Навуходоносор
Навуходоносор
1
«При Навуходоносоре, царе вавилонском, Бог явил многие чудеса, в том числе спасение трех отроков в раскаленной печи, таким способом давая понять, что есть всевышняя десница, которая управляет судьбами людей».
Начальник караула закрыл книгу и вышел на воздух. Огненный закат догорал над Грозным. Вдали пламенели края кучевых облаков, оттеняя синюю густоту посредине. Трассирующие пули время от времени рикошетили о камни, стремительными искорками уносились ввысь. Все это напоминало громадную печь, в которой потрескивают горящие поленья.
Постояв у заката, начальник караула объявил:
– Сегодня пароль – «Навуходоносор».
– Как?
– На-ву-хо-до-но-сор.
Помощник хмыкнул, почесал затылок и отправился передавать по цепочке.
В темное время суток войска в Чечне пользовались двумя паролями. Первый начинал действовать поздним вечером и означал какое-нибудь число – к примеру, семерку. Заметив приближающуюся фигуру, часовой кричал:
– Стой! Тройка!
Идущий из тьмы отвечал:
– Четверка!
– Продолжить следование!
Часовой мог выкрикнуть любую цифру, но ответ должен был в сумме составлять семерку. Ближе к полуночи подобная арифметика уже считалась недостаточной, и придумывалось второе заветное словечко. Сегодня им стало имя вавилонского царя.
Рядовой Порохов заступил в караул больным: жар томил суставы, каруселью кружилась голова, жутко хотелось спать. Однако жаловаться на сонливость не стоило: сержант Рыло, прозванный так за приплюснутый нос и поросячьи глазки, опушенные бесцветными ресницами, в ответ только резанул бы: «А цеглой по башке не хочешь?».
Накрапывал дождь. Порохов переместился под дерево – крупные капли равномерно стучали по листьям, навевая сладкую дрему. Вечерняя тропа, уходившая на ту сторону, постепенно озарялась сиянием, и на ней выткался из света молодой чеченец – правый рукав его рубашки был наполовину пустым.
– Стой! – часовой наставил автомат и попробовал снять предохранитель, но пальцы, как заколдованные, безвольно скользили мимо.
– Ну что, будешь меня убивать? – голос юноши был мягким, почти голубиным. – Только скажи: за что? Жили, как братья, в великой державе, делились последним куском хлеба, а теперь стреляем друг в друга.
– Державы нет – вот некому и удерживать.
– Нет, нет, – ворковал чеченец. – У тебя теперь своя большая страна, у меня – своя, маленькая. Зачем она тебе?
– Да я что? Я хоть сейчас домой.
– Молодец, дай твою руку.
Чеченец протянул левую ладонь. Часовой чуть замешкался, пытаясь отозваться на непривычное рукопожатие. Под ногами хрустнула ветка.
– Стой! Стрелять буду! – очнулся Порохов.
– Дурко, что ли? – из сумеречного дождя вынырнул сержант Рыло.
– Забыл пароль?
– Да нет. Померещилось, будто опять однорукий приходил.
2
Иса был ранен при бомбежке Грозного. Его привезли в госпиталь, расположенный в полузатопленном подвале. Воздух в операционной гноился, керосиновая лампа коптила. Перебитая правая рука лежала на тележке – рядом с раненым. Ее осмотрели и передали медсестре:
– Больше не пригодится.
Придя в сознание, Иса подумал: ничего, он обязательно научится стрелять левой, чтобы за все отомстить – отомстить хотя бы за убитую девочку, которую принес в подвал старик, свихнувшийся от горя. Он умолял помочь, но врач, взглянув на изувеченное осколками тельце, отказался. Старик не уходил, считая, что целитель намеренно не желает воскрешать из мертвых, однако стоит только договориться о цене – и чудо произойдет.
Иса покинул госпиталь вовремя: дом разбомбили. Оставшиеся в подвале были погребены под обломками. Несколько дней оттуда доносились стоны…
Полевой командир, к которому пришел Иса, был из тейпа аллерой. К этому тейпу принадлежал и легендарный полковник Масхадов. «Грозный никогда не станет русским городом!» – призывал сражаться насмерть полковник. Ему верили: прошлую зиму он оборонял чеченскую столицу до конца, а этим летом снова поднял мятеж – взвилось в небо зеленое знамя, рассыпался по улицам свинцовый горох, замелькали в просветах черные гвардейцы джихада. А потом был Хасавюрт – дагестанский городок, где полковник Масхадов заключил победный мир с Россией. Иса гордился тем, что сам был из тейпа аллерой…
Полевой командир приказал ему:
– Иди к гарнизону – смотри, слушай, говори.
– Что говорить, Абу?
– Пусть русские быстрее уходят из Чечни.
