Незнакомая Европа
Незнакомая Европа
Славянофилы считали, что XVII в. был «органической» эпохой, когда Россия развивалась на собственной основе, без внешних заимствований. Западники, напротив, осуждали, что она пребывала в «темноте» и не училась у Европы. То и другое мнения вряд ли можно считать корректными. Без заимствований не живет ни одна цивилизация. Это вполне естественный процесс, когда народ перенимает у соседей какие-то новинки. И Россия не была исключением, во все времена заимствовала в других странах то, что считала для себя полезным. Хотя, разумеется, не скопом, а выборочно, без ломки национальных традиций.
Но вопрос о заимствованиях почему-то никто не поставил по-другому. А… чему могла научиться Россия у Европы в первой половине XVII в.? Тут читатель может удивиться, как это — чему? А культура, промышленность, техника, наука? Погодите, погодите! В действительности Запад в XVII в. был очень далек от тех стереотипов «культурности», которые сложились много позже, но почему-то преподносятся и воспринимаются как «исконные». Европа была в основном аграрным регионом, сельское население составляло 90–95 %. Крупных столиц было мало — Париж (400 тыс. жителей), Лондон (200 тыс.), Рим (110 тыс.). В прочих значительных центрах население достигало 20–40 тыс. (Стокгольм, Бристоль, Руан, Лион и др.), а в большинстве городов не превышало 1–5 тыс.
Характерной чертой почти всех городов была грязь и скученность (до 1000 человек на гектар). И если в Париже Генрих IV запретил надстраивать верхние этажи в сторону улицы, то в Англии, Германии, Прибалтике таких запретов не существовало. А земля в городе стоила дорого, и, чтобы на меньшей площади разместить побольше, второй этаж имел выступ над первым, третий над вторым, и улица напоминала тоннель, где не хватало света и воздуха и скапливались испарения от отбросов. Осенью и зимой туманы и испарения мешались с дымом тысяч печей, покрывая города душным облаком. Антисанитария, повсеместное распространение крыс, блох, вшей, мух от валявшегося по улицам навоза нередко вызывали эпидемии. Оспа прокатывалась примерно раз в 5 лет. Наведывалась и «чума» — хотя под это название относили любые заразные болезни, в том числе дизентерию, малярию. Эпидемия 1630–1631 гг. унесла во Франции 1,5 млн. жизней. В Турине, Венеции, Вероне, Милане вымерло от трети до половины жителей (по 30–60 тыс.).
Совершеннолетними европейцы считались с 14–16 лет. Но в брак чаще вступали поздно — с 24–26 лет, чтобы ограничить число детей, которых нечем было обеспечить. Впрочем, это число ограничивалось и недоеданием, болезнями. Каждый четвертый младенец не доживал до года, каждый восьмой до 15 лет. А в целом из двух выживал один. И простонародье крестило детей в 6–7 лет, чтобы «зря» не тратиться. Дороги были ужасными. На ухабах путешественники в каретах набивали синяки и шишки. От Лондона до Виндзора (40 км) ехали 14 часов. Дефо писал о британских путях сообщения: «Язык не поворачивается назвать их дорогами… одна — гнусная узкая тропа, изрытая колеями, другая отвратительно разбита рытвинами, того и гляди растрясет все кости». В Англии товары перевозились на вьючных животных, во Франции внутренний рынок практически отсутствовал, разные районы жили натуральным, замкнутым хозяйством. И как раз из-за бездорожья преимущества получали города, лежащие на судоходных реках и морских берегах.
Промышленность в большинстве государств все еще находилась в зачаточном состоянии. Крупные мануфактуры существовали в Голландии, Англии, Фландрии. Но в Британии людей туда направляли в виде наказания — бродяг, нищих. А в Голландии шла разорившаяся беднота. И условия труда напоминали преддверие ада. Исследователи отмечают высочайшую смертность среди мануфактурных рабочих. Причем рабочая сила пополнялась не естественным приростом, а притоком извне — людей выкачивали «на износ» и брали других. А голландские проповедники призывали «развивать в наемных рабочих покорность, умеренность, прилежание и готовность переносить чрезмерный труд». Повсеместно использовался труд детей. Работали по 14–16 часов, жили в казармах, где царили пьянство, разврат, самые дикие нравы.
