1.4. «История как строгая наука?: Позитивизм VS Новая социальная наука» (деловая игра: тренинг методов аргументации)

1.4. «История как строгая наука?: Позитивизм VS Новая социальная наука» (деловая игра: тренинг методов аргументации)

Аргументация – это приведение доводов с целью изменения позиции другой стороны (собеседника, оппонента, аудитории). Как речевое действие она, с одной стороны, связана с формированием системы рациональных утверждений, предназначенных для оправдания или опровержения определенных мнений, а с другой – с полемическим мастерством, использованием риторических и психологических методов воздействия на собеседника.

Данное учебное задание направлено на приобретение полемического опыта в формате деловой игры. В качестве инструментов тренинга приведено краткое описание двадцати методов аргументации. С их помощью необходимо вступить в воображаемую дискуссию и попытаться доказать уязвимость позиции оппонента, в роли которого выступает автор статьи «История (историология) как строгая наука» Юрий Иванович Семенов, российский историк и философ, специалист по теории познания, философии истории, этнологии, истории первобытного и раннеклассового общества, доктор исторических наук (адаптированный вариант статьи см. ниже; расширенная Интернет – версия статьи размещена по адресу: http:// scepsis.ru/library/id_155.html (Научно-просветительский журнал «Скепсис»); оригинальная версия статьи опубликована под названием «Труд Ш.-В. Ланглуа и Ш. Сеньобоса “Введение в изучение истории” и современная историческая наука» в качестве предисловия к изданию Ш.-В. Ланглуа и Ш. Сень-обос. Введение в изучение истории. – М., 2004. – С. 3–36).

Для формирования содержательной основы аргументов, которые можно было бы использовать в полемике с точкой зрения Ю. И. Семенова, студентам рекомендуется ориентироваться на научную концепцию доктора исторических наук, профессора О. М. Медушевской (представленную в изданиях: История источниковедения в XIX – ХХ вв.: Учебное пособие. – М.: МГИАИ, 1988; Источниковедение: теория, история и методика. – М.: РГИАИ, 1996; Теория и методология когнитивной истории. – М.: РГГУ, 2008; Теория исторического познания: избранные произведения. – СПб.: Университетская книга, 2010).

Для выполнения задания из перечня методов аргументации необходимо выбрать не менее двенадцати. Далее в русле каждого из них сформулировать критические аргументы, направленные против позиции «оппонента»:

1. Метод фундаментальности (техника опровержения). В ходе полемики используются факты, способные поставить под сомнение сам подход оппонента к решению обсуждаемой проблемы. Оппонент выставляется в роли поверхностного наблюдателя или неопытного специалиста. Собственное мнение на этом фоне позиционируется как фундаментальное, внушающее доверие своей основательностью и системностью.

2. Метод противоречий. Довод основывается на выявленных противоречиях в позиции оппонента (либо логических противоречиях, либо отражающих несоответствие утверждений оппонента объективным условиям, мнению влиятельных участников, традициям, новациям и т. п.).

3. Метод следствий. В ходе полемики отмечается непоследовательность оппонента или сомнительность его доводов с точки зрения потенциальных последствий обсуждаемого решения. Как вариант – разоблачается «ложная причинность», когда оппонент встраивает отдельные реальные факты в мнимую причинно-следственную связь. Собственная позиция позиционируется как удачное сочетание тактики и стратегии, направленное на комплексные и позитивные изменения.

4. Метод примеров. Примеры могут использоваться как для подтверждения своей правоты, так и доказательства неправоты оппонента.

5. Метод сравнений. Эта форма аргументации может хорошо сочетаться со многими другими методами аргументации. Сравнение делает аргументацию более образной, «рельефной». В собственной позиции сравнение позволяет доказывать «от обратного» – как выбор наилучшего варианта или «наименьшего зла». Если же этот метод используется оппонентом, то можно попытать выявить некорректность приведенного им сравнения.

6. Метод изнанки (техника «да… но»). Если оппонент строит убедительную систему доказательств, которую сложно атаковать «в лоб», то метод изнанки позволяет выявить слабые места через указание непредвиденных логических следствий. В начале вы нарочито соглашаетесь с доводами оппонента, но затем обращаете внимание на скрытые обстоятельства или неучтенные последствия («Вы отчасти правы в этом утверждении, но забыли о …»).

7. Метод бумеранга. Это техника обращения нападок на нападающего. Она является частным случаем техники изнанки. Не обладая рациональной доказательностью, она при должном применении вполне действенна. Но недопустима вульгаризация этого метода («от такого слышу»).

