Голод 1932–1933 гг.

Голод 1932–1933 гг.

Голод 1932–1933 гг. является одной из величайших трагедий истории СССР. Спорить о нем будут всегда. Является ли голод необходимой ценой за индустриальную модернизацию или следствием коммунистической диктатуры, коллективизации, результатом Великой депрессии или произвола Сталина?

В. В. Кондрашин перечисляет известные причины голода: «В 1932–1933 годах голод поразил… все основные зерновые районы СССР, зоны сплошной коллективизации. Внимательное изучение источников указывает на единый в своей основе механизм создания голодной ситуации в зерновых районах страны. Повсюду это насильственная коллективизация, принудительные хлебозаготовки и госпоставки других сельскохозяйственных продуктов, раскулачивание, подавление крестьянского сопротивления, разрушение традиционной системы выживания крестьян в условиях голода (ликвидация кулака, борьба с нищенством, стихийной миграцией и т. д.)».

Из перечисленных причин ключевой являются госпоставки, изъятие хлеба государством. Коллективизация и ликвидация остатков кулачества сами по себе не вызвали бы голода. Голодали и колхозники, и единоличники. Коллективизация была средством изъятия хлеба, которое, в свою очередь, вело к голоду.

Уровень коллективизации на Украине был выше, чем в среднем по СССР – государство стремилось установить жесткий контроль прежде всего за крестьянством основных зернопроизводящих регионов. В конце 1932 г. на Украине было коллективизировано 70 % дворов с 80 % обрабатываемых площадей. Было создано 592 машинно-тракторные станции, которые могли обслуживать примерно половину коллективных хозяйств. Это подтверждает, что механизация сельского хозяйства не была основным мотивом коллективизации. Колхозы сами по себе не сделали крестьян голодными, они сделали крестьянство «прозрачным» для власти и позволили более эффективно провести главную операцию, ради которой все затевалось – изъятие хлеба. То, что не удалось Ленину в 1919–1921 гг. (а неудача продразверстки заставила перейти к НЭПу), то получилось у Сталина. Теперь крестьяне не могли оказать такого же сопротивления, как в 1921 г. Вожаки, деревенский актив был обескровлен массовыми репрессиями и раскулачиванием. Деревня была пронизана коммунистическими структурами, просвечена ОГПУ. Колхозы, хоть и охватившие только часть крестьянства (в СССР – 61–62 %), сделали деревню более «прозрачной» для контроля сверху. Теперь хлеб было гораздо труднее спрятать от всевидящей власти. После коллективизации и единоличники уже не могли укрывать продовольствие – вокруг было слишком много голодных глаз, да и внимание репрессивных органов было обращено в первую очередь на единоличников как потенциальных «кулаков». ВКП (б) Сталина смогла выстроить социальный насос, способный при необходимости высосать из деревни все до крошки.

В январе 1933 г. в некоторых районах СССР этот насос действительно достиг самого дна. Выполняя завышенные планы поставок продовольствия на стройки пятилетки, исполнители высочайшей воли изымали у голодных людей уже не только хлеб, годный на экспорт, но и грибы и сушеные овощи, которые можно было бросить в котел рабочих столовых Днепрогэса и Сталинградского тракторного. Несмотря на голод, наращивался экспорт – нужно было докупить последнее оборудование, чтобы «доделать» задачи Пятилетки.

В 1928–1932 гг. урожайность упала с 8 до 7 ц с га (валовой сбор зерна упал с 733 млн ц до 699 млн ц). А заготовки в 1928–1935 гг. выросли с 11,5 млн тонн зерна до 26 млн тонн. У крестьян не оставалось запасов «на черный день». 1931–1932 гг. были неурожайными. Запасы зерна у крестьян упали с 50 млн т до 33 млн т в 1931 г. и 37 млн т в 1932 г. В 1932 г. заготовки были снижены в сравнении с 1931 г. всего на 13 % и составили 1181,8 млн пудов. Зато в 1933 г. заготовки резко выросли до 1444,5 млн пудов. Планы экспорта и снабжения растущих городов не подлежали пересмотру. Именно этот нажим на крестьян – и на колхозников, и на единоличников – в 1932–1933 гг. вызвал голод в ряде регионов страны.

