Г. Ф. Миллер о религии коренных народов Сибири. XVIII век

Г. Ф. Миллер о религии коренных народов Сибири. XVIII век

В специальной инструкции, полученной Г. Ф. Миллером при отправлении в экспедицию, лишь один пункт специально посвящен данному вопросу: «Какая есть в каждом народе вера и имеют ли они какую-нибудь естественную? и какое понятие имеют о боге и о вещах, до спасения принадлежащих, и какие наблюдают обряды при своем богослужении». Сам ученый поставил перед собой и своими спутниками гораздо более масштабные задачи в изучении истории и современного состояния различных религий на территории Сибири…

При всем разнообразии формулировок, к которым прибегали авторы для оценки традиционных верований коренных народов Сибири, все они единодушны в том, что это – суеверия, обусловленные низким уровнем сознания, «нецивилизованностью», а шаманы – сознательные обманщики, профессиональные актеры и фокусники, эксплуатирующие простодушие своих соплеменников. Лишь в специальных этнографических трудах Миллера предприняты попытки объяснить с рационалистических позиций происхождение тех или иных культов (например, культа медведя), а также выявить истоки сибирского шаманизма в Южной и Центральной Азии. Ученый выдвинул две основные гипотезы объясняющие происхождение шаманизма: либо это закономерное порождение «непросвещенного разума», что подтверждается наличием аналогичных явлений у нецивилизованных народов в других частях света, либо это результат деградации достаточно развитых вероучений, привнесенных в Сибирь извне.

Миллер собрал колоссальные по объему и научной значимости материалы по истории русской православной церкви в Сибири в конце XVI-XVII вв., которые были обобщены им в специальной главе его «Истории Сибири» (глава эта до сих пор не опубликована). В целом он высоко оценивает роль церкви в деле присоединения, заселения и хозяйственного освоения Сибири, а также в утверждении нравственных начал среди русского населения. Проблем современного состояния православия ученый старался не касаться, и в его экспедиционных рукописях об этом имеются лишь краткие разрозненные материалы, как правило, критического характера. В качестве примера можно привести заметки Миллера в его полевом дневнике и путевых описаниях о захвате монастырями большого количества пахотных и сенокосных угодий, которые они не могли освоить сами и не позволяли сделать это крестьянам; о влиянии языческих верований аборигенов на мировоззрение русских православных, в особенности на Севере; о несоблюдении многими русскими норм православия, в частности, постов и др. Во всех подобных случаях Миллер лишь констатирует факты, воздерживаясь от обобщающих оценок.

Гмелин в своих описаниях некоторых православных обрядов выдерживает тот же ироничный стиль, что и при характеристике мусульманских и буддийских.

Для современных исследователей большой интерес представляют красочные описания внешнего вида и старинной одежды старообрядцев, сделанные Крашенинниковым. В Томске в такой одежде были почти все жители, и за все время пребывания в городе Крашенинников, по его словам, смог увидеть не более 10 женщин «которые бы по-немецки убраны были». «А мущины, – пишет он, – такожде немногие без бород или в немецком платье ходят, но всякого чину дворяне, дети боярские, конные и пешие казаки и торговые, кроме солдат и приежжих, почти все з бородами и руское платье носят».

Данные, характеризующие процесс христианизации коренных сибирских народов, а также оценки ее результатов можно обнаружить в трудах и экспедиционных материалах большинства участников экспедиции. В этнографической программе Миллера блок статей о христианстве в Сибири завершается примечательным вопросом: «Полезно ли есть многих народов по учиненным по сие время поведениям обращать в християнской закон?». Участники экспедиции отвечали на него по-разному.

