«Хвылевизм»

Появление статьи М. Волобуева обозначило переориентацию наиболее передовой части адептов движения на новые идейные позиции, неотделимые от социалистического и коммунистического вектора развития Украины. Время ее выхода в свет не должно было никого вводить в заблуждение: появление родственных концепций началось несколькими годами раньше, а толчком для них послужила так называемая литературная дискуссия, в центре внимания которой оказался вопрос о путях развития украинской нации в условиях советской государственности.

«Литературная дискуссия» 1925–1928 гг. стала одним из наиболее значительных событий в общественной жизни республики. На страницах прессы, в публицистической и художественной литературе, а позже и на партийно-государственном уровне шло обсуждение перспектив развития украинской культуры и национальной культуры вообще в условиях строительства социализма, роли и месте интеллигенции в этом процессе, взаимоотношениях украинской и русской культур[793]. По мере нарастания политизированности дискуссии речь зашла и о линии партии в национальном вопросе на Украине. Поскольку в те годы (да и вообще) литература являлась наиболее массовой формой культуры, активно воздействующей на народное сознание и формирующей его, то и спор о будущем украинской культуры и окормляемой ею национальной общности свелся к обсуждению путей развития украинской литературы. Будет ли «национальное искусство» Украины продолжать оставаться «вечно подсобным», «вечно резервным» для тех «мировых искусств, которые достигли высокого расцвета» (имелась в виду прежде всего русская культура), или же украинская общественность «посчитает необходимым поднимать его художественный уровень на уровень мировых шедевров»? Так весьма точно ухватил суть дискуссии ее главный участник, пролетарский писатель и публицист Николай Хвылевой[794].

Несмотря на то что дискуссия продемонстрировала наличие в украинском обществе разных точек зрения на ключевые вопросы современности, она стала лучшим свидетельством того, что в результате национально-культурных процессов последних лет, направлявшихся «снизу» и «сверху», оно стало реальностью и, будучи облечено в государственные формы, начало вырабатывать свои варианты развития Украины. О том, к каким выводам пришло на первый взгляд невинное обсуждение чисто литературных вопросов и как они соприкасались с проблемами строительства украинской нации, и пойдет речь.

Активная мыслительная работа, которая велась в среде творческой украинской интеллигенции, стимулировалась не только самим ходом украинского нациобразования, но и сугубо конкретной обстановкой послереволюционной Украины, в частности той двойственностью, которая обозначилась сначала в экономике, а затем и в общественной жизни страны после введения нэпа. Разрешение частной предпринимательской деятельности привело к усилению сельских и городских буржуазных элементов, которые оказывали сильное влияние на общественные настроения, культуру, в частности на литературу. У тех же, кто верил в мировую революцию и коммунизм, былой революционный запал стал быстро угасать, уступая место покою и тишине мещанской обывательщины. Кризис веры в свои силы, чувство отката назад привели к кризису направления, получившего название пролетарской литературы – то есть такой литературы, которая своей идейной основой брала коммунистическую доктрину и потому считалась ее адептами авангардом художественной литературы. Например, главный оппонент Н. Хвылевого, идеолог литературного объединения «Плуг», в котором состояли писатели «крестьянского» направления, С. Пилипенко, считал, что кризис в пролетарском искусстве крылся «в загубленных» нэпом «перспективах революционного движения»[795]. Двойственность экономического бытия привела к появлению различных идеологических течений. Как полагал Н. Хвылевой, порожденная этой двойственностью литературная дискуссия стала «спором двух социальных сил» – пролетариата и буржуазии, «вынудила каждую сторону высказаться до конца» и впервые начала выяснять те скрытые социальные процессы, которые были порождены нэпом»[796].

Собственно, споры в украинской писательской среде (имеется в виду так называемое молодое поколение пролетарских и революционных писателей) начались задолго до 1925 г.[797] Начало же самой дискуссии положил призыв Н. Хвылевого бороться против бесплодной графомании и невежества в литературе – за «качество». Поскольку никто не хотел считаться графоманом и имел свое представление о качестве, призыв не остался без ответа, и борьба развернулась по литературным и окололитературным вопросам: о форме и содержании, о том, каким образом должна осуществляться организация литературных сил и т. д. В 1920-х гг. в УССР насчитывалось множество литературных объединений, организаций и направлений, таких как «Гарт», «Плуг», Вольная академия пролетарской литературы (ВАПЛИТЕ), Мастерская революционного слова (МАРС), течение, получившее название «неоклассицизма», и др. При спорах, конечно, не последнюю роль играли личные мотивы. Но в ходе дискуссии от чисто литературных тем стороны перешли к более глубоким принципиальным вопросам. Борьба приобрела уже «чисто политический характер» и, как это бывало с большинством вопросов, возникавших во время социалистического строительства на Украине, «обострилась по линии национальной проблемы». Основными противниками стали ВАПЛИТЕ (Хвылевой, стиль – «академизм») и общество «Плуг», которое представляло в литературе «массовизм»[798].