Металлургическая промышленность развивалась в Швеции — голландцы фактически перенесли туда свое литейное производство, не только поближе к сырью, но и уходя от налогов в собственной стране. Европейские шахты были еще небольшими и примитивными. И если в Германии труд шахтера считался все же почетным, давал твердый заработок, то, к примеру, в Польше на соляных копях 65 % работников были крепостными, остальные — разорившаяся чернь. Липпомано описывал постоянные несчастные случаи, грошовую оплату и делал вывод: «В древности одних разве преступников можно было принудить к подобным подземным работам». В Германии, Италии, Испании, Франции львиная доля промышленного производства оставалась в средневековых ремесленных цехах и у мелких кустарей. (Во Франции не было даже литейных мастерских, а оружие, как огнестрельное, так и холодное, покупали за границей.)
Пресловутый европейский культ права существовал только на бумаге. Закон кормил массу паразитов, но реально действовал разве что в Испании. В протестантских странах он, по сути, защищал лишь права богачей, в католических — аристократов. Так, французские дворяне не признавали решений судов, и судебные приставы не смели являться в их дома, зная, что будут там избиты. Знать содержала специальных «палочников», готовых проучить судейских или кредиторов, потревоживших господина. И Людовик XIII находил это нормальным. Как-то сам велел избить пристава, явившегося в Фонтенбло с исполнительным листом на одного из придворных. Хотя позже выяснилось, что пристав действовал по указу… самого короля. А Ришелье частенько лупил палкой не только слуг, но даже канцлера Сегье и министра финансов Бюллиона. Правда, потом извинялся и говорил, что человек в его высоком положении будет несчастен, если ни на ком не сможет сорвать дурного расположения духа.
Но те, кого закон не защищал, в свою очередь презирали его. Города со скопищами люмпенов, погружаясь в ночную тьму, превращались в царство бандитов и воров. На крики «Убивают!» жители предпочитали не высовываться, и в Париже каждое утро подбирали по 15–20 трупов. Зато если преступников-простолюдинов ловили (и они не откупились взяткой), пощады не было. Пресловутые Бастилия или Тауэр, хотя оттуда иногда попадали на эшафот, на самом деле являлись привилегированными тюрьмами для избранных. А вот карцеры парижской городской стражи были кошмаром. В одном арестованный не мог ни стоять прямо, ни сидеть, его заполняли водой по щиколотку, и там за 2 недели сходили с ума. В другой, вырытый в земле, спускали на веревке. Третий заполняли нечистотами.
Публичные казни во всех европейских странах были частым и популярным зрелищем. Люди оставляли свои дела, приходили семьями, с женами и детьми. В толпе сновали разносчики, предлагая лакомства и напитки. Знатные господа и дамы арендовали окна и балконы ближайших домов, а в Англии для зрителей специально строили трибуны (с платными местами). И чем более изощренная смерть ожидала жертву, тем лучше. Скажем, по британским законам за измену человека вешали, но не до смерти, вытаскивали из петли, вскрывали живот, отрезали половые органы, отрубали руки и ноги и под конец — голову. В 1660 г. С. Пинс писал: «Я ходил на Чарингкросс смотреть, как там вешают, выпускают внутренности и четвертуют генерал-майора Харрисона. При этом он выглядел так бодро, как только возможно в подобном положении. Наконец с ним покончили и показали его голову и сердце народу — раздались громкие ликующие крики». За другие преступления постепенно, по одной, ставили на грудь приговоренному гири, пока он не испустит дух. (Англичане, кстати, вообще любили кровавые зрелища — травлю медведей или быков мастифами, петушиные бои — они вызывали массовый азарт и заменяли в то время футбол или бокс.)
Во Франции часто применяли колесование — человека привязывали к колесу, дробили ему ломиком кости ног, рук, а потом обезглавливали. Фальшивомонетчиков варили заживо в котле. В других странах им лили расплавленный металл в горло. Насильников кастрировали и давали истечь кровью. В Польше, кроме сажания на кол и поджаривания в медном быке, практиковалось повешение на крюке под ребро, отсечение рук и ног с последующим сожжением еще живого туловища. В Италии проламывали череп колотушкой. Обезглавливание и виселица были совсем уж обычным делом. Путешественник по Италии писал: «Мы видели вдоль дороги столько трупов повешенных, что путешествие становится неприятным».
