По Сталину — из рогаток, или О реальном положении вещей
По Сталину — из рогаток,
или
О реальном положении вещей
В связи с началом Великой Отечественной войны все детдома из Ленинграда, Москвы и Украины осенью 1941 года были эвакуированы в Среднюю Азию (Коканд, Ташкент, Фергана, Киргизия), Поволжье (Саратов, Саратовская и Сталинградская области), Башкирию (Уфа) и на Алтай. Конечно, в условиях войны нечего было и говорить о благоустроенности, и власти пытались делать для испанских детей все, что могли. Так, в Базельском детдоме была даже своя баня, прачечная и парикмахерская, хотя и жили ребята в довольно пустынном месте (100 км от Саратова).
И все же испытать им пришлось немало.
«Они были направлены в Саратов по Волге, но их до Саратова не довезли. Капитан парохода, на котором они ехали, самовольно высадил их почти у пустынного села Базеля. Немецкое население, проживающее в нем, было переселено. В этом пустынном селе руководство детдома через организационную тройку сельсовета начало создавать условия для размещения детей»
(из отчета бригады КИМа — Коммунистического Интернационала Молодежи — от 2 апреля 1942 года, инспектировавшей эвакуированные в Саратовкую область детские дома).
Жили в почти не отапливаемых помещениях, спали многие по двое в постели. Под кровать использовали даже двери, оконные рамы, столы. Из-за отсутствия дров не стирали постельное и нательное белье и не мыли детей по 1–1,5 месяца, дети пили сырую воду. Питались скудно:
«На завтрак хлеб и кофе (иногда без сахара), обед — хлеб и щи или суп-лапша постные, на второе иногда давали картофель, ужин — чай с хлебом. Дети из-за стола вставали голодными»
(из того же отчета).
Конечно, дети болели — туберкулезом, дизентерией, авитаминозом, брюшным тифом. Так, в Куккусском детдоме из 390 человек 134 были зарегистрированы как больные, из них пятеро — с открытым процессом туберкулеза. Но после посещения детдомов бригадой КИМа условия несколько улучшились. Представителям КИМа удалось «выбить» для испанских детдомов повышение норм питания, выдачи дров и материала для одежды. В отчете по этому поводу отмечалось, что
«через райком партии Куккусскому детдому отпущено с овощного завода 3 тонны огурцов и 2 тонны соленых помидор, по 203 тысячи шт. мандарин, лимонов, апельсин».
Два детдома из Одессы эвакуировали в спешке, сначала в Краснодар, затем направили в Саратов.
«Этот путь оказался очень длинным и мучительным. От Краснодара до Саратова они ехали около двух месяцев. Дети по-нескольку дней ничего не ели и пили сырую воду. Когда приехали в январе в Саратов, 90 % детей болело дизентерией, брюшным тифом. Несмотря на это, их 11 дней еще держали в тупике на ст. Саратов, почти без пищи и пить приходилось тухлую воду. Никто на них не обращал внимания и не оказывал им помощи. Состояние здоровья стало угрожающим… Наконец это дело дошло до Обкома партии и только тогда нашли помещение и питание. Дети были настолько истощены и больны, что большинство из них выносили из вагонов на руках… Из 253 воспитанников 165 дали положительную реакцию на туберкулез. Из них 32 человека с открытой формой туберкулеза»
(из того же отчета).
А вот выдержки из письма испанской воспитательницы В.Мартинес, работавшей в детдоме, эвакуированном в Залесский район Алтайского края:
«После десятидневного путешествия мы прибыли в Барнаул и нам сказали, что нас отправят в великолепный санаторий. Но радость наша была непродолжительной… Мы спим просто на полу. Тут нам даже воду не продают. Они хотят одежду или хлеб. Мы терпим большую нужду, но переносим все очень стойко… Через неделю /по прибытии/ несколько детей пришлось отправить в госпиталь, между ними Хулито, о котором через месяц нам сообщили, что он умер. Через несколько дней от гангрены на ноге умерла Луиса Ковшелы Ласкано и еще через несколько дней Росс дель Боскэ… Мы очень мерзнем, так как печи не греют. По ночам мы плачем от холода и не можем уснуть. У меня коченеют руки, и я не могу описать тебе своих страданий».
Взрослые испанцы жили не в лучших условиях. Все это вызывало недовольство, которое выражалось в «открытых вредных разговорах». В своем отчете некто «тов. И.Кабин», инспектировавший детдома в Поволжье летом 1942 года докладывал:
«О Советском Союзе говорят много, но не о том, о чем следует…».
Например, о том, что
«в Советском Союзе бюрократизм в аппарате развит невероятно. Мы раньше думали, что бюрократизма больше всего в Германии. Теперь приходится констатировать, что это не так, ужасный бюрократизм в советском аппарате».