Ход дискуссии мы оставим в стороне и сосредоточим внимание на наиболее ярком ее проявлении, ставшем основным ее содержанием. Речь идет о взглядах Н. Хвылевого. Эти взгляды, сведенные им в своего рода «систему ценностей» и выдвигаемые в качестве программы национально-культурного развития Украины, были квалифицированы властями как национальный уклон, а сам автор был охарактеризован как «яркий представитель и выразитель идеологии украинского шовинизма»[799]. «Хвылевизм», наряду с «волобуевщиной», стал обозначением для еще одного проявления украинского национализма, только уже в области культуры.

Система культурных ценностей, выдвинутая Н. Хвылевым, стала своеобразным итогом всей дискуссии, хотя нужно отметить, что поддержку она нашла далеко не у всех даже в высшем слое «молодой» украинской интеллигенции (сам он про своих единомышленников говорил, что они – «очень небольшая группа»[800]). Но, даже несмотря на это, появление подобных взглядов заставило большевиков вмешаться в ход литературной дискуссии и во всеуслышание заявить о той угрозе, которую представлял прогрессирующий украинский национализм. Действительно, многое во взглядах Хвылевого было новым и неожиданным, а некоторые ключевые аспекты позднее послужили отправной точкой для теоретических выкладок М. Волобуева.

При этом надо отметить два обстоятельства. Во-первых, Н. Хвылевой (как и М. Волобуев) был русским. Путь его к украинству был следующим: украинский кружок в ахтырской гимназии, затем фронт и избрание в армейскую украинскую раду. Там Хвылевой, как позднее сам вспоминал, «начал призадумываться над вольностями Украины». Затем была работа совместно с боротьбистами, борьба против белых и петлюровцев[801]. Первые литературные шаги Хвылевой делал на русском языке, а на украинский он перешел около 1921 г.[802] Второе обстоятельство было для большевиков гораздо тревожнее – Хвылевой являлся коммунистом. Уже с 1917 г., как он сам утверждал, он начал «сомневаться в революционности украинских национальных партий» и стал ориентироваться на большевиков, а затем вступил в КП(б)У[803]. Проникновение националистических взглядов в партию и коммунистическую интеллигенцию стало одной из причин резкой реакции большевиков. Если концепция М. Волобуева хотя и исходила из социалистических реалий Советской Украины, но не содержала ничего принципиально нового и лишь суммировала все бытующие в «национально мыслящей» среде идеи, то взгляды Н. Хвылевого могли родиться только в коммунистической среде. Его национализм был не «буржуазным», а «социалистическим», подчас даже «ярко-красным». Так в чем же заключалась выработанная им «система ценностей»?

Свою точку зрения на перспективы развития украинской культуры Хвылевой изложил в четырех циклах памфлетов, три из которых были опубликованы в прессе. Четвертый, наиболее политизированный и острый (ибо касался вопросов взаимоотношения украинской и русской культур, Украины и России) хотя и не был издан, но широко цитировался партийными критиками (например, А. Хвылей, любившим приводить целые выдержки из произведений своих оппонентов) и людям, следившим за ходом дискуссии, был известен. Свою главную задачу, как и задачу украинских пролетарских писателей, Н. Хвылевой выразил следующим образом: надо вывести «нашу “хохландию” на большую историческую дорогу». То есть, образно говоря, превратить «Малороссию» – «классическую страну рабской психологии», подражательства и безграмотности – в «Украину» – передовую страну и нацию, самостоятельно думающую и развивающуюся без «российского дирижера»[804].

На пути превращения «Малороссии» в «Украину» (иными словами, ее национального и ментального преобразования) стояло два препятствия. Первое – это тот самый «российский дирижер», управляющий развитием Украины и направляющий его по нужному для него пути (о нем речь пойдет ниже). И второе – тип местного человека, боящегося «дерзнуть» искать собственный путь развития[805] – того, кого украинские националисты презрительно называли «малороссом». Но такие люди, писал Хвылевой, широко встречались даже среди преданных национальному делу, самых что ни на есть «щирых украинцев», тех, кого он называл «просвитянами» (то есть людей, связанных с мелкобуржуазной средой города и села). В «просвитянстве», в попытках такой интеллигенции взять в свои руки молодую украинскую культуру и повести за собой повалившую после революции в искусство молодежь, Хвылевой усматривал главную опасность для украинского культурного развития. Борьба за новое поколение стала самым насущным вопросом пролетарской литературы, считал он. Нэп активизировал буржуазные элементы, которые через многочисленных «попутчиков» начали выдвигать свою идеологию. Угрозу пролетарской литературе несла, как ни странно, украинизация, точнее, то, что вкладывала в нее «гопаковско-шароваристая “просвита”». Эта «просвита», став «красной», вылезла «из своего традиционного кубла и тучей валит в город», принося с собой кулацкую идеологию, не давая украинской культуре расти духовно и интеллектуально[806] и отбрасывая ее назад на местечковый уровень, полагал Хвылевой.

