ДНИ 18–19 МАРТА
ДНИ 18–19 МАРТА
ИЗ ФРОНТОВОГО БЛОКНОТА
У Иноты
К исходу дня позвонили из штаба полка с напоминанием о донесении.
— Представить сведения о положении подразделений, трофеях, потерях.
Минут через сорок посыльные возвратились из рот с нужными данными. Подбив их, я схватился за голову: из батальона, насчитывающего почти шестьсот человек, убыль составила 97 человек! После первого боя, продолжавшегося менее пяти часов, в батальоне оказалось столько убитых и раненых!
— Ты не напутал? — спросил Белоусов.
— Никак нет! Вот сведения, подписанные ротными командирами. Двадцать шесть у Порубилкина. Тридцать один у Аршуткина, девятнадцать у «пэтээровцев».
— Ну-ка вызови Аршуткина. Я сам с ним поговорю. — Белоусов сдвинул на затылок шапку.
— Да-a, — тяжко вздыхает его заместитель по политчасти капитан Третьяков. В волнении он заталкивает в мундштук сигарету.
Старший лейтенант Аршуткин командует 2-й стрелковой ротой. В наступлении рота была в центре боевого порядка, направляющей. На нее противник в основном сосредоточил свой огонь.
— Аршуткин, вы не ошиблись в донесении? — спрашивает Белоусов.
— Никак нет, я сам составлял на погибших и раненых список, могу подтвердить. Головой отвечаю.
— Не надо головой, — хмурится комбат.
Едва отправили донесение, как снова звонок из штаба:
— К рассвету подготовить для большого начальства наблюдательный пункт.
Какое большое начальство имелось в виду, не сообщили. Может, это командир дивизии генерал-майор Блажевич, а может, генерал-лейтенант Миронов, который командует нашим 37-м гвардейским корпусом, а возможно, и сам командарм генерал-полковник Глаголев.
Я вызвал командира разведвзвода сибиряка Крекотина и приказал к 6.00 найти такое место.
— А его искать не надо. Такой наблюдательный пункт как раз над нами, — доложил сержант. — С него видна вся низина до канала и до самой железнодорожной станции, как ее?..
— Моха.
— Вот-вот.
— А ну пойдем, поглядим.
— Так сейчас ничего не увидишь: темень да туман.
На рассвете я вместе с разведчиками поднялся к месту наблюдения. Крекотин оказался прав: к станции Моха вела дорога по зеленой луговине, где мог развернуться в боевой порядок не только наш батальон, но и батальоны соседних полков.
Тут на дороге из тыла послышался автомобильный рокот и к нам подкатили четыре курносых «Виллиса».
Из первого вышел незнакомый военный с тремя звездочками на погонах. Генерал-полковник! Неужели командарм Глаголев?!
Это действительно был командующий нашей армии: среднего роста, седовласый, уверенный, властный голос. Позже я читал о нем такую характеристику: «поистине выдающийся и беспредельно отважный военачальник».
— Где наблюдательный пункт? Ведите!
Я выступил в роли проводника. На наше счастье, туман рассеялся и установилась прекрасная видимость. И тут все увидели, как от канала Шарвиз продвигается по луговине широкая цепь идущих в атаку гитлеровцев.
— Блажевич! Где вы? — спросил командарм, не оглядываясь на сбившихся в ходе сообщения сопровождавших.
— Я здесь, товарищ генерал! — отозвался наш комдив.
— Принимайте решение по отражению противника!
У подножия возвышенности уже вовсю действовали офицеры из штаба приданной артиллерии.
Приказ нашему и соседнему батальону был коротким:
— В цепь! Во встречную атаку!
Боевой порядок был в линию, с направляющей 2-й релковой ротой старшего лейтенанта Аршуткина.
Поддерживаемые огнем артиллерии и минометов, мы бежали к выдвигавшейся от канала Шарвиз плотной цепи гитлеровцев, готовых отбить утерянный накануне Шаркерестеш.
У нас отсутствовал страх перед опасностью. Все мысли были направлены на то, чтобы схватиться врукопашную с врагом и одолеть его.
Помню, как проскочили одинокий дом и лежавшего недвижимо мужчину в окровавленной рубахе и склонившуюся над ним женщину.
Не принимая рукопашного боя, гитлеровцы повернули вспять и, отстреливаясь, побежали к каналу. У самого берега я заметил фигуру в шинели, перетянутой ремнями и с погонами старшего лейтенанта. Я всмотрелся и узнал командира 2-й стрелковой роты Аршуткина.
Преследуя врага по пятам, мы ворвались на станцию Моха и с боем вышли на противоположную ее окраину…
Так началось утро 18 марта, которое я описал в своем фронтовом блокноте.
В тот день ударная группировка 3-го Украинского фронта расширила прорыв до 36 километров по фронту и продвинулась еще на пять километров в глубину неприятельской обороны.
Части 9-й гвардейской армии форсировали каналы Шарвиз и Гайя, овладели городами Мор, Бодайк, Искасентдьёрди.
Войска 4-й гвардейской армии захватили город Имре и продолжили ожесточенный бой на окраинах Секешфехервара.
Продвижение войск гвардейских армий генералов Глаголева и Захватаева настолько обеспокоило немецкое командование, что, опасаясь окружения главных сил своей 6-й танковой армии СС, оно начало переброску частей этой армии к участку прорыва фронта.
Создавшаяся к исходу 18 марта обстановка требовала быстрейшего ввода в сражение 6-й гвардейской танковой армии.
К этому времени армия генерала Кравченко сосредоточилась в ранее указанном ей районе на направлении главного удара 9-й гвардейской армии. Личный состав замаскировал материальную часть, привел боевые машины в полную боевую готовность. До начала боевых действий пользование радиосвязью категорически запрещалось. Командиры соединений и частей произвели всестороннюю разведку вероятных направлений боевых действий.
Вызвав на командный пункт генерала Кравченко, маршал Толбухин поставил ему задачу: армии переправиться через канал Шарвиз и с утра 19 марта выйти на достигнутый войсками 9-й гвардейской армии рубеж.
— Отсюда развить стремительное наступление на Берхиду и к исходу дня выйти в район Веспрема, — продолжил командующий фронтом.
Генерал Кравченко мысленно определил глубину задачи. Она была немалой — 60 километров.
— В каком боевом построении намерены наступать? — спросил Толбухин.
— В одном эшелоне: на главном направлении — 5-й гвардейский танковый корпус, 9-й гвардейский механизированный — на правом фланге.
Маршал понял и согласился с замыслом командарма: замкнуть кольцо окружения танковой армии СС генерала Дитриха, пытавшейся прорваться к Дунаю.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.