16 февраля

16 февраля

Шофер Дорадо – хороший малый, но он все-таки слишком робеет для коммуниста. Сегодня мы его переквалифицировали в героя.

Мы выехали из Мадрида через Вальескас, по Валенсийскому шоссе. Дорадо ехал спокойно и уверенно. В эти последние дни мы несколько раз ездили с ним сюда, на участок Модесто и Маркеса, река была в стороне. Как шофер, Дорадо не интересовался картой, считая ее забавой пассажиров, он не знал, что дальше река образует резкую излучину, подходит к самой дороге и что именно здесь шоссе обстреливается мятежниками. Дорадо безмятежно ехал на восьмидесяти километрах скорости, мы миновали шестнадцатый, семнадцатый, восемнадцатый километровый камень – тут я резко пригнул ладонью голову шофера и крикнул ему: «Давай все!» Разбитые машины, поваленные снарядами телеграфные провода валялись на шоссе. Нагнувшись сам, я видел одним глазом маленький порванный ботинок шофера, выжимавший педаль газа. Пули затрещали по шоссе, но бестолково, запоздало, только одна звякнула о кузов нашего «Бьюика», все остальные мимо, Иначе и не могло быть. Фашисты уже неделю как взяли шоссе под обстрел, им и не могло прийти в голову, что найдутся дураки ездить здесь. Именно на это и был расчет. Пулей мы пронеслись к Аргандскому мосту, там навстречу повскакали французы из Двенадцатой бригады и чуть не укокошили нас; они думали, что прорвались мятежники. «Молодец! – крикнул я. – Это было твое испытание». Триумфатором, развалившись за рулем, Дорадо подъехал к штабу. Лукач устроил мне сцену. Он пригрозил даже, – что за попытку самоубийства лишит обеда. Но не лишил. Вечером, вернувшись в Мадрид, я под честное слово рассказал иностранным журналистам, что валенсийская дорога, вопреки лживым басням мятежного радио, до сих пор является проезжей для всех видов транспорта и что это лично проверено. Двое корреспондентов послали телеграммы. Я все-таки не послал. Не надо преувеличивать.