Тропинка к гарнизону искрилась пылью. Желтая трава лежала вповалку. Деревья, оставшиеся на посту, умирали от жажды. Под деревьями, укрываясь от палящего солнца, томились солдаты. Иса попробовал заговорить с ними: мол, у каждого есть родной дом, где их ждут не дождутся. Но те лениво отмахнулись:
– Сами знаем.
Русские женщины обступили его – печальные, в запыленных платках: они приехали издалека – искать пропавших сыновей. Показали затертые фотографии – на новобранцах крылышками топорщились погоны.
– Вы не видели моего Андрея? Он исчез в новогоднюю ночь, когда началась война.
– А мой Лёша пропал в начале мая. Здесь говорят, он будто бы сбег, но я, милок, не верю.
Разглядывая служебные снимки, Иса вдруг вспомнил убитую девочку, ее изуродованное тельце. Сухо ответил матерям:
– Не знаю, не встречал.
В другой раз подошел капитан – исхудавший, с серым лицом, окаймленным бородой. Из-под рукава поблескивали бинты. Капитан поинтересовался, не слышал ли чего про вертолет, разбившийся в горах, куда делись люди, которые чудом спаслись. Иса пообещал разузнать и на следующий день передал капитану:
– Абу сказал: пусть готовят выкуп.
А сегодня его подозвал рыжий сержант, шепнул на ухо:
– Слушай, друже, купи пулемет.
Его поросячьи глазки пугливо бегали, нос розовел пятачком. Иса оценил сержанта презрительным взглядом:
– Сколько?
– Да пустяк – тыща зеленых.
– Ночью приходи – вон туда.
3
Дождь перестал. В вышине ветер разметал тучи, образовав неровную лунку. Туда закатился яркий лунный шар, высветив окрестность. Стало ясно, как днем.
За придорожным кустом, осыпанным мокрыми блестками, стояли двое. Один ворочался из стороны в сторону, горячо спорил. Другой застыл на месте, как каменный, вытянув вперед левую руку:
– Триста долларов.
– Чиво? Это ж каплюха.
– Война кончилась.
– Друже, так мы не договаривались.
– Не хочешь – не бери.
– Товар – свежак, со склада.
– Триста.
Белое облако наплыло на лунку, затянуло ее кисеей. Окрестность погрузилась в серебристый мрак, скрывший последние слова:
– Ладно, нехай!
Рядовой Порохов услышал чавкающие шаги. По тропинке, размокшей от дождя, двигалась туша – уверенно, не таясь.
– Стой, тройка!
Ответ был звонким:
– Четверка!
Порохов, конечно, узнал голос своего командира, но сделал вид, что добросовестно несет службу:
– Пароль?
Имя вавилонского царя запоминалось с трудом, а произносилось еще труднее. Сержант Рыло остановился, выдавил:
– На-ву… Но-со… Рог…
Беспомощный лепет раззадорил Порохова:
– Какой к черту носорог? Лежать!
Короткая очередь пронзила мглу – стремительные искорки унеслись вверх. Сержант рухнул на землю, завизжал:
– Порохов, тварюка пидлая, убью!
Угроза не подействовала. Рядовой держал распластанную тушу на мушке, ожидая помощи – вот-вот должен был прибыть наряд.
Шло время.
Во тьме Порохову привиделась теплая комната, залитая настольным светом, где начальник караула изучал потертую иностранную купюру. Правое око американского президента было заляпано, отчего тот казался лихим одноглазым пиратом. «Ублюдок!» – начальник швырнул деньги на стол.
– Пусть войдет.
Сержант Рыло выглядел не лучше американского президента: по камуфляжу расплылись жирные глиняные пятна, между пальцами сочилась грязь.
– Что продал?
– Пулемет.
– Сволочь! Ты Родину продал, а не пулемет! За сколько Родину продал, сволочь?
– Триста долларов.
Сержант опустил голову:
– Товарищ полковник, простите.
– Это Бог простит, а я еще подумаю.
Начальник караула взглянул на купюру – американский президент ехидно подмигивал, обещая бутылку виски, курицу гриль и прочие райские наслаждения. «Однако это, считай, трехмесячная зарплата, – прикинул полковник. – А ежели десять таких железок продать?» Привычно сунул деньги в карман:
– Пошел вон, сволочь!
Увидев ловкое движение, сержант Рыло усмехнулся: «Ну, Порохов, тварюка пидлая, убью!».
С той стороны ударил пулемет. Пули сшибли мокрые блестки с куста, прошуршали по траве. Рядовой Порохов укрылся за деревом, взял окрестность под прицел. Темнота сгущалась.
На тропинке, повизгивая, подрагивало тело.
Больше никто не стрелял.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.