Союз, понимаешь. Нерушимый.
Союз, понимаешь. Нерушимый.
Производил Советский Союз много, что да – то да.
В лучшие свои годы СССР добывал железной руды в четыре раза больше, чем США, выплавлял чугуна в 2.5 раза больше, стали почти в два раза больше. СССР производил больше электроэнергии, в полтора раза больше удобрений, выпускал в пять раз (!) больше тракторов.
Но вот парадокс: страна производила в 1.5 раза больше удобрений и в пять раз больше тракторов, чем США, а урожайность зерновых в СССР составляла около 16 центнеров с гектара в среднем по стране и 5-6 центнеров на поднятой целине. В России же и того меньше: 13 центнеров, а в 23 российских регионах не превышала 10 центнеров с гектара.
Много это или мало? – Средняя урожайность зерновых и зернобобовых культур в мире в целом достигла 28 центнеров с гектара, в странах ЕС - 55, в Германии - 62, в Финляндии - 34 центнеров с га, а в Швеции – 44 центнера с га. Кто не знает, где находятся Финляндия и Швеция, и где Россия, посмотрите на карту и выясните это для себя. Это чтобы не списывать результаты социалистического хозяйствования на климат и «рискованное земледелие».
Между прочим, «союзной житнице» Украине по наследству тоже досталась советская урожайность. В среднем в 2003 она составила те же 14 центнеров с га, хотя, надо признать в Закарпатье достигла почти 28 центнеров с гектара. Но Закарпатье-то надо сравнивать... да хоть с Венгрией, где урожайность зерновых – 55 центнеров с гектара.
А вот другое сравнение. Открываем книгу «Вопросы ленинизма» тов. И.В. Сталина и находим там следующие цифры: целинные пять-шесть центнеров с гектара – это аккурат урожайность бедняцких хозяйств в 1913 году, в которых использовались соха да конь, а 16 центнеров с гектара – это урожайность в том же году в хозяйствах более крепких, где можно было встретить иной раз и трактор. Без малого век прошел, а урожайность какой была, такой и осталась.
Только чему удивляться, если, согласно данным, опубликованным еще в брежневские времена в открытой печати, среднее время работы новой советской сельскохозяйственной техники, которой выпускалось больше, чем в США – комбайнов, тракторов, - после выхода в поле до первого ремонта составляло аж 40 минут, о чем в свое время даже «Литературная газета» не раз писала...
А вот другой вопрос: СССР выпускал стали почти в два раза больше, чем США, а автомашин, например, в пять раз меньше. Да что США! - СССР производил хлопка в два раза больше, чем Китай, а тканей из него производил в два раза меньше. Куда хлопок-то девался?
Ответы на недоуменные вопросы можно получить, если обратиться к структуре российского машиностроения на создание которые были потрачены колоссальные ресурсы и, которым, разумеется советские люди очень гордились. В пересчете на цены мирового рынка, в 1988 году 62-63% советского машиностроения составляла военная техника, 32% - станки и оборудование и только 5-6% -потребительские товары. Металл шел на танковую броню, бронетранспортеры и пушки, а не на холодильники и автомашины.
Что же касается хлопка, то и это не тайна за семью печатями: со времен Дмитрия Ивановича Менделеева, в России используется хлопковый цикл производства порохов. Посему, значительная часть этого производства относилась, с некоторой долей юмора, к легкой промышленности, к «группе Б» - производству средств потребления.
Так что экологическая катастрофа Аральского моря, пропитанная дефолиантами земля Узбекистана – это не результат заботы о том, чтобы одеть детей и женщин. Всё это сделано ради производства пороха.
Не случайно, один крупный советский экономист еще в советские годы сказал, как припечатал: «В СССР нет народного хозяйства. В СССР есть подсобное хозяйство при военной части». Впрочем, как показали Афганистан и Чечня, колоссальные военные расходы оказались тоже потрачены впустую. Советская армия в современных условия оказалась небоеспособной. Но это другая проблема.
Однако, и приведенные примеры не дают полного представления о степени неэффективности социалистической экономики.
Уровень экономического развития разных стран принято сопоставлять сравнивая величину ВВП на душу населения. Экономистам знают, однако, как трудно сравнивать ВВП разных стран, особенно стран капиталистических, где цены устанавливаются на рынке, и социалистических, где цены «назначаются».
Тут необходимо сделать некоторое отступление, чтобы прояснить природу возникающих трудностей такого сопоставления.
Дело в том, что социалистические «деньги» и «цены» – и не деньги и не цены вовсе. Слова-то те же. Но смысл их – совершенно иной, измененный до неузнаваемости.
