Николай Степанович Гумилёв. «Мы все приговорены к смерти»
Николай Степанович Гумилёв. «Мы все приговорены к смерти»
Судьба этого русского поэта была очень трагичной. Его произведения было запрещено издавать на протяжении 60 лет. Власть в то время стремилась навсегда стереть из памяти людей само имя этого талантливого поэта. Человека могли расстрелять просто за хранение в квартире портрета Н. С. Гумилёва.
Николай Степанович Гумилёв родился 3 (15) апреля 1886 года в городе Кронштадте в семье морского врача Степана Яковлевича Гумилёва и его второй супруги Анны Ивановны. До 9 лет Николай прожил в Царском Селе, куда С. Я. Гумилёв после отставки перевез своих близких, затем в 1895 году вся семья переехала в Петербург.
По словам родных, в детстве мальчик был очень болезненным и нервным ребенком. Врачи обнаружили у него повышенную чувствительность нервной системы.
Любой, даже малейший, шум вызывал у Николая сильную боль в голове. Среди других особенностей можно отметить то, что он довольно хорошо различал запахи и звуки, очень эмоционально реагировал на поступки окружающих. Время от времени его болезнь настолько обострялась, что мальчик полностью терял слух и ориентацию в пространстве.
Впоследствии ходили слухи, что в 11 лет Николай пытался покончить жизнь самоубийством, но эту информацию родственники тщательно скрывали.
У Николая был сильный характер, проявившийся уже в детстве. Среди своих сверстников он был явным лидером, способным всех увлечь своими яркими идеями и фантазиями. Но в то же время Николай рос довольно спокойным ребенком, он почти никогда не плакал и не капризничал. И в этом тоже проявлялась сила его характера.
Мать Николая, очень внимательная к сыну, сохранила его детские стихи:
На ступенях балкона
Я вечером сяду,
Про век Наполеона
Слагая балладу.
И пронесут знамена
От Каэро к Парижу.
На ступенях балкона
Я их не увижу.
Летние каникулы Николай проводил в Поповке, фамильной усадьбе под Питером – так родители пытались укрепить его слабое здоровье. Друг детства Лев Леман вспоминает об этих днях: «Гумилёв носился и на оседланных и на неоседланных лошадях, и смелостью своей вызывал восторг товарищей. В центре пруда был островок – обычное место сражений. Компания делилась на 2 отряда: один защищал остров, другой брал его штурмом. Во всех этих играх Гумилёв выделялся абсолютно взрослой храбростью при всей своей милой наивности, и резкой вспыльчивостью, при бесконечной доброте. А за чрезвычайной гордостью его скрывалась крайняя застенчивость… Он пользовался неизменной, сопряженной с уважением, любовью товарищей, и авторитет его во всех случаях был непоколебим».
1900–1903 годы Гумилёв провел в Тифлисе. Некоторое время Николай Гумилёв учился в тифлисской гимназии. Там же было впервые опубликовано его стихотворение.
В это время Николай большинство своих стихотворений писал о любви. Именно в этот период жизни Николая впервые посетило это волшебное чувство. Некоторые стихи он посвящал прекрасным незнакомкам. Но иногда, как и большинство поэтов, мальчик одно и то же стихотворение посвящал совершенно разным девушкам.
Через некоторое время семья Гумилёвых опять вернулась в Царское Село. В 1906 году Николай закончил свое гимназическое образование. В то время он очень увлекался творчеством Ф. Ницше и символистов, к тому же директором Николаевской Царскосельской гимназии тогда был поэт-декадант И. Ф. Анненский. Общение с ним, разумеется, не могло не отразиться на литературных предпочтениях начинающего поэта.
Чуть раньше, в 1905 году, Н. Гумилёв опубликовал свой первый сборник стихов, который назывался «Путь конквистадоров», которым очень заинтересовался В. Я. Брюсов. Творчество Н. Гумилёва отличалось оригинальностью. В его персонажах видна романтика подвига, склонность к экзотике и волевой характер – все это, по свидетельству друзей Николая Гумилёва, наблюдалось и в характере самого поэта.
В 1908 году Н. Гумилёв издает следующий сборник экзотических стихотворений – «Романтические цветы». Многие стихи из этого сборника посвящены Анне Горенко, впоследствии А. А. Ахматовой, которая через некоторое время стала его женой.