В августе 1931 г. внешняя задолженность достигла 1233 млн рублей при экспорте 811 млн рублей. В первой половине 1932 г. импорт был сокращен на треть, с июля 1932 г. началось снижение капиталовложений. Однако чтобы избежать дефолта и выполнить оставшуюся минимальную программу строительства нужно было получить ресурсы, и в том числе – продовольственные, предназначенные как на экспорт, так и на пропитание возросшего числа рабочих. В 1931 г. было экспортировано 5,2 млн т хлеба. Только в начале 1933 г. внешняя задолженность СССР существенно снизилась до 1 млрд руб., и стало ясно, что в 1934 г., когда подходил срок платежей, СССР сможет избежать дефолта.

Чудовищный голод – результат тяжелого выбора сталинской группы: либо – сколько-нибудь успешное завершение индустриального рывка, либо нехватка ресурсов и полный экономический распад, гигантская «незавершенка», памятник бессмысленному распылению труда. И, конечно, крах Сталина. Для того, чтобы закончить рывок, достроить хоть что-то, Сталину нужны были еще ресурсы, и он безжалостно забрал их у крестьян.

В. В. Кондрашин реконструирует эволюцию позиции Сталина по поводу начинающегося голода на Украине: «На наш взгляд, именно массовое бегство украинских крестьян из колхозов весной-летом 1932 года, в немалой степени, обусловило ужесточение политики сталинского руководства в деревне в целом, во всех регионах, в том числе в Украине.

Как свидетельствует опубликованная переписка И. В. Сталина и Л. М. Кагановича, в начале 1932 года Сталин полагал, что главная вина за возникшие в Украине трудности лежала на местном руководстве, которое не уделило должного внимания сельскому хозяйству, поскольку увлеклось «гигантами промышленности» и уравнительно разверстало план хлебозаготовок по районам и колхозам. Именно поэтому весной 1932 года была предоставлена помощь Центра: семенная и продовольственная ссуды».

15 марта 1932 г. Косиор предложил ввести порядок индивидуального стимулирования колхозников – в зависимости от урожая направлять больше продовольствия на личное потребление. Подобные инициативы обсуждались в Политбюро, но стали реализовываться только по окончании Первой пятилетки.

В апреле 1932 г. украинское руководство сигнализировало о тяжелой ситуации, которая складывается в республике, и просили снизить нормы поставок хлеба и даже оказать помощь ссудой на посев. Ссуды были даны, но они были возвратными и только увеличили нагрузку на село осенью. Республике были выделены 25 тыс. т хлеба из государственных запасов, находившихся на Украине и 30 тыс. т, прежде предназначенных на экспорт. Поняв, что высшее партийно-государственное руководство с пониманием относится к просьбам Украины, председатель республиканского правительства В. Чубарь продолжал просить помощь, ссылаясь на трудности в обеспечении Донбасса и др. В результате Украине еще сильнее уменьшили планы поставки, и для компенсации потерь СССР был вынужден закупить хлеб в Иране и на дальневосточных рынках (Канада, Австралия).

6 мая планы были снижены до 18,1 млн т. Для сравнения, в 1931 г. – 22,4 млн т. Правда, фактически было собрано в 1931 г. только 19,4 млн т. Но и план в 18,1 млн т. не был выполнен Украиной.

«Дальнейшие просьбы руководителей Украины Чубаря и Петровского о необходимости снизить планы поставок Сталин прокомментировал в письме к Кагановичу: «По-моему, Украине дано больше, чем следует. Дать еще хлеб незачем и неоткуда». Уже летом 1932 г. Сталин обсуждал возможность снятия с постов Косиора и Чубаря, но в итоге решил ограничиться «укреплением» руководства более жесткими работниками из других регионов.

Украинские колхозники, вместо благодарности за оказанную помощь, бросают колхозы, разъезжают по Европейской части СССР и разлагают чужие колхозы «своими жалобами и нытьем», его позиция стала изменяться. От практики предоставления продовольственных ссуд Сталин переходит к политике установления жесткого контроля над сельским населением. Причем эта тенденция усиливалась по мере роста крестьянского противодействия хлебозаготовкам в форме прежде всего массового расхищения урожая и во всех без исключения зерновых районах СССР», – считает В. В. Кондрашин.

7 июля 1932 г. планы поставок хлеба с Украины были повышены. От голодных людей нужно было защитить и собранное продовольствие. Отсюда – принятый в 7 августа 1932 г. закон о наказаниях за кражу государственного и колхозного имущества в крупных размерах – вплоть до расстрела. Характерно, что ворованным считался и хлеб, который крестьяне укрыли от поставок государству. Сталин предложил ЦК КП (б) У оповестить крестьян, что к укрывателям будет применяться этот закон. Формально закон не должен был относиться к одиночным кражам из нужды или по «несознательности», но соответствующее разъяснение было сделано только 1 февраля 1933 г.

