Голод, о котором не говорят

Голод, о котором не говорят

…В известном смысле изложенное в предыдущей главе — тоже миф. Хотя план действительно был выполнен досрочно, весь остаток урожая действительно остался в колхозах. Но вот тон газетных статей… До «парада победителей» было еще очень далеко. Положение в сельском хозяйстве по-прежнему оставалось непростым. Впрочем, никто ведь и не ожидал, что все будет просто.

Судя по тому, что план выполнили без репрессий и без проблем, основная часть хозяйств все-таки заработала нормально. Но не все. Стали намечаться и аутсайдеры, те, которые так и не смогли подняться. Вскоре начался и голод.

Наш старый знакомый Евген Ляхович заходился криком, уверяя:

«Считают, что в 1933 г. 6 000 000 украинцев умерли из-за голодовки, и если никто не придет на помощь — тогда в течение зимы могут умереть еще шесть миллионов. Потому что, может быть, и правда то, что урожай этого года был исключительно хорошим, но все же, благодаря недостатку семян, было засеяно очень малое количество площади. Голод настолько ужасен, что людоедство достигло громадных размеров. Родители поедают своих детей и хоронят только кости мертвых. Например, в деревне Заливан из 3500 жителей умерло уже 200 чел. В Зачанске из 1500 чел. умерло 500. В Самхородке из 3000 умерло 800 чел. Эти деревни находятся в Калинивском и Козятинском районах».

Мы решили поискать информацию об этом голоде в других источниках. Козятинский район — это, надо полагать, Казатинский Винницкой области (текст пана Ляховича — экспортный товар и дан в обратном переводе с английского). По Виннице у нас есть эпохальная статья г-на Васильева. Не мог же он упустить еще одно преступление большевиков!

По Виннице, как водится, сплошные обличения — но не «тирана Сталина», а украинских властей. По данным автора, в 1933 году Украине «оставили 16 млн 373 тыс. тонн зерна — больше чем, по 500 кг на душу населения. Тем не менее, с конца января по май 1934 г. руководители УССР неоднократно обращались к Сталину с просьбами предоставить республике продовольственную помощь. 5 мая 1934 г. Косиор и Любченко аргументировали подобные просьбы тем, что Украина не только выполнила планы сдачи государству продовольственных культур, но и перевыполнила их на 280 тыс. т. Продовольствие выделялось, однако и в 1934 г. население Украины оказалось на пороге голода».

Так все-таки: «на пороге голода» или новые 6 миллионов жертв? Впрочем, на сей раз «носителям трезубца» не поверила даже не слишком расположенная к большевикам Лига Наций, на сессии которой украинские депутаты из Галиции поставили этот вопрос. Лига Наций удивилась, тем более что с экспортом хлеба из СССР было все в порядке, и передала вопрос Красному Кресту, где он благополучно канул. Советское правительство «цинично опровергало» эти факты, препятствуя оказанию международной помощи. «Мировое сообщество» почему-то верило ему, а не г-ну Ляховичу — странно, вы не находите?

Гораздо интереснее другой вопрос: почему, притом, что в республике «оставили» 16 млн с лишним тонн зерна, украинские руководители не сформировали собственные фонды помощи? Или голод был столь непосилен?

Согласно донесениям ОГПУ, это не так. В середине февраля голод наблюдался в 166 селах 46 районов Украины. Так, в Киевской области в 16 районах насчитывалось 305 голодающих семей. Харьковская область — 28 населенных пунктов. Винницкая — 23 села, Черниговская — 17 сел. Единственный случай, который тянул на массовый, — это Марковский район Донецкой области, где из 40 колхозов голодали 29, а в них — 2620 семей в количестве 10 117 человек.

Причины все те же. Например, в колхозе «Колхозный ударник», невзирая на название, получили валовый сбор 3188 ц. Из этого количества пошло в хлебопоставку 2111 ц, или 84 % плана. Отсюда, зная твердые нормы, легко примерно оценить посевную площадь: она составила около 800 га. Стало быть, урожайность в тот год была 4 ц с гектара. Как этого сумели добиться при средней урожайности по республике в 10–12 ц — загадка.

Как бы то ни было, твердые задания были выгодны только хорошим колхозам, оборачиваясь против отстающих: им-то как раз выгоднее была бы контрактационная система. Может быть, поэтому ее и отменили?