Деньги в рыночной экономике становятся деньгами, участвуя в свободном рыночном обороте в качестве «всеобщего эквивалента», а цены на товары, услуги, труд, заемный капитал, устанавливаются исходя из баланса спроса и предложения
Социалистические «цены», напротив, не формировались рынком, а «рассчитывались» специальной организацией: Государственным комитетом по ценам.
В основе этого расчета лежала завиральная идея советских экономистов, что цена определяется «количеством и качеством труда». Эта «идея» была усеченным тезисом, восходящим к Адаму Смиту, но наиболее полно разработанным К.Марксом: «цена определяется качеством и количеством общественно-полезного труда».
Всего-то и опущено одно слово: «общественно-полезного». А как меняется смысл! – Маркс, в отличие от своих полуграмотных последователей, кое-что в экономике понимал. Поэтому утверждал, что «общественная полезность труда» определяется свободным рынком.
Рыночная цена продукта совершенно не зависит от того, сколько ты потел при его производстве, много или мало? – Другими словами, она никоим образом не зависит от себестоимости, только от спроса и предложения: больше спрос при данном предложении цена будет выше. Меньше спрос – ниже.
Себестоимость в условиях рынка определяет не цену, а нечто иное. Она определяет выгодно или не выгодно и насколько выгодно выпускать данный товар или производить данную услугу при заданном рынком уровне цен.
Если себестоимость оказывается выше цены, установленной рынком, то выпускать товар или предоставлять услугу оказывается невыгодно, производство сворачивается, а предложение уменьшается до тех пор, пока на рынке не останутся только те производители, у которых себестоимость продукции ниже рыночной цены. Если же себестоимость и так ниже цены, то выигрывает больше тот, у кого себестоимость ниже. В пределе, в полностью равновесной экономике рентабельность равна нулю, то есть когда рыночная цена сравнивается с себестоимостью. Но тем не менее это всего лишь равенство двух совершенно независимых величин, которые в общем случае совершенно не обязаны равняться друг другу и в реальной экономике никогда не сравниваются.
Этот очевиднейший механизм работы рынка разобран до деталей в первом томе «Капитала» К.Маркса. К сожалению, и через двадцать лет после начала перехода от социализму к капитализму не все советские бухгалтеры усвоили эту азбучную истину.
Слово «общественно-полезные» советскими марксистами было опущено в максиме Маркса совершенно не случайно. Дело в том, что весь смысл планового социализма в том и состоял, чтобы не допускать рынка. Следовательно, повисала в воздухе и оценка общественной полезности труда.
Функцию рынка брало на себя социалистическое государство, которое и определяло, согласно идее планового хозяйства, что и насколько полезно, а что – нет. Автоматически от решения этого вопроса население, голосующее в странах с рыночной экономикой за тот или иной продукт своим долларом или йеной, полностью отстранялось. Оценка же общественной полезности труда – то есть цен и зарплат, - естественным образом оказывался в руках чиновников представляющих государство.
Исходно, «предельный социализм» предполагал вообще натуральное распределение благ. Карточки с нормами отпуска продуктов – высшая форма такого социализма. Активные дискуссии по этому поводу шли в СССР еще в 20-е годы прошлого столетия.
Карточная система, однако, способна работать только при предельно упрощенном потреблении, когда есть просто хлеб, просто сыр, просто масло, просто обувь, просто одежда. Идеальный социализм идеально отражен в шуточном рекламном объявлении конца 80-х: «Есть еда. 2 рубля за килограмм».
Иными словами, «предельный социализм» не допускает разнообразия. Он с ним просто не справляется.
Если хлеба двадцать видов, сыра – сорок, мяса – несколько десятков, женских кофточек – тысячи, и так далее, - никаких карточек не хватит, чтобы это разнообразие учесть. Не может же человек носить собой «библиотеку» талонов на все случаи жизни.
При наличии минимально широкого ассортимента товаров нужны если не деньги, то хотя бы их суррогат – если, угодно, - универсальные «трудовые расписки», оставляющие некоторую свободу выбора за потребителем (именно потребителем, а не покупателем, так как «торговаться», в отличие от покупателя, такой потребитель не может). Советские «трудовые деньги» и есть такие расписки.
Но как определить, чего и сколько может человек получить за свою «трудовую расписку», если рынка нет? – Значит «цены» нужно рассчитывать. Как? - Разумеется, из «общих трудозатрат», как и следует из идеи связи цены и трудовых затрат. Последние же выражаются в себестоимости продукции или услуги. Так, собственно, и делали.