В противоположность «просвите», под которой он понимал «абстрактную категорию в психике общества», тянущую это общество назад, Хвылевой выдвигал лозунг ориентации на «психологическую Европу». Призыв ориентироваться на Европу привлек внимание и большевиков, и их противников (в первую очередь украинскую эмиграцию, заинтересовавшуюся появлением в УССР подобных настроений), которые истолковывали его по-своему. Сам пролетарский писатель разъяснял, что под «Европой» понимал не современные ему капиталистические европейские государства, а «психологическую категорию, определенный тип культурного фактора в историческом процессе, определенный революционный метод»[807]. Европа дала миру цивилизацию, цивилизацию духа, которую творил тип европейского интеллигента – «сознательного и вольного выразителя необходимой и внесознательной воли», тип деятельного творца.

На эту прогрессивную деятельность, на этот тип и призывал ориентироваться Хвылевой. Он был коммунистом[808] и не утратил веру в великую миссию мировой революции. И эта вера нашла свое выражение в идее «азиатского ренессанса» – духовного возрождения мира, которое должно было начаться с расцвета Китая, Индии и т. д.[809] Возглавить «ренессанс», повести за собой «нового человека», «разбудить Европу» и принести туда коммунизм[810], был призван большевизм. Здесь Н. Хвылевой перебрасывал мостик от «психологической Европы» и большевистского мессианства к национальному вопросу. Он считал, что «духовная культура большевизма может ярко проявиться только в молодых советских республиках», то есть в УССР, воспитавшей «в своих буйных степях тип революционного конкистадора» и где всегда были сильны традиции гражданской борьбы. Иными словами, на украинскую культуру и ее пролетарский авангард возлагалась обязанность «нести свет из Азии, ориентируясь на грандиозные достижения Европы прошлого»[811]. Но сделать это была способна только та культура, которая смогла бы стать подлинной культурой молодой активной нации.

Ориентация на ценности «психологической Европы» со всей остротой поставила еще один чрезвычайно важный вопрос: о взаимоотношениях украинской и русской культур. Хвылевой выразил свое отношение к нему в формуле «прочь от Москвы!». Впоследствии это также послужило поводом для его обвинения в национализме. На самом деле Хвылевой, конечно, не был сторонником отделения Украины от Советского Союза. Но это не мешало ему быть уверенным в том, что «Украина тоже чуть иначе будет идти к социализму, хоть и в одном советском политическом союзе с Россией»[812]. Публицист имел в виду нечто иное. Деятельной, прогрессивной «психологической Европе» и ее культурным ценностям он противопоставлял такую же «психологическую Москву», превратившуюся после введения нэпа в «центр всесоюзного мещанства», в котором «всемирным оазисом» остались «пролетарские заводы, Коминтерн и ВКП». От этого «мещанства», слившегося со свойственным, как он считал, российской литературе пессимизмом, с отсутствием «позитивного мироощущения» и активности, он призывал бежать прочь. Новая украинская литература ни в коем случае не должна была ориентироваться на «московское искусство», которое было не способно «воспитать сильного и здорового, цельного и полезного человека», поддерживающего огонь «чрезвычайной веры в правду гражданских битв, в неминуемость прихода далекой… коммуны»[813].

«Запереть» русскую литературу (как передовой отряд русской культуры) на территории «Московии» Н. Хвылевой хотел не только из-за ее «неподходящих» качеств. По его мнению, русская культура с присущими ей ценностями, противоречащими ценностям «психологической Европы», мешала Украине стать «Украиной» еще и потому, что ориентация на нее низводила украинскую культуру до уровня провинциальной и вбивала в головы «потребителей» восприятие ее как чего-то недоделанного, второсортного, второстепенного[814]. Только непосредственный контакт с культурой Европы и использование ее духовных достижений без посредничества России (вспомним волобуевский тезис о непосредственном вхождении в мировое социалистическое хозяйство) дал бы возможность создать из «малоросса» «украинца» и вывел бы «Украину» на широкую дорогу истории.