Николай Гумилёв познакомился с Анной Горенко еще в 1903 году. Николай в то время был очень дружен с ее братом Андреем. Юноша с первого взгляда был сражен красотой Анны. Впоследствии он целых 6 раз делал ей предложение, на которое девушка либо неопределенно пожимала плечами, либо отвечала решительным отказом.
Много раз Н. Гумилёв пытался преодолеть эту любовь, несколько раз он травился и стрелялся в Булонском лесу в Париже. И лишь чудом его всегда спасали. В Гренвилле на пляже, куда он специально приехал, Николай пытался утопиться, его опять спасли.
Николай долгое время не видел Анны, стараясь ее забыть, у него были бурные романы, один из них, с поэтессой Е. Д. Васильевой, закончился дуэлью с Максимилианом Волошиным.
Несмотря на это, поэт всегда помнил Анну. Он без промедления отвечал на ее письма, посылал подарки и сувениры, всегда интересовался ее мнением о своих стихах, которые немедленно сжигал, если они чем-то не нравились Анне. Так произошло и с пьесой «Шут короля Бативоля».
Николай Гумилёв очень любил путешествовать. Особенно он грезил Африкой. Вообще, восторженность Африкой Н. Гумилёв пронес через всю свою жизнь. Большинство его произведений посвящено именно этой теме: «Озеро Чад», «Африканская ночь», «Красное море», «Леопард», «Гиена», «Жираф», «Носорог», «Мик», «Сахара», «Абиссиния», «Египет», «Галла», «Судан», «Мадагаскар», «Сомалийский полуостров», «Либерия», «Экваториальный лес», «Дагомея», «Замбези», «Нигер», «Алжир и Тунис», «Рождество в Абиссинии» и т. д.
Анна Ахматова писала о Н. Гумилёве: «Невнимание критиков и читателей безгранично. Что они вычитывают из молодого Гумилёва, кроме озера Чад, жирафа, капитанов, и прочей маскарадной рухляди? Глухонемые, не демоны, а литературоведы, совершенно не понимают, что они читают, а видят Парнас и Леконт де Лилля там, где поэт просто истекает кровью. Я согласна, что трудно угадать в “Дворце великанов” Царскосельскую башню, с которой мы (я и Коля) смотрели, как брыкается рыжий кирасирский конь, а седок умело его усмиряет; что в ненюфарах “Озер” не сразу усмотришь желтые кувшинки в пруду между Царским Селом и Павловском, и что, только говоря об Анненском в “Семирамиде”, Гумилёв, наконец, осмелился произнести имя своего города, который казался ему слишком прозаичным и будничным для стихов, но ощущение, но трагедия любви – очевидна во всех юных стихах Гумилёва! Героиня так же зашифрована, как и пейзаж – иначе и быть не могло!»
Возможно, путешествиями Н. Гумилёв залечивал свои душевные раны, нанесенные безответной любовью:
…Я женщиною был тогда измучен,
И ни соленый, свежий ветер моря,
Ни грохот экзотических базаров,
Ничто меня утешить не могло.
О смерти я тогда молился Богу!
Позже Эрих Голлербах писал в своей книге «Из воспоминаний о Николае Гумилёве»: «Многие зачитываются в детстве Майн-Ридом, Жюлем Верном, Гюставом Эмаром, но почти никто не осуществляет впоследствии, в своей “взрослой” жизни, героического авантюризма, толкающего на опасные затеи, далекие экспедиции. Он осуществил».
В 1906 году Н. Гумилёв решил уехать в Париж, где в университете Сорбонны изучал французскую живопись, литературу, театр. В 1907 году Николай опубликовал 3 выпуска литературно-художественного журнала «Сириус». Впервые в Африку, а точнее в Египет, он отправился в 1908 году, впоследствии он еще несколько раз побывал там – в 1909, 1910 и 1913 годах. Во время своих путешествий он собирал образцы изобразительного искусства, местные народные песни и различные этнографические материалы.
В 1908–1909 годах Николай Гумилёв учился в Петербургском университете, сначала на юридическом факультете, затем перевелся на историко-филологический.
