Глава II Оногурское объединение и Албания (395 - 466 гг.)

Глава II

Оногурское объединение и Албания

(395 - 466 гг.)

Возникновение первого устойчивого гуннского племенного объединения явилось очередным этапом эволюции кочевого общества, последовавшим за гуннским нашествием и изменением этнополитической ситуации на Северном Кавказе. Этот сложный процесс начался в среде гуннских племен, не вовлеченных в стремительное движение основной массы гуннов к берегам Дуная и оставшихся в северокавказских степях. По мере распространения в этом регионе гуннского господства возникали объективные предпосылки для слияния различных племенных групп и образования военно-политического союза, период существования которого зависел как от внутренних, так и от внешних условий. В этом отношении главного внимания заслуживает вопрос становления на Северном Кавказе в начале V в. первого крупного объединения гунно-булгарских племен, выступающих у историка Елишэ под загадочным именем хайландур. Происхождение этого этнонима, его реальное значение в качестве самостоятельной этнической группы гуннов до сих пор остается невыясненным. Поэтому обратимся к тексту Елишэ и, исходя из анализа его сообщений и данных других источников, попытаемся определить, о каких именно гуннах идет речь в его сочинении.

В рассказе Елишэ хайландуры впервые упоминаются сразу же после сообщения о походе сасанидского шаха Иездигерда II (439 - 457) на кушан: «... и перестали хайландуры выходить через пограничную крепость Чора, и зажила его (Иездигерда) страна, окруженная со всех сторон миром...». Даже это немногословное указание нашего источника содержит значительный объем информации. Известно, что эта первая восточная кампания сасанидского шаха началась в 442 г. Если же хайландуры «перестали выходить» (т. е. совершать вторжения), значит, раньше они «выходили». Следовательно, этот народ (или племя) уже был известен до того момента, с какого впервые зафиксирован Елишэ, т. е. до 442 г. «Пограничная крепость Чора» (Дербент) была тем местом, откуда «выходили» хайландуры. Это значит, что последние занимали некую территорию к северу от Дербента. Именно там помещает Елишэ «страну хонов» (гуннов) или «страну хайландур». Последнее вытекает из описания событий 450 г., когда на Кавказе вспыхнула освободительная война против сасанидского Ирана.

После победы армянского полководца Вардана Мамиконеана над марзбаном (наместником) Чора Себухтом у г. Халхал (около нын. Акстафы), восставшие напали на замки и города, что имели персы в стране албанской. Затем они направились к «хонским вратам, которыми силою завладели персы, взяли и разрушили врата и перебили войска, что располагались внутри, а ворота вверили власти Вахана, бывшего из рода царей албанских»,[5] - пишет Елишэ. Отсюда Вахан отправился в «страну хонов и ко многим другим племенам варваров, которые были союзниками страны хонов, чтобы вести с ними переговоры и заключить договор - установить нерушимый союз. А те, когда все это услыхали, поспешно, без промедления прибыли на место и стали очевидцами победных дел».

Союз, заключенный восставшими с гуннами в 450 г., не привел, однако, к их совместному выступлению против вторгшейся в Армению весной 451 г. персидской армии под командованием Мушкана Нисалавурта. Лишь год спустя после Аварайрского сражения 26 мая 451 г. и поражения восстания хайландуры с большим войском появились на Кавказе, истребляя персидские гарнизоны, чем «открыто показали царю (Иездигерду) свое единодушие с войском армянским». Этот набег был весьма значительным, если судить по масштабам разорений, причиненных сасанидским владениям, когда, как пишет Елишэ, «... этот Еран (царь гуннов) истребил в Албании персидские войска и в наезде своем достиг страны греческой, и много пленных и добычи отправил из Греции, и из Армении, и из Иберии, и из Албании».

Исходя из сообщения историка о том, что персидский царь снарядил Мушкана Нисалавурта с войсками в страну албан, лпинов, чилбов, хечматаков, таваспаров «и во все крепости, которые были разорены войсками хонов по уговору с армянами», следует полагать, что гунны вторглись с Северного Кавказа через Дербентский проход (Чор). Перечисленные области располагались на крайней северовосточной кавказской границе сасанидского государства; проход Чора являлся наиболее удобной дорогой для вторжения в эти области с Северного Кавказа. Кроме того, именно этим проходом постоянно пользовались гунны в своих грабительских набегах на Закавказье, о чем свидетельствуют Елишэ и другие авторы.