Нарисовав нравственно-этические критерии, на которых должна была развиваться украинская культура, Н. Хвылевой переходит к оценке текущего момента и дает свое видение возможных способов модернизации «колониальной Малороссии». Здесь его «азиатский ренессанс» и «красный мессианизм» одеваются в национальные одежды. Он полагает, что Украина – «в действительности независимое государство, входящее своим республиканским организмом в Советский Союз» (выделено мной. – А. М.). Как и довольно значительная часть интеллигенции, в том числе коммунистической, Хвылевой считал СССР союзом равноправных государств, в котором все имеют «свою конституцию» и все «самостоятельны»[815]. В УССР воплотилась извечная «воля нации к своему государственному организму». По мнению Хвылевого, вызванное революцией украинское национальное возрождение было ценно не только само по себе, как процесс становления украинской нации, но и потому, что являлось обязательным этапом на пути Украины к социализму. К середине 1920-х гг. оно подошло к новой ступени развития. Начавшиеся шатания и споры в обществе (та же литературная дискуссия) сигнализировали, что этому возрождению стали тесны отведенные ему «рамки культурного развития». Возникла опасность, когда разбуженные революцией народные силы могли попасть в чужие (мелкобуржуазные и кулацкие) руки и перейти на службу врагам коммунизма и советской власти[816].

Расширить «тесные рамки», которыми была ограничена украинская культура, можно было только путем создания соответствующей культурной атмосферы – то есть обратившись к ценностям «психологической Европы», отказавшись от оглядки на Россию и русскую культуру. Н. Хвылевой полагал (а во многом констатировал реальное положение вещей), что русская и украинская культуры – антиподы, поскольку оперируют на одном поле и борются за одну и ту же аудиторию. Согласно его точке зрения, культура должна развиваться (и развивается) на базе экономики. В послереволюционное время сложились все условия для развития самостоятельной, специфической по форме и характеру украинской экономики[817]. (Еще раз отметим, что многое из теоретических выкладок Хвылевого позднее заимствовал М. Волобуев, только у него все рассматривается с точки зрения экономики. Хвылевой даже говорил, что со временем, возможно, и сам бы сформулировал экономическую концепцию, подобную волобуевской[818].) «Своя» экономика придает украинской культуре «теорию коммунистической самостийности», согласно которой «Союз… остается Союзом», а Украина – «самостоятельной единицей». При таких условиях «социальные процессы, вызванные нэпом, логично ведут к конфликту двух культур. Украинское общество, окрепнув, не смирится со своим фактически, если не юридически, декретированным гегемоном – российским конкурентом». Конкуренция – «эта жизненная правда… которая с каждым днем становится все яснее» – заключалась в борьбе «за книжный рынок, за гегемонию на культурном фронте». А поскольку на стороне русской культуры был качественный и количественный перевес, а также психология читателя, который в большинстве случаев выбирал продукцию русской культуры, а продукцию украинской расценивал как «товар второго, третьего или четвертого сорта, хоть бы он был и первого», в одиночку украинская культура побороть своего конкурента не была способна[819].

Из этого следовало, что процесс национально-культурного развития необходимо было как можно скорее взять в партийные руки, а самой КП(б)У срастись с национальным движением «в единое целое». Ей надлежало поддержать возрождение молодых национальных республик ради их самих и ради победного шествия по Европе «азиатского ренессанса» и бросить все силы на то, чтобы оградить украинскую культуру от российского конкурента. Поскольку партия – это передовой отряд пролетариата, то и овладеть украинской культурой должен был пролетариат. До тех пор пока рабочий класс будет оставаться в стороне от украинского национального развития, ход его будет контролироваться другими силами, считал Хвылевой. И он выдвинул еще один лозунг – «дерусификация рабочего класса»[820] как первая и главнейшая предпосылка овладения культурным развитием и ускорения процесса превращения «Малороссии» в национальную «Украину».

Концепция Николая Хвылевого была насквозь пропитана идеей мировой революции, которая к середине 1920-х оказалась прочно связана с именем ее самого горячего и последовательного сторонника – Льва Троцкого. Кстати, сам украинский литератор не скрывал, что «симпатизировал… положениям Троцкого»[821]. Ожидание «азиатского ренессанса» родилось под влиянием затухания революционной борьбы в Европе и подъема освободительной борьбы на Востоке, в частности в Китае. Надежды на Восток в те годы возлагало и руководство СССР, особенно те его круги, которые по-прежнему мыслили категориями «мирового пожара». Но в представлении Хвылевого и его единомышленников «ренессанс» превратился в своеобразную мессианскую идею, тесно связанную с национальным фактором – становлением «молодой украинской нации». Борьба с русской культурой точно соответствовала этой концепции нового украинского «мессианства»[822].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.