Примерно в это же время он начал печатать свои произведения в журналах «Весы», «Русская мысль», газете «Речь» и т. д. В 1910 году Гумилёв издал сборник своих стихотворений «Жемчуга». Приняв еще в 1909 году участие в организации работы журнала «Аполлон», Николай Гумилёв до 1917 года вел в нем постоянную рубрику под названием «Письма о русской поэзии». Критические заметки прославили его. В. Я. Брюсов писал о Н. Гумилёве: «Его оценки всегда по существу; они выявляют в кратких формулах самую сущность поэта».
В 1910 году Анна Горенко наконец согласилась стать женой поэта. Немедленно появились и следующие знаменитые строчки («Она»):
Я знаю женщину: молчанье,
Усталость горькая от слов
Живет в таинственном мерцаньи
Ее расширенных зрачков.
Ее душа открыта жадно
Лишь медной музыке стиха
Пред жизнью дольней и отрадной
Высокомерна и глуха
Неслышный и неторопливый
Так странно плавен шаг ее,
Нельзя назвать ее красивой,
Но в ней все счастие мое.
В 1911 году, желая обособиться от Вячеслава Иванова, а также от «теургического» символизма, Н. Гумилёв создает «Цех поэтов». Кроме самого Н. Гумилёва, туда входили А. Ахматова, О. Э. Мандельштам, С. М. Городецкий, М. А. Зенкевич и многие другие поэты.
Это новое направление в своем творчестве – акмеизм – они называли наследником символизма, который, по их мнению, закончил «свой путь развития». В статье «Наследие символизма и акмеизм» (1913) Н. Гумилёв направляет поэтов к «вещности» окружающего мира.
Поэму «Блудный сын» принято считать первым акмеистическим произведением Николая Гумилёва. Впоследствии эта поэма была включена в сборник «Чужое небо», написанный Гумилёвым в 1912 году.
Этот сборник стихотворений имел большой успех. Брюсов говорил, что значение стихов Николая Гумилёва «гораздо больше в том, как он говорит, нежели в том, что он говорит».
В 1914 году Николай Гумилёв решил записаться добровольцем на фронт. Его направили в лейб-гвардии уланский полк. Уже в 1915 году Гумилёва наградили двумя Георгиевскими крестами. Сослуживцы Николая вспоминали, что Гумилёв совершенно не боялся смерти, его как будто притягивала любая опасность.
Война не помешала литературной деятельности Н. Гумилёва. В это время он выпустил сборник стихотворений «Колчан» (1916), сказку «Дитя Аллаха», больше похожую на драму и драматическую поэму «Гондла» (1917 год).
Н. Гумилёв очень много писем написал с фронта Анне и их сыну Льву: «… “где она, где свет веселый серых звезд ее очей” и думаю при этом о тебе, честное слово. Сам я ничего не пишу – лето, война и негде, хаты маленькие и полны мух. Целуй Львёнка, я о нем часто вспоминаю и очень люблю. В конце сентября постараюсь опять приехать, может быть, буду издавать “Колчан”. Только будет ли бумага, вот вопрос. Целую тебя, моя дорогая…»
В 1916 году Н. Гумилёв добивается, чтобы его направили на Салоникский фронт в русский экспедиционный корпус. Но на этот фронт Гумилёв не попал: полк был расформирован.
В 1918–1921 годах Николай Гумилёв был очень популярен в Петербурге. Он опубликовал большое количество своих произведений, читал лекции и работал в издательстве «Всемирная литература».
В это же время, в 1918 году, Н. Гумилёв внезапно развелся с Анной Ахматовой. Развода попросила она.
Спустя некоторое время Анна Ахматова сказала: «В 1916 году, когда я сожалела, что все так странно сложилось…» На что Н. Гумилёв ответил: «Нет, ты научила меня верить в Бога и любить Россию». Тогда Николай Гумилёв был уже увлечен Ларисой Рейснер, а чуть позже познакомился с Анной Энгельгардт, которая и стала его второй женой.
В 1921 году Гумилёв был учителем и наставником начинающих поэтов на студии «Звучащая раковина», а также руководил Петроградским отделением Союза поэтов. Большинство стихотворений, сочиненных в этот период, вышли уже после смерти поэта, в Берлине, в сборнике «Огненный столп».
Осенью 1920 года Николай Гумилёв был номинально вовлечен в конспиративную деятельность – он обещает участникам «таганцевского заговора» свою помощь в случае антиправительственного выступления.
3 августа 1921 года Николай Гумилёв внезапно был арестован ЧК по сфабрикованному делу, его обвиняли в участии в антисоветском заговоре.