Последний раз хайландуры упоминаются Елишэ в связи с восстанием албанского царя Вачэ. После смерти Иездигерда II в. 457 г. в Иране разразилась междоусобная борьба за власть двух сыновей шаха - Хормизда и Пероза. По словам историка, албанский царь восстал именно тогда, когда «они пребывали в этой вражде». Междоусобица свирепствовала два года, пока Пероз (459 - 484), окончательно не разбив брата, взошел на престол в Ктесифоне. Следовательно, восстание в Албании началось, по-видимому, уже в 457 г. К 459 г. Вачэ, уничтожив в стране персидские гарнизоны, вступил в войну с Перозом. «Но хотя в арийской стране (в Иране) и установился великий мир, царь Албании не желал вновь покоряться, окопал пахак Чора и провел по эту сторону войска маскутов, объединил одиннадцать царей горских и противостал войною полку ариев и великий ущерб причинил войскам царским», - пишет Елишэ. Широкий размах освободительного движения в Албании, нежелание Вачэ идти на какие-либо уступки шахскому двору вызвали усилия Пероза сломить его сопротивление силой гуннов: «... отправили огромные сокровища в страну хайландур, открыли Аланские ворота и выставили многочисленное войско из хонов и сражались один год с царем Албании». Восстание удалось подавить, Вачэ отрекся от престола, а страною стал управлять персидский марзбан. «И вся эта долгая вражда, - отмечает Елишэ, - происходила до пятого года царя царей Пероза...». Пятый год правления Пероза - 463 г. Если гунны в течение года участвовали в подавлении восстания Вачэ, значит, вторглись они в Албанию, по-видимому, в 460/1 г., находились в стране год, т. е. 461/2 г., и к концу 462 - началу 463 г. восстание было уже подавлено. В приведенном отрывке Елишэ указывает на «страну хайландур». Соответствующее место у Моисея Каланкатуйского представлено следующим образом; «... приказал отправить в Алуандрию большие сокровища, растворил ворота Аланские, собрал сильное войско из гуннов и в продолжении целого года воевал с царем албанским». Албанский историк почти дословно заимствует у Елишэ данный эпизод. Поэтому «страна хайландур» Елишэ и «Алуандрия» Каланкатуйского - одно и то же. Поэтому последняя форма явилась, по-видимому, искаженной переписчиками или поздним редактором название страны хайландур - (X)Алуандрии (Хайландрии).[6] Исходя из этого, можно высказать сомнение по поводу предположения М. И. Артамонова, что «Алуандрия» - это захваченная гуннами северокавказская Алания (ук. соч., с. 61). Алания не стала бы «Алуандрией» даже в случае захвата ее гуннами. Это с одной стороны, а с другой - ни один источник не содержит даже намека на подчинение гуннами Алании, хотя, как кажется, нельзя совсем отрицать возможность некоторой политической зависимости от гуннов, находящихся в зените могущества, части аланских племен.

Сообщение Елишэ о том, что гунны вторглись в Албанию (в 460/1 г.) через Аланские ворота, вызвало возражение М. И. Артамонова, по мнению которого нанятые Перозом гунны прошли Дербентский проход, а в тексте Елишэ «Аланские ворота» названы ошибочно (указ. соч., с. 61). Однако, по словам Елишэ, албанский царь «окопал пахак (укрепление) Чора», а, согласно Каланкатуйскому, даже «завалил» или «разрушил» этот проход. Этими указаниями историки единодушно подчеркивают намерение Вачэ не допустить возможного вторжения в страну гуннов через наиболее удобный для них Дербентский проход, так как в это время отношения с ними были, очевидно, враждебны. Вот почему хайландуры воспользовались другим проходом - Аланскими воротами (Дарьял). С другой стороны, если очевидец событий Елишэ называет именно Аланские ворота, а несколькими предложениями выше говорит о «пахаке Чора», то это еще раз подчеркивает, что автор не путает два разных прохода, но четко их различает.

Таким образом, обобщая приведенный и проанализированный нами материал, можно выделить следующие основные моменты, характеризующие гуннов, выступающих у Елишэ под именем хайландур.

Равнозначное употребление историком терминов «гунны» и «хайландуры» прежде всего указывает на то, что хайландуры - самостоятельная этническая группа, одновременно выступающая и под собирательным именем гуннов. Хайландуры известны задолго до 442 г., когда они впервые упоминаются Елишэ, и до 461/2 г., когда появляются в тексте последний раз. Для вторжения в Закавказье они использовали как Дербентский проход (Чор), так и Дарьяльское ущелье (Аланские ворота). Елишэ была известна страна гуннов - хайландур, южная граница которой проходила по Кавказским горам от Чора до Аланских ворот. Хайландуры стояли, во главе сильной конфедерации северокавказских племен и принимали непосредственное участие в борьбе кавказских народов против сасанидского Ирана при Иездигерде II и в подавлении восстания албанского царя Вачэ при Перозе.

Этноним хайландуры встречается только у Елишэ.[7] Уже младший современник последнего - Лазар Парпеци, касаясь того же периода истории, не знает известного его предшественнику имени гуннов. Хайландуры отсутствуют в подробном перечне племен, обитавших за Кавказским хребтом, в сирийской хронике Захарии Ритора. Греко-латинские авторы V - VI вв. (Евнапий, Филосторгий, Приск, Созомен, Зосим, Малала и др.) также не упоминают подобного имени. Этот этноним не засвидетельствован в двух списках Армянской географии VII в., скрупулезно зафиксировавшей этнические наименования племен и народов, обитавших на Кавказе в историческое время.

В научной литературе вопрос о хайландурах поднимался уже давно, но так и остался нерешенным, несмотря на множество различных мнений. Кто же такие эти загадочные хайландуры? И можно ли вообще, опираясь на данные Елишэ, решить этот вопрос? Что ж, попробуем, тем более, что у нас нет другого выхода.

