильтон и Мэдисон были искренне преданы «делу свободы», и это, по мнению Д. Бурстина, Э. Моргана или Л. Харца,24 являлось самым существенным. Следующее поколение историков консенсусного направления, таких как Б. Бейлин, Г. Вуд и Дж. Покок,25 продолжило поиски позитива в действиях ранних американских лидеров, и выдвинуло концепцию «республиканского синтеза», согласно которой главная республиканская ценность «самопожертвования во имя общего блага» была осознана и сформулирована именно в ходе конфликта с Англией, а затем доминировала в представлениях американской элиты до середины XIX в. Продвигая подобную идеологию, американцы действительно олицетворяли собой силы прогресса, т. к. движение к республиканизму и демократии было отличительной чертой развития политической культуры Запада в этот период.

Надо сказать, что данная формулировка стала одной из последних попыток ответа на вопрос о «правых и виноватых» в ссоре колоний с метрополией. Разве что т. н. «психоисторики» в 1980 – 1990-е гг. предлагали иную интерпретацию, основанную на приложении идей Фрейда к международным отношениям. Они обнаруживали у обитателей колоний проявление эдипова комплекса по отношению к Георгу III, воспринимаемому в качестве «отца», и Англии, воспринимаемой в качестве «матери»26. В целом, вопрос о причинах Войны за независимость перестал приковывать к себе первоочередное внимание, в связи со смещением интереса к другому сюжету – проблеме внутренней сущности американской революции – была ли она только войной за независимость, или сопровождалась серьезными социальными сдвигами внутри страны.

Одним из первых этим вопросом задался в 1909 г. историк-прогрессист К. Беккер, который ответил на него знаменитой фразой: «американцы сражались не только за управление страной (home rule), но и за то, кто будет ею управлять (who should rule at home).27 В дальнейшем, практически все историки-прогрессисты так или иначе обосновывали тезис о социальном характере революции (один из них, Дж. Джеймсон, так и назвал свою книгу 1926 г.: «Американская революция, рассмотренная как социальное движение»28).

В 1950-е гг. сторонники школы консенсуса, отстаивая свое понимание американской истории как относительно бесконфликтной, опровергли доводы прогрессистов. Они доказывали, что в колониальной Америке было достаточно демократии и социальной справедливости. Если что-то и заставляло обитателей колоний браться за оружие, так только посягательства Лондона на американское благополучие, предпринимаемые после 1763 г. Все к чему стремились американцы во время революции – это к независимости и восстановлению «старых добрых порядков», что превращало ее в революцию консервативную, а не радикальную.

«Бурные 1960-е» привели к очередному повороту в американской историографии. «Неопрогрессисты», «ревизионисты» и «новые левые» историки (С. Линд, Дж. Лемиш и др.29) не просто вернулись к прогрессистскому пониманию революции как противостоянию «верхов» и «низов», они сопоставили события конца XVIII в. с современными, дополнив исторический дискурс такими актуальными понятиями как «класс», «раса» и «гендер». Обнаружилось, что по всем этим направлениям лидерам рабочих, чернокожих, женщин и даже сексуальных меньшинств есть чему поучиться у предшественников – они еще в период борьбы с Англией пытались воспользоваться ситуацией и отстаивать свои права.

Если в первом вопросе («кто виноват в конфликте колоний и метрополии») последнее слово в историографии пока остается за либеральной историографией, в ответе на второй («сопровождалась ли революция социальными конфликтами») оспаривать огромный массив аргументов, собранных ревизионистами сегодня практически невозможно. Более того, в последние десятилетия место этого вопроса как наиболее актуального занял другой: в какой мере события революционных лет повлияли на судьбу многочисленных и разнородных социальных групп – городских ремесленников, фермеров, черных рабов, индейцев, женщин, религиозных диссидентов, лоялистов и т. д. Американским историкам уже не интересны общественные классы, они не верят в возможность узнать чаяния, к примеру, купцов, не разбив их предварительно по роду занятий, этнической принадлежности, срокам жизни в США и т. п. Революция перестает рассматриваться в плане ее глобальных последствий, влияния на судьбы страны и мира, исследователи обсуждают такие темы как психология чернокожих рабов, сражающихся на стороне короля Георга III за свою свободу, или социальное происхождение лоялистов (выясняется, что большая их часть принадлежала к среднему и низшему классу, а не к колониальной элите, как считалось ранее). Однако бесконечное и никем не координируемое умножение исследовательских перспектив уже неоднократно вызывало критические реплики специалистов – пока совершенно не понятно, на какой основе можно будет собрать результаты многочисленных разрозненных изысканий в некую синтетическую схему, представить читателям американскую революцию как сложное, но вместе с тем единое историческое явление.

Еще одним вопросом, связанным с американской революцией, но выходящим за ее пределы, является проблема оценки сущности федеральной конституции 1787 г. Первыми ее критиками стали историки антифедералисты рубежа XVIII – XIX вв., однако затем целое столетие в историографии доминировали позитивные и даже панегирические оценки. Кульминацией подобного отношения можно считать книгу Дж. Фиске «Критический период американской истории», вышедшую в 1888 г.30 Согласно Фиске, США были просто спасены в результате разработки и принятия конституции. Если бы не она, кризис 1780-х гг. мог привести к дезинтеграции страны и коллапсу государственности.

Для историков-прогрессистов конституция стала одним из важнейших объектов критики. А. Шлезингер-ст. уподобил ее принятие контрреволюционному «термидорианскому перевороту», приведшему к власти финансовую олигархию31. Ч. Бирд уличил инициаторов и разработчиков конституции в стремлении к личному обогащению и игнорировании интересов простого народа. Для Бирда куда более привлекательной выглядела первая американская конституция, Статьи Конфедерации, действовавшая с 1781 г. и отражавшая чаяния широких масс (прежде всего, в силу обеспечения более комфортных условий жизни не кредиторам, а должникам, мелким, а не крупным собственникам). Аргументация в пользу Статей конфедерации стала одной из основных тем творчества историка-прогрессиста М. Дженсена32.

Практически во всем не согласные с прогрессистами, историки консенсусного направления подвергли сомнению и их интерпретацию конституции. Такие авторы, как Роберт Э. Браун доказывали, что в ходе ратификации конституции широкие слои американского общества имели возможность высказаться, и отдали свои голоса за новое федеративное устройство33. Г. Вуд в книге 1969 г. «Создание американской республики» попытался обосновать тезис о том, что авторы конституции 1787 г. действовали не из корыстных интересов, а как раз наоборот, рассчитывали, что сильная центральная власть поможет взять эти интересы под общественный контроль34.

Историки-ревизионисты снова начали конституцию критиковать, но никаких особенно оригинальных аргументов при этом не выдвинули, оставаясь в рамках прогрессистского дискурса.