Спектр проступков, за которые полагалась смерть, был очень широким. Во Франции могли казнить за пользование контрабандной солью. Почти везде существовали и суровые законы о прелюбодеянии. Правда, в католических странах о них давно забыли и не применяли, но Лютер и Кальвин их реанимировали, и в протестантских государствах внебрачная связь влекла мучительные казни для обоих участников — сожжение, забивание камнями и т. п. Пытки практиковались всюду. Иногда — публичные, в дополнение к смертной казни или в качестве таковой. А те, кто смерти не заслужил, подвергались лишению ушей, носов, клеймению раскаленным железом, ссылке на галеры. И телесным наказаниям: легкое — розгами, более серьезное — бичом (в Германии, Дании, Швейцарии) или плеткой-семихвосткой с грузиками или крючками на концах (в Англии, Голландии, Испании). А порой присуждали к такому количеству ударов, что порка становилась разновидностью смертной казни. Хорошие палачи очень ценились. Исаак Масса описывает, как при Годунове в Россию приехал жениться голштинский герцог Иоганн и «привез с собой пасторов, докторов, хирурга, палача и других лиц, состоявших на службе при его дворе».
За долги, как частные, так и государству, преследовали круто. Имущество недоимщиков описывали, выгоняя их на все четыре стороны. Во Франции, Польше, Германии практиковалось и физическое выколачивание недоимок из крестьян. Повсюду существовали долговые тюрьмы, куда заимодавец мог отправить должника, и тот сидел, пока кто-то не внесет нужную сумму, — часто получалось, что пожизненно. В Германии и Прибалтике действовали законы, запрещавшие даже хоронить человека, не расплатившегося с долгами. Тела клали в специальное место и предоставляли разлагаться, пока родственники не удовлетворят кредиторов.
Коснемся и культурных достижений Европы. Хороший профессиональный театр существовал только в Испании и Англии. Итальянские труппы комедии дель арте (комедии «масок»), были еще чисто балаганными, кочуя по ярмаркам. При дворах итальянских вельмож уже возник балет, но нынешнему он не соответствовал. «Актриса» и «куртизанка» были синонимами, основной их заработок шел после представлений. А на представлениях главным было не искусство, а эротизм. Разные па придумывались только для того, чтобы танцовщицы искусно приоткрывали свои прелести, возбуждая зрителей.
Во Франции итальянский балет внедрили Екатерина и Мария Медичи. И тут он преобразился. Вместо актрис участницами стали дамы высшего света. Конечно, с такими балеринами говорить об искусстве было бы смешно, но балет считался «пристойной» возможностью показать себя полуобнаженными, посверкать в газовой драпировке открытыми ногами и грудями. Поэтому сюжеты выбирались соответствующие, чтобы на сцене были нимфы, сатиры, античные божества. Так, в балете «Цирцея» участвовали королева Франции и 6 принцесс крови, и обошелся он казне в 1,2 млн. ливров (с единственным показом!). Что касается живописи, то она, по социальному заказу, четко делилась на два направления. Парадные портреты и те же нагие тела. И во Франции это тоже стало возможностью «себя показать» — в натуральном виде позировали сама Мария Медичи, придворные дамы, фаворитки. И лишь в аскетичной Голландии стали развиваться другие жанры живописи — «непристойности» вывешивать не полагалось, а отставать от соседей богачам не хотелось.
Европейские обычаи очень отличались от того, что нам привычно. Ели, в том числе за королевским столом, руками. Первые вилки появились в Италии в конце XVI в., но даже в соседней Франции они внедрились только в 1700-х гг. (в отличие от России, где в боярских домах вилками уже пользовались — они обнаружены при раскопках, их можно увидеть в музеях, например в палатах Романовых в Зарядье). Спали на Западе тоже иначе. Тогдашние кровати были огромных размеров. И если в гостинице 5–6 незнакомых путников укладывались в одну постель, это было нормально. В больших общих кроватях спали по несколько братьев и сестер или дворян, снимающих вместе квартиру. А слуги и подмастерья ночевали на кухнях, вповалку. Женщины, с одной стороны, пользовались большой свободой. Но даже во Франции существовала формула: «Вы моя жена, и я вам приказываю». Реймер фон Цветтен рекомендовал мужьям «взять дубинку и вытянуть жену по спине, да посильнее, изо всей силы, чтобы она чувствовала своего господина и не злилась». Книга «О злых женщинах» учила, что «осел, женщина и орех нуждаются в ударах». Любовниц осыпали подарками, но могли подарить другому или перепродать, как вещь. А на простолюдинок нормы галантности вообще не распространялись. Их мог излупить и муж, и хозяин, и кавалер.