Как было указано выше, хайландуры последний раз упоминаются Елишэ до 463 г. в связи с их участием в подавлении восстания в Албании. Между тем именно в начале 60-х гг. V в. относительно стабильная до этого времени политическая обстановка на Северном Кавказе резко изменилась. Это было вызвано появлением в районе Северо-Западного Прикаспия новой мощной группировки гуннов, известных под именем сабир. Движение сабир из Прииртышья на запад ознаменовало начало второго после гуннов крупного передвижения кочевых племен из Азии в Европу и было тесно связано с выступлением на историческую арену раннего средневековья новых племенных объединений - авар и тюрок - сформировавшихся еще в гуннскую эпоху, но лишь спустя столетие появившихся на западе, сменив гуннов в степях Евразии. К концу V в. в степях Восточного Предкавказья сложился военно-политический союз кочевых племен во главе с сабирами и определилась основная территория их расселения. Данные византийских и армянских источников позволяют следующим образом очертить границы этого объединения: от низовий Волги до Дербента (Чора) на востоке, до земли алан и Дарьяльского ущелья (Аланские ворота) - на западе. Южная граница проходила по Кавказским горам, к которым с юга примыкали кавказские владения сасанидского государства - Албания и Иберия. С самого начала VI в. в источниках все чаще стали появляться сообщения о вторжениях сабир в Закавказье и Переднюю Азию, а в течение всей первой половины VI в. сабиры четко фиксируются источниками в качестве преобладающей силы среди кочевых племен Восточного Предкавказья (см. главу III).

Итак, сам факт утверждения на Кавказе в конце V в. господства сабирской конфедерации племен заставляет думать, что этот процесс вызвал крушение и распад предыдущей группировки гуннов - хайландур, игравших главную роль здесь в середине V в. Между тем, как уже отмечалось, источники этого и последующего времени уже не знают имени хайландур. Все это, на наш взгляд, предполагает возможность двух решений этого запутанного вопроса: либо гуннское племя, носящее наименование «хайландур», потеряв свое этническое имя и влившись в состав нового объединения, выступает под другим, либо это племя продолжало свое существование под своим особым этнонимом, но только последний в передаче Елишэ был видоизменен.

Единственным источником, позволяющим в целом обрисовать картину событий, происшедших на Кавказе в начале 60-х гг. V в. и, что очень важно, проследить, с какими именно племенами столкнулись только появившиеся здесь сабиры, является Приск Панийский. В сохранившихся фрагментах его сочинения имеются следующие сообщения. На седьмом году царствования императора Льва (457 - 4/4), т. е. в 463 г., к ромеям (византийцам) прислали послов сарагуры, уроги (огуры) и оногуры, племена, «поднявшиеся с мест своего обитания», потому что на них напали сабиры, в свою очередь изгнанные аварами. Далее поясняется, при каких обстоятельствах состоялось это посольство: изгнанные (сабирами) сарагуры в поисках земли напали на племя гуннов - акатзир и после долгой борьбы, покорив это племя, прислали к ромеям послов, желая приобрести их благосклонность. Император и его приближенные, обласкав и одарив послов, отправили их назад.

Прежде чем перейти к анализу этих сообщений, вкратце остановимся на вопросе локализации этих племен, поскольку именно он представляется наиболее важным.

По мнению большинства исследователей, сабиры до их движения на запад под напором авар обитали в степной полосе Западной Сибири (в Прииртышье), что подтверждается отложением их имени в названии «Сибир». В ходе своей миграции на запад, сабиры вытеснили в начале 60-х гг. V в. обитавшие также в областях Западной Сибири огурские (угорские) племена сарагур, огур и оногур, которые под их давлением переселились в степи Северного Кавказа, где в 463 г. вошли в контакт с Византией. Исходным пунктом, откуда в Константинополь были отправлены послы этих трех племен, желавших вступить в союзные отношения с империей, могли быть греческие города, расположенные на восточном побережье Азовского моря.

Таким образом, согласно этой наиболее распространенной концепции (особенно среди венгерских востоковедов), изгнанные сабирами в начале 60-х гг. V в. из мест своего первоначального обитания в Западной Сибири огурские (впоследствии - булгарские) племена сарагур, огур и оногур впервые появляются на Северном Кавказе только в 463 г.

Теперь рассмотрим подробно, что может дать анализ сведений Приска по этому вопросу. Из сообщения Приска известно, что изгнанные сабирами сарагуры в поисках новой земли напали на племя гуннов акатзир (акацир) и лишь в результате многих сражений подчинили его. Отсюда ясно следует, что на акатзир напали одни сарагуры, так как огуры и оногуры в этом эпизоде не упоминаются. Где они находились во время борьбы сарагур с акатзирами - неизвестно. В 463 г. послы сарагур в Константинополе поставили императора и двор в известность о фактическом положении дел к этому времени, т. е. акатзиры были уже покорены. Это означает, что сарагуры, по-видимому, уже в 462 г. оставили свои прежние места обитания и под давлением сабир в поисках новой территории напали на акатзир. Если учесть, что направление движения сабирской орды известно (из степей Западной Сибири, точнее, из Прииртышья, через Волгу на Кавказ в район Прикаспийской низменности), то естественно предположить, что кочевья сарагур должны были находиться севернее областей, занятых огурами и оногурами. Именно поэтому, испытав на себе первый удар сабир, сарагуры оставили свою землю и напали на акатзир. В противном случае непонятно, в какой еще последовательности по отношению к сабирам могли располагаться эти племена и почему именно сарагуры (а не оногуры, например) были вынуждены искать новые места для поселений. Выдвигалось в этой связи предположение, что сарагуры в начале 60-х гг. V в. двигались из Западной Сибири во главе огур и оногур. Однако в таком случае, учитывая порядок перечисления этих племен Приском, следовало бы ожидать, что первыми нападению подвергнутся не сарагуры, а оногуры, и именно они должны были напасть на акатзир, что противоречит указанию Приска. С другой стороны, по словам Приска, сарагуры прислали послов в Константинополь только после того, как покорили акатзир и заняли их землю. Это значит, что последние занимали именно ту область, через которую сарагуры, а вслед за ними огуры и оногуры и могли вступить в контакт с империей, чтобы заручиться ее поддержкой. В противном случае также не ясно, в силу каких причин сарагуры, бежавшие от сабир, вновь стали бы искушать судьбу в борьбе с не менее грозным врагом, каким были акатзиры. По сообщению Приска, акатзиры были сильным и многочисленным племенем, с которым император Феодосии (408 - 450) стремился вступить в союз против Аттилы. Однако один из старших по власти вождей акатзир Куридах не первым, а вторым получил дары от послов императора, которые по незнанию не учли субординации в племени. В ответ на это Куридах известил Аттилу о готовящейся измене. Последний немедленно выслал «большое войско и, перебив одних акатзирских вождей, заставил подчиниться других. Во главе подчинившейся части акатзир Аттила в 448 г. поставил своего старшего сына Эллака. Куридах же, по словам Приска, сохранил свою власть и остался на своей земле.

