Постановка задачи
Постановка задачи
Роль и проблемы науки существенно отличаются в различных странах в разные эпохи. Главные задачи перед научным сообществом новой России были поставлены Президентом РФ В. В. Путиным на встрече с руководством Российской академии наук (РАН) 03.12.2001:
• прогноз и разработка мер по предупреждению аварий, бедствий и катастроф в природной, техногенной и социальной сферах;
• отработка сценариев перевода страны от «экономики трубы» на инновационный путь развития.
Сейчас, по прошествии десятка с лишним лет, становится очевидным, насколько точно были поставлены эти задачи. Страна за это время столкнулась со множеством масштабных техногенных катастроф (достаточно напомнить аварию на Саяно-Шушенской ГЭС — одну из крупнейших в мировой гидроэнергетике) и стихийных бедствий (пожары 2010 года, которые обошлись в 900 млрд рублей, наводнение на Дальнем Востоке 2013 года).
В настоящее время около половины доходов бюджета страны формируется за счёт нефтегазового сектора. За прошедшие 20 лет Россией был пройден путь от индустриального государства и научной сверхдержавы до сырьевого донора развитых и развивающихся стран, заложника мировых цен на нефть, которая по числу научных статей перешла во второй десяток стран.
К сожалению, к решению поставленных президентом задач на серьёзном уровне и в необходимом объёме научное сообщество России даже не приступило… Посмотрим на это с управленческой точки зрения, проследив типичную судьбу инициативы, направленной на выполнение решения президента.
В 2001 году Институт прикладной математики им. М. В. Келдыша РАН (ИПМ), поддержанный десятью другими академическими институтами, выдвинул проект создания Национальной системы научного мониторинга опасных явлений и процессов в природной, техногенной и социальной сферах. Эта система должна была включать в себя новое поколение методов и технологий мониторинга, математические модели, ориентированные на прогноз и предупреждение чрезвычайных ситуаций различных типов, более эффективные системы поддержки принятия решений в данной сфере.
Большой задел для этой системы был сделан в ходе работы с МЧС РФ, в 1996 году начатой по инициативе Ю. Л. Воробьёва в бытность его первым заместителем министра по чрезвычайным ситуациям РФ С. К. Шойгу. Проект был поддержан и С. К. Шойгу, и президентом РАН Ю. С. Осиповым, направившими соответствующее письмо президенту РФ, но… заблокирован на уровне правительства РФ по формальным причинам. Проект предусматривал организацию Межведомственной федеральной целевой программы (ФЦП). Поскольку сами катастрофы «междисциплинарны», то и борьба с ними требует усилий нескольких ведомств и нескольких уровней управления. Однако, по мнению правительства, регламент принятия межведомственных ФЦП ещё не разработан…
К этому проекту мы не раз возвращались в последующие годы и в ряде ведомств, и в РАН, однако тут уже не находилось денег. На территории России находятся около 50 тысяч опасных и 5 тысяч особо опасных объектов. Катастрофы на некоторых из них могут привести к гибели сотен тысяч человек и многомиллиардным финансовым потерям. Даже одна такая катастрофа может изменить дальнейшую траекторию России, как изменила, например, траекторию Советского Союза авария на Чернобыльской АЭС.
Международная статистика говорит, что каждый рубль, вложенный в прогноз и предупреждение бедствий и катастроф, позволяет сэкономить от 10 до 100 рублей, которые приходится вкладывать в ликвидацию уже произошедших бед (по ряду российских катастроф «коэффициент риска» превышает 1000). Наглядный пример даёт катастрофа на комплексе АЭС «Фукусима-1». Меры, предлагавшиеся японскими инженерами и учёными, позволяющие исключить аварии такого типа, стоили 400 млн долларов. Эти меры не приняли, проигнорировав мнение учёных. Затраты на ликвидацию последствий аварии в первый год превысили 75 млрд долларов, а общие расходы, которые предстоят на много лет, по оценкам экспертов, превысят 250 млрд долларов. Это в 625 раз больше, чем нужно было бы, чтобы не допустить аварии. Есть известная пословица: «скупой платит дважды», — с продолжением: «дурак платит всегда». И это действительно так: в области управления рисками природных и техногенных катастроф неразумный платит в сотни раз больше, чем дальновидный! Если бы рекомендации и проекты российских учёных в этой сфере были приняты к исполнению, то сэкономленных за десятилетие средств хватило бы, чтобы финансировать отечественную науку в ближайшие полвека.
Причин того, что это не произошло, две.
Отсутствие обратной связи между субъектом и объектом управления. Важные и актуальные инициативы, выдвинутые снизу, вязнут в бюрократическом болоте и не доходят до реализации.
Отсутствие необходимого контроля. Решение принято, указания даны, но… ничего не делается. Чиновники, провалившие важное дело, остаются на своих местах или переводятся на более важные должности. До недавнего времени, по оценкам экспертов, выполнялось 5 % решений, принимаемых президентом РФ. В. В. Путин на транслировавшихся по телевидению совещаниях упрекал министров в низкой исполнительской дисциплине. Но воз и ныне там. Остаётся надеяться на перемены к лучшему.