Впрочем, читатель может напомнить, что на Западе уже существовала система образования. Да, университеты возникали давно, их европейцы переняли у арабов, еще раньше создавших систему медресе. Но мы часто попадаем под гипноз самого названия «университет», забывая, что с нынешними учебными заведениями они имели очень мало общего. Стоит лишь вспомнить, кого в них готовили и чему учили? Учили латыни, языку католического богослужения, которая в раздробленной Европе стала и международным языком. Учили богословию, юриспруденции и (не везде) медицине. Все. Естественных наук в университетах не было. Проходили, правда, физику. Но она (наука о устройстве природы) считалась гуманитарной, и зубрили ее по Аристотелю.
В результате богословские факультеты плодили схоластов, выучившихся для доказательства собственной учености и получения церковных должностей составлять никому не нужные комментарии к более ранним трудам, а также вести бесконечную католическо-протестантскую полемику, опровергая оппонентов логическими построениями. А юридические факультеты плодили паразитов-«крючков». Ну а об уровне европейской медицины судите сами. Общепризнанными средствами от разных болезней считались кровопускания и очищение кишечника. Даже от холеры лечили слабительным! Когда Генриху II копьем выбили глаз и ранили мозг, ему стали делать кровопускания и давать микстуру из ревеня. У Франциска II нагноился абсцесс за ухом — его стали пичкать слабительным и остановили истечение гноя, вызвав воспаление с летальным исходом. Слабительными и кровопусканиями уморили королеву Марго при воспалении легких. Людовик XIII с детства страдал катаром желудка — кровопусканиями ему обеспечили малокровие. А Ришелье при геморрое (!) мучили ежедневными клизмами. А ведь их-то лечили лучшие врачи!
Более совершенные учебные заведения начали появляться лишь на рубеже XVI–XVII вв. в рамках Контрреформации — школы иезуитов, ораторианцев, урсулинок (для женщин). Там преподавалась уже и математика. Но изучали ее сугубо по Евклиду, другой математики Европа еще не знала. И в любом случае учение оставалось уделом отнюдь не большинства населения. По оценкам современных французских исследователей (Р. Кнехт, П. Губер), в их стране была грамотна ? мужчин, женщин — гораздо меньше. В протестантских странах грамотность росла намного быстрее в связи с возможностью читать Библию на родных языках.
Уровень европейской науки очень отличался от того, что мы понимаем под этим термином. Так, видный немецкий ученый, создатель Готторпского глобуса Олеарий, посетивший Россию, на полном серьезе писал в своей книге, что на Дону растет тыква под названием «баранец», которая ест траву, обрастает меховой шкуркой, используемой для одежды, и эту тыкву жрут только волки. Может, подшутили над ним, может, какую-то русскую загадку воспринял буквально. Но за ним известия про «баранец» внесли в научные труды Скалигер и другие светила. А британский ученый лорд Браун в 1646 г. обосновывал происхождение пигмеев — мол, это нечто среднее между духами и людьми.
Среди «наук» процветали магия, алхимия, астрология. Без гороскопов европейцы не женились, не крестили детей, даже пираты не отправлялись в плавание. Огромным спросом в XVII в. пользовались труды демонологов — в это время выходят «Демономания» Бодена, «О злобе сатаны и злых духов» аббата Крепэ, «Рассуждение о знаках у колдунов и о подлинной одержимости» Дельрио, «научные» работы на ту же тему Лелуайе, Фонтена, Гулара, Вира, Гейстербаха и др. Во Франции кардинал де Берюй издал трактат, где подсчитывал и обосновывал число воплощений нечистого. А в книге Жильбера Восского, опубликованной в 1625 г., даже приводились факсимиле договоров с нечистым.