После смерти Аттилы в 453 г. гуннское объединение на Дунае распалось. Старший сын Аттилы Эллак, под властыо которого находилась часть акатзир, в том же году был разбит германскими племенами во главе с гепидами и пал в битве при р. Недао в Паннонии. Младшие сыновья Аттилы - Денгизих и Эрнах после попытки восстановить свою власть над готами в Паннонии, также потерпели неудачу и отошли со своими ордами к Днепру, захватив земли Северного Причерноморья. Отношения вытесненных из Подунавья гуннов с империей оставались остро враждебными. В 466 г. Денгизих, двинув свою орду к Дунаю, начал новую войну с Византией. Однако Эрнах отказался принять в ней участие и помочь брату, так как, по словам Приска, его отвлекали «местные войны». Принимая во внимание это последнее указание византийского историка, М. И. Артамонов (указ. соч., с. 62) и О. Мэнчен - Хелфен (с. 166) единодушно считают, что во врагах Эрнаха следует видеть сарагур, теснивших гуннские племена с востока. Между тем тремя годами раньше послы сарагур, огур и оногур уже побывали в Константинополе. Это дает основание нам полагать, что до 463 г. включительно послам сарагур и других племен была закрыта не только сухопутная дорога па берегу Черного моря, но и доступ к гаваням Крыма. Гунны под предводительством Денгизиха и Эрнаха не могли допустить проход послов враждебных им племен, желавших вступить в союз с империей, по занятой и контролируемой их ордами территории. Единственным местом откуда послы сарагур, огур и оногур могли явиться в 463 г. в Константинополь, очевидно, была Лазика (Колхида), захваченная Византией в 456 г. Лазика являлась чрезвычайно важной в стратегическом отношении областью, владея которой Византия закрепляла свое политическое господство в юго-западной части Кавказа, положив конец непрерывному стремлению Ирана выйти к Черному морю. Через Лазику Византия осуществляла контакт с племенами, обитавшими на всем протяжении Азово-Каспийского междуморья, вербуя в их среде наемников, вмешиваясь в племенные распри, и распространяя христианство. Именно через Лазику в 558 г. были отправлены в Константинополь первые аварские послы (см. ниже). Исходя из этого следует полагать, что акатзиры занимали земли в низовьях Дона и, возможно, восточного побережья Азовского моря до Кубани, примыкавшие к византийским владениям в Лазике. Думается, что акатзиры, которых покорили сарагуры, могли быть именно той частью некогда многочисленного народа, которая во главе с Куридахом избежала гуннского погрома 448 г. и, не приняв участия в войне с Византией, сохранила некоторую независимость, оставаясь на прежних местах обитания акатзир. По общему высказыванию Приска, их места обитания располагались в «Припонтийской Скифии» (т. е. в Северном Причерноморье).[8] После же смерти Аттилы и разгрома Эллака, стоявшего во главе другой части акатзир, покорившимся гуннам в 448 г., акатзиры Куридаха, по-видимому, либо сами передвинулись на Кавказ, либо были вытеснены за Дон вернувшимися из Паннонии гуннами Денгизиха и Эрнаха.

Если мы допустим именно такое толкование сведений Приска, то тогда последующий важный эпизод не только приобретет особый смысл, вносящий ясность в исследуемый нами вопрос, но и свяжет все фрагментарные сообщения Приска в единую логическую цепь событий.