И далее тот же инспектор конкретизировал увиденное и услышанное:
«На одном педагогическом совещании, когда речь шла о политической учебе воспитателей детдома и детей, выступил т. Лагос и заявил: «Давайте философию Маркса оставим в стороне и посмотрим на положение. Что получают на обед дети? Отсюда и надо танцовать. Бытие определяет сознание… Мы привезли сюда детей, чтобы воспитывать политических деятелей, образованных, а не картошку выбирать и дрова рубить».
А вот и совершенно невероятная для тех времен картина (из того же отчета):
«Дети часто употребляют такие выражения: «Где же непобедимость Красной Армии». Во время читки речи т. Сталина 6 ноября под свист закричали: «Спасибо Сталину за заботу». Когда в комнате был поставлен портрет т. Сталина, ребята разбили его из рогаток. Они надругались над портретом т. Кагановича. Однажды в школе дети ломали парты. Им сказали: зачем вы уничтожаете социалистическую собственность? Они ответили: «Мы хотим уничтожать социалистическую собственность…».
И далее следует соответствующий вывод:
«Трудно предположить, что дети сами дошли до этого. Ясно, что они подобные разговоры и выражения слышали».
Зато нетрудно предположить, что могло стать с теми взрослыми испанцами или русскими учителями, которых заподозрили тогда в подобной воспитательной работе.
Условия жизни и впрямь были ужасающими. Вот еще документальные свидетельства того, как жилось испанским политэмигрантам и их детям в годы войны. Выдержки из письма зам. Наркома НКВД СССР Меркулова за 31 декабря 1942 года Георгию Димитрову говорят сами за себя:
«Из-за отсутствия жилплощади испанцы размещены в тесных, холодных общежитиях, требующих капитального ремонта. Так, в Кокарде в комнате размером в 2 квадратных метра проживают два человека, в комнате 12 кв. метров — шесть человек… В результате скученности и антисанитарии, среди политэмигрантов только за истекшую часть зимы зарегистрировано 26 смертных случаев (детей 0 24, взрослых — 2). Распространилось заболевание желтухой».
В том же сообщении приводились выдержки из писем испанских женщин своим мужьям, сражавшимся на фронте. Как видим, вся корреспонденция тогда перлюстрировалась — цензоры докладывали о крамоле «наверх», «сверху» информация передавалась далее. Итак, Меркулов — Димитрову, цитировал фрагмент ряд частных писем. В одном из них обнаружилась крамола:
«Мои вещи я уже продала все, а жизнь очень и очень трудная. Я очень боюсь того, что здесь умрет очень много молодежи. Жена Валентино, 21 год, которая жила в Мытищах и Монино, уже умерла. Пиллар — жена Вернаво, болеет туберкулезом. В больнице лежат еще три женщины, которые, наверное, живы не будут. Народ здесь весь слабеет».
Как отмечал в этой связи Меркулов в своем отчете, «у отдельных членов испанского коллектива проявляются реэмиграционные настроения». И опять выдержки из писем, как доказательство:
«Только в СССР я голодаю. Если бы я был в другой стране, то никогда бы не голодал и не находился бы в таких жалких условиях. Здесь рабочий класс живет хуже, чем в капиталистических странах»
(из письма Гарсии Сан Гансело).
«Я здесь, как и в Краматорске, не верю в победу Красной Армии. Все рабочие на заводе уже тоже не верят в победу. Они только ждут и надеятся на второй фронт. Когда мы поедем в Испанию, тогда я об этом буду говорить»
(из письма Лопеса Антонио Соравии).
А вот примеры из отчета другого работника НКВД, Федотова, за 21 марта 1943 года, и вновь — выдержки из писем:
«Ничего хорошего сообщить отсюда не могу. Наши люди продолжают умирать и что хуже всего, многие из них умирают от голода»
(из письма Арибас, г. Коканд).
Для многих испанцев, привыкших к совсем другому климату, русский холод был мукой адовой. Неслучайно и об этом было в письмах (из отчета того же Федотова):
«Самое трудное — это холод, который тут достигает 55–60 градусов. При той одежде, которая есть у нас, выдержать невозможно. Уже теперь у нас много больных из-за холода. Нас надо убрать отсюда, так как выдержать мы этого не сможем»
(из письма Эльвиры Бласко Поки).
Поскольку местные власти часто использовали испанских политэмигрантов и детей на черных работах (и это прямо отмечается в отчете Федотова), кое-кто отваживался писать и об этом:
«Я приехала из колхоза, где перенесла все муки Каина. Теперь мы вернулись, но не надолго, потому что должны пойти ощипывать кур. Нас не оставляют в покое, не дают учиться, а мы бы так хотели учиться. И все это потому, что о нас никто не заботится. Мы почти босые и это по здешней грязи. У меня появляется настроение удрать отсюда»
(из письма Эспимаро, г. Бирск, БАССР).
Встающие перед глазами картины невыносимых условий жизни испанских политэмигрантов и испанских детей совершенно не соотносятся с традиционным у нас романтическим представлением о героях гражданской войны в Испании.