В 1932 г. трудовая армия СССР была вымотана длительным напряжением сил, хаосом колхозной перестройки, отсутствием стимулов к труду – все равно все заберут. Изъятие продовольствия проводилось варварски и вело к огромным потерям. По данным историка В. В. Кондрашина, «в 1932 году, согласно отчету комиссии ВЦИК, весенняя посевная кампания на Северном Кавказе растянулась на 30–45 дней, вместо обычной недели или чуть больше. В Украине к 15 мая 1932 года было засеяно только 8 млн гектаров (для сравнения: 15,9 млн в 1930 году и 12,3 в 1931 году). Упорные усилия власти по расширению посевных площадей зерновых культур для роста их товарности, без введения прогрессивных севооборотов, внесения достаточного количества навоза и удобрений, неизбежно вели к истощению земли, падению урожайности, росту заболеваемости растений. Резкое сокращение тягловой силы при одновременном увеличении посевных площадей не могло не иметь своим результатом ухудшения качества вспашки, засева и уборки, а, следовательно, снижения урожайности и увеличения потерь. Широко известны факты высокого засилья сорняков на полях, засеянных хлебами в 1932 году в Украине, на Северном Кавказе и в других районах, низкое качество прополочных работ.

Закономерным следствием подобных объективных обстоятельств стали огромные потери зерна при уборке урожая, размеры которых не имели аналогов в прошлом. Если в 1931 году, по данным НК РКИ, при уборке было потеряно более 150 млн центнеров (около 20 % валового сбора зерновых), то в 1932 году потери урожая оказались еще большими. Например, в Украине они колебались от 100 до 200 млн пудов, на нижней и Средней Волге достигли 72 млн пудов (35,6 % от всего валового сбора зерновых). В целом по стране в 1932 году не менее половины выращенного урожая осталось в поле. Если бы эти потери были сокращены хотя бы на половину, то никакой массовой голодной смертности в советской деревне не было.

Тем не менее, по оценкам источников и свидетельствам очевидцев, в 1932 году урожай был выращен средний по сравнению с предыдущими годами и вполне достаточный, чтобы не допустить массового голода. Но убрать его своевременно и без потерь не удалось. Поэтому, в конечном итоге, он оказался хуже, чем в 1931 году…», – считает В. В. Кондрашин.

В сложившихся условиях крестьянское сопротивление (в отличие от 1930 г. скорее пассивное, чем активное, связанное с саботажем, а не восстаниями) было неизбежно и предсказуемо. Крестьянин – тоже человек, и не мог испытать прилив трудового энтузиазма от условий, в которые его загоняли. Но государством была поставлена задача провести техническую модернизацию, и ее можно было проводить только за счет крестьянского продовольствия. Пока стране и миру нельзя было предъявить первые гиганты индустрии, продолжение политики индустриализации требовало масштабных изъятий хлеба (с неизбежными потерями и падением производительности труда на селе). Коммунистическому режиму было жизненно важно дотянуть до завершения Первой пятилетки, а там можно было бы и передохнуть. А пока Пятилетка не завершилась, нажим на крестьян продолжался.

Свидетельством злонамеренной организации голода властями иногда считают слова С. Косиора от 15 марта 1933 г.: «То, что голодание не научило еще очень многих колхозников уму-разуму, показывает неудовлетворительная подготовка к севу как раз в наиболее неблагополучных районах». Эта фраза трактуется частью украинских исследователей как доказательство того, что «террор массовым голодом являлся воспитательной мерой». Однако ни эта цитата, ни сама политика коммунистов в связи голодом, об этом не свидетельствуют. Голод не приучил крестьян к труду, тем не менее, нажим на деревню ослабевает. Следовательно, не ставилась и задача именно наказания «ненаученных» голодом крестьян. Косиор скорее сетует, что крестьяне даже после такой беды не стали работать лучше, чтобы преодолеть ее последствия.

Украинские руководители искали и себе таким образом алиби: крестьяне плохо трудились, нужно было научить их производственной дисциплине. Но чтобы требовать от человека дисциплины, нужно обеспечить ему достойные условия труда. В условиях заготовленной гонки это не принималось во внимание.

22 января 1933 г. Сталин и Молотов направили ЦК КП (б) Украины и Северо-Кавказскому крайкому ВКП (б) директиву о необходимости принять меры к прекращению бегства колхозников из колхозов. Само бегство голодных людей расценивалось как новая форма «кулацкого саботажа».

