От автора

От автора

Эпоха раннего средневековья вывела на арену всемирной истории целый ряд загадочных, ныне не существующих племен и народов. Одним из них были гунны. Интерес к гуннам у специалистов — востоковедов возник уже давно и вполне закономерно. Гунны шли в авангарде широчайшей миграции с Востока на Запад (из Азии в Европу) кочевых племен, положивших начало эпохе Великого переселения народов. Это был период массовых передвижений и грозных завоеваний, длившийся с перерывами более тысячелетия и перекроивший всю этническую карту Евразии. Он явился той основой, на которой впоследствии сложился современный этнический облик населения большинства регионов субконтинента.

Появление гуннов в степях Юго-Восточной Европы вызвало резкое изменение этнополитических процессов, протекавших здесь на протяжении веков, и определило специфику исторического развития кавказского региона. Утверждение на Северном Кавказе в конце IV в. н. э. гуннского господства и возобладание в степи нового тюркоязычного элемента явилось с этого времени главным действующим фактором в сложившейся ранее системе контактов между кочевниками и народами Закавказья. Фактором, сыгравшим весьма существенную роль в их исторической судьбе.

В этой связи важная в научном отношении гуннская проблема приобретает особое значение в свете одной из наиболее актуальных проблем истории Азербайджана. Речь идет о процессе длительных взаимоотношений раннетюркских (гуннских) племенных общностей Северного Кавказа с Албанией в первой половине I тысячелетия н. э. Ее особое значение заключается прежде всего в том, что без решения этих ключевых вопросов невозможно подойти к проблеме этногенеза азербайджанского народа. Гунны были первыми древнейшими тюркоязычными племенами, вступившими на землю Албании.[1] Уже этим определяется их роль в сложном и длительном процессе этнических преобразований на территории исторического Азербайджана, когда, начавшись путем постепенного вкрапления в местную кавказоязычную этническую среду древнего тюркоязычного элемента, этот процесс при активном участии огузского племенного и языкового пласта завершился сложением средневековой тюркоязычной азербайджанской народности, а затем и народа.

Здесь мне бы хотелось особо подчеркнуть, что основной целью настоящей работы не является, однако, решение вопросов этногенеза азербайджанского народа, в отличие от потока последних публикаций с претенциозными названиями и весьма авторитетными формулировками. Авторы многих из этих публикаций, рассчитывая на приобретение известности путем количественного обращения к этой актуальной (а теперь даже модной) теме, используя при этом все доступные им научные издания, а также и популярную периодику, во что бы то ни стало стремятся доказать изначальную тюркоязычность предков азербайджанского народа. А поскольку без участия гуннов и связанных с ними племен этот процесс представить себе невозможно (проблема ранней тюркизации так или иначе упирается именно в гуннов), то вполне понятно, что гунны не сходят со страниц этих изданий, все более волнуя общественность. К сожалению, многие из этих авторов не являются специалистами в данной области знаний — медиевистами-тюркологами. А это просто необходимо, учитывая чрезвычайную сложность проблем, к которым только на первый взгляд можно подступиться, не имея специальной подготовки и навыков работы с первоисточниками, а также знания мертвых и современных иностранных языков. Как правило, они занимаются либо вопросами новой (и даже новейшей) истории Азербайджана, либо вопросами азербайджанского языкознания. В результате эти авторы путают проблемы происхождения азербайджанского народа с вопросом происхождения азербайджанского языка — явлениями далеко не идентичными. Кроме того, опираясь на свои знания гуннской проблемы, почерпнутые из различных по научной значимости специальных работ, эти авторы на основании чужих взглядов и мнений (часто ошибочных или опровергнутых) принимают самостоятельные решения по целому ряду вопросов. При этом они делают весьма важные выводы по проблеме этногенеза, никак не вытекающие из ими же приведенного материала, и зачастую противоречащие не только всем известным законам логики, но даже простому здравому смыслу.