8. Метод ограничений (техника дифференцирования). Метод основан на раздроблении высказывания оппонента: «Вот это верно, вот об этом можно придерживаться разных мнений, а вот это совершенно неправильно…». Здесь не следует опровергать всю систему доказательств противника, следует атаковать его слабые пункты.

9. Метод переоценки. Очень часто невозможно оспорить утверждения оппонента, зато легко принизить их ценность. Он придает особое значение факту, который, по Вашему мнению, не стоит того. Вы об этом заявляете и обосновываете свое заявление. Возможен и иной вариант – «повышение ценности», когда нечто оценивается выше, чем оценил оппонент.

10. Метод опережения (исключения возражения). Это техника предвосхищения возможного контраргумента противника. Выдвигаемое утверждение не подкрепляется всеми возможными аргументами сразу, а провоцирует оппонента на определенную ответную ремарку. В ответ на нее и наносится основной полемический удар.

11. Метод вопроса. Вопрос подталкивает любую дискуссию. Но мы не столько хотим знать, что скажет оппонент о своей позиции, сколько стремимся оттолкнуться в полемике от его ответа. Упрощенный вариант этой техники – риторический вопрос («Вы скажете, что…. и я Вам отвечу:…»). Особый случай, когда с помощью метода вопроса оппонент подводится к необходимости высказаться вполне определенно и однозначно на «неудобный» вопрос.

12. Метод мнимой поддержки. Если оппонент выдвинул очень популярные и убедительные аргументы, то их можно нарочито поддержать, но в развитие этих утверждений привести новые аргументы и соображения, которые оппонент «не заметил». Тем самым его позиция дискредитируется, инициатива перехвачена и дальнейший ход рассуждений можно выстроить уже в соответствии с собственным мнением. Отдельный случай при применении этого метода – техника извращения. Аргументы оппонента якобы поддерживаются, но происходит откровенное передергивание смыслов и интонаций в его позиции. В итоге эти аргументы выглядят уязвимо.

13. Метод преувеличений (техника обобщений). При использовании техники обобщения даже единичный факт выставляется как регулярно повторяющееся явление. Собственные аргументы позиционируются как единая система, абсолютно целостная и логичная в своей основе. Понимание и сочувствие со стороны тех или иных наблюдателей позиционируется как «поддержка народа» и т. п. Ошибки и погрешности оппонента преподносятся как доказательство явной предвзятости или полной некомпетентности.

14. Метод сведения к шутке. Остроумное или шутливое замечание способно поколебать любую аргументацию. Юмористическая форма может очень выгодно оттенить жесткие нападки на оппонента, скрасить полемическую агрессию. Очень красноречива шутливая цитата, даже если она вырвана из контекста.

15. Метод обращения к личности. Девиз в этом случае таков: если нельзя опровергнуть позицию оппонента по существу, то надо попытаться напасть на личность противника. Дискредитация личности противника косвенно ведет к дискредитации его мнения. Но эта техника очень уязвима из-за явной агрессивности и предвзятости. Поэтому она более эффективна в сочетании с шуткой.

15. Метод цитирования. Обращение к «авторитетам» не всегда уместно и добросовестно. Но меткие и емкие по смыслу цитаты укрепляют вес аргументов. Не менее эффективна обратная техника: уличение оппонента в искажении цитаты или в вырывании ее из контекста.

16. Метод уклонения. Для атаки на оппонента обсуждаемая проблема переводится в иную, более выгодную для себя плоскость. При столкновении с «неудобным вопросом» полемика уводится в область «общих категорий». Обратная техника: если оппонент уходит от предмета обсуждения или избегает острых углов, привлекая внимание к посторонним проблемам, то следует реакция по схеме «Я готов обсудить новую проблему, которую Вы поставили. Но только после того, как Вы ответите на заданный мной вопрос…».

18. Метод запутывания. Положение выворачивается так, как выгодно для хода полемики. Допускаются всяческие передержки. Высказывания оппонента комкаются, его аргументы смешиваются и смещаются по смыслу, не самые удачные детали возводятся в ранг основных тезисов. Тем самым, вся позиция оппонента лишается «объемности», выхолащивается. Обратная техника: если оппонент использует метод запутывания, то его обвиняют в стремлении «делать слонов из мух» и готовности «стрелять из пушек по воробьям». Поток слов и эмоций оппонента прерывается призывом «спокойно разобраться», и затем пункт за пунктом восстанавливается ход дискуссии.

