XIX

XIX

Революция в центральных империях явилась катастрофой не только для них, но и для Южной России, где пребывала свыше чем полумиллионная австро-германская армия — этот единственный оплот порядка и спокойствия в огромной стране. По мере того как приходили все новые и новые известия о переворотах, наступивших в разных краях обеих империй, беспокойство в оккупационных войсках росло, дисциплина падала и начиналось брожение, ибо каждый солдат, опасаясь за судьбу покинутой им семьи, волновался и рвался скорее вернуться домой. В войсковых частях по большевистскому образцу организовались советы солдатских депутатов. Гетманская власть, непопулярная и державшаяся исключительно силой австро-германских штыков, должна была сама себя упразднить (1 декабря ст. ст. 1918 года), тем более что против нее выступили притаившиеся в своих норах украинские социалисты и инсценировали «народное восстание». Австро-германское командование, насколько оно сохраняло еще свой авторитет, заняло под давлением коварной Антанты нейтральное положение и стремилось только, пока работали железные дороги, благополучно вывезти на родину своих упавших духом, взволнованных и сбитых с толку солдат. При помощи немцев тайком исчез из Киева в Германию и генерал П. П. Скоропадский. Украинские социалисты опять захватили в свои руки власть и образовали в Киеве Директорию из пяти членов. Места директоров заняли знакомые все лица: Винниченко, Петлюра, Андреевский, Швец и Макаренко.

На всем пространстве Южной России настал кровавый хаос, и смерть собирала обильную жатву.

Так как социализм стремится навязать человеческому общежитию порядок, противный природе человеческой души, то он не может обходиться без террора. Социалистический строй и террор неразрывно связаны. Украинский социализм особенно свиреп и жесток, ибо он вдохновляется зверствами идеализованных Шевченко гайдамаков времен уманской резни 1768 года. С водворением в Клеве Директории и таких исполнителей ее распоряжений, как Коновалец, Чайковский и Ковенко, снова пышно расцвел там террор, прерванный было правлением немцев и П. П. Скоропадского. Под названием «слидчых комисий» заработали «чрезвычайки». В виде разных «отаманов» появились добровольцы террора, старавшиеся под предлогом борьбы с буржуями не упускать случаев, чтобы грабить и обогащаться. Жизнь приняла уродливые формы.

Коновалец был галичанин, бывший австрийский офицер. Он, кажется, носил звание коменданта города Киева. Однажды он издал приказ: в течение трех дней под угрозой драконовских штрафов заменить украинскими все вывески над магазинами, таблички врачей с указанием часов приема и другие общественные надписи на русском языке. Маляры собирали огромные деньги за спешную перекраску вывесок, докторские таблички повсеместно исчезли за невозможностью быстро их переделать. С тех пор в Киеве появились «ядлодайни», «цукерни», «голярки», «блаватные», «спожившіе склепы» и другие непривычные для киевских ушей названия, заимствованные из галицкого русско-польского жаргона. После, при большевиках, при деникинцах и опять при большевиках, вывесок некому и некогда было переделывать, и на память о глупом произволе Коновальца они во всем своем языковом уродстве красовались еще в 1922 году, как, вероятно, существуют и до сих пор.

Ковенко был председателем «слидчой комысии», то есть «чрезвычайки», помещавшейся на Бибиковском бульваре в гостинице «Марсель», где при гетмане проживало «советское посольство» Раковского и Мануилъского. Кажется, по его распоряжению 5 декабря ст. ст. 1918 года были арестованы и вывезены в Галицию, в город Бучач, митрополит Антоний й викарий епископ Никодим. Потом Ковенко отдал приказание арестовать и засадить в Лукьяновскую тюрьму за контрукраинское настроение многих деятелей «гетманшафта» и представителей киевской русской интеллигенции. Они были освобождены тюремной властью только накануне вступления в Киев большевиков, 24 января ст. ст. 1919 года, когда бежавшей Директории давткгуже след простыл.

Расстрелы намеченных лиц происходили обыкновенно под предлогом пресечения попыток их к побегу во время препровождения в тюрьму. Так погибли прославленный конной атакой на венгров командуемой им 10-й кавалерийской дивизии генерал граф Келлер и его адъютант — кавалергард Пантелеев. Их арестовали около полуночи в Михайловском монастыре, где они ютились, повезли на автомобиле якобы в Лукьяновскую тюрьму, потом высадили у сквера между памятником Богдана Хмельницкого и бывшим домом Алешина, где при большевиках поместился «Сахартрест», и расстреляли в затылок. Автомобиль помчал дальше мертвые тела. На другой день утром на месте расстрела видна была на снегу широкая лужа крови. Подсчитывали в то время, что между 1 декабря 1918 года и 25 января 1919 года ст. ст. расстреляно было «украинцами» в Киеве за инакомыслие не менее двухсот человек. Конечно, это пустяки сравнительно с бойнями большевиков.

Из атаманов, добровольцев украинского террора в Киеве, более всех прославился своими насилиями «отаман революційного загона зализнычникив» (то есть отряда железнодорожников) Семен Грызло. Вечно пьяный, под предлогом отыскания скрывшегося «гетманця» (деятеля «гетманшафта») или хранимого оружия он со своей бандой врывался поздними вечерами в квартиры, арестовывал ни в чем не повинных людей, потом вымогал за них от домашних выкуп, захватывал попадавшиеся под руку более ценные вещи и был чрезвычайно изобретателен на угрозы, чтобы только побольше награбить. Усердным помощником его был «подотаман» некий Шкварник. Трудно сказать, действовал ли Семен Грызло с ведома и одобрения Директории или на свою ответственность; но если допустить, что Директория не сочувствовала подобным насилиям, то, во всяком случае, власть ее была чересчур призрачна для того, чтобы она могла обуздать людей типа Грызло и Шкварника.

В деревнях дело обстояло значительно хуже, чем в Киеве, и тамошним жителям каждый день приносил вести о небывалых насилиях и кровопролитиях. С постепенным отбытием на родину немцев и жизнь, и имущество людей становились все более безащитными. Украинские большевики и просто большевики соревновались друг с другом в злодеяниях. Опишем несколько событий времени Директории (декабрь 1918 — январь 1919), известных нам не из газет, для характеристики условий тогдашнего существования.