В большинстве случаев авторы оценивают массовую христианизацию народов Западной Сибири в первой четверти XVIII в. как насильственную и неэффективную, не затронувшую основ традиционного мировоззрения аборигенов. Даже Крашенинников, более осторожный в своих оценках, нежели ученые-иностранцы, приводит красноречивые свидетельства на этот счет. Он сообщает, например, что из новокрещенных татар (тюрков) Кузнецкого уезда лишь немногие, живущие в одних поселениях с русскими, посещают церкви и имеют в жилищах иконы: «Болшая же часть крещеных, понеже сказывают, что крещены неволею, сброся кресты, по-прежнему свою веру держат». Схожей согласно полученным им сведениям была ситуация у остяков: «Об остяках сказывают (из них много крещеных), что иные на иконах рыбу чистят и молоко ими покрывают, у иных место игрушки робятам»…

Представляют интерес объяснения, которые давали язычники ученым, расспрашивавшим их о причинах нежелания креститься. Гмелин, например, приводит следующие доводы язычников-качинцев Красноярского уезда: во-первых, их предки и без христианской религии жили очень счастливо; во-вторых, христианство требует слишком многих ограничений (в частности, запрещает есть конское мясо), но в то же время обязывает во время постов есть пишу, о которой они не имеют понятия. По мнению же самого ученого, в основе неприятия язычниками христианства лежит их крайне негативное отношение к образу жизни русских, представление о нем как «несчастливом». В подтверждение ученый приводит распространенное у красноярских тюрков ругательство, представляющее собой пожелание жить подобно русским.

Объяснения причин, обусловивших добровольное принятие отдельными язычниками христианства, не всегда отличаются глубиной и убедительностью. Так, Фишер, описывая у юкагиров культ умерших шаманов, скелеты которых они возили с собой, в заключение делает неожиданный вывод о том, что именно этот культ и является основной причиной добровольного принятия многими юкагирами христианства. Доводы Фишера в сжатом виде таковы: юкагиры в подавляющем большинстве бедны, оленей у них мало, а шаманов много, и необходимость возить с собой кости всех умерших шаманов так им досаждает, что они предпочитают креститься, чтобы избавиться от этой надоевшей обязанности. Не более убедительно одно из приводимых Гмелиным объяснений причин перехода некоторых мусульман в христианство (возможность пьянствовать, чего не допускает мусульманская религия). Впрочем, более многочисленными ученый признает случаи, когда мусульманин-холоп крестился, чтобы получить свободу. В большинстве же случаев путешественниками отмечены действительно важные причины, обусловившие добровольное принятие сибирскими аборигенами православия. Так, Миллер указывает на желание аборигенной знати таким образом упрочить свое положение. И Миллер, и Гмелин одной из важнейших причин добровольного крещения называют обрусение тех коренных жителей, которые из-за бедности были вынуждены покидать сородичей и нанимались на работу к русским. Описывая тунгусов, относящихся к Братскому острогу, Гмелин пишет: «Тех, которые не имеют оленей, называют бедными. Впрочем, они, может быть, из-за своей бедности много общаются с русскими жителями и в большинстве случаев понимают русский язык и часто позволяют себя крестить».

Своеобразной и в определенной мере противоречивой была в вопросе о христианизации сибирских народов позиция Г. В. Стеллера. Будучи самым резким критиком сибирской действительности во многих ее проявлениях, он приводит немало примеров негативного в истории крещения аборигенов, в особенности ительменов. Он, в частности, сообщает, что если раньше у каждого казака было от 15–20 до 50–60 рабов-ительменов, то после строгих императорских указов, согласно которым всех холопов на Камчатке следовало освободить и впредь похолопление запрещалось под страхом строгих наказаний, вместо рабов все работы в хозяйствах казаков выполняли новокрещенные («крестники и крестницы» казаков). Священники же не только не заступались за свою паству, но и сами немилосердно грабили ее, беря с новокрещенных за венчание, крещение детей и отпевание столько, что это не уступало прежнему ясаку.

(Элерт А. Х. Религиозная ситуация в Сибири в оценках участников второй Камчатской экспедиции // Гуманитарные науки в Сибири. 2002. № 2. С. 28–31)

Данный текст является ознакомительным фрагментом.