19. Метод обращения к чувствам. Прием является особенно опасной формой техники навязывания. Вопрос обсуждается не по существу, а через обращение к чувствам, стереотипам и предубеждениям аудитории. Путем давления на «каналы восприятия» проводится «нравственная» атака: конкретные вопросы переносятся на мнимо моральную почву. Если такой прием применяет оппонент, надо попытаться вернуть обсуждение на конкретную, совершенно рациональную основу под лозунгом объективности.

20. Метод давления. Мнение жестко навязывается. Безапелляционно преподносятся любые данные и делаются любые ремарки. Альтернативные взгляды априори расцениваются как враждебные и несостоятельные, ассоциируются с теми идеями и походами, которые уже проявили свою несостоятельность.

Юрий Семенов

История (историология) как строгая наука

Задача историка, как и любого другого ученого, – поиск истины. Процесс постижения истины необычайно сложен и труден. На этом пути ученого могут подстерегать неудачи. В силу сложности проблемы, недостатка фактов и т. п. он, желая прийти к истине, сам того не замечая, может впасть в заблуждение. Но, помимо чисто познавательных трудностей, ученого подстерегают и другие опасности, источники которых находятся за пределами науки. Он может жаждать славы, известности, стремиться к материальному благополучию. На него давят личные и групповые (включая классовые) пристрастия, политические и иные симпатии и антипатии, общественное мнение, руководители научных учреждений, спонсоры, наконец, люди, облеченные государственной властью и т. п. Все это может привести его к искажению картины действительности. <…>

Особенно велико воздействие такого рода вненаучных факторов на историологию. Настоящий обвал доверия к исторической науке начался в период, получивший название перестройки. И он продолжается до сих пор. Самое печальное, что с тех пор пошел процесс не только и, пожалуй, даже не столько восстановления исторической истины, сколько новой неумеренной фальсификации прошлого. Доминировало стремление во чтобы то ни стало втоптать в грязь не только старую общественную систему, но все, что при ней возникло и существовало. Считалось, что для выполнения этой задачи все средства были хороши, включая самую откровенную ложь. Восторжествовал принцип: если раньше говорилось одно, то теперь во чтобы бы ни стало нужно утверждать прямо противоположное. <…>

Современная служебно-мифологическая литература о прошлом далеко не однородна. В ней условно можно выделить несколько течений. Одно из них является служилым и в том смысле, что служит господствующим верхам. Его можно назвать «демократическим», или, точнее, буржуафильским. <…> Затем стало набирать силу националистическое направление, которое чаще всего было приправлено изрядно дозой православия. И, наконец, появилось течение, которое на новой основе занялось возрождением и пропагандой сталинских мифов, – неосталинистское. Между этими направлениями нет абсолютной грани. Общее между ними состоит в том, что все они представляют собой разные варианты лжеисториологии и в одинаковой степени далеки от науки. Наряду со служебно-мифологической литературой о прошлом существуют такие сочинения на исторические сюжеты, которые можно назвать бредовыми, или бредо-мифологическими (например, это произведения Л. Н. Гумилева). <…>

Но историческая наука у нас не исчезла. Продолжают создаваться и выходить в свет настоящие научные исторические труды. Чтобы не утверждали новейшие иррационалисты и релятивисты, наука всегда была и остается верным отражением объективной реальности. Любой ученый до тех пор остается ученым, пока он занимается поисками истины, которая может быть объективной и только объективной. Целенаправленными поисками объективной истины занимаются и историки. Исто-риология является подлинной, строгой наукой, обладающей разработанными методами установления исторических фактов и в определенной степени также и методами их истолкования (интерпретации). <…> Убедиться в этом дает возможность работа, к которой написана данная вступительная статья. Она создана в 1897 г. двумя крупнейшими французскими историками – Шарлем Ланглуа и Шарлем Сеньобосом. <…> И хотя «Введение в изучение истории» написано более ста лет тому назад и за прошедшее время появилось множество различного рода руководств по методике и методологии исторического познания, эта работа до сих пор не потеряла своего значения.