В то же время в январе 1933 г. произошло новое снижение планки поставок до 15,5 млн т. А фактически было заготовлено 14,9 млн т. О. В. Хлевнюк полагает, что «если бы задание в 15 млн тонн было установлено с самого начала и быстро доведено до мест с обещанием не превышать установленные планы, ситуация в деревне, несомненно, была бы более благоприятной». Однако О. В. Хлевнюк не приводит доказательств, что в этом с лу чае запланированная планка поставок продовольствия была бы достигнута. В конкретных условиях 1932 г. эта планка оказалась настолько тяжелой, что разрушила сельское хозяйство республики. Имевшийся урожай был вывезен и съеден до завершения зимы. Мнение о том, что высокая, но выполнимая (правда – за счет голодания населения) планка облегчила бы сбор хлеба, было высказано вторым секретарем ЦК КП (б) У М. Хатаевичем, но его аргумент отражает прежде всего позицию не крестьян, а нужды сборщиков хлебной подати – повышенный план «не содействовал созданию должной мобилизованности в борьбе за хлеб. Многие работники, формально приняв этот план, в душе были уверены в его невыполнимости и на деле не дрались ни за какой план. Если бы Украина в самом начале получила план миллионов 350 пудов и при этом как следует развернула борьбу за хлеб, то сейчас было бы заготовлено, во всяком случае, не меньше, а может быть и больше всего того количества хлеба, которое нам следует сдать по ныне-действующему уменьшенному плану хлебозаготовок». Это они еще «не дрались» за план. Можно себе представить, что бы было, если бы «дрались».

Тех, кто «не дрался» за план, могли и репрессировать, как это произошло с руководством Ореховского района Днепропетровской области осенью 1932 г.

Чтобы лучше понять роль этой катастрофы в истории Украины и всего СССР, нужно хладнокровно оценить ее масштаб. Увы, проблемы причин и масштабов голода мистифицируется в ходе острой идейно-политической полемики.

«Если бы не было массового повстанческого движения 20-х гг., Москва не организовала бы уничтожения в 1932–1933 гг. 10 миллионов крестьян…» – говорит о трагедии украинского селянства глава ассоциации наследников голодомора Л. Г. Лукьяненко. Наследники жертв вовлечены в пропагандистскую кампанию, организаторы которой не заинтересованы в поиске реальных причин и масштабов трагедии. Пропагандистское построение о том, что «Москва» стремилась покарать украинцев за повстанчество начала 20-х гг. опровергается просто – от голода пострадали и те районы, где повстанчество в 20-е гг. было скромным (Казахстан), а вот Тамбовщина, прославившееся Антоновщиной, пострадала куда меньше, чем Казахстан. У голода 1932–1933 гг. и повстанчества общая причина. Государство стремилось получить максимум хлеба в производящих регионах. В 20-е гг. это вызывало вооруженное сопротивление, а в 30-е гг. сопротивление было сломлено, государство вырвало хлеб у обессиленного населения для своих нужд, и разразился голод.

Нет доказательств того, что какие-то действия власти были направлены специально против украинцев. Среди пострадавших регионов – и российские Воронежская, Курская, Свердловская, Челябинская, Обско-Иртышская области, Азово-черноморский и Северный края, Поволжье, Северный Кавказ и Казахстан.

Разумеется, на Украине была своя специфика изъятия хлеба, свои жестокости власти против крестьян. Иногда не только публицисты и политики, но и серьезные украинские историки представляют эти жестокости качественно большими, чем в России, направленными на то, чтобы сломить свободолюбивый дух именно украинского народа. Ведущий украинский исследователь голода (голодомора) на Украине 1932–1933 гг. С. В. Кульчицкий считает: «Когда у крестьян, не имевших хлеба, забирали горох и сухофрукты, оставляя их в январе 1933 г. без продовольственных запасов до предстоящего урожая, это могло означать только одно: государство не хлеб заготовляло, а наносило по сельской местности превентивный удар, стремясь при помощи репрессий избежать ситуации, возникшей в январе-феврале 1930 г. Опыт 1921 г. показывал, что голодающее село не способно к возмущению». Одно из другого не следует. Государство осуществляло изъятие продовольственных ресурсов, а не только специально хлеба. Почему? Необходимо выяснить, для чего требовался горох и сухофрукты. Могло ли это продовольствие использоваться для пропитания рабочих строек Пятилетки. Это было и наказание – но за недоимки, а не за повстанческие настроения. Чтобы пресечь их, было достаточно обычных репрессий, которые никто не отменял. Как раз опыт 1921 г. показал, что именно крестьяне перестают бунтовать, когда у него появляется перспектива сытости. В 1921 году Украина пылала огнем восстаний, а введение НЭПа вскоре изолировало повстанческих вожаков. Но в 1933 г. изъятие продовольствия могло быть и не только репрессией, а конвульсивной попыткой местных руководителей отчитаться по валовым показателям, компенсировать недостачу.