Георгий Иванов, близкий друг Николая, писал: «Он твердо считал, что право называться поэтом принадлежит только тому, кто в любом человеческом деле будет всегда стремиться быть впереди других…»
О своей смерти Н. Гумилёв думал всегда. Поэтесса Ирина Одоевцева была свидетельницей большого монолога Гумилёва о смерти, который он произнес в 1920 году: «Я в последнее время постоянно думаю о смерти. Нет, не постоянно, но часто. Особенно по ночам. Всякая человеческая жизнь, даже самая удачная, самая счастливая, трагична. Ведь она неизбежно кончается смертью. Ведь как ни ловчись, как ни хитри, а умереть придется. Все мы приговорены от рождения к смертной казни. Смертники. Ждем – вот постучат на заре в дверь и поведут вешать. Вешать, гильотинировать или сажать на электрический стул. Как кого. Я, конечно, самонадеянно мечтаю, что умру я не на постели. При нотариусе и враче…
Или что меня убьют на войне. Но ведь это, в сущности, все та же смертная казнь. Ее не избежать. Единственное равенство людей – равенство перед смертью. Очень банальная мысль, а меня все-таки беспокоит. И не только то, что я когда-нибудь, через много-много лет, умру, а и то, что будет потом, после смерти. И будет ли вообще что-нибудь? Или все кончается здесь, на земле: “Верю, Господи, верю, помоги моему неверию…”».
Накануне ареста Н. Гумилёв вновь разговаривал с И. Одоевцевой: «Я чувствую, что вступил в самую удачную полосу моей жизни. Обыкновенно я, когда влюблен, схожу с ума, мучаюсь, терзаюсь, не сплю по ночам, а сейчас я весел и спокоен».
Последним, кто разговаривал с Николаем Гумилёвым перед его арестом, был Владислав Ходасевич, который также, как и Гумилёв жил в так называемой гостинице для ученых и поэтов – «Доме Искусств».
В. Ходасевич вспоминает: «В среду, 3-го августа, мне предстояло уехать. Вечером накануне отъезда пошел я проститься кое с кем из соседей по “Дому Искусств”. Уже часов в 10 постучался к Гумилёву, он был дома, отдыхал после лекции. Мы были в хороших отношениях, но короткости между нами не было… Я не знал, чему приписать необычайную живость, с которой он обрадовался моему приходу. Он выказал какую-то особую даже теплоту, ему как будто бы и вообще несвойственную. Мне нужно было еще зайти к баронессе В. И. Икскуль, жившей этажом ниже. Но каждый раз, когда я подымался уйти, Гумилёв начинал упрашивать: “Посидите еще”. Так я и не попал к Варваре Ивановне, просидев у Гумилёва часов до 2-х ночи. Он был на редкость весел. Говорил много, на разные темы. Мне почему-то запомнился только его рассказ о пребывании в царскосельском лазарете, о государыне Александре Фёдоровне и великих княжнах. Потом Гумилёв стал меня уверять, что ему суждено прожить очень долго – “по крайней мере, до 90 лет”. Он все повторял: “Непременно до 90 лет, уж никак не меньше”. До тех пор собирался написать кипу книг. Упрекал меня: “Вот мы однолетки с вами, а поглядите: я, право, на 10 лет моложе. Это все потому, что я люблю молодежь. Я со своими студентками в жмурки играю – и сегодня играл. И потому непременно проживу до 90 лет, а вы через 5 лет скиснете”. И он, хохоча, показывал, как через 5 лет я буду, сгорбившись, волочить ноги и как он будет выступать “молодцом”. Прощаясь, я попросил разрешения принести ему на следующий день кое-какие вещи на сохранение. Когда наутро, в условленный час, я с вещами подошел к дверям Гумилёва, мне на стук никто не ответил. В столовой служитель Ефим сообщил мне, что ночью Гумилёва арестовали и увезли».
Через некоторое время после ареста Н. Гумилёва И. Одоевцева говорила: «О том, как Гумилёв вел себя в тюрьме и как погиб, мне доподлинно ничего не известно. Письмо, присланное им из тюрьмы жене с просьбой прислать табаку и Платона, с уверениями, что беспокоиться нечего, “я играю в шахматы”, приводилось много раз. Остальное – все только слухи. По этим слухам, Гумилёва допрашивал Якобсон – очень тонкий, умный следователь. Он якобы сумел очаровать Гумилёва или, во всяком случае, внушить ему уважение к своим знаниям и доверие к себе. К тому же, что не могло не льстить Гумилёву, Якобсон прикинулся – а может быть, и действительно был – пламенным поклонником Гумилёва и читал ему его стихи наизусть».