Настоящей наукой занимались разве что энтузиасты-одиночки. И вовсе не случайно преимущественное развитие получила астрономия — она всего лишь стала «побочным продуктом» астрологии. (Кеплер был астрологом у Валленштайна, Тихо Браге — у Христиана IV.) Но энтузиастам, отважившимся на какие-то самостоятельные исследования, приходилось ох как трудно! О какой уж тут «европейской науке» в первой половине XVII в. можно серьезно говорить, если в 1600 г. в Риме сожгли Джордано Бруно? Да и протестанты в данном плане были не лучше католиков. Основоположника теории кровообращения Мигеля Сервета сожгли в Женеве, и Кальвин лично с радостью любовался его костром. Везалия за труд «О строении человеческого тела» уморили голодом в тюрьме. Книга Коперника «Об обращении небесных тел» в 1616 г. была запрещена Ватиканом (запрет сняли лишь в 1822 г.). У Кеплера 7 лет держали в тюрьме мать и угрожали казнить, если скрывающийся сын не сдастся и не отречется от своих теорий. В 1633 г. принудили к отречению Галилея, но и после этого он был объявлен узником инквизиции с запретом что-либо писать и с кем-либо встречаться без надзора.
В целом же об уровне западной «просвещенности» можно судить хотя бы по одному красноречивому факту — в Европе в XVII в. вовсю продолжали… жечь ведьм. «Молот ведьм»
Шпренгера и Инститориса оставался бестселлером, выдержал 29 изданий. Его дополняли многочисленные комментарии богословов, вплоть до известного ученого Варфоломея де Спины. Были и объективные причины, способствовавшие распространению «эпидемии ведьм». Из-за постоянных войн, опасностей, тяжелого труда крестьян и рабочих число женщин на Западе значительно превышало число мужчин. Отсюда сексуальная неудовлетворенность, неврозы, психозы. Плюс желание разбогатеть, заполучить суженого, исцелить близких, отомстить обидчику. И при всеобщей вере в магию забитые и темные европейские бабы пытались реализовать свои чаяния соответствующими методами. Появлялась масса «специалистов» и «специалисток», изготовлявших эликсиры успеха, средства от всех болезней, особо популярные приворотные зелья, для чего использовались самые экзотические компоненты — волосы и истолченные зубы мертвецов, змеиные и жабьи шкуры, ослиный кал, детские пуповины. Другие становились потребителями подобной продукции, старались вызнать и воспроизвести колдовские ритуалы, — а уличив в подобном одну виновницу, люди в панике косились и на просто «подозрительных»…
Сицилийский инквизитор Людвиг Парамо писал в 1598 г.: «Нельзя не указать, какую великую услугу инквизиция оказала человечеству… В течение 150 лет были в Испании, Италии, Германии сожжены по меньшей мере 30 000 ведьм». Но не стоит повторять распространенного заблуждения, будто несчастных женщин истребляла только инквизиция во «мраке Средневековья». Это представление внедрилось только из-за того, что историческую науку формировали в основном потоки протестантской литературы. Уже в XVI в. инквизиция была отменена даже во многих католических государствах. Тем не менее светские судьи, как католические, так и протестантские, с энтузиазмом подхватили эстафету изуверства. Знаменитый нидерландский юрист Дамгудер в «Практике уголовных дел» писал о «Молоте ведьм», что «книга эта имеет для мира силу закона». Ее считал непреложным авторитетом и профессор-лютеранин Бенедикт Карпцов — саксонский судья, ее использовали составители баварского «Кодекса Максимилиана».
Между прочим, католики даже подходили к вопросу мягче, ведь у них существовало понятие покаяния. И казнить полагалось только «нераскаявшихся» ведьм или «повторно впавших в ересь». В других случаях могли приговорить к тюремному заключению или телесному наказанию. В Испанской Америке только оно и применялось — обвиненных в колдовстве раздевали до пояса и везли по городу на ослах, посадив задом наперед и нахлестывая плетьми. Малолетних инквизиция освобождала от наказаний, лишь определяла их после покаяния под духовный надзор. Но кальвинисты с их «предопределением» и лютеране, отрицавшие таинства, покаяния не знали. Тут смертный приговор следовал однозначно и независимо от возраста. Впрочем, и католические судьи трактовали «нераскаяние» очень широко, и в итоге своих женщин отправляли на костры во всех государствах.