Оценочные данные умерших от голода в СССР разнообразны – от 2 до 12 миллионов. Первые оценки масштабов голода, сделанные в СССР еще в 70-е гг., исходили из демографических потерь. Но «исчезнувшее» население – это не только умершие, но и уехавшие из пострадавших районов, и не родившиеся, потому что в тяжелую годину родители решили подождать. Оценить количество людей, покинувших голодающие регионы сложно, так как они часто скрывались от властей. Сталин понимал, что масса беженцев из голодающих районов может вызвать непредсказуемые последствия для его политики, и зона бедствия была, насколько возможно, блокирована. Но люди все равно нелегально просачивались. К началу марта 1933 г. было задержано 219,5 тысяч человек пробравшихся из голодающих районов, из которых были возвращено 186,6 тысяч.

В 1927–1931 гг. средняя смертность в СССР составляла 2,7 млн человек, а в 1932–1933 гг. – 4 млн что составляет прибавку 2,8 млн за два года. В литературе высказывалась критика достоверности статистики смертности, но она может относиться и к оценке смертности в предыдущие годы.

Самый надежный источник для определения числа умерших (а не уехавших, откочевавших, перешедших из крестьян в рабочие, не родившихся или родившихся, но не там, где жили родители и т. п.) – это учреждения записи актов гражданского состояния (ЗАГС).

Данные ЗАГС позволяют нам ближе всего подойти к объективной оценке потерь от голода. Даже по мнению украинского исследователя С. В. Кульчицкого, «нельзя не видеть, что статистические органы должным образом выполняли свой профессиональный долг, фиксируя из месяца в месяц потрясающие показатели смертности».

Поскольку информация ЗАГС была секретной, власть не стремилась к ее искажению. Иногда (но далеко не всегда) запрещалось прямо указывать голод в качестве причины смерти, но и в этих случаях исследователь без труда поймет, о чем идет речь, прочитав: «голодовка», «истощение», «по неизвестным причинам». Если считать смертность 1931 г. «фоновой», то превышение количества умерших в 1932–1933 гг. составляет 1489,1 тысяч. В 1931 г., до начала голода на Украине умерло 514,7 тысяч человек, в 1932 г., когда голод только начинался – 668,2 тысяч (максимальные месячные показатели смертности в мае-июле – более 50 тысяч). В 1933 г. официально зарегистрированная смертность составила 1850,3 тысяч. Есть данные, что органы ЗАГС в разгар голода фиксировали не всех умерших. Но каково количество неучтенных смертей? Ведь в целом органы ЗАГС зафиксировали беспрецедентный всплеск смертности. Это уже само по себе свидетельствует о том, что у руководства страны не было установки «спрятать» трагедию даже от самого себя. Занижение уровня смертности могло быть вызвано понятной местной инициативой – немного приукрасить ситуацию перед центром. В некоторых случаях работники ЗАГС просто не успевали фиксировать всех умерших. Это позволяет предположить, что количество жертв больше полутора миллионов. Но оно может быть и меньше. Ведь неясно, какое количество умерших скончались именно от голода, а не по другим причинам, связанным с ухудшением социальной ситуации. Количество жертв может быть несколько меньше (не все умерли именно голодной смертью), несколько больше (возможен некоторый недоучет в ЗАГСах). Объективная оценка жертв, привязанная к данным ЗАГСов (превышение над «фоновыми показателями» 1489 тысяч человек), таким образом, находится в коридоре 1–2 миллионов, а не 3–5 миллионов, как считают даже серьезные украинские историки.