В газете «Петроградская правда» 1 сентября 1921 года было опубликовано сообщение ВЧК «О раскрытом в Петрограде заговоре против Советской власти», к этому сообщению прилагался список расстрелянных участников заговора. Всего их было 61 человек.
Тринадцатым в списке был «Гумилёв, Николай Степанович, 33 лет, бывший дворянин, филолог, поэт, член коллегии “Издательства Всемирной литературы”, беспартийный, бывший офицер. Участник Петроградской боевой организации, активно содействовал составлению прокламаций контрреволюционного содержания, обещал связать с организацией в момент восстания группу интеллигентов, которая активно примет участие в восстании, получал от организации деньги на технические надобности».
В марте 1922 года были сообщены некоторые подробности об этой казни: «Расстрел был произведен на одной из станций Ириновской железной дороги. Арестованных привезли на рассвете и заставили рыть яму. Когда яма была наполовину готова, приказано было всем раздеться. Начались крики, вопли о помощи. Часть обреченных была насильно столкнута в яму, и по яме была открыта стрельба. На кучу тел была загнана и остальная часть и убита тем же манером. После чего яма, где стонали живые и раненые, была засыпана землей».
Позже Георгий Иванов приводит слова Сергея Боброва: «Да… Этот ваш Гумилёв… Нам, большевикам, это смешно. Но, знаете, шикарно умер. Я слышал из первых рук (то есть от чекистов, членов расстрельной команды). Улыбался, докурил папиросу… Фанфаронство, конечно. Но даже на ребят из особого отдела произвел впечатление. Пустое молодечество, но все-таки крепкий тип. Мало кто так умирает…»
Интересовалась судьбой Гумилёва и его бывшая жена, Анна Ахматова: «Я про Колю знаю… их расстреляли близ Бернгардовки, по Ирининской дороге… я узнала через 10 лет и туда поехала. Поляна; кривая маленькая сосна; рядом другая, мощная, но с вывороченными корнями. Это здесь была стенка. Земля запала, понизилась, потому что там не насыпали могил. Ямы. 2 братские ямы на 60 человек…»
Позднее, в 1950-е годы, была выяснена причина, по которой арестовали Николая Гумилёва: «…не донес органам советской власти, что ему предлагали вступить в заговорщическую офицерскую организацию, от чего он категорически отказался».
По законам того времени, с Николаем Гумилёвым поступили совершенно несправедливо, так как по уголовному кодексу РСФСР (статья 88–1) он «подлежал лишь небольшому тюремному заключению (сроком от 1 до 3 лет) либо исправительным работам (до 2 лет)».
Н. Гумилёв в своем творчестве оказался пророком. В стихотворении «Рабочий» присутствуют следующие строки:
Он стоит пред раскаленным горном,
Невысокий старый человек.
Взгляд спокойный кажется покорным
От миганья красноватых век.
Все его товарищи заснули,
Только он один еще не спит:
Все он занят отливаньем пули,
Что меня с землею разлучит.
Пуля, им отлитая, просвищет
Над седою, вспененной Двиной,
Пуля, им отлитая, отыщет
Грудь мою, она пришла за мной…
Лишь спустя 70 лет, проанализировав все существующие документы, историки пришли к выводу, что все дело Таганцева было полностью сфальсифицировано. Николая Гумилёва, как следует из материалов следствия, признали виновным в «активном содействии Петроградской боевой организации в составлении для нее прокламаций контрреволюционного содержания, в обещанном личном участии в мятеже и подборе враждебно настроенных к Советской власти граждан для участия в контрреволюционном восстании в Петрограде, в получении денег от антисоветской организации для технических нужд».
Были проверены все документы, находящиеся в архивах КГБ, имеющие отношение к этому делу. Генеральный прокурор СССР не обнаружил там никаких сведений, подтверждающих контрреволюционную деятельность Н. Гумилёва. Дело поэта Николая Гумилёва было прекращено в 1991 году за отсутствием состава преступления…
Данный текст является ознакомительным фрагментом.