В действительности же все гораздо сложнее. Узость источниковедческой основы по проблеме, крайний недостаток археологического, антропологического, этнографического, лингвистического и другого материала и, как следствие, отсутствие отработанной, логически цельной научной концепции по раннетюркской (гуннской) проблематике не позволяют в настоящее время перейти к более широким обобщениям. В этой связи достаточно отметить хотя бы то обстоятельство (весьма важное по существу, но почему-то нигде не учитываемое), что до сих пор на территории Азербайджана пока не выявлен ни один могильник (не говоря уже о поселении), который по способу погребения, характеру инвентаря и другим многочисленным признакам можно было бы с достаточной убедительностью отнести к погребениям, с ярко выраженными древнетюркскими чертами. И это в то время, когда памятники древнетюркского (гуннского) облика давным-давно известны на огромной территории от Монголии до Венгрии (включая Северный Кавказ), хорошо изучены и не представляют загадки для их атрибуции археологами. В этом смысле тем более непонятно, каким это образом иным авторам удаются глубокомысленные заключения по проблеме этногенеза азербайджанцев (в вопросе изначальной или ранней тюркизации), если они не опираются даже на один выявленный и четко датированный ранний древнетюркский археологический комплекс.

Главные акценты в работе расставлены на реконструировании политических событий и на их основании освещении цельной картины истории взаимоотношений гуннов с Албанией. Конечно, насколько это возможно, учитывая состояние дошедших до нашего времени письменных источников. Вполне понятно, что в такой работе невозможно обойтись без полемики как по общим, так и по частным вопросам гуннской истории. Думается, что читателю без нее было бы даже неинтересно узнать, насколько гуннская проблема, несмотря на ее достаточную изученность, все же представляет собой еще много загадочного и неизвестного. К тому же, где еще, как не в полемике со множеством мнений, взглядов и концепций можно отстоять свою собственную точку зрения. Как это не выглядит парадоксальным, но мы до сих пор точно не знаем, кто именно были гунны по происхождению, на каком именно языке говорили, что общего и какая разница между так называемыми азиатскими и европейскими гуннами, какие именно азиатские племена входили в гуннский союз и были ли они вообще родственны гуннам по происхождению или языку, и многие другие не менее важные вопросы гуннской проблемы. Проблема, к которой с такой осторожностью подходят специалисты всего света, но в которой, как оказалось, прекрасно разбираются некоторые авторы с более широким кругозором. Чтобы не быть голословным, отмечу, что только по вопросу о языке гуннов (только языке!) существуют точки зрения о том, что гунны говорили на монгольском, маньчжурском, тюркском, финно-угорском, иранском и даже славянском языках. И ведь у каждой из этих теорий о языке гуннов были (и есть) свои сторонники, писались статьи и монографии, защищались диссертации. Просто отмахнуться от них или не заметить нельзя — в каждой из этих теорий, наряду с ошибочными, имеются и убедительные доводы, строгая логика аргументации. Сколько потребовалось времени, труда, знаний, борьбы, прежде чем большинство ученых сошлись наконец на теории тюркоязычности гуннов, хотя и здесь имеется множество различных точек зрения. До сих пор, например, исследователи спорят о том, какого именно типа был этот тюркский гуннский язык: был ли он близок языку орхонских надписей Монголии, или языку древних булгар Причерноморья, или языку других древних тюркских групп. Имеем ли мы один и тот же тюркский язык и в случае азиатских гуннов (хунну, сюнну), и в случае европейских. Ведь прошло более 300 лет, прежде чем, исчезнув в китайских источниках, гунны появились в греко-латинских. А чего стоят вопросы гуннской ономастики и этнонимии, которые волнуют весь ученый мир тюркологии более двух столетий. До сих пор неясно, какого происхождения имя знаменитого вождя гуннов Аттилы — тюркского или готского (германского). Интересно отметить, что в последнее время возобладала, как кажется, готская версия этимологии этого имени, что само по себе поставило целый ряд новых вопросов. Все это — лишь то немногое, что говорит о сложности подхода к гуннской проблеме. О непозволительности решать весь этот тонкий комплекс многогранных проблем двумя — тремя волевыми формулировками. Тем более в такой деликатной сфере, как этногенез азербайджанского народа. Здесь исследователю необходимо самому разобраться в каждом из многочисленных вопросов, составляющих гуннскую проблематику. Разобраться для того, чтобы самому, а не с чужих слов, судить о том, кто прав в той или иной трактовке данного события или факта, а кто заблуждается и почему. Ему необходимо отстоять право каждого решенного им вопроса на существование в науке, на что порой уходят долгие годы часто неблагодарной исследовательской работы, мучительных сомнений в своей правоте и честного признания своих ошибок. И лишь только потом, соединив все) воедино, подойти к обобщающим выводам о том, какую именно роль сыграли гунны в этнических процессах в целом. И зная, сколько времени нужно провести за письменным столом хотя бы для того, чтобы разобраться в таком, казалось бы, «простом» вопросе, как вопрос о времени и обстоятельствах появления первых гуннских групп сначала к востоку от Волги, а затем уже в Закавказье (в Албании), опробировать его в статьях на конференциях, выслушать немало критических замечаний, разобраться и в них, то необыкновенно сказочной может показаться жизнь в науке, когда вдруг неожиданно прочитаешь в очередной публикации о том, что «тюркоязычные гунны вместе с другими тюрками» составили ядро азербайджанского народа. Начинаешь думать, каких именно «тюркоязычных гуннов» имеет в виду именитый автор, каких именно «других тюрок» и какой именно «тюркский язык». Откуда это вдруг взялись эти гунны, да к тому же прямо в Азербайджане, и как это им удалось столь незаметно для исследователей миновать и Северный Кавказ и другие смежные регионы? И что это за такое этническое ядро, созревшее при помощи тюркоязычных гуннов? И вот, испытав всю гамму уместных в таком случае чувств, мысленно поздравляешь этого автора за его откровение. За то, что не углубился он в дебри этого вопроса (откуда, когда, почему, как и зачем), а просто, в двух словах объяснил читателю на понятном ему языке, откуда пошел азербайджанский народ. Ведь, если бы этот автор вдруг узнал, что этот самый «тюркский» язык гуннов давным-давно исчез с лица земли, что между этим архаическим тюркским языком и современным тюркским — азербайджанским, такое же сходство, как между динозавром и ящерицей, то, вероятно, умудренный жизненным опытом, оставил бы непонятные и неведомые ему проблемы этногенеза. И обратился бы вновь к толкованию более привычных и менее коварных вопросов, ближе знакомых ему по специальности.