По словам византийского историка, на десятый год царствования императора Льва, т. е. в 466 г., сарагуры после нападения на акатзир и другие племена предприняли вторжение в Иран. Сначала они подошли к Каспийским воротам (Дербент), но, найдя их занятыми персидским гарнизоном, перешли на другую дорогу (Дарьял), по которой вторглись в Иберию, опустошая эту страну и совершая набеги на армянские селения. Шах Пероз, воевавший в это время на востоке своего государства с кидаритами (ираноязычные кочевые племена), устрашенный этим нашествием, отправил в Византию послов с требованием денег, или людей для охраны крепости Иуроейпаах (иберийское укрепление, находящееся в Дарьяльском проходе). Маршрут этого похода вносит четкое представление в расстановку этнополитических сил на Северном Кавказе к 466 г. Выбор пути вторжения едва ли был вызван случайностью. Движение кочевников из Восточного Приазовья к Каспийским воротам (Дербент), а затем переход на другую дорогу (Дарьял) не встретило никакого препятствия, кроме сасанидского гарнизона, не пропустившего их через Дербентский проход. Учитывая резко враждебные отношения сарагур с вытеснившими их сабирами, следует полагать, что к этому времени сабирская орда еще не продвинулась, очевидно, южнее среднего и нижнего течения Терека. Последнее обстоятельство, в свою очередь, дает основание считать, что характер движения сабиров на юг, в Прикаспийский Дагестан, не был непрерывно поступательным. Временная стабилизация их продвижения была вызвана, по-видимому, приспособлением новых пришельцев к незнакомым местным условиям, а также покорением более мелких этнических групп. Естественно, возникает вопрос: почему сарагуры избрали для вторжения на Кавказ столь необычный маршрут? Если принять во внимание точку зрения, согласно которой сарагуры и связанные с ними племена появились на Северном Кавказе только в 463 г., то тогда выбор ими места вторжения, на первый взгляд, может быть оправдан. С другой стороны, такая точка зрения не совсем увязывается с обстоятельствами, предшествовавшими этому вторжению. Из Приска известно, что сарагуры уже до 463 г. покорили акатзир, которые, по мнению О. Мэнчен–Хелфена, обитали даже к западу от Азовского моря (указ. соч., с. 437), в 463 г. прислали своих послов в Константинополь, и лишь спустя три года вторглись в Закавказье. Исходя из этого получается довольно странная для поведения кочевников и запутанная для исследователя картина. Только появившиеся в 463 г. на Северном Кавказе сарагуры и связанные с ними племена (огур и оногур), еще недостаточно знакомые с совершенно новыми и неизвестными для них местными условиями, успели не только покорить акатзир и занять их землю к западу от Азовского моря, но и по наущению Византии, как полагают исследователи, вторгнуться в Закавказье. Причем, что особенно интересно, не через наиболее удобный для них в данном случае Дарьяльский проход, ближе расположенный к предполагаемой территории акатзир, а по непонятным причинам сначала направляются к более отдаленному Дербентскому проходу, но потом все же возвращаются обратно и вторгаются и Иберию именно через Дарьял. Создается впечатление, что сарагурам достаточно хорошо были известны обе обычные дороги для вторжения на Кавказ. Здесь уместно как раз вспомнить, что всего за пять лет до сарагурского похода 466 г. этим же путем через Аланские ворота (Дарьял) на Кавказ вторглись и хайландуры, нанятые Перозом в целях подавления восстания в Албании. Именно в этой связи значительный интерес для нашей темы представляет собой содержание трех последних глав первой части «Истории албан» Моисея Каланкатуйского, поскольку в них заключаются уникальные сведения по истории взаимоотношений гуннских племен с Албанией, не имеющие аналогии в других письменных памятниках. Композиционно связанные единой хронологической нитью, эти три главы, несмотря на их вполне самостоятельный характер, органически вплетаются в общую канву повествования. В этом отношении наиболее важным, для нас является вопрос датировки описываемых в этих трех главах событий, поскольку его решение, с одной стороны, даст возможность определить недостающее звено в развернутой хронологической системе самого источника, далеко не всегда поддающегося точной датировке, а с другой, - вставить это звено в цепь взаимосвязанных исторических событий, происшедших в данный отрезок времени по обе стороны Кавказского хребта. Однако, прежде чем перейти непосредственно к вопросу датировки, необходимо остановиться на последовательности описываемых событий, выделяя в них наиболее существенные моменты, так как само начало исследуемого вопроса лежит уже в первых вступительных словах XXVIII главы. Спустя немного после смерти святого Маштоца, его ученики в провинциях Албании собрались по внушению св. Духа вместе и были полны страстного желания совершать добрые дела.

В данном случае прямое указание автора на время после смерти Месропа Маштоца (440 г.) не только не противоречит принятому в «Истории албан» способу датировки, но и является важным отправным пунктом для исследования последующего хода событий в целом. Согласно Каланкатуйскому, ученики Маштоца тремя группами отправляются в Иерусалим. «Местные духовники прикрепили к ним трех человек, чьим руководителем был Афанасий. Они смиренно просили Афанасия сопровождать их, чтобы они могли рассмотреть главные места в их стране». В течение святого сорокадневного поста на седьмое воскресенье Пасхи они прибыли в округ Большой Куэнк, что в покрытых долинами провинции Арцах. Здесь группа разделилась на перекрестке дорог на две части: первая осталась в местности, называемой Звездный холм, на севере, тогда как вторая поселилась за рекой Тертер, на юге, на прогалине леса, называемого Члах, «ибо обещали отпраздновать Пасху в этом месте».

Эти заключительные слова главы подчеркивают ряд существенных обстоятельств. Во-первых, довольно четко вырисовывается место действия: албанская провинция Арцах, гавар Большой Куэнк, река Тертер, т. е. северная часть нынешнего Нагорного Карабаха, Мардакертский район. Во-вторых, следует прямое указание на время года: согласно христианской традиции, сорокадневный пост предшествует календарной Пасхе, обычно празднуемой в апреле. Такова предварительная ситуация, обрисованная автором накануне грозного нашествия «северных племен». Между тем уже с самого начала XXIX главы события приобретают остродинамичный характер. Именно «в то самое время царь росмосоков, собрав свои войска, вместе с полком Тобельским, присоединив также войска гуннов, переправился на этот берег Куры, развернулся в провинции Ути и стал лагерем близ города Халхал. Здесь он отобрал трех полководцев и поставил их начальниками над большим войском. Он приказал им разделиться на три группы и отвоевать страны Албанию, Армению и Иберию. Третья группа войска достигла округа Арцах и в начале Пасхи стала грабить Большой Куэнк». Далее в этой главе речь идет о событиях, связанных с действиями этого третьего отряда в Албании. О двух других частях войска кочевников, напавших на Армению и Иберию, сведений в источнике нет. Предводитель третьего отряда, грабившего и опустошавшего Арцах, именуемый Каланкатуйским «гуннским полководцем» и «гуннским князем», под влиянием попавших ему в плен священников иерусалимской миссии принимает вместе со своим отрядом христианство и имя Теофил (греч. - боголюбивый).