В лютеранской Норвегии на рубеже XVI–XVII вв. за 10 лет спалили 500 ведьм. В кальвинистской Женеве за короткий промежуток времени — столько же. Тюремный смотритель заявлял, что все тюрьмы переполнены женщинами, а палач подал прошение, что сил одного человека не хватает для исполнения его обязанностей. В Берне в 1591–1600 гг. ежегодно сжигали в месяц по 30 ведьм, а в Коломбье в 1602–1609 гг. уничтожили 764. Яков I Английский сам увлекался этим делом, лично присутствовал при казнях, написал книгу «Демонология» и учредил фонд, из которого ежегодно выплачивались премии студентам Кембриджского университета за работы о ведьмах. Король преследовал судей, выносивших мягкие приговоры, и назначил «ищейкой ведьм» некоего Гопкинса — который объехал Эссекс, Суссекс, Норфолк, истребив сотни людей, но вызвал возмущение народа. Был сам обвинен в колдовстве, подвергнут пытке и убит. Вскоре в Нью-Кэстле появился другой «ищейка», получавший по 20 шиллингов за голову жертвы. Тоже вызвал возмущение, по доносу был арестован, сознался, что отправил на костер 220 невиновных женщин, и был сожжен. Но когда британские эмигранты-протестанты обосновались в Америке, создав там свои свободные общины, они первым делом… учредили инквизицию! И принялись жечь ведьм — как сообщает современник, это «практиковалось нельзя сказать чтобы редко».
Во Франции судья де Ланкр издал книгу об опознании и уничтожении оборотней. И казнил многих по таким обвинениям. Неоднократно возникали «эпидемии» бесовской одержимости, в 1610 г. — в монастыре урсулинок в г. Экс, в 1635 г. — в аналогичном монастыре в Лудене. В первом случае обвинили патера Гофриди, что он наслал на монахинь чертей и ест трупы детей, во втором случае — каноника Грандье (правда, примешалась и политика, он был автором одного из памфлетов против Ришелье). Обоих осудили и отправили на костры.
В Эльзасе только в 1620 г. сожгли 800 женщин. Но выявлялись все новые, и Штебер в «Описании Эльзаса» сообщал:
«Словно из пепла возникают ведьмы». А в Лотарингии в этот же период свирепствовал судья Николя Реми, прозванный «Лотарингским Торквемадой». Он отправил на смерть 900 ведьм и создал фундаментальный труд «Демонолатрия», где привел и описания шабашей, и практические методики своей работы. Так, указывалось, что у арестованной ведьмы первым делом надо обрить все волосы на теле и, коля иглой, искать «дьяволову печать» — место, не выделяющее крови и лишенное чувствительности. Подробно описывалось, как надо содержать обвиненных и какие приемы допроса применять, чтобы добиться «лучшего результата» — костра. Насчет «дьяволовой печати» сообщает в своих работах и знаменитый французский врач Амбруаз Паре, много раз привлекавшийся к «экспертизам» по ее поиску.
В Германии, Голландии, Фландрии «охота» порой принимала повальные формы. В Эльвангене в 1612 г. сожгли 167 женщин, в местечке Герольцгофен в 1616 г. казнили 99 ведьм, а в следующем году — 80. В Эллингене за 8 месяцев — 71, в Вестерштетене за 2 года — 600. В Кведлинбурге за день — 133. В Брауншвейге тоже однажды воздвигли столько костров, что современники сравнивали площадь с сосновым лесом. Учтем, что все это были крошечные городки, с населением в пару тысяч обывателей. Тем не менее в небольшом Роттенбурге на Некаре ежегодно сжигали 10–20 ведьм. И городской совет сетовал, что чувствует «усталость» от этих процессов и что вскоре у них не останется ни одной женщины. В Оснабрюкке за 3 месяца сожгли 121 ведьму. И повели «чистку» по деревням. То же было в Трире — в 20 деревнях вокруг города казнили 306, а уцелели всего 2 женщины. Зато в Трире отмечалось, что «палач и его жена ходят в золоте и даже в серебре».