В результате, «цены» в единицах «универсальных трудовых расписках» оказывались практически произвольными, а «затратный расчет» цен и зарплат деформировал экономику. Получалось, чем больше ты потел, тем больше «заработал», вне зависимости от общественной полезности пролитого пота, которая так и оставалась неоцененной.
Социалистическая система автоматически и по тем же причинам предполагала, наряду с «трудовыми универсальными расписками» и «промышленные универсальные расписки». Они позволяли предприятиям выбирать средства производства подобно тому, как работники выбирали себе предметы потребления, отоваривая «трудовые расписки».
Смешивать эти два вида «расписок» было нельзя, так как работник не должен был приобретать за «трудовые расписки» средства производства (иначе он тут же превратился бы в капиталиста), а предприятие за свои «промышленные расписки», очевидно, не должно было приобретать предметы потребления.
Так в стране оказалось два вида «расписок», совершенно не связанных между собой и исключительно в целях удобства названных одним словом «рубль» - это были «безналичные» и «наличные» рубли. Разумеется, возникли и столь же не связанные между собой и искусственно назначаемые «цены» на средства производства и предметы потребления и, одновременно, искусственные «курсы» этих псевдо-денег относительно валют развитых стран, живущих в условиях рынка – одни для «промышленных расписок» - безналичных рублей, другие для «трудовых расписок» - наличных рублей. Иными словами, социалистические псевдо-деньги представляли собой «идеально неконвертируемые бумаги», неконвертируемые даже внутри страны.
Сравнивать между собой в денежном выражении ВВП капиталистических и социалистических стран при таком положении дел крайне затруднительно: как мы видим, при социализме денег в полном смысле этого слова нет и быть не может, ибо деньги это атрибут рынка, которого при социализме нет и сравнивать псевдо-деньги с реальными деньгами, это как говорят американцы, сравнивать между собой «яблоки и апельсины».
Конечно, не только валюты соцстран, включая рубли, были неконвертируемы в твердую мировую валюту. Но в слабых «капиталистических странах» не конвертируемые на внешнем рынке деньги хотя бы оставались единым платежным средством внутри страны. При социализме же, не было и этого.
МВФ и ряд других международных организаций разработали множество методик сопоставления стран с неконвертируемой валютой. Есть среди них довольно, на первый взгляд, занятные. Например, курс валют в рамках некоторых методик, рассчитывается исходя из цен в сравниваемых странах на гамбургеры «МакДоналдса».
Как это ни смешно, иногда такой подход работает хорошо. Иногда –нет. Что делать, если «МакДоналдсов» в стране нет, как в СССР до начала перестройки, или раз-два и обчелся, как в конце 80-х? – Надо применять более глубокие методики.
МВФ, например, сравнивает покупательную способность валют исходя из сравнения цен на 1200 разнообразных товаров. Значения ВВП социалистических стран, приведенные выше, рассчитаны именно по такой методике.
Но и это при ближайшем рассмотрении мало помогает. Взять, скажем, американский трактор, который работает 15-20 лет без ремонта и советский, который выходит из строя за 40 минут. Как их сравнивать? - Попади рядовой, не экспортный, «докрученный», советский трактор туда, где реально устанавливается «общественная полезность» товара – то есть на рынок, - так продавцу еще и доплатить бы пришлось за его утилизацию, не то что заработать. Сколько он стоит? Правильный ответ – минус цену утилизации. То есть скажем, минус 500 долларов.
А как сравнить средний американский автомобиль, для которого 150 тысяч миль – не предел с «Москвичем», для которого и 100 тысяч километров – почти рекордный пробег?
Между тем, как показал детальный анализ технологических цепочек, многие советские производства вносили в буквальном смысле отрицательную добавленную стоимость: то есть сырье для этих производств до переработки стоит по рыночным ценам дороже, чем продукт его переработки – результат труда этих производств. Это примерно, как взять новый автомобиль ценой в несколько тысяч долларов, потом тяжко, в поте лица трудясь кувалдой, превратить его в гору металлолома. Сколько стоит такой труд ? – Минус стоимость автомобиля... То есть работник производства, перерабатывающего природные ресурсы в нечто непотребное, должен не то что зарплату получать, а еще и приплатить за «удовольствие» испоганить добротный исходный продукт, созданный самой природой.