Развязкой этих событий начинается и заканчивается XXX глава. В ней говорится, что крещеный гуннский предводитель Теофил приказал отпустить пленных, а на утро Пасхи сам отправился со своими священниками, многими другими обращенными и полком Агистратос в провинцию Ути и разбил свой лагерь близ причала моста на берегу Куры. Между тем великий царь росмосоков, возвращаясь со всем своим войском после набегов с многочисленными пленными и несметной добычей, переправился с восточной стороны через Куру и разбил лагерь напротив Теофила. В своем идолопоклонническом заблуждении он приказал принести жертву своим богам, как они делали в свои праздники. Увидев это, украшенный Христом Теофил и полк Агистратос в свою очередь согласно правилам христианской веры, с благословения святых отцов свои знамена украсили изображением Христа. Отказавшись участвовать в языческих жертвоприношениях, Теофил с 30-ю соратниками и священниками были казнены по приказу царя росмосоков. Два сына Теофила попытались бежать с остатками отряда, но были настигнуты и изрублены.

Анализ событий, описанных Каланкатуйским, послужил поводом для ряда по крайней мере спорных выводов в научной литературе. Сопоставляя сведения албанского историка с данными сирийской хроники Захарин Ритора, К. В. Тревер приходит к выводу, что отраженные в трех указанных главах события имели место в 531 г. (указ. соч., с. 228 - 229). М. И. Артамонов, указывая на хронологическое несоответствие внутренней связи рассказа Каланкатуйского с выводом К. В. Тревер, в свою очередь определяет приблизительное время вторжения 40-ми гг. V в. (с. 72, прим. 15). Исходя из этого очевидно, что реконструирование хода событий в Албании в этот отрезок времени невозможно на основании в первом случае неверной, а во втором - расплывчатой датировки. Между тем, принимая во внимание несомненную важность рассказа албанского историка, естественно предположить, что факт столь значительного вторжения кочевых племен на Кавказ после 440 г. (т. е. после смерти Месропа Маштоца) может найти либо косвенное, либо прямое подтверждение в других, близких к этому времени источниках. Действительно, такие исторические свидетельства имеются. С одной стороны, о двух больших вторжениях с севера на Кавказ сообщает Елишэ, а с другой - сведения о крупном набеге на Кавказ сохранил, как мы видели, Приск Панийский. Причем, если в первом случае Елишэ служит непосредственным источником Моисея Каланкатуйского в отражении событий V в., то во втором - зависимость албанского историка от текста Приска совершенно исключена.

Согласно Елишэ, первое вторжение относилось ко времени Иездигерда II и произошло около 452 г. через Дербентский проход (Чор), второе состоялось при Перозе, когда вторгшиеся в 460/1 г. через Дарьяльский проход (Аланские ворота) кочевники участвовали в подавлении восстания албанского царя Вачэ. В обоих случаях у Елишэ во вторжении участвовали гунны - хайландуры. Последнее нашествие почти буквально отражено Моисеем Каланкатуйским, в то время как первое опущено. Исходя из этого, можно предположить, что события, описанные Каланкатуйским, могут «быть основаны на привлечении местного албанского материала, насыщенною интересными подробностями, и соответствовать рассказу Елишэ о вторжении 452 г. на Кавказ гуннов - хайландур, тем более, что время и место действия, на первый взгляд, совпадают. Между тем даже беглое сопоставление текстов Елишэ и Каланкатуйского говорит об обратном: события 452 г. у Елишэ и нашествие «северных народов» у Каланкатуйского не имеют ничего общего. Основанные действительно на привлечении уникальных исторических свидетельств (по-видимому, не дошедшей до нашего времени албанской агиографии, т. е. описания жития святых), события, о которых идет речь у албанского историка, в гораздо большой степени находятся в связи с коротким, но четко датированным сообщением византийского историка о вторжении в Закавказье 466 г.

Для сопоставления сведений Приска с данными Каланкатуйского остановимся на анализе их основных моментов. Наиболее важным в этом отношении представляется вопрос о том, с каким именно проходом связано нашествие «северных народов» в рассказе Каланкатуйского. Сразу отметим, что, по мнению К. В. Тревер и М. И. Артамонова (указ. соч., с. 226 - 227) (с. 72, прим. 15), это вторжение было совершено через Дербентский проход. Аргументируя свое предположение, К. В. Тревер считает, что если бы кочевники проникли на Кавказ через Дарьяльский проход, то сначала они должны были появиться в Иберии, но в нее они устремились только после остановки у г. Халхал. Что ж, подобный ход рассуждений вполне приемлем, исходя из анализа политической ситуации в Закавказье 30-х гг. VI в., т. е. именно того времени, к какому К. В. Тревер и относит это вторжение. Вместе с тем он не представляется убедительным, исходя из анализа политической обстановки в Закавказье в середине V в., т е. после смерти Маштоца.