В вышедшем в России учебном пособии по источниковедению (Источниковедение. – М., 2000), озаглавленной «Теория. Метод. История» (автор – доктор исторических наук, профессор О. М. Медушевская) книге Ш.-В. Ланглуа и Ш. Сеньобо-са уделено немало страниц. «Эта небольшая, изящная, чуть ироническая книжка, – пишет О. М. Медушевская, – казалось бы, должна была бы быть давно забыта, как многие другие. Но этого не произошло, а это значит, что она верно выразила свое время». Последнее утверждение далеко не точно. Книга Ш.-В. Ланглуа и Ш. Сеньобоса не забыта вовсе не потому, что верно выразила свою эпоху. В ней содержится непреходящее знание, которое никогда не потеряет свою ценность.

Непреходящее значение «Введения в изучение истории» во многом связано с тем, что в нем нашел адекватное воплощение опыт работы многих поколений историков. <…> Авторы начинают с утверждения: «История пишется по документам. Документы – это следы, оставленные мыслями и действиями некогда живших людей». В том же смысле, что и слово «документ», используется в книге словосочетание «исторический источник» и слово «источник». Первую задачу историков авторы видят в поисках и сборе письменных источников. Они называют этот вид деятельности эвристикой. Когда документы оказываются в распоряжении специалистов, начинается деятельность, которую Ш.-В. Ланглуа и Ш. Сеньобос называют внешней критикой источников, или подготовительной их критикой. Существуют два вида внешней (подготовительной) критики: 1) восстановительная критика и 2) критика происхождения. Изложение методов критики исторических источников авторы предваряют рассказом о вспомогательных научных дисциплинах, без которых невозможно выполнить эту работу. <…> После завершения внешней (подготовительной) критики документа начинается внутренняя критика источника. Авторы подразделяют ее на 1) положительную и 2) отрицательную. Положительную критику они называют также критикой истолкования (интерпретации), или герменевтикой. Истолкование делится авторами на 1) истолкование буквального смысла и 2) истолкование действительного смысла. Истолкование буквального смысла – задача лингвистики, или филологии, которая выступает здесь в роли одной из вспомогательных исторических наук. <…> Положительная критика, или критика истолкования, имеет дело исключительно с внутренней умственной работой автора исторического документа и знакомит только с его мыслями, но не с историческими фактами. Когда установлена подлинность документа и правильно истолкован его текст, то возникает иллюзия, что мы теперь знаем, как все происходило в действительности. Но свидетельства о тех или иных внешних явлениях общественной жизни, содержащиеся в безусловно подлинном документе, могут быть как истинными, так и ложными. Факты нельзя просто заимствовать из документа. Их нужно оттуда извлечь. Это задача отрицательной внутренней критики источника. Она распадается на 1) критику достоверности, долженствующую выяснить, не лгал ли намеренно автор документа, и 2) критику точности, задача которой определить, не ошибался ли он. <…> Самый важный метод установления достоверности исторических фактов состоит в установлении согласия между ними.

Как указывают Ланглуа и Сеньобос, в результате внутренней и внешней критики источников в распоряжение историка поступает большее или меньшее количество фактов. Но эти факты разрознены, изолированы друг от друга. Перед историком – неупорядоченная груда фактов. Их нужно привести в порядок, систематизировать, или, как формулируют данную задачу сами авторы, «сгруппировать эти факты в научное целое». <…> Главная проблема, которая встает перед историками, заключается в том, как понять, как интерпретировать факты (не источники, как это делается в ходе их критики, а именно факты), т. е. как их объединить, поставить в связь, произвести синтез, то есть «распределить факты так, чтобы объять их во всей совокупности и исследовать отношения между ними, т. е. сделать общие заключения». <…>

Как уже отмечалось, О. М. Медушевская выступила с утверждением, что труд Ш.-В. Ланглуа и Ш. Сеньобоса не забыт только потому, что в нем нашло верное выражение свое время. И далее она всеми силами старается доказать, что к нашему времени подход к истории названных авторов совершенно устарел. Их методология, как уверяет она, «вскоре пришла в противоречие с реальностью», их требования к историческому исследованию «стали совершенно неэффективны». <…>

О. М. Медушевская считает работу Ланглуа и Сеньобоса самым ярким выражением позитивистской методологии, или, как она нередко выражается, «позитивистской парадигмы». В этом она совершенно не оригинальна: она повторяет то, что давно уже утверждается и в зарубежной, и в нашей литературе.