И немудрено, поскольку палачи в европейских городах работали сдельно, по твердой таксе магистратов. Например, порка розгами считалась легким и мелким заработком. А сожжение стоило дороже всего: и с костром возни больше, и «за вредность» соприкосновения с ведьмой. В Баварии, как писалось, «даже в плохие годы» палачи имели на ведьмах 150–200 талеров в год. Кормились и судьи, доносчики. В Кобурге доносчик на ведьму получал 4–5 талеров. В голландском Дибурге в 1628 г. судье было выдано 252 гульдена — из расчета по 3 гульдена за осужденную ведьму. А видный юрист Фридрих Шпе в работе «Cautio criminalis» (1631 г.) критиковал судей и инквизиторов, но не за зверства, а за взяточничество, приводя случаи, когда народ умолял судей еще побыть у них и «почистить» город, а они под разными предлогами отнекивались и лишь за мзду соглашались задержаться и спалить еще партию обвиняемых. В ряде стран материальные выгоды вызвали споры между светскими властями и инквизицией — кому вести ведовские процессы? Пришли к компромиссу: кто взял дело, тот и ведет, поэтому в Сицилии, Сардинии, Италии работали «в параллель».
Арсенал пыток для ведьм (впрочем, как и для других преступников) был во всех государствах богатейшим. Самым распространенным средством являлась дыба. Часто — в сочетании с поркой, подвешиванием к ногам тяжестей или доски, куда становился палач. Имелись тиски для рук, «испанские сапоги» для ног, прижигали железом, рвали калеными щипцами, капали кипящий воск на особо чувствительные места, вставляли рожки в рот, задний проход и половые органы, накачивали через них водой и били по животу… Существовали специальные инструкции, оговаривавшие физические и психологические приемы воздействия. Так, перед началом пыток рекомендовалось раздеть жертву догола, зачитать постановление и начать не торопясь раскладывать и готовить к употреблению различные орудия. А потом отправить в камеру, предложив еще раз «подумать». А в следующий раз снова привести, раздеть, но «забыть» о ней и заняться истязаниями других подозреваемых, чтобы первая жертва как бы ждала в очереди. Авось не выдержит и начнет заранее раскалываться, тогда на пытке можно будет еще больше вытянуть. Рекомендовалось также в разные дни чем-нибудь разнообразить мучения, чтобы допрашиваемых всегда ждало что-то новое, еще не изведанное…
Традиции казней несколько различались. В Италии ради зрелищности ведьм и еретиков возводили на костер обнаженными, в целомудренных протестантских странах — в рубахах из мешковины, в Испании тело и лицо скрывали под балахоном-санбенито. В ряде районов Англии женщину клали на специальный камень и разводили костер у нее на животе, сперва крошечный, а потом подбрасывая все более крупный хворост. А в Нейссе магистрат решил, что кампания будет «всерьез и надолго», и для экономии на дровах соорудил для ведьм специальную огромную печь. Долговременный характер «охоты» учли и в Бамберге. Построили особую тюрьму для ведьм. С различными видами камер — одних держали в клетках, других — прикованными к стене, с несколькими пыточными помещениями, оборудованными «по последнему слову техники», вплоть до ванны для купания в кипятке. И тюрьма эта не пустовала, в 1624–1630 гг. тут сожгли 600 женщин.
Не отставала и область Фульде, где судья Фосс довел свой счет до 700 жертв.
В княжестве Нассау (владении голландских штатгальтеров Оранских) в 1628 г. вышло постановление, чтобы в каждой деревне особые выборные люди наблюдали за односельчанами и обо всех подозреваемых доносили комиссарам, которые будут ездить по стране. Уже вскоре темницы переполнились «сознавшимися преступницами», а в народе начался настоящий массовый психоз — доходило до того, что матроны и девицы в мазохистском порыве бежали сами сознаваться в связях с нечистым и требовали себя сжечь. В Страсбурге доносительство приняло такие размеры, что в 1630 г. магистрат издал закон против диффамации по обвинению в колдовстве — поясняя, что иначе скоро не останется ни одного человека вне подозрений. А городишко Цукмантель вынужден был содержать на постоянной службе 8 палачей, и без работы они не оставались, в 1639 г. тут сожгли 242 ведьмы, а через пару лет еще 102, в том числе 2 детей, признанных «отпрысками дьявола»… В России в колдовство тоже верили. Если считали доказанным, что колдовством нанесен вред, за это ссылали, били кнутом. Но известно всего несколько таких случаев, а вот охоты на ведьм наша страна не знала никогда. Может, как раз этому ей стоило поучиться у «цивилизованной» Европы?
Данный текст является ознакомительным фрагментом.