Придавая первостепенное значение наиболее важному в стратегическом отношении Дербентскому проходу, сасанидское правительство всеми силами стремилось сохранить за собой твердый контроль над ним, а со времени активизации на Северном Кавказе гуннов в еще большей степени усилило этот контроль. При Иездигерде II в проходе Чора началось наиболее интенсивное строительство оборонительных укреплений, начатых еще при первых Сасанидах и окончательно законченных при Хосрове Ануширване (531 - 579) возведением знаменитых Дербентских стен. Контроль над областью Чора и самим проходом, где постоянно находился сасанидский гарнизон, осуществлялся непосредственно из столицы Сасанидов - Ктесифона (ок. нын. Багдада) через персидского марзбана еще задолго до упразднения царской власти в Албании при Перозе, когда власть в стране целиком перешла в руки сасанидского наместника, появившегося в столице Албании - Партаве (нын. Барда) сразу после отречения Вачэ в 463 г. Закреплению политического господства в Закавказье Сасанидов в этот период еще больше способствовало ослабление на Северном Кавказе могущества гуннской группировки хайландур, а вскоре и ее распад, связанный с передвижением из-за Волги в район Прикаспийской низменности и давлением гораздо более сильной новой группировки кочевников - сабир. Относительная стабилизация внешнеполитического положения Сасанидов на кавказской границе позволила Перозу сосредоточить максимум усилий на востоке своей державы, где он предпринял ряд решительных мер в борьбе с усилившимся к этому времени объединением кидаритов.

Совершенно иное положение наблюдалось в контроле Сасанидов над Дарьяльским проходом, который не всегда и не долго находился в руках Ирана. Являясь наиболее уязвимым местом на кавказской границе сасанидского государства и одним из главных факторов в политическом давлении Ирана на Византию, этот проход и находящееся в нем укрепление (Иуроейпаах Приска) неоднократно были предметом субсидий византийского двора Ктесифону. По свидетельству Иешу Стилиса, Пероз часто получал золото от ромеев для охраны этого прохода с тем, чтобы воспрепятствовать опустошению и разорению гуннами как сасанидских владений в Закавказье, так и византийский в Армении и на Евфрате. Между тем трудности, связанные с содержанием в малодоступном пункте постоянного гарнизона, тем более за счет нерегулярных, как правило, финансовых поступлений из Константинополя, а также не менее эффективное стремление сначала алан, а затем и гуннов сохранить за собой контроль над этим проходом, который позволял им совершать вторжения и грабить владения обеих держав, вынудили сасанидский двор отказаться на некоторое время от притязаний на господство в этом проходе. По словам Прокопия Кесарийского, Дарьяльским проходом (Каспийские ворота Прокопия) уже в начале царствования императора Анастасия (491 - 518) владел гунн Амбазук. И лишь в результате длительной войны с сабирами шаху Каваду (484 - 531) около 508 г. удалось более или менее прочно закрепиться в Дарьяльском проходе, где с этого времени был размещен постоянный сасанидский гарнизон (см. главу III).

Таким образом, на наш взгляд, наиболее вероятным местом вторжения «северных народов» в рассказе албанского историка мог быть именно Дарьяльский проход. Последовательность событий этого нашествия не только не противоречит такому положению, но четко его подтверждает. Вспомним, что, согласно Каланкатуйскому, «царь росмосоков с полком Тобельским» сначала перешел Куру и лишь затем, оказавшись в гаваре Ути, расположился у г. Халхал (т. е. близ нынешней Акстафы). Действительно, наиболее короткий и удобный путь к этому месту ведет именно через Дарьяльское ущелье и переправу через Куру, а не через более отдаленный Дербентский проход. Согласно сообщению Приска, гунны вторглись в Иберию также через Дарьяльский проход, так как Дербентский в эта время находился в руках сасанидского гарнизона. Однако в этой связи сразу же возникает вопрос: как в таком случае устранить возникшее противоречие между сообщением Приска о вторжении в Иберию и указанием Каланкатуйского о нападении на Албанию и остановку у Халхала? Между тем оба сообщения вовсе не противоречат друг другу. С одной стороны, по словам Елишэ и самого Каланкатуйского, зимняя резиденция албанских царей г. Халхал находился вблизи границы с Иберией, а албанский историк сообщает, что после разделения войска кочевников у Халхала одна их часть вторглась именно в Иберию. С другой стороны, Приск свидетельствует о нападении гуннов на армянские селения, а Каланкатуйский говорит о нашествии второй части войска на Армению. Таким образом, и в том и в другом случае последовательность событий не нарушается, несмотря на отсутствие в сообщении Приска недостающего звена в общей цепи событий - вторжения в Албанию. Между тем последнее обстоятельство также не противоречит дополнению Каланкатуйским сведения о нашествии третьей части войска на Албанию и легко увязывается с данными Приска. Видимо, здесь речь идет об одном и том же исходном районе, где сосредоточились основные силы кочевников во время вторжения и до момента их разделения на три части, и расположенном вблизи границ Иберии, Армении и Албании. Этим наиболее вероятным пунктом представлятся крепость, известная под названием Хунан (груз. Хунани, арм. Хунаракерт, местоположение которой точно определяется по «Географии Грузии» Вахушти Багратиона. Он локализует ее у места слияния р. Кдии (ныне Храми) с Курой, ниже так называемого «сломанного моста» или «места бывшего моста» (Нахидури хиди), на правом берегу Куры. Этот пункт действительно расположен как вблизи исторического Халхала на территории албанской провинции Ути, так и на границе между Иберией, Албанией и Арменией. Еще одним подтверждением данного обстоятельства может служить несомненная идентичность упомянутого в грузинской географии «сломанного моста» у крепости Хунан и «разрушенного моста» в рассказе Каланкатуйского.

