Обесценивание революционного мифа

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Обесценивание революционного мифа

Анализируя историческую трагедию России 90-летней давности, не лишним будет вновь вернуться к тематике Смуты, к тому, как соотносятся два понятия: Смутное время и Революция. Вне аналогического ряда, вне продления категорий в «историческую вечность» смысл их употребления размывается. Если «Смутным временем» мы называли бы единичное событие, — то это наименование звучало бы как имя собственное, и не стоило бы рассуждать, насколько такое наименование соответствует описываемому феномену. Но если Смутные времена повторяются, если это явление не исключительное, а закономерное и имеющее свой генезис в жизни народов и государств — то разговор становится гораздо серьезнее, и затрагивает, в том числе, и текущие политические и мировоззренческие интересы. В таком случае мы соприкасаемся со злобой дня, даже если говорим о том, что произошло 300 или 100 лет тому назад.

За последние 10 лет понятие «Смутное время» в России отвоевало большой участок смыслового пространства. Оно говорит людям гораздо больше, чем в первой половине 1990-х годов. Надо сказать, что расхожая тогда среди либеральных демократов версия еще горячих событий, гласившая, что в 1991-ом году произошла очередная «революция» в России, сейчас стала совсем непопулярна и о ней как-то забыли. События 1991-го, так же как 1993-го года, не только консерваторы, но и либеральные демократы стараются не называть революцией. И это не случайно.

Постановка вопроса вкратце такова: в XIX–XX веках миф революции был настолько популярен, а затем и принудительно-каноничен, что его как объяснительную схему стремились накладывать практически на любые значимые социальные перемены, использовать как модель любой мутации цивилизационных, политических, экономических порядков.

Понятие «революция» стало затычкой в каждой бочке. К снижению его эвристического потенциала привело именно такое неумеренное и по существу схоластическое использование данной концепции, которую в наиболее развернутом виде мы встречаем у Маркса, предложившего видеть в социальной революции переход от одной исторической формации к другой. В советское время концепция революции приобрела ритуальный характер. Великую Октябрьскую Революцию рассматривали как сакральный акт, положивший начало новой эре. Другие революции — как некую семью исторических событий, группирующуюся вокруг Октябрьской Революции, «святое семейство» прогресса и продвижения человечества к своему счастью. В международной политике понятие «революции» использовалось как заклинание теми, кто хотел идентифицировать себя в качестве противника капиталистической системы, либо в качестве сторонника ее перекройки, кто стремился к ассоциации с освободительными ценностями и «прогрессивностью».

Во многом та пропагандистская и ритуальная ценность понятия, которая в нем усматривалась изначально, постепенно деградировала. А значимость революции как научной (или социально-философской) концепции девальвировалась. С падением СССР, с крахом доминировавшей в нем марксистской философии те скрепы, на которых этот миф держался, во многом распались.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.