Следующий, 1934 год, снова был неурожайным — и снова с Украины сообщают о «продзатруднениях». А потом… А потом — все! Следующий раз на Украине голодали в 1947 году — но есть у нас такое подозрение, что коллективизация в этом не так уж и виновата, а есть и другие причины…

* * *

А теперь, на закуску — немного статистики. Украинской, официальной, совершенно не заинтересованной в том, чтобы хоть как-то и чем-то обелять или прославлять советский строй.

Согласно данным государственного комитета статистики Украины[280], в 1928 году (урожайный год) валовый сбор зерновых по республике составил 138 855 тыс. ц (из них пшеницы — 33 422 тыс. ц). После того, как республика была разорена коллективизацией, он в 1932 году составил 146 571 (30 937), в 1933-м — 222 965 (84 107), в 1934-м — 123 351 (39 459) и в 1935-м — 176 598 (67 337) тыс. ц. При этом неурожай, как видим, имел место в 1934 году, а «голодомор» — весной 1933-го.

Что еще раз подтверждает: дело не в урожае.

Очень интересную оценку всему случившему на Украине дал Генке, немецкий консул в Киеве. Ценна она тем, что никак не может быть отзывом друга. Генке не состоял в оппозиции Гитлеру и до самого конца войны занимал высокие должности в министерстве иностранных дел и, что важно, очень хорошо разбирался в экономике. К сожалению, отчет этот известен лишь в изложении информатора ОГПУ — но едва ли он лжет, чтобы усладить слух руководства, поскольку там, в числе прочего, есть вещи, мало для этого пригодные.

«Зимой 1932–1933 гг. партия переживала внутренний кризис. Политика коллективизации потребовала колоссальных жертв, разбила множество жизней, подорвала самые корни сельского хозяйства, уничтожив часть основного капитала — рабочего скота и т. п. На Украине возник голод. Мною получены случайно точные статистические данные, из которых видно, что по Киевской и Винницкой областям из 12 миллионов населения умерло до 2 миллионов. (Нет, ну кто все же сливал немцам эти «точные данные»?! — Авт.) Казалось, что колхозы, построенные с такими жертвами, грозят развалиться как карточный домик. Все это не могло не создать внутри партии органического недовольства, грозящего перейти в открытый раскол. Дисциплина падала. Советский аппарат, построенный на партийности, колебался. Подобная ситуация потребовала от центрального руководства партией исключительных мер… Приходится лишь удивляться, что тонкая прослойка энергичных партийцев наверху, имея в своем распоряжении очень слабый и несовершенный аппарат в лице расшатанной и разочарованной партийной массы, действуя в гуще озлобленного, антисоветски настроенного крестьянства, в течение одного года почти полностью восстановила положение. Можно сказать, что хорошие генералы одержали победу с плохой армией, тем более велика их заслуга… Борьба началась с издания закона о твердой хлебосдаче. Закон, которому мы не придавали большого значения, был проведен очень серьезно, вплоть до привлечения к ответственности местного руководства за взыскание хлеба сверх нормы. Как кажется, доверие крестьянства было частично восстановлено, чему трудно было поверить еще полгода тому назад. Далее началась беспощадная проверка и чистка рядов партии и соваппарата на селе… Таким образом, руководство партией, во-первых, подвергло жестокой и беспощадной чистке весь партийный и советский аппарат на местах, создало новую сеть руководства и контроля (политотделы) и провело мероприятия по восстановлению доверия крестьян. Все это, при наличии сравнительно хорошего урожая, настолько изменило общую картину, что в настоящее время положение может считаться стабилизированным, или, во всяком случае, гораздо более прочным, чем в начале года…»

И еще:

«…Я прихожу к мысли, что Россия — это страна, в которой приходится встречаться всегда с двумя противоположными оценками всякого события. С одной стороны — безудержный оптимизм — „мы перегоняем Америку, у нас все время победы“, а с другой — голод, все непрерывно ухудшается и так далее. Я начинаю думать, что к второй оценке надо так же осторожно подходить, как и к первой. Особенно трудно во всем этом разобраться, так как, как это ни странно, и пессимисты, и оптимисты часто вполне субъективны и искренни»…[281]