В. В. Кондрашин, исследовав архивы ЗАГСов Поволжья и данные центральных органов ЦУНХУ СССР, оценивает численность крестьян, умерших непосредственно от голода и вызванных им болезней, определилась в 200–300 тыс. человек, а жертвы Северо-Кавказского края в 350 тыс. человек. При этом «как минимум четыре региона тогдашней РСФСР – Саратовская область, АССР Немцев Поволжья, Азово-Черноморский край, Челябинская область – пострадали больше, чем Украина. Что же касается Украины, то ее сельское население уменьшилось на 20,4 процента, это очень много, но общее население уменьшилось не так уж сильно – всего на 1,9 процента. Данный факт позволяет подтвердить нашу гипотезу о необходимости учета фактора стихийной миграции учеными Украины при расчетах общего числа жертв голода 1932–1933 годов… Миграцию украинского сельского населения поглощала в основном украинская же индустрия». Сокращение сельского населения в районах СССР, пораженных голодом 1932–1933 гг., таково: в Казахстане – на 30,9 %, в Поволжье – на 23, на Украине – на 20,5, на Северном Кавказе – на 20,4 %.

Таким образом, налицо примерно одинаковая картина развития демографической и общей ситуации в России и на Украине в рассматриваемый период».

В условиях новой разрухи Сталин решил объявить об окончании рывка в светлое будущее. Выступая на пленуме ЦК и ЦКК 7 января 1933 г., он заявил, что пятилетка выполнена досрочно за четыре года и четыре месяца, и что «в результате успешного проведения пятилетки мы уже выполнили в основном ее главную задачу – подведение базы новой современной техники под промышленность, транспорт, сельское хозяйство. Стоит ли после этого подхлестывать и подгонять страну? Ясно, что нет в этом теперь необходимости».

Как пишет С. В. Кульчицкий, «Сталин совсем не имел намерения уничтожить все сельское население Украины. Наоборот, он создавал ситуацию, когда государство становилось спасителем от голодной смерти». Правда, нет никаких доказательств, что голод был устроен ради создания такой ситуации. Но действительно, когда главная причина хлебозаготовительной гонки – индустриальный рывок Первой пятилетки – отпала, компартия занялась исправлением положения. 27 июня 1933 г. секретарь ЦК КП (б) У М. М. Хатаевич направил Сталину шифрограмму: «Продолжающиеся последние 10 дней беспрерывные дожди сильно оттянули вызревание хлебов и уборку урожая. В колхозах ряда районов полностью съеден, доедается весь отпущенный нами хлеб, сильно обострилось продовольственное положение, что в последние дни перед уборкой особенно опасно. Очень прошу, если возможно, дать нам еще 50 тысяч пудов продссуды». На документе имеется резолюция И. Сталина: «Надо дать». В то же время, на просьбу начальника политотдела Новоузенской МТС Нижне-Волжского края Зеленова, поступившую в ЦК 3 июля 1933 года, о продовольственной помощи колхозам зоны МТС был дан отказ.

При этом на Украине, как было признано на январском пленуме ЦК ВКП (б) и февральском пленуме ЦК КП (б) У, план хлебозаготовок был «провален». Несмотря на это, после завершения Пятилетки государство стало направлять помощь на Украину. В 1933 г. Украина получила 501 тыс. т. зерна помощи (формально – ссуды) против 60 тыс. т. в 1932 г. Это значит, что именно штурм Пятилетки был критическим для советского (в том числе украинского) крестьянства. Пока шел этот штурм, местное руководство делало все, чтобы выполнить показатели или хотя бы приблизиться к ним – не останавливаясь перед тем, чтобы выгребать последнее. До января 1933 г. карьера украинских чиновников (как и других чиновников СССР) зависела от выполнения показателей Пятилетки. Потом можно было перевести дух и начать исправлять то, что «наломали».

Настала очередь сельского хозяйства приобщаться к плодам технической модернизации. Согласно постановления Политбюро ЦК ВКП (б) от 1 июня 1933 года «О распределении тракторов производства июня – июля и половины августа 1933 года», из 12100 тракторов, запланированных к поставке в регионы СССР, Украина должна была получить 5500 тракторов.

Фактические итоги «досрочно выполненной» пятилетки были гораздо скромнее сталинских замыслов 1930 г. Оптимальный план 1929 г. был выполнен по производству нефти и газа, торфа, паровозов, сельхозмашин. По производству электроэнергии, чугуна, стали, проката, добычи угля, железной руды не был выполнен даже отправной план 1929 г. Производство тракторов только-только дотянуло до него. К планам 1930 г. не удалось даже приблизиться. «Спецы» оказались правы в оценках реальных возможностей роста. Но только выяснилось, что для достижения этих результатов в реальных условиях 1929–1933 гг. были необходимы гораздо большие ресурсы, а значит – и гораздо большие жертвы.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.