Битва за серебро

Битва за серебро

Два десятилетия, осваивая алтайские недра и создавая на окраине Сибири новый горный район, Акинфий Демидов ведет сложную и опасную игру. Он прекрасно знает, что утайка серебра является не частным, а государственным преступлением, за которое по царскому указу полагается «без всякие пощады казнить смертию, деревни и животы брать». Он знает и то, что об алтайском серебре, кроме него, знают и другие и что в любой момент его тайный промысел может раскрыться.

И он не забывает об этом. Мы, наверное, так никогда и не узнаем многие подробности этой длительной тайной битвы, которую Акинфий Демидов вел за серебро. Только отдельные эпизоды, скорее, даже детали этих эпизодов стали известны нам из документов.

Уже в октябре 1726 года пробирный мастер Берг-коллегии Иван Шлаттер, делая анализ рудных образцов, представленных Демидовым, обнаружил в некоторых из них, кроме меди, серебро и свинец. Но результаты шлаттеровской пробы почему-то не вызвали реакции у членов Берг-коллегии. А ведь они, зная об острейшем дефиците драгоценных металлов, обязаны были устроить самую тщательную проверку месторождений, из которых взяты рудные образцы.

С самого начала знал о серебре в колыванских рудах и горный начальник уральских заводов Виллим Геннин. Позднее он запишет в своей горной истории: «Найдено… Акинфием Демидовым старинных плавильных пять печей, при которых и сок (то есть шлак) имеетца и руд при тех печах есть немало, а по признакам оные видом таковы, якобы серебряная руда».

Это геннинское «якобы» по меньшей мере странно в устах горного начальника. Ведь его прямая обязанность немедленно проверить эти серебряные «признаки». Но, обольщенный надеждой на выгодное деловое содружество с невьянским властелином, он будет молчать. Неосуществленные эти надежды Демидов компенсирует крупными взятками, о которых станет известно в Петербурге. Но невьянский приказчик Степан Егоров, через которого осуществлялись сделки с горным начальником, тайно привезенный для допроса в столицу, вскоре будет отпущен еще до окончания следствия.

В 1732 году на Колывань были впервые посланы правительством «для обозрения заводского действия» горный советник Винцент Райзер и капитан Вильгельм Фермор. Пробыв на Колывано-Воскресенском заводе несколько месяцев, они в сентябре того же года вернулись в Петербург и составили любопытный отчет.

Ревизоры подсчитали, что с 1729 по 1731 год на заводе выплавили черновой меди, то есть полуфабриката, 7868 пудов, из которых 2552 пуда отправлено на Невьянский завод, а остальная медь очищалась на месте. (После отъезда ревизоров Акинфий Демидов приказал, чтобы с Колывано-Воскресенских заводов «черную медь всю привозить к нам», на Невьянский завод.) Эта странная, казалось бы, очень невыгодная перевозка медного полуфабриката на Урал в то время, как на Колывани имелись свои плавильные печи, вызвала у ревизоров некоторое недоумение. Удивились они и не менее странному обману приказчиков и самого Акинфия Демидова, которые вдвое завысили цифры о процентном содержании меди в руде и настолько же занизили стоимость производства металла. «Пуд чистой меди, — записали в отчете ревизоры, — обходится, как показано в счетах, в 2 р. 57 коп., но это едва ли правда, так как счетные книги ведутся непорядочно; по другому счету вышло и того менее: по 1 р. 58 к. до 1 р. 60 к.»

И Райзеру, и Фермору доподлинно известно, что заводчикам, пуд чистой меди никогда не обходился дешевле четырех рублей, а в своих ведомостях они, как правило, занижали содержание меди в руде и намного завышали расходы на производство, преувеличивая себестоимость до 6–8 рублей за пуд.

Демидов же поступает совсем наоборот, пытаясь доказать, что производство меди обходится ему дешевле, чем на самом деле, а потому транспортировка полуфабриката на Урал вовсе не приносит ему убытка. Ведь убыточное производство у самого Демидова выглядело бы по меньшей мере странно. Зачем понадобился Акинфию Никитичу этот необычный обман? Да все затем, чтобы отвлечь внимание от серебра, которое и приносило ему главный доход.