Поэтому, в частности, приведенные выше в таблице оценки ВВП социалистических стран - это максимальные оценки, сделанные на основе сомнительного предположения, что советский телевизор «Рубин» будет стоить на рынке столько же сколько «Сони» того же класса, а советский «персональный компьютер» Д3-28 Ереванского завода счетных машин стоит столько же, сколько, скажем, современный ему PC-XT, и т.д. Разумеется, это не так.
Лучшим примером того, какой уровень ошибок возможен из-за сравнения несравнимого дает Восточная Германия. Пример этот хорош тем, что после объединения восточногерманская экономика полностью интегрировалась с западногерманским рынком и «общественная полезность» продукции восточных земель получила не умозрительную, а реальную рыночную оценку.
Согласно данным Германского института экономических исследований, в Западном Берлине, ВВП на душу населения Восточной Германии оценивался в течение длительного времени как примерно 50-60% от уровня Западной Германии ( Deutsches Institut fur Wirtschaftsforsching, Handbuch DDR-Wirtschaft, 1977), что нашло отражение в приведенной выше таблице.
После падения берлинской стены стало возможным провести «полевые исследования». Выяснилось, что наиболее реальная оценка ВВП на душу населения почти в два раза ниже – всего около 30% от западногерманского уровня (Horst Siebert, Das Wagnis der Einheit, Stuttgart, 1992, p.39). В практическом плане это означало, что потребный уровень инвестиций в Восточную Германию, позволяющий хоть как-то выровнять ситуацию гораздо выше, чем исходно предполагалось. Нет оснований считать, что ситуация с оценкой ВВП других социалистических стран, включая СССР, хоть сколько-нибудь лучше.
Но если невозможно надежное сопоставление ВВП, то невозможно сопоставить и эффективность экономики капиталистических и социалистических стран.
Чтобы преодолеть эту проблему и оценить сравнительную эффективность экономик на твердом «материальном основании», а не на эфемерном, как мы видели, финансовом, автор этой статьи предложил еще в начале 90-х годов необычную для экономики идею. Эта идея была, строго говоря, «импортирована», из физики управляемого термоядерного синтеза.. Речь идет о модифицированном применительно к экономике стран классическом «критерии Лоусона» эффективности термоядерных установок.
Логика предложенного критерия проста: уровень жизни людей определяется их потреблением. А всё, что мы реально потребляем, рано или поздно превращается в бытовой мусор. С другой стороны, промышленное потребление характеризуется объемом промышленных отходов. Поэтому экономическую эффективность цивилизации можно характеризовать отношением объема бытовых отходов к общему объему отходов, составляющему сумму бытовых и производственных отходов.
«Идеальная цивилизация» имела бы индекс отходов равный единице (всё идет в дело, отходы только бытовые). Абсолютно неэффективная - имела бы значение индекса, равное нулю (всё идет в промышленные отходы, все в поте лица трудятся, но ничего не потребляется). Критерий получил название «индекса отходов» (Wastes Index), был принят и сегодня все активнее используется с сравнительной экономике и экономической географии для сопоставления стран и даже отдельных регионов.
С помощью введенного индекса был проделан сопоставительный анализ целого ряда стран. Результат оказался впечатляющим: индекс отходов для развитых стран оказался сосредоточенным в весьма узком диапазоне от 0.19 для Японии до 0.26 – для Великобритании.
В столь же узком диапазоне оказался также индекс отходов и для социалистических стран.
Только был он на порядок меньше: для СССР в 1985, например, индекс отходов по данным Минприроды, оказался равен 0.022. Для Польши – 0.023, и т.д.
В качестве эталонного года был выбран 1985 год – последний год доперестроечной эпохи.
Смысл этих чисел можно понять следующим образом: чтобы изготовить 1 кг чего-то реально полезного людям, развитые капиталистические страны отбирают у природы 4-5 килограммов ресурсов. То есть «КПД» развитых стран составляет около 20% - хуже чем у двигателя внутреннего сгорания, но всё же...
При социалистической системе хозяйствования ради того же килограмма полезной продукции отбирается на порядок больше – 40 килограммов! Но ведь чтобы переработать в десять раз больше ресурсов, нужны, грубо говоря, и в десять раз большие затраты общественного труда. «КПД» социалистических стран – несколько больше 2% - то есть, в три-четыре раза ниже чем у паровоза.
И так буквально во всем. Например, затраты лесных ресурсов на производство 1 тонны бумаги в СССР были в 6 раз выше, чем в развитых странах. Сейчас ситуация чуть-чуть улучшилась и по ряду оценок эти затраты теперь выше западных «только-то» в четыре раза. А потребление воды промышленностью СССР на единицу конечной продукции было в 30 (!) раз выше, чем в развитых странах.