Посмотрим на причины многолетнего неиспользования достижений отечественной науки с системной точки зрения. Многолетнее засилье либеральных экономистов в правительстве, озабоченных не самим производством, а тем, как собрать и разделить произведённое, привело к иллюзии, что вложение денег решает все проблемы. Но это далеко не так.
Для технического прогресса, создания и использования новых технологий и изобретений (инноваций) должен быть замкнут круг воспроизводства инноваций: анализ и прогноз развития научно-технической и социальной сферы, проектирование будущего ? стратегическое планирование и целеполагание ? фундаментальные исследования и подготовка кадров (условно говоря, они стоят рубль) ? прикладные исследования и разработки (здесь делается 3/4 всех изобретений, и стоит этот сектор, условно же, 10 рублей) ? создание массовых технологий и вывод их на рынок (это удел крупных высокотехнологичных фирм, который обходится в условные 100 рублей) ? реализация новых товаров, услуг или полученных возможностей ? вложение доли средств в упомянутые аналитические, образовательные, научные секторы ? анализ и прогноз научно-технической и социальной сферы, проектирование будущего с учётом достигнутого.
Именно движение этого «инновационного автомобиля» позволяет обновлять экономику, повышать качество жизни, занимать достойное место в мировом разделении труда. Конкуренция в мировой научно-технической сфере очень острая. Здесь уместен образ «странного места» из сказки Льюиса Кэррола, в котором для того, чтобы оставаться на месте, надо очень быстро бежать, а для того, чтобы двигаться вперёд, следовало бежать в десять раз быстрее.
Прикладные разработки — двигатель «инновационного автомобиля» — были по большой части развалены в «лихие 90-е». Крупных высокотехнологических компаний — «колес» этой машины, ориентированных на развитие новых технологий и отвечающих за их использование, — в России практически нет. Без них мелким и средним компаниям остаются очень небольшие секторы рынка или «работа на зарубежного дядю». Двадцатилетний опыт показал, что последнее очень невыгодно, а часто просто разрушительно. Вырасти же мелким инновационным компаниям в крупные не позволяет экономическая реальность России. Достаточно напомнить, что российские банки зачастую готовы финансировать инновационные фирмы под 20 % годовых и выше, в то время как обрабатывающая промышленность выживает, когда процент по кредиту ниже 12 %, а высокотехнологичный сектор, ориентированный на инновации, — ниже 3–4 %. В этих условиях призывы развивать инновационную экономику выглядят неубедительно. Без «двигателя» и «колес» инновационный автомобиль не поедет, сколько ни заливай в его бензобаки инвестиций. Попытки же латать дыры: «Сколково», «Роснано», Курчатовский НБИК-центр, технопарк «Воробьёвы горы», ВШЭ, — очень напоминают «телефон старика Хоттабыча», сделанный из чистого золота, но неспособный работать. Масштабные прикладные исследования придётся возрождать, а крупные высокотехнологичные компании, предъявляющие спрос на инновации, — и создавать.
Поэтому стоит взглянуть на будущее российской науки и через призму идеологии, неотделимой от долгосрочного прогноза, от образа желаемого будущего.
В 1990-е годы правительством Ельцина-Гайдара был взят курс на деиндустриализацию России, на её превращение в сырьевого донора развитых стран. Заявлялось, что всё нужное мы и так купим за нефтедоллары, что наука у нас серая, производящая экономика неконкурентоспособная, поэтому отрасли реального сектора уничтожались, а финансирование Академии наук было сокращено почти в 20 раз. Действительно, для «колониальной» социально-экономической модели не нужны ни полноценная современная наука, ни качественное образование, ни собственное высокотехнологичное производство. Отто фон Бисмарк, сыгравший огромную роль в судьбе Германии, говорил, что войны выигрывают приходской священник и школьный учитель. Но если страна признала своё поражение и смирилась с ним, то ей остаётся брать то, что дают победители, неукоснительно следуя их «рекомендациям». И это мнение до сих пор ясно прослеживается во многих действиях российского правительства. Первые рекомендации ликвидировать Российскую академию наук прозвучали в документах Организации по экономическому сотрудничеству и развитию (ОЭСР) ещё в 1993 году. Они же оказались положены в основу реализованной в 2013 году инициативы Медведева-Голодец-Ливанова (далее — МГЛ) по ликвидации Российской академии наук.
Однако есть и другое направление развития, заявляемое и реализуемое президентом РФ. Это — курс на обретение «реального», а не бумажного суверенитета в ключевых сферах жизнедеятельности. В его рамках происходит масштабное перевооружение российской армии и возрождение оборонно-промышленного комплекса, обновляется инфраструктура, вкладываются усилия в повышение конкурентоспособности страны в мире. Это значит, что завтрашний день страны будет сильно отличаться от сегодняшнего. Поэтому России потребуется сильная современная наука.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.