Теперь об источниках, на которых основана настоящая работа. Ограниченный объем сведений в раннесредневековой историографии о гуннах и связанных с ними племенах (большинство письменных источников уже более столетия доступно науке, а появление новых практически исключено) значительно осложняет нашу задачу. Вместе с тем письменные источники остаются основным материалом для ее решения. В этой связи в работе были привлечены сведения греческих, латинских, сирийских, армянских, грузинских и арабских источников, использованных частью в оригинале, частью — в переводах на русский и европейские языки. Наиболее ранние упоминания о гуннах сохранились в трудах двух представителей позднеантичной греческой историографии — стихотворном описании земли Дионисия Периегета (писал около 160 г.) и «Географическом руководстве» Клавдия Птолемея (писал между 175 и 182 гг.). Затем на протяжении более двух веков упоминания о гуннах отсутствуют в греческих и латинских источниках вплоть до известнейшего представителя латинской историографии IV в. грека по происхождению Аммиана Марцеллина (писал между 394 и 395 гг.). В своем историческом сочинении «Деяния» или «История» (последняя, дошедшая до нас часть которого охватывает период с 353 по 378 год) он сохранил очень важные сведения о массовом появлении гуннов в Восточной Европе.

Большую ценность представляют собой труды Приска Панийского — византийского писателя-дипломата, оставившего подробный отчет о путешествии в ставку царя гуннов Аттилы на Дунае, перу которого принадлежит известная, к сожалению, только во фрагментах «Византийская история и деяния Аттилы в восьми книгах» (охватывает период с 411 по 472 год), а также латинского историка Иордана (писал в 551 г.), в «Гетике» которого имеется много интересных сведений о гуннах IV–V вв. Следует особо подчеркнуть, что, в отличие от сочинения Аммиана Марцеллина, в произведениях Приска и Иордана впервые в раннесредневековой историографии упоминаются отдельные гуннские племена (алпилдзуры, алтзиагиры, акатзиры, сарагуры, оногуры и др.), что имеет огромное значение для определения их этнического происхождения.