Таким образом, вполне возможно, что выпавший из сообщения Приска факт вторжения гуннов и в Албанию, мог явиться либо результатом неосведомленности византийского историка в тонкостях географии трех закавказских государств, либо неточностью или неполным объемом полученной им информации.

В связи с нашествием «северных племен» в рассказе Моисея Каланкатуйсксго особый интерес представляют собой наименования кочевников, переданные албанским историком. К. В. Тревер усматривает в «росмосоках» и «тобелах» какие-то неизвестные «новые» племена, обитавшие в степных районах Северного Кавказа (указ. соч., с. 227), Между тем М. И. Артамонов справедливо отмечает, что эти наименования попали в текст Каланкатуйского как традиционные названия «северных варваров», известных из Библии (Гог, Магог, Рош, Мешех, Тобел). По мнению М. И. Артамонова, под библейскими наименованиями скрываются подлинные имена кочевников, которыми, судя по хронологии, могли быть интересующие нас хайландуры (указ. соч., с. 72, прим. 15). Эта точка зрения как нельзя кстати отвечает основной задаче исследуемого нами вопроса. Итак, из приведенных Приском этнических наименований трех племен, сарагуры еще только один раз упоминаются в источниках. Они названы в сирийской хронике Захарии Ритора среди племен, обитавших за Кавказским хребтом. Несколько раз встречается в источниках второе племя Приска - огуры. Они также названы в перечне племен Захарии Ритора. А краткое замечание Менандра Протектора, об огурах в связи с возвращением в Константинополь в 568 г. византийского посла Земарха, находившегося в ставке тюркского кагана Истеми на Алтае, позволяет локализовать это племя к западу от Волги. Больше всего сведений в источниках сохранилось о третьем племени Приска - оногурах. Последние хорошо известны сразу трем авторам VI в.: византийскому историку Агафию, латинскому автору Иордану, сирийцу Захарии Ритору. Их упоминает Феофилакт Симокатта, писавший в начале VII в. Анонимный автор Равеннской космографии (VII в.) знает страну Оногорию, расположенную к востоку от Меотиды (Азовское море). Именно здесь византийские хронисты IX в. Феофан и Никифор помещают «древнюю Великую Булгарию», страну, расположенную около Меотиды до реки Куфис (Кубань) и населенную племенем «унногундур - булгар». По сообщению византийского императора Константина Порфирородного (X в.), вошедшего в историю больше как историка и литератора, чем царствующая особа, булгары в конце правления императора Константина Погоната (668 - 685), в 679 г. перешли Дунай во главе с ханом Аспарухом (основателем будущего Болгарского царства). Тогда стало известно их имя, пишет Константин, «ибо прежде их; называли оногундурами». На основании всех этих данных исследователи пришли к выводу, что хунугуры (Иордан), унагуры (Захария Ритор), уннугуры (Симокатта), унно - гундуры (Феофан, Никифор), оногундуры (Константин Порфирородный) - видоизменения этнического имени одного» и того же булгарского племени - оногур, впервые упоминаемого в тексте Приска. Более того, из прямых указаний источников следует, что вытесненные сабирами в 60-х гг. V в. оногуры заняли области восточного побережья Азовского моря до Кубани, где в VII в. Равеннскому Анониму стала известна страна, носящая их имя - Оногория. Это-же самое булгарское племя зафиксировано и в армянских источниках: у Мовсеса Хоренаци в форме «влнудр - булгар», а в Армянской географии в форме «онолхондор - булгар». Отсюда получается, что несмотря на различные видоизменения, этническое имя булгарского племени оногур прослеживается в источниках на греческом, латинском, сирийском, армянском языках с V по X в. Именно это самое племя фигурирует и в тексте Елишэ в форме «хайландур». Это одно единственное отождествление дает нам возможность ответить на многие вопросы, заданные в начале нашей главы. Отыскать хайландур оказалось действительно не так-то легко. Но зато с их помощью мы сейчас имеем возможность восстановить логически цельную, взаимосвязанную картину хода исторических событий на Кавказе в первой половине V в., которую до сих пор еще не удавалось воссоздать.

Уход основной массы гуннов из степей Северного Кавказа в 371 г. на запад, в Причерноморье, а затем в Подунавье, не повлек за собой передвижения всех гуннских племен. Часть из них, а именно булгарские племена сарагур, огур и оногур, передвинувшиеся в конце 60-х гг. IV в. с основной массой родственных им других гунно-булгарских племен (утигур, кутригур, биттугур и др.) из междуречья Урала и Волги на Кавказ, но по каким-то неизвестным нам причинам последними перешедшие Волгу, не последовали за главными гуннскими ордами в Европу, а остались кочевать в северо-западной части Прикаспийских степей, менее всего затронутых гуннским нашествием. Именно с этим обстоятельством главного этапа гуннского движения связаны особенности исторического развития кавказского региона и начало складывания на Северном Кавказе современных этнических общностей. Гуннское нашествие и последующее за ним крушение на Северном Кавказе господства ираноязычного этнического массива привело к резкой перестановке политических и этнических сил в этом регионе. Приток из-за Волги ряда новых племен и расселение их на территории, уже со II в. занятой гуннскими племенами первой миграционной волны (барсилы, хазары), явился сильным импульсом к общему подъему гунно-булгарских племен, что впоследствии привело к росту их могущества и политического преобладания на Северном Кавказе. С этого времени здесь начал интенсивно развиваться процесс объединения различных по происхождению, языку и культуре племенных групп в межплеменную конфедерацию, сочетавшую старые структурные формы с новыми, привнесенными извне новой волной азиатских кочевников.