Еще в середине 70-х годов, председатель ГКНТ академик Кириллин, один из «отцов» советской энергетики подготовил специальную записку, в которой показывал, что энергоемкость конечной продукции в СССР (это другое, чем в среднем по стране) в шесть раз выше, чем в развитых странах. Тогда он поплатился за правду креслом, но через несколько лет эта цифра была принята и озвучена Генеральным секретарем ЦК КПСС Л.И. Брежневым. Даже если оценивать энергоемкость всей продукции, производимой в СССР, включая не только предметы потребления потребление, не только конечную продукцию, включающую кроме предметов потребления также и конечные промышленные продукты, но экономику в целом, все равно оказывается, что она в три раза выше по сравнению со странами первого ряда.
Но, главное, что определяло столь чудовищно нерациональную экономику – это так называемые «диссипативные циклы».
Что такое диссипативный цикл в экономике можно понять из следующего классического примера: экскаваторы добывают железную руду. Из железной руды выплавляется железо. Из произведенного железа делаются станки и материалы, с помощью которых делаются экскаваторы, которые... добывают железную руду. В конечном итоге, отвалы растут, экскаваторы и станки ломаются и находят свое место на кладбище.. И все при деле – геологи, экскаваторщики, металлурги, машиностроители. А результат - нулевой. Ничто из сделанного в диссипативном цикле реально людьми не потребляется.
Что в поте лица производят люди, занятые в диссипативном цикле? – Ничего. Они заняты перемалыванием природных ресурсы в грязь, в труху, в отходы...
Надо понимать: диссипативные циклы неизбежно присутствуют в любой экономике. Это непременный элемент воспроизводства. Экономика без диссипативных циклов невозможна, как вечный двигатель, причем примерно по тем же причинам.
Вопрос, однако, в их доле. В советской экономике вес диссипативных циклов был чудовищен. Именно об этом свидетельствует, в частности, разрыв между оценкой энергоемкости «в среднем» и из расчета на «конечную продукцию» - чем ближе к «выходу», тем худшим оказывается сопоставление – львиная дола энергии на самом деле обслуживает диссипативный цикл.
Но и «конечная» продукция – это еще не только потребляемая людьми продукция: экскаваторы, добывающие руду на хлеб не намажешь и в комнату вместо обеденного стола не поставишь. Если же взять энергопотребление на единицу реально потребляемых людьми вещей и услуг, то оказывается, что советская продукция на круг в 15 (!) раз более энергоемка, чем американская.
Иными словами, при западной эффективности, отбирая ровно те же природные ресурсы, что СССР и при тех же трудозатратах на единицу продукции, можно было бы обеспечить на выбор почти американский уровень жизни для всего населения СССР, обеспечить советский уровень жизни для без малого трех миллиардов человек – почти половине населения Земного шара, - или, наконец, гарантировать советский уровень жизни советским людям, при 26 рабочих днях в году.
«Потеть» как американцы, а жить в домах с дощатым туалетом и маяться в очередях за колбасой - это и есть цена плановой экономки, цена социализма.
Отсюда, кстати, ясно, насколько абсурдны любые разговоры о том, что, мол, «Запад - это общество потребления», а для России, мол, свойственна «особая духовность», не приемлющая «потребительского духа».
Что, спрашивается, особо духовного в том, чтобы горбатиться столько же, как в США, а жить на порядок хуже? - Духовно было бы иметь сначала американскую эффективность, а уж потом выбирать, что нравится больше: работать 260 дней году и жить в «обществе потребления», или жить скромно, по-советски, но работать 26 дней в году и тратить свободное время на медитацию.
Мало того, что советская экономика была беспрецедентно неэффективной. Она была еще и самой «грязной» в мире. Наряду с индексом отходов, можно ввести еще и индекс вредности производства: отношение количества вредных и токсичных отходов к объему бытовых отходов, характеризующему реальное потребление. Выяснилось, что советская экономика в шесть раз грязнее американской и в двадцать раз грязнее германской.
Впрочем, неэффективность советской экономики известна специалистам давно. В 1973 году большая группа ученых из разных институтов АНСССР и не только, под руководством президента АН СССР М.В.Келдыша и вице-президента АН СССР В.А. Котельникова подготовила эпохальный документ, мало известный широкой публике: «Комплексную программу развития СССР до 1995 года». Документ включал 12 томов под грифом «Для служебного пользования» и три «совершенно секретных» тома, не рассекреченных до сих пор.
Однако, и «полуоткрытые тома» программы содержали уникальную информацию для размышления.