Позитивизм Ланглуа и Сеньобоса О. М. Медушевская видит в уважении к фактам, в стремлении к точности, в отказе от априорных схем и произвольных интерпретаций фактов, в широком использовании приемов формальной логики, прежде всего, методов индукции. Позитивисты действительно провозглашали внимание к фактам, придавали большое значение индукции, предостерегали от создания чисто умозрительных схем. Но в этом нет ничего специфически позитивистского. <…> У Ланглуа и Сеньобоса нет ни малейших сомнений ни в объективном существовании природы, физического мира, исследуемого естественными науками, ни в объективности в прошедшем прошлого человечества, изучаемого исторической наукой. Науку, включая историческую, они понимали как отражение объективной действительности. Историческое познание они рассматривали как процесс все более точного воспроизведения ушедшей в прошлое, исчезнувшей к настоящему времени объективной реальности. Иначе говоря, Ланглуа и Сеньобос были материалистами. Правда, этот их материализм был во многом стихийным, неосознанным, но это не меняет сущности их мировоззрения. Нет никаких оснований, как делает это, следуя за Р. Дж. Коллигвудом, О. М. Медушевская, приписывать им презрение к философии вообще, философии истории в частности.

Р. Дж. Коллингвуд и другие представители идеалистической философии абсолютизировали творческую активность мышления исследователя. К такой точке зрения, по существу, склоняется и О. М. Медушевская. «История, – пишет она, – получила статус такой науки, которая сама создает свой объект или (что то же самое, поскольку речь идет о реальности прошлого) его образ». <…> Важнейший порок «позитивистской парадигмы» истории, представленной работой Ланглуа и Сень-обоса, О. М. Медушевская видит в приверженности ее сторонников «европоцентристской картине мира». Последнюю же нужно заменить принципиально иной – «глобальной». <…>

Европоцентризм Ланглуа и Сеньобоса О. М. Медушевская, ссылаясь на основателей школы «Анналов», видит в том, что они в своей книге рассматривают лишь письменные источники, игнорируя все остальные, <…> в том, что они предъявляют слишком жесткие требования к внешней и внутренней критике источников. Все это годилось, пока исследовалась одна лишь история Западной Европы. Когда же появились «множественные модели всемирной истории», все эти методы «стали совершенно неэффективными». Эту мысль О. М. Меду-шевская повторяет снова и снова: «В решении новых исследовательских задач, – пишет она, – добротный профессионализм европоцентристской модели исторической науки оказался неэффективным». Материала в распоряжении науки оказалось так много, что жесткая проверка достоверности фактов практически стала невозможной. Одновременно утверждается, что с переходом на глобальный уровень обнаружилось отсутствие достаточной источниковой базы, нарастающее количество пробелов в имеющихся фактических данных. Поэтому возникла необходимость в выявлении принципиально новых способов познания, могущих восполнить нехватку фактов. В результате историкам было предложено преодолевать «пробелы в источниках с помощью интуитивного постижения не поддающейся рациональному объяснению реальности». Историк должен действовать по примеру средневекового алхимика, который мог в своих поисках рассчитывать не на рациональную обработку фактов, а «только на интуитивное постижение, на гениальную догадку, на возможности своего интеллекта». Конечно, если историк не познает, а создает прошлое, то лучшего совета дать ему невозможно. Но все же в науке принято проверять истинность тех или иных построений. О. М. Медушевская, вслед за Коллингвудом, приходит к выводу, что высшим судьей в этом вопросе может быть только создатель данной конструкции. Если он решит, что она верна, значит она действительно правильна. «Новая методология» предоставляет историку право не слишком утруждать себя, а то и вообще не заниматься критикой исторических источников и тем самым установлением достоверности исторических фактов. Далее, историк получает право истолковывать факты, как ему взбредет в голову, ссылаясь на свою интуицию и не прибегая к помощи рассуждений. И, наконец, историку дается право отказываться от проверки своих построений и ссылаться в доказательство своей правоты на свое собственное мнение как на высший суд. Вот то, что противопоставляет О. М. Ме-душевская «устаревшей», «заскорузлой», «потерявшей всякую эффективность» «позитивистской, европоцентристской парадигме», получившей свое наиболее адекватное выражение в книге Ланглуа и Сеньобоса. <…>

Наибольшая опасность заключается в том, что все это изложено в книге, которая, как свидетельствуют строки, напечатанные под ее названием, «рекомендована Министерством общего и профессионального образования Российской Федерации в качестве учебного пособия для студентов высших учебных заведений, обучающихся по гуманитарным специальностям». Если будущие историки примут данные «принципы» всерьез и будут руководствоваться ими в своей деятельности, то на нашей исторической науке вполне можно будет поставить крест.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.