Но о колыванском серебре, вернее, о рудах, содержащих в себе серебро, ревизоры все-таки узнали. В большом отчете говорится об этом очень Скупо, как бы между прочим. Так, подробно описывая один из рудников, ревизоры отмечают, что «в глубине… медь лучше и медное содержание переходит в серебряное». В отчете упоминается также «жила медного глянца, которая надежду и к свинцу и серебру подает».

В самом отчете ревизоры приводят только факты и цифры — никаких выводов. И тем не менеё внимательный анализ отчета мог бы вызвать подозрения. Но не вызвал и не привел ни к каким последствия». Правда, в конце 1732 года Акинфия Демидова по указу императрицы вызвали в Петербург, но совсем по другому поводу.

Зато следующий, 1733 год начался для Демидова с несчастий. Весеннее половодье оказалось столь обильным и бурным, что принесло уральцам немало бед. На Ревдинском заводе размыло плотину, водой унесло дома вместе с мастеровыми, пострадали заводские строения. Около Уткинского завода подмыло берег, вода порушила пристань, унесла заготовленный для домны уголь, дрова, материалы для строения судов. В это же время случился большой пожар, на Колывано-Воскресенском заводе.

Против горного магната восстала не только стихия… Той же весной поступило на Акинфия Демидова сразу несколько доносов. Профессиональный фискал из Екатеринбурга Григорий Капустин, обязанный по своей должности «тайно проведывать, что ко вреду государственному интересу быть может», направил на имя императрицы свой извет, в котором сообщал, что «Акинфий Демидов со своих Невьянских заводов оказался в неплатеже десятины и торговых пошлин». Был в том извете еще один важный пункт: «найдена на тех заводах серебряная руда, которая по пробе иноземца Вейса в Москве является годною, а ныне тое руду без указа плавить невелено».

Другие доносчики обвиняли горнопромышленника в утайке металла и незаконной продаже оружия иноземным кочевникам.

Акинфия Демидова задерживают в Петербурге, запрещают ему выезжать из столицы куда бы то ни было, и начинается следствие. Для проверки изветов срочно и тайно посылают ревизоров: на тульские заводы — асессора Васильева, на невьянские— гвардейского капитана Савву Кожухова. Ревизоры должны мчаться на почтовых подводах «денно и нощно», как требовала секретная инструкция, и, внезапно нагрянув на заводы, провести там строгое и тщательное расследование.

Казалось, хищник попал в капкан: обвинения слишком серьезны, а доказать их не так уж сложно. Но Акинфий Демидов вовсе не собирается пассивно ждать возмездия. В тот же самый день, когда капитан Кожухов выехал из Петербурга на Урал, из столицы поскакал еще один курьер — демидовский. Как ни спешил правительственный слуга, посланец Акинфия Никитича оказался в Невьянске на несколько дней раньше. Демидовские приказчики успели подготовиться к встрече незваного гостя: от ревизорских глаз спрятали все, что хотели спрятать, в том числе, как дознались позднее, укрыли в подземелья весь заводской архив, оставив для проверки только текущие дела. Никаких следов ни серебряной руды, ни плавки серебра Кожухов не нашел. Единственное, что ему удалось установить через допросы мастеровых и наблюдения за доменной плавкой, что чугуна Невьянский завод дает намного больше, чем указывается в отчетных ведомостях.

Не с этой ли ревизией Кожухова связана легенда о затоплении подземелий, в которых шла тайная плавка серебра?

Следствие над Акинфием Демидовым тянулось полтора года и закончилось именным указом императрицы Анны Иоанновны, по которому горный магнат был полностью оправдан, а его доносчикам велено «учинить такое наказание, какому подлежали бы те, на кого они доносили».

Как вывернулся Акинфий Никитич из столь опасного положения, он никому не рассказывал. По столице ходили слухи о крупной взятке, которую он дал барону Шафирову, руководившему следствием. Да всесильный фаворит императрицы Бирон получил от уральского заводчика «ссуду» в 50 тысяч серебряных ефимок.