Информацию о гуннах можно почерпнуть в сочинениях их современников, греческих и латинских писателей V–VI вв.: в «Продолжении истории Дексиппа» Евнапия (с 270 по 404 год), «Церковной истории» Филосторгия (с 300 по 404 год), «Новой истории» Зосима (доведена до 410 года), «Церковной истории» Сократа (с 305 по 439 год), «Письмах» Евсевия Иеронима (писал между 389 и 420 гг.), «Церковной истории» Созомена (с 324 по 423 год), «Хронографии» Иоанна Малалы (доведена до 563 г.), «Хронике» Марцеллина Комита (с 379 по 534 год), «Церковной истории» Евагрия (с 431 по 593 год).

Очень важное значение для нашей темы имеют данные о конкретных гуннских племенах (утигурах, кутригурах, оногурах), сохранившиеся в сочинениях блестящих представителей византийской школы историографии VI в. — «Истории Менандра Протектора (с 558 по 582 год), «Исто — Прокопия Кесарийского (с 484 по 554 год), «О царствовании Юстиниана» Агафия Миринейского (с 552 по 558 год), «Истории Менандра Протектора (с 558 по 582 год), «Истории» Феофилакта Симокатты (с 582 по 602 год). Известный материал о гуннах, сабирах, булгарах, хазарах и других племенах имеется у византийских хронистов IX в. — в «Бревиарии» Никифора (с 602 по 769 год) и в «Хронографии» Феофана (с 284 по 813 год).

Ценные сведения о гуннах и племенах гунно-булгарского круга (а именно так принято называть в науке племена, связанные с гуннами общими происхождением и судьбой) содержатся в трудах сирийских авторов — «Хронике» Иешу Стилита (составлена в 518 г.), «Эдесской хронике» (составлена в 540 г.), «Хронике» Захарии Ритора (Митиленского) (завершена в 555 г.), «Хронике» Псевдо-Дионисия Тельмахрского (доведена до 775/6 г.), «Хронике» Михаила Сирийца (около 1195 г.), «Всеобщей истории» Бар — Эбрея (доведена до 1285/6 г.).

Для характеристики племени народов, обитавших на Северном Кавказе в исследуемый период (гуннов, булгар, сабир, барсил, хазар и др.), огромное значение приобретают сведения закавказской историографической традиции.

В этой связи главного внимания заслуживают сочинения армянских авторов V в. — «История Армении» Агафангела (охватывает царствование царей Хосрова Великого и Трдата III), «История Армении» Мовсеса Хоренаци (с древнейших времен до 428 г.), «История Армении» Фавстоса Бузанда (период с 332 по 387 год), «О Вардане и войне армянской» Елишэ (с 428 по 463 год), «История Армении» Лазара Парпеци (с 387 по 484 год), а также данные Армянской географии VII в.

Особо важное значение для этой темы имеет сочинение «История албан», две первые части которого были составлены в конце VII — начале VIII в. Моисеем Каланкатуйским. В труде этого албанского историка содержится уникальный подчас материал, касающийся взаимоотношений гуннских племен непосредственно с Албанией и зачастую не имеющий аналогий с другими письменными источниками.

Сведения о кочевниках Кавказа можно почерпнуть в хронике «Жизнь картлийских царей» Леонти Мровели (XI в.), с которой начинается свод средневековых грузинских летописей «Картлис Цховреба» («Жизнь» или «История Картли») (Грузии). Сообщения о северокавказских племенах и их взаимоотношениях с Азербайджаном сохранились в трудах арабских авторов — «Книге завоевания стран» Балазури (ум. в 892 г.), «Истории пророков и царей» Табари (ум. в 915 г.), использовавшего не дошедшее до нашего времени среднеперсидское сочинение «Хвадай-намак» («Книга владык»).