Схватка с Татищевым

Схватка с Татищевым

Пока Демидова держали под следствием в столице, горную власть на Урале снова возглавил Василий Никитич Татищев. На этот раз он приехал сюда, наделенный огромными полномочиями и правами. Инструкция новому горному начальнику, подписанная самой императрицей, требовала расширить горное дело не только на Урале, но также в Томске и Кузнецком уезде, «и стараться, чтоб тамо сильные заводы построить и доходы казны нашей умножать. Тако же Демидову и прочим в размножении их заводов, колико без ущерба размножению казенных заводов учинено быть может, с прилежностью им воспомочь; ежели же усмотрите, что заводы Демидова медные для пользы нашей надобно взять на Нас, то оные у него взять».

Татищев знал, не имея, правда, прямых доказательств, что Демидов промышляет на Алтае не только медь. Едва приехав в Екатеринбург, горный начальник получил этому новое подтверждение. Уже в ноябре 1734 года он сообщил императрице о рудознатце Костылеве, который «подал другое доношение о золотых и серебряных рудах, объявляя якобы о том, (что) на пред сего подавал доношение к генерал-порутчику (Геннину). Токмо такого доношения и записки здесь (в Екатеринбурге) не явилось». Татищев приказал перерыть весь горный архив, но вынужден был снова писать в Петербург, что о наличии на Алтае золота и серебра все «нужнейшие доказательства распропали».

Нисколько не сомневаясь в том, что на Колывани идет тайная разработка и плавка золотых и серебряных руд, горный начальник отдал распоряжение о взятии демидовских заводов в казну и послал из Екатеринбурга на Алтай экспедицию для их приемки. Горный деятель Н. С. Ярцев, отец которого находился в составе этой экспедиции, писал в своей «Горной истории»:

«По прибытии на место, из добытой экспедицией медной руды… получился ротштейн… и по малым пробам те руды и самый ротштейн оказывали в себе серебро». Но руководитель экспедиции майор Угрюмов объяснил позднее это тем, что якобы «пробирщик клал в пробы серебро или серебряные копейки».

Но прежде, чем майор Угрюмов дал столь странное объяснение присутствия серебра в алтайских рудах, произошли следующие события.

Акинфий Демидов вернулся из Петербурга на Урал, когда экспедиция, посланная Татищевым, находилась еще на пути к Колывани. И не успели члены экспедиции вернуться в Екатеринбург, как появился новый указ императрицы: «Колыванские заводы отдать обратно Акиифию Демидову и впредь Татищеву вовсе не ведать заводами его нигде». А еще через несколько месяцев Василия Татищева вообще убрали с Урала…

Вот тогда-то майор Угрюмов и высказал свое мнение о серебре, обнаруженном в колыванских рудах.

Приходится просто удивляться такому везению Акинфия Демидова. Он не только вышел живым и невредимым из опаснейших положений, но и одержал полную победу над своими врагами. Больше того, он добился новых льгот и привилегий, которые дали ему возможность быть полновластным хозяином на своих заводах.

Он сам предложил платить десятину и пошлину не с каждого пуда металла, а с домны и молота сразу за год вперед. Казне это выгодно. Демидову тоже: теперь ревизоры, не будут ездить к нему на заводы, считать пуды металла и видеть то, что им не нужно видеть. И после расчета с государством Акинфий Демидов — только он единственный в России — имеет право беспошлинной торговли даже с иноземцами. Теперь на таможнях не будут заглядывать в его обозы и проверять, что и куда везут демидовские приказчики.

Правда, остались еще ревизоры для сыска беглых крестьян и рекрутов, но и этим доглядчикам умел хитрый заводчик иной раз загородить дорогу в свое горное царство. Когда Сенат поручил Военной коллегии послать на демидовские заводы штаб-офицера с командой для ловли беглых рекрутов, то фельдмаршал Миних вдруг высказал опасение, что «через такую чрезвычайную посылку не могут ли мастеровые и работные люди от страха разбежаться». После миниховского сомнения Демидова освободили от очередной ревизии.

Так горное ведомство Акинфия Демидова превратилось как бы в суверенное государство, во внутренние дела которого почти никто не вмешивался. Слухи о демидовском серебре примолкли.

Так было, как мы знаем, до января 1744 года, когда письмо колыванского приказчика заставило старого горнозаводчика, бросив все другие